Невысокий, богато одетый бек решительно махнул рукой:
- Я ее покупаю. - И, смерив Османа с ног до головы насмешливым взглядом, добавил: - Она создана для того, чтоб играть на теорбе, а не собирать в степи кизяк.
Краска залила лицо Османа, но он заметил, как угрожающе смотрят на него аскеры из свиты незнакомого бека. Позднее, когда его послали сардаром в Очаков, он узнал, что дерзкий богатый бек был ногайский мурза. Судьба привела их в один город. Осман часто видел в саду у мурзы ту черкешенку, но постепенно обида забывалась.
Но вчера…
У мурзы не было от черкешенки детей, и он решил, по старому обычаю, подарить ее кому-нибудь из подчиненных. И, словно на посмешище, подарил ее именно Осману. Мурза попросту выбросил ненужный ему хлам. Паша видел, как даже слуги фыркали в кулаки, когда он в ответ на милость мурзы произнес обычное: "Твое благоволение доставляет нам счастливую жизнь, молю за тебя аллаха…"
Паша заскрипел зубами, отгоняя назойливые воспоминания. Потом прислушался: его звали. На ступенях лестницы он встретил невольника.
- Повелитель ждет пашу.
- Скажи повелителю, что я пошел помолиться перед походом. Слышишь, уже муэдзин с минарета зовет на молитву.
Он сказал это, чтобы не возвращаться в диван мурзы. Однако теперь пришлось итти в мечеть, ибо мурза мог приказать проверить, действительно ли он пошел на молитву.
Паша вошел и остановился. Старший мулла, молясь, то падал на колени, то поднимался, то склонялся ниц. Все молча повторяли его движения. Паша, не оборачиваясь, почувствовал, как кто-то вошел и встал за его спиной.
Наконец можно было выйти. Неизвестный шел следом. Паша понял: человек хочет ему сказать что-то, и за мечетью, свернув в узкую улочку, резко обернулся. Осман узнал своего толмача.
- Твоя слава да будет вечна! Я принес тебе весть из степей. Казачье войско идет на Очаков.
- Неужели?! Где оно? Как ты узнал?
- По твоему повелению я ездил в Бендеры и на обратном пути встретил их дозорных.
- Они идут на Бендеры?
- О, совсем нет, они собираются итти на Очаков. Я ночью заехал в Паланку, там как раз стояли казаки. Сам не знаю, как меня не схватили. Я был от них в десяти шагах, сидел под возом и слыхал разговор.
- Кто их ведет?
- Палий.
Осман-паша побледнел, но более ничем не выдал своего волнения. Торопиться некуда, он успеет об этом доложить мурзе. В голове зародился еще не совсем ясный план.
- Кто знает об этом?
- Я не говорил никому, а из степи сюда никто не может пробраться - казаки расставили стражу.
- Хорошо, иди и пусть твои уста не раскроются до тех пор, пока я не разрешу тебе. За это получишь сто золотых. Никому не показывайся на глаза, жди меня в саду. Вот ключ от потайной калитки, вход за минаретом в трех шагах от большого камня.
Осман пошел медленно, глубоко задумавшись. Решение уже созрело в голове, он только мысленно уточнял детали.
Что он теряет? Не так уж много. Золото и другие драгоценности закопает ночью в землю. Сад и дом? Но зато он отомстит мурзе. Когда вернется из похода, весь ясырь будет принадлежать ему одному. Даст толмачу сто золотых, и тот напишет Палию письмо. А когда Палий уничтожит мурзу, Осман вернется сюда с Опитой и разобьет Палия.
Подходя к своему дому, Осман-паша посмотрел на дворец мурзы и решительно вошел в сад.
Этой же ночью начальник сторожевого отряда - донской казак Дмитрий - привел к Палию запыленного татарина, который просил свидания с полковником. Палий взял у татарина письмо. Полковники, бывшие тут же, ждали, когда он кончит читать. Дочитав, Палий бросил письмо в раскаленную жаровню, над которой грелся медный котел, и подошел к толмачу:
- Чем ты докажешь, что орда пошла к Опите?
- Пусть пан полковник вышлет кого-нибудь на Куяльник посмотреть следы.
- Добре, посмотрим. Это наилучшее доказательство. Теперь можешь итти. Проводите его.
Когда толмач вышел, Палий пересказал полковникам содержание письма. Потом послал несколько человек на Куяльник, - орда в самом деле прошла там. Тогда полки двинулись по сухим Буджацким степям на Очаков, далеко обходя татарские селения, чтобы преждевременно не встревожить обитателей крепости.
Все реже на пути встречались реки, да и те чуть не все пересохли. Трава на берегах почернела, пожухла, словно по ней прошел пожар. Даже неприхотливые ногайские лошади и те не хотели есть эту траву. Потом воды и вовсе не стало. Лошади шли, понурив головы, тяжело вытаскивая из песка ноги. Казаки все чаще слезали с седел и шли, держась за стремя. Затихли песни, редко слышался смех. Все напряженно вглядывались вперед в надежде увидеть извилистую ленту степной реки. Перед глазами, покачиваясь, проплывали миражи, горько обманывая людей.
После полудня поднялся ветер. Он подхватывал с земли тучи песка и со зловещим шуршанием гнал по степи. Колючий песок больно жалил лицо, впивался в руки, набивался под одежду. Кусками полотна казаки обвязывали ноздри лошадям и вели их в поводу. Только ночью, когда разбили в степи лагерь, ветер стал спадать. Чуть позже пошел проливной дождь. Сухие степные русла наполнились водой, она бурлила и пенилась, размывая нестойкие, сыпучие берега.
За последние два дня казаки проходили не больше десяти верст в сутки, а на другой день после ливня прошли тридцать. Столько же - на третий и на четвертый.
Вскоре должен был показаться Очаков. Теперь шли только ночью, а днем отдыхали в балках. Однако, как ни таились, все же, подходя к Очакову, услыхали: у городских ворот бьет на сполох сейман. Пришлось остановиться.
Палий с несколькими казаками поехал осмотреть город. Над крайней башней, будто прикрепленный к ней, висел молодой месяц. Небо было светлое и чистое, словно балдахин ханского шатра, по которому густыми светлячками рассыпаны звезды.
Палий выехал на холм и внимательно всмотрелся в молчаливый город. За городскими стенами, наполовину скрытый плавнями, блестел Днепровский лиман, а дальше плавни расступались и в воду, подобно лезвию кинжала, врезалась песчаная коса. Стены с той стороны были пониже, они тянулись почти ровной линией, редко где сворачивая или делая зигзаг, что затрудняло сопротивление тех, кто скрывался за ними. Полковник вернулся в лагерь и, подняв свой полк и полк Пашковского, тихо повел их в обход Очакова.
Остановились в лесу, на берегу лимана, и стали готовиться к бою. Рубили деревья и сколачивали лестницы, набивали порохом бочки, захваченные заранее у степных татар. Работы хватило до самого утра. Палий ждал рассвета на опушке, откуда хорошо был виден город.
От лимана повеяло влажной прохладой. Горизонт побледнел, затем заалел, багровое пятно быстро поднималось по небу, и казалось, что намокает опущенный в кровь платок. Он разбухал, наливался, и вот противоположный берег охватило пламя утреннего солнца. Лучи скользнули по воде, проложив пеструю, похожую на длинный ковер дорожку. В первых лучах солнца слева от Очакова заклубились тучи золотистой пыли: Козьменко и Макиевский начали наступление.
Казаки развернулись лавой и помчались на город, обгоняя клубы пыли, которую ветер относил в сторону, наискось к лиману. Вот они ворвались в опустевшее предместье. Перескакивая на конях через изгороди и плетни, понеслись к стенам. С бастионов рявкнули двадцатичетырехфунтовые пулкортаны. Но казаки продолжали скакать. Второй раз стены окутались дымом, еще более густым, чем при первом залпе; завыли, засвистели ядра и пули. Казачья лава смешалась почти под самыми стенами, всадники поворачивали коней в степь. Тогда ворота крепости распахнулись, из них галопом вылетела татарская конница; передние всадники чуть сдерживали разгоряченных коней, пока не выехали все, и только тогда пустились в погоню.
Палий заткнул подзорную трубу за голенище: все можно было разглядеть и простым глазом. Бегущих отделяло от преследователей не больше полуверсты. Полковник оглянулся - его казаки уже сидели в седлах. Когда полки Козьменко и Макиевского, а за ними и татары миновали лес, Палий вывел свои полки из засады. Удар был до того внезапен и стремителен, что татары даже не успели помыслить об обороне. Гонимые полками Палия и Пашковского, они кидались под сабли казаков Макиевского и Козьменко или, разрубленные со спины, падали на окровавленные конские гривы. Все три лавы сбились на небольшом пространстве, так что и удирать было некуда. Мало кому из татар удалось вырваться из сабельного смерча. В плен сдалось всего девяносто человек, захвачено было три бунчука.
Около часа казаки отдыхали на поляне у небольшой речушки. Люди подходили к реке, раздевшись до пояса, черпали пригоршнями или шапками холодную воду и освежали потное тело. Потом снова затянули подпруги на конях. Палий выстроил полки и повел на город.
Наступали одновременно от южных и западных ворот. Вперед вырвалось несколько небольших отрядов с охапками соломы, намотанными на концы пик и смоченными смолой. Доскакав до предместья, казаки подожгли его. Камышовые крыши и скирды сена вспыхнули, и ветер понес на Очаков клубы сизовато-белого дыма. За дымом не стало видно стен.
Палий приказал итти на штурм. Казачья лава все быстрее катилась вперед, кони перешли на галоп. Миновали пылающие апельсиновые сады предместья. Со стен вразнобой прозвучали орудийные выстрелы, однако пушкари из-за дыма ничего не видели, и ядра почти не нанесли наступающим урона. Палий с трудом разглядел в дыму ворота, к которым штурмующие уже подкатывали бочки с порохом. Спешенные казаки подожгли фитили, раздался глухой взрыв. Передав лошадей намеченным заранее в каждой сотне коноводам, казаки кинулись ко рву, забрасывая его деревьями, обломками стен, плетеными корзинами, кусками войлока - всем, что попадалось под руку в низеньких домишках предместья. Те, кто успел уже перебраться через ров, пытались сломать осевшие, но все еще крепкие ворота. Тем временем казаки лезли на стены по лестницам, помогая передним длинными шестами или подсаживая друг друга.
Янычары яростно оборонялись. Сверху летели огромные колоды, тяжелые камни, мешки с порохом, вспыхивавшие и обжигавшие казаков. Татары опрокидывали лестницы и шесты, стреляли из ружей и луков, сталкивали казаков пиками и саблями. Однако дым мешал им, в нескольких местах наступающие уже взобрались на стены, к воротам подтянули сделанный в лесу деревянный таран, и после нескольких ударов ворота упали.
В пролом кинулись и пешие и конные. По выкрикам, по шуму боя Палий определил, что еще раньше казаки ворвались через западные ворота. Янычары оставили стены и, отбиваясь кривыми саблями и ятаганами, отступали по узким улицам города, безуспешно пытаясь где-нибудь закрепиться. Но их сопротивление уже было сломлено, казаки пробрались через сады и по крышам и бросились на обороняющихся с тыла. В погоне за врагом они рассыпались по всему городу.
Сотни давно смешались, казаки дрались отдельными группами, в которых трудно было навести порядок. Мимо Палия проскакал Андрущенко, хотел остановить коня, но не смог: улочка была узкая, а сзади мчалось более полусотни казаков. Потом улица расширилась, стало светлее, и Палий с Андрущенко выскочили на просторную мощеную площадь, где высился огромный дворец. Оттуда стреляли, несколько человек упало на площади.
Казаки отступили за строения, повели перестрелку. И хотя к ним присоединялись все новые и новые группы и их огонь становился все плотнее, он все же не мог причинить никакого вреда янычарам, скрывавшимся за зубчатыми стенами дворца. Тогда Палий взяв с собой казаков, повел их по узенькой улочке в обход. Пробежав несколько сот шагов, свернули в какой-то двор, пересекли сад, потом вышли на другую улицу и, наконец, снова увидели стену дворца. Двух часовых сбили несколькими выстрелами, подтащили к стене сорванный где-то поблизости плетеный хлев и по нему полезли во дворец.
Сверху прозвучало еще несколько выстрелов. Казак рядом с Палием покачнулся, схватился обеими руками за руку полковника, и они вместе скатились вниз. Палий наклонился к казаку - тот был уже мертв. Держа наготове пистолет и внимательно следя за крайней бойницей, откуда мог еще ударить выстрел, Палий снова полез на стену. Через несколько минут казаки были уже в крепости.
Разъяренные казаки нещадно рубили янычар и аскеров, подрывали бастионы и стены. Со смехом смотрели, как разбегаются из гарема напуганные жены мурзы и наложницы. За садом наткнулись на ямы длиной в пять и глубиной в три локтя, - в ямах сидели невольники. Казаки отвалили железные плиты и спустили веревочные лестницы. Один за другим вылезали из ям худые, измученные люди. Палий увидел их уже без кандалов, окруженных со всех сторон казаками.
Тем временем Андрущенко подвел перепуганного мурзу.
- Куда его тащить?
- Они ему сами суд учинят, - показал Палий на невольников. - А вы, хлопцы, айда отсюда бастионы рушить, еще остались целые. Пороховой погреб подорвать не забудьте. Сбираться всем на южной околице.
Из города выехали так же стремительно, как и захватили его. Позади, вырываясь из-за городских стен, еще долго лизали небо длинные языки пламени, и ветер нес вслед полкам острый, едкий запах гари.
Отъехав от Очакова, полки разделились. Встретиться уговорились возле устья Синюхи на Буге или под Переволочной.
Макневский, Козьменко и Пашковский, захватив с собой пленников и восемь вражеских пушек, повели свои полки к Бобринцу. Палий пошел более опасным путем - вниз по Кодыме через Егорлык. Если татары и пустятся в погоню, то только по его следу. И он не просчитался. Узнав, что Палий двинулся через Буджацкие степи, Опита повел туда орду, разбросав разъезды и поставив на Кодыме заслоны. Разъезды недолго блуждали в степях, они быстро обнаружили след Палия и навели на него орду.
Татары ехали быстро, сменяя загнанных коней. Пестрые знамена растянулись на много верст. Орда сперва шла массой, потом расползлась во все стороны. Всадники словно и не придерживались порядка, однако начальник мог в любой момент повернуть свой отряд в нужном направлении.
Палий знал, что стоит лишь переправиться через Кодыму, и он уйдет от преследователей. Надо только торопиться к переправе.
И он гнал не останавливаясь. Наконец усталые лошади натянули поводья, почуяв воду. Но на другом берегу Кодымы показались татарские заслоны. Казаки опоздали. Из тыловой охраны примчались дозорные с вестью, что ордынцы совсем близко. Все попытки скрыться были напрасны: татары окружили бы казаков в степи. Тогда Палий приказал рыть окопы и делать палисад из деревьев, росших на берегу Кодымы.
Окопы одним концом упирались в болото, другим - в берег реки. Их отрыли быстро, и так как татары еще не подошли, то успели насыпать побольше земли, с берега нанесли кольев, заострили их и утыкали ими вал.
Солнце уже перевалило за полдень, а татары все не показывались. Объезжая окопы, Палий увидел Корнея и Тимка, оба несли на веревках перекинутые через плечо большие вязанки кольев. Из кустов появились и другие казаки с такими же вязанками. По всему полю перед окопами стояли на коленях казаки, забивали колья в землю. На валу ставили сошники для ружей, отмеряли порох, заранее готовя заряды. Слева от вала поблескивал солончак, подходивший к самому укреплению, забивать в него колья было невозможно. В направлении солончака, на валу, поставили две небольшие пушки из тех, что захватили в крепости, по солончаку разбросали острые якорцы.
Только перед самым заходом солнца появились татары. Они рванулись вперед прямо с походного строя, намереваясь одним стремительным ударом уничтожить казаков. Орда заняла большое пространство, и Палий видел, что поступил правильно, приказав сузить окопы. Две трети татарского войска двигались в основной группе, а треть разделилась пополам, на правое и левое крылья. Эти крылья шли в стороне, не умещаясь на узком пространстве против скопов.
Авангард орды составляли ногайцы; они припали к лошадиным шеям, и их бараньи шапки скрывались в волнах развеянных по ветру грив.
В казачьем лагере царило тревожное молчание. Палий был уверен в своих людях: не впервые им встречаться с татарами. И хотя на сей раз надежды вырваться живыми было мало, внешне казаки оставались спокойными. Кое-кто даже пытался шутить. Но вот стихли и шутки. Тишину нарушал только топот татарских коней, от которого с вала осыпалась земля.
Пронзительное грозное "алла" прокатилось по степи и достигло окопов. В ответ поднялись над палисадом ряды ружей и мушкетов. Едва татары доскакали до вбитых в землю кольев, ударил залп. Передние всадники вместе с лошадьми полетели наземь: одни - сбитые пулями, другие - споткнувшись о колья. Лошади ломали ноги, бились на земле, давя воинов своими телами. Ряды татарской конницы смешались. Тем временем казаки успели снова зарядить ружья.
Теснимые задними рядами, татары снова кинулись вперед. Из-за палисада беспрерывно стреляли. Многие ордынцы перелетали через высокие изогнутые луки седел. Наконец татары не выдержали и повернули коней. Казаки прекратили стрельбу: надо было беречь порох. Но радости от того, что нападение отбито, в лагере не было: все знали - это только начало.
Солнце опустилось за горизонт.
Андрей Зеленский попросился с полусотней казаков на вылазку. В полночь перебрались через палисад. Сотник бесшумно полз по траве, держа направление по звездам. Ползти пришлось долго, болели натертые локти и колени, но подниматься боялись, чтобы не наткнуться ненароком на татарские сторожевые посты. Дорогу пересекала глубокая балка, казаки один за другим спустились туда.
Отдохнув немного, они бесшумно взобрались на противоположный склон. Зеленский выглянул и сразу сполз обратно. Прямо перед ним сидел татарин. Он зажал между коленями небольшой кожаный мешок, доставал оттуда пальцами тугой кенырь и отправлял небольшими кусочками в рот. Потом медленно сосал посапывая от удовольствия.
"Застал бы тебя за этим занятием сотенный, он бы показал, как в походе красть сыр", - почему-то подумал Зеленский и, дернув за руку казака, собиравшегося выглянуть из балки, тихонько пополз направо. Он выбрался из балки и стал подкрадываться к татарину. В двух шагах от часового он затаил дыхание и услышал, как тот чавкает, смакуя кенырь. Выждав, пока татарин, снова нагнувшись к мешку, стал набивать кенырем рот, Зеленский перепрыгнул через невысокий куст и навалился на часового. Татарин дернулся и повалился на мешок, из шеи у него струйкой забила кровь. Зеленский оттолкнул его, из мешка посыпался белый сочный сыр.
Сотник тихо свистнул. С ножами в зубах из балки вылезли казаки.