На другой половине куреня, где помещались повара и писарь, не осталось никого: все пошли побалагурить в мастерские или в шинок. За мешками с мукой, приложив ухо к тонкой дощатой перегородке, сидел на корточках запорожец Сажка. Он старался не пропустить ни одного слова. Только начало не удалось услышать - ждал, пока выйдут повара. Сажка ломал голову, угадывая, кто говорит там, за стенкой, и никак не мог вспомнить. Наконец узнал голос: "Это тот посполитый, что в прошлом году удрал с Полтавщины". Посполитый говорил громко, скорее требуя, чем прося:
- Пан кошевой, если опять мы с Мазепой пойдем, он будет помыкать нами, как ему захочется. Пора нам выйти из Сечи и стать против гетмана в поле. Народ просит. Возил Мазепа деньги в Польшу, теперь в Москву возит, бояр потихоньку покупает на те деньги, что с людей содрал. Что же, так он и будет пановать? Разве ж нам не помогут наши братья, голоштанные бедаки, которых дуки живьем едят? Тяжко посподитому стало, - и арендаторы у него на хребте, и сердюки, и живоглоты, которым царь и гетман вольностей надавали. Ты только с Сечи тронься, а они сами панов, как аспидов, подавят.
- Ты оставь глупство, Микита! - прикрикнул Гордиенко. - Не нам вмешиваться в дела левобережные.
- Правда, правда, - закричала сечевая старшина, - пойдем с гетманом, нам бы только промысел войсковой учинить, да не с голыми руками вернуться!
- Дождетесь вы с вашим гетманом, что и Сечь из-за него скоро уничтожат. Недаром против Сечи всё новые фортеции ставят.
- То против татар, а не против Сечи, Да и был бы здоров батько Днепро, а мы и другую Сечь найдем.
- Вот это сказал! - зашумело теперь уже сразу несколько человек. - Вы того не слышите, что говорят люди, да и казаки мазепины. Наше дело помочь. Дадим булаву Палию и поставим гетманом обоих берегов, как люди того хотят.
- Еще чего не хватало! Разбойника гетманом поставить захотели…
- Он такой же полковник, как и ты. Но и не такой. Войска у него на половину коша хватит. Знаем, чего вы боитесь. "Не наши дела", - говорите? То правда, не ваши, по Левобережью у вас у самих своя земля, и на ней наш же брат спину гнет.
Поднялся шум и гомон, в котором можно было разобрать только отдельные выкрики:
- Это не ваша забота! Живите, как мы, вот и не будете ходить голодранцами!
- На чем жить, на небе, что ли, когда вы всю землю заграбастали!
Сразу наступила тишина - видно, кошевой поднял булаву. Затем послышался его голос:
- Я вам все скажу. Не за Мазепу я, потому что он взаправду иуда. Только итти против него - безумство, так же как и Палию булаву давать. Вы про то не забудьте, что за Мазепою царь стоит, да и поднять на Мазепу полки - значит на всей Украине содом учинить. Дай сейчас посполитому саблю в руки, так кто знает - останется голова на твоей шее или нет?
Его перебил высокий звонкий голос:
- Я только об одном думаю: за каким бесом мы тебя кошевым выбрали? Ну погоди, недолго осталось до новых выборов, а до черной рады еще ближе.
- Заткни глотку, ты на кругу, а не среди своего быдла, где и след тебе быть. Ты здесь без году неделя, а есть люди, что по десять пар сапог стоптали на острове. Я не посмотрю на то, что тебя общество уважает. В поход мы идем! Так, панове старшина?
- Идем! Идем!
- Выгребать надо вперед Мазепы, чтобы первыми прийти. Пусть он после нас объедки собирает, а не мы после него.
Запорожцы стали расходиться. Сажка тоже вышел из куреня, осторожно прокрался через заросли ивняка к берегу и отвязал лодку.
Весла тихо опускались в теплую воду. Откуда-то доносился голос водяного бугая, да на острове тоскливо кричал сыч. У самой лодки вскинулась рыба, разогнав по воде большие круги. Сажка добрался уже до середины, когда прямо перед ним показалась другая лодка, наискось пересекавшая рукав. В лодке стояла темная фигура. Сажка сразу узнал писаря соседнего куреня Грибовского. Молнией промелькнула догадка: он встречал его у Мазепы, значит Грибовский неспроста был на раде, - он тоже спешит теперь с донесением к гетману. В душе Сажки вспыхнула злоба: выходит, это из-за Грибовского гетман платит ему, Сажке, меньше, чем раньше, говоря, что, дескать, и без него может обойтись. Нет, с этим надо кончать…
Сажка несколькими ударами весел догнал лодку Грибовского. И одновременно, когда лодка Сажки ткнулась носом в лодку Грибовского, они выхватили сабли. Со скрежетом скрестились клинки, рассыпав над водой искры, легонькие челны закачались, и оба противника, потеряв равновесие, полетели в воду. Сажка вынырнул первый и, схватившись одной рукой за перевернутую лодку, другой выдернул из-за пояса короткий турецкий нож; едва голова Грибовского показалась из воды, как Сажка с силой ударил его ножом промеж глаз. При этом он выпустил борт лодки и нырнул в воду. Выплыв на поверхность, он опять схватился за перевернутую лодку и огляделся, как бы боясь, что Грибовский еще может выплыть. Потом он сбросил намокшие сапоги и изрядно отяжелевший от воды кунтуш, оттолкнулся от лодки и поплыл к берегу, где догорали последние костры в лагере Мазепы.
На острове тоскливо кричал сыч.
Поутру запорожцы выступили в поход. С островов выводили на Днепр спрятанные в камышах огромные чайки, о двух кормилах каждая: одно впереди, другое сзади. На чайках сидело по тридцать гребцов.
Перед отплытием кошевой приезжал к гетману, и они обменялись дарами. Приняв гетманские бархаты и меха, кошевой подарил ему десять лучших жеребцов - пять гнедых и пять вороных.
Но не довелось гетману поездить на этих жеребцах. Они ходили в табунах на правом берегу, и их надо было переправить в гетманщину. Поперек чайки, как это обычно делали, прикрепили длинную жердь, а к ней привязали коней, по пятеро с каждой стороны. И, как на грех, посреди Днепра жердь сломалась, чайка перевернулась, а лошади, привязанные слишком коротко, утонули в Днепре.
После этого Мазепа сидел на корме хмурый, даже избегал разговоров с Долгоруким. То ли гетману было жаль коней, то ли он догадался, что все это запорожцы учинили намеренно, желая разгневать его. Беспокоил Мазепу и Гордиенко, этот претендент на его булаву.
Мимо казацкого каравана проплывали обмелевшие берега Днепра с многочисленными песчаными перекатами. Запорожцы шли на небольшом расстоянии впереди. На третий день утром они неожиданно стали отдаляться. Мазепа приказал налечь на весла, но легкие чайки запорожцев с каждым взмахом весел оставляли гетманский караван все дальше и дальше сзади. Гордиенко с подзорной трубой в руке стоял у кормила последней чайки.
- Пане кошевой, - поднял голову один из гребцов, - оставили возле Кривой пересыпи кого-нибудь из запорожцев? Днепро обмелел, а казаки не знают, что там порог, он только чуть-чуть водой прикрытый.
- Остался один из Максимова куреня, - солгал Гордиенко.
Он видел, как суда Мазепы выплыли из-за поворота и меж стиснутых берегов стали приближаться к пересыпи. Все ближе и ближе. Вот первое судно. Еще секунда…
- Э, чорт бы тебя забрал! - плюнул в воду Гордиенко - как раз в этот момент чайки свернули вправо, и вместо голубой воды с пятнышками судов на ней в полукружье трубы закачались курчавые ветви прибрежного лозняка.
Глава 16
В ШЛЯХЕТСКИХ СЕТЯХ
Абазин с топором в руках прохаживался вокруг только что отремонтированной каморы, изредка ударяя обухом по бревнам, чтоб удостовериться, крепко ли держатся.
- Да брось ты там стучать, иди лучше под грушу и доплети кадушечку! - крикнула из сеней жена Абазина.
- Цыц, старая! - с шутливой строгостью крикнул Абазин. - Ишь, иродово племя, она мне еще указывать будет! Нет того, чтоб мужу воды подать или соку березового наточить - прохладиться. Нет, она его работой загонять готова, кадушечку ей доплети! - И уже серьезно добавил: - Правда, Одарко, вынеси соку.
- У меня руки грязные, полы мажу. Сейчас я Павлику скажу. Павлик, вынеси соку деду!
- Не деду, Павлик, а мне. Какой я у чорта дед?
- Опорка старая, гляньте, он еще не дед… А кто ж ты, скажешь, - парубок?
- Ой, гляди, доведешь ты меня, возьму да выгоню, а вместо тебя девку высватаю…
- Пан полковник, - крикнул от ворот всадник, не слезая с коня, - гостя принимайте, к вам Корней Кодацкий едет!
- Где он?
- В городе задержался. Он у Васюты, что шинок за базаром держит. Скоро тут будет.
- А ты куда едешь?
- Заскочу домой и опять в город. Я коня нашел доброго, а денег с собой не было.
- Одарко! - крикнул Абазин жене. - Приготовь чего-нибудь, к нам Корней едет.
Он еще некоторое время тесал бревно, потом загнал топор в колоду и вышел на улицу. Сел на обрубок, спрятанный в густой тени яблони, свесившей через тын свои ветви почти до самой земли. Не успел Абазин выкурить и люльки, как на высоком вороном коне к воротам подъехал Корней. Не замечая Абазина, Корней привязал коня, к крыльцу и пошел в хату. Абазин отвязал Корнеева коня, завел в хлев и, задав коню сена, тоже пошел в хату.
- Куда же он девался? - говорил Корней, выйдя с Одаркой на порог. - А, вон ты где…
Друзья крепко, словно стараясь побороть друг друга, обнялись, расцеловались.
Абазин пригласил Корнея в хату.
- Такая оковитая у нас есть, - хвалился он, - что аж дух забивает! Одна только моя жинка может такую пить.
- Пошли, попробуем твоей оковитой. Только коня надо завести.
- Какого коня?
- Как какого?
Корней посмотрел на улицу, затем перевел испуганный взгляд на Абазина:
- Я только что его привязал, Где ж он?
- Может, кто украл, у нас это часто случается. А-а, вон он, держи…
Корней обогнал Абазина и со всех ног кинулся на улицу. До калитки было далеко, и он с разгону прыгнул на тын. Но в это мгновение Абазин, громко смеясь, так дернул его назад, что Корней упал на землю.
- Мотню разорвешь… Ох, и побежал ты, так побежал, что тебе и коня не нужно… Я твоего коня в хлев поставил.
Корней поднялся с земли и, обиженный, пошел в хату.
- Вахлак чортов, что я тебе, мальчишка, что ли? - Но, дойдя до порога, сам от души рассмеялся.
Долго еще за столом все смеялись над этим происшествием.
После обеда Одарка поставила на стол миску с желтыми сочными грушами и небольшими, с виду зелеными, но очень вкусными яблоками. Ел их больше Абазин, который вообще любил вкусно поесть, как и всласть посмеяться при случае, а Корней только запивал обед сладким узваром.
- Хорошо, что ты приехал, - говорил Абазин, выбирая грушу, - а то остался я один, как перст. С тех пор как Искра уехал, только и работы, что с Одаркой ругаемся.
Одарка усмехнулась и вышла во двор.
- Расскажи все про Захария, я давно о нем ничего толком не слышал.
- Что там рассказывать? Заплыл Искра в наставленный на него вентерь. Подарил ему король именье, купить хочет Захария… А может, уже и купил.
- Ты был у него?
- И быть не хочу.
- Плохо, надо бы поехать. Не может он отказаться от старых друзей.
- Попробуй, поезжай и упроси какого-нибудь шляхтича отказаться от дворянства и скарба.
- Для чего мне туда ехать?
- Правда, смешно? Так и здесь. Если Захарий по началу не устоял, так теперь о том и думать нечего.
Абазин молчал, задумчиво посасывая грушу.
Вытирая об полу руку, в хату вошел Гусак, приехавший с Кодацким и задержавшийся в городе. Абазин повернулся к нему:
- Где ты ходил до сих пор? Садись к столу. Есть такая поговорка: "Тем, кто поздно приходит, - кости". Счастье твое, что мы мясного ничего не ели.
- Я не хочу, в городе пообедал.
- Хоть чарку выпей.
- Выпил там и чарку… Конечно, еще одна не повредит, только пусть она меня подождет. Я воды вынесу: какой-то проезжий просит коня напоить, а ведро оборвалось и в колодец упало.
- Казак, купец или посполитый?
- Кто его знает, на лбу не написано. Одет, как посполитый. Теперь не разберешь, только видно, что издалека едет.
Гусак взял в руки большую деревянную бадью.
- Проси его в хату, с дороги не мешает перекусить, кстати он нам, может, и расскажет что-нибудь. У человека с дальней дороги всегда какие-нибудь вести есть.
Гусак вышел, а друзья заговорили про урожай, про ярмарку в городе. Гость вошел вслед за Гусаком, скинул на пороге шапку, перекрестился на образа и поздоровался. Это был сухощавый человек лет тридцати пяти с тонкими прямыми чертами красивого лица. Абазин пригласил его к столу. Одарка подала еду, Корней налил ему и Гусаку по чарке.
- За здоровье ваше в горло наше, - перекинул Гусак чарку. Гость кивнул головой и выпил тоже. Гусак съел несколько ложек сметаны, вытер ладонью рот, налил себе еще чарку и закурил.
- Видно, издалека? - спросил Абазин.
- Издалека, - кивнул гость, продолжая есть.
- Куда бог несет?
- В Киев, к брату.
- Погостить на святки?
- Какие там гости… Надежда есть, что брат немного поможет, нищета одолела такая, что не дай бог никому.
Он кончил есть и полез в карман, но, спохватившись, вынул руку и вытер рот ладонью. Абазин пододвинул к нему груши и яблоки. Гусак сосал люльку и все время наблюдал за проезжими - от него не укрылся и последний жест гостя. Он никак не мог вспомнить, где его видел. Этот маленький шрам над белой бровью… нет, не он, тот был без усов. А может, он? Усы отрастить не такая мудрая штука. Гусак не вытерпел:
- Скажи мне, зачем ты этим шляхом в Киев едешь? Из Львова есть прямой путь.
Тонкие брови гостя испуганно взметнулись вверх, лицо передернулось, однако он тут же постарался изобразить искреннее удивление.
- Из какого Львова? Я иду…
- Врешь! - поднялся Гусак. - Я тебя во Львове видел, только не в полотне, а в кармазине. Эта гуня не с твоих плеч.
"Селянин" вскочил, рванул ворот сорочки и хотел сунуть руку за пазуху, но его остановил Корней, указав пистолетом на скамью.
- Сядь сюда!
Проезжий постоял с минуту, потом все же сел, потянулся к миске и взял грушу. Абазин удивленно усмехнулся:
- Может, ты уже понапрасну груши переводишь? Брось прикидываться, - серьезно добавил он. - Рассказывай все начистоту.
Гость некоторое время ел молча, потом, не таясь более, достал из кармана платок, вытер рот и заговорил:
- Ты угадал, я из Львова иду, шляхтич бывший. Был кой-какой скарб, теперь его нет, - вернее, еще есть, но не будет, отберут, если уже не отобрали. Не так много там и отбирать. Ты во Львове не лазутчиком ли был? Впрочем, меня это меньше всего касается. Дед мой казаком был, батько по началу тоже, а в шляхту позже выбился. Веры я православной. Будто и все. Не собираюсь ничего таить.
- Ты еще не сказал, куда едешь, зачем переоделся, - сказал Абазин,
- Этого я и говорить не собираюсь. Знаю, что вы меня так не отпустите, сказать обо всем придется. И скажу, только не вам. Где-то здесь полковник Абазин живет, ведите к нему, - ему все поведаю.
- Я полковник Абазин, это мой хутор.
- Чем докажешь? Я Абазина никогда не встречал. Вижу: по рассказам ты вроде на него похож, только этого мало.
Абазин подошел к скрыне и показал пернач.
- Веришь теперь?
- Верю. Я обещал рассказать только Абазину, ему одному.
- Они могут слушать, это мои люди. Говори!
- Еду и к Мазепе - искать правды и защиты у гетмана левобережного. Зовусь Данилой, Данила Братковский, был брацлавским подстолием. Нет жизни люду православному, веру нашу ляхи поганят. Он меня во Львове видел, это правда, я на сейм туда ездил. Хотел все миром уладить, православных шляхтичей собрал пятьдесят человек. Только что эти пятьдесят - капля в море! На сейме нас на смех подняли. А я дальше не могу терпеть, гляньте, что кругом делается: в Каменце православным запретили селиться, все должности в городах только униаты могут занимать. Униатские церкви от повинностей освободили… Все это я на сейме сказал, а сейм вместо помощи все Подолье от Киевской православной митрополии отделил. Протеста нашего никто не принял и ни в одну городскую книгу его не вписали. За правду еще и в кандалы хотели заковать. Довольно терпеть, пора всем за веру встать! Лыцаря нам крепкого нужно, вот почему я и еду к Мазепе. Он веры нашей, один он может помочь.
- Петрик тоже был веры православной, а татар на Украину водил, - заметил Абазин.
- Петрик - то дело совсем иное. Мазепе стоит только привести свои полки сюда, как запорожцы выступят, и тут люди поднимутся, - пусть только знак подаст. Я сам людей по Волыни разослал, там шляхтичи православные, оружно многие встанут.
- Они хоть и встанут, да нам с ними не по дороге. Небось и ты сидел тихо, пока, как сам говоришь, дело до скарба не дошло.
- Нет, со скарбом уже после началось.
- Пусть, но таких, как ты, немного найдется. Посполитым дела нет до того, что шляхта польская забирает в городах должности, а шляхте нашей, - Абазин подчеркнул "нашей", - мест не дают. К Мазепе тоже не советую ехать, зря только время терять.
- Не знаю, пан полковник, почему у тебя к гетману веры нет.
- Бросим про это говорить, поедешь - сам увидишь. Скажи лучше, не тобою ли книга писана "Свет по частям"?..
- "Свет, пересмотренный по частям".
- Да, точно, мне дьяк в Немиройе читать давал, потом обратно забрал. Очень хорошая книга, только не пойму, как тебя шляхтичи за нее не убили.
- Не успели, она недавно надрукована. Я еще хочу вам сказать: подольская, Волынская и киевская шляхта давно ждет удобного случая отменить казачество сеймовым указом, но, как вы знаете, до сих пор дело у них не выгорело. То Сапега сейм разогнал, то сами шляхтичи перегрызлись. А ныне указ непременно издадут, а после того пошлют войско реестровое или ополчение созовут. Не с Палия ли начнут?.. Теперь спасибо за хлеб-соль, мне пора.
- Может, ночевать останешься?
- Нет, поеду, до ночи еще далеко.
- Куда после Мазепы поедешь, если там ничего не добьешься?
- Добьюсь!
- А все-таки, если не добьешься?
- К Палию поеду.
- Оттуда надо бы и начинать, - сказал Корней Абазину, когда Братковский вышел за дверь. - Я тоже сегодня уеду.
- Что, дети дома плачут или жинку молодую оставил?
- Само собою, оставил, хоть и не свою… Я к тебе по делу. Семашко женится, вот я и приехал звать тебя на свадьбу. Всех скликаем. Погуляем так, как давно не гуляли. Даже к Мазепе Семен послал Цыганчука со свадебным платком.
- Он до сих пор верит в то, что Мазепа поможет нам?
- На Мазепу он никогда не надеялся, ты это знаешь. На Москву у него надежда, как и у всех нас.
- Я на свадьбу, Корней, не поеду: стар уже по свадьбам гулять. Съездим-ка лучше к Захарию. Негоже нам не свидеться с ним. Поговорим, тогда уж будем знать, ставить ли на нем крест.
- Ладно, поехали.