Абаз-паша все-таки попытался выполнить волю султана. Ночью приблизился к знакомой бухточке, У подножья Аю-Дага, послал вперед трехмачтовую шебеку, остальные суда легли в дрейф. Прошел час-другой, и на лунной дорожке показалась тень от возвращавшейся шебеки.
- Возле мыса стоит на якоре большой русский Фрегат. Думается, он не одинок. У Ялты тоже маячат подозрительные огни…
Абаз-паша выругался, и утром паруса турецких судов скрылись за горизонтом. В эту кампанию турки уже не пытались оказывать помощь крымским татарам в Крыму. Ставленник султана, крымский хан Селим-Гирей, бежал в Константинополь. Ощутимые потери на суше, в сражениях с армией Румянцева, и на море, при Чесме, появление в водах Черного моря Азовской флотилии вынудили турок пойти осенью 1771 года на перемирие.
Воспользовавшись передышкой, Сенявин все внимание сосредоточил на строительстве новых кораблей и подготовке экипажей.
Весной, в половодье, нерадивый командир посадил на мель в верховьях Дона четыре транспорта с разными припасами и вооружением. Кто поправит дело, сомнений у Сенявина не вызывало.
- Собирайся без промедления, бери мою бричку, поезжай к Черкасску, - наставлял флагман Федора Ушакова, - наиглавное, спасай припасы, сколь возможно. Нерасторопный командир и без того скудные наши довольствия на дно отправил. Нынче вода на спад пошла, глядишь, в подмогу тебе, авось выдюжишь. Отправляйся с Богом.
Ушаков действовал не на авось, а по своей природной сметке и трезвому расчету капитана бывалого, морского "волка", как теперь о нем отзывались сослуживцы. Мало того что ему удалось поднять и выгрузить на берег почти все припасы, высушить их и отправить в Таганрог. Так он сумел организовать работу, чтобы стянуть полузатонувшие суда с мели, залатать пробоины, откачать воду и отправить их к Азову. Правда, на эту канитель потратил Ушаков около двух месяцев, но был вознагражден похвалой Сенявина при возвращении. Прилюдно в собрании офицеров флагман отметил весьма умелые действия Ушакова, способность сплотить матросов и мастеровых для успеха дела. Объявив благодарность, Сенявин неожиданно закончил:
- Определяю тебя командиром бота палубного "Курьер", о четырнадцати пушках. Принимай судно военное по всей строгости. Пойдешь через неделю в Кафу, станешь сопровождать знакомый тебе фрегат "Первый".
"Наконец-то", - ликовал в душе Ушаков, слушая адмирала. Теперь он капитан военного судна. Пускай экипаж небольшой, четыре-пять десятков матросов. Но теперь он, командир, в ответе и за дело, ему порученное, и за людей, ему подвластных.
- До Еникале путь-дорожка тебе знакома, а далее осматривайся, - продолжал Сенявин, - мели да камни кругом. В Кафе отлаживай экипаж, турки-то нынче в замирении с нами, а татары колобродят, всюду рыскают, не без подмоги турецкой. Держи ухо востро.
Из Таганрогской бухты "Курьер" снялся с якоря и вышел из залива головным. Капитан-лейтенант Иосиф Кузьмищев только что оправился после болезни, едва держался на ногах.
- Ты, Федор, покрепче меня да и службу правишь не хуже моего. Прошу тебя по дружбе, следуй головным, твой глаз зорче моего зрит. Чуть что не так, сигналь, пушкой дай знать на крутой случай. Я за тобой в кильватер последую. Видать, мне сию кампанию плавать в последний раз.
За Бердянской косой задул свежий ветер с юга, со стороны Тамани, к вечеру развело волну.
- Держать на румбе вест-зюйд-вест! - скомандовал Ушаков рулевому у штурвала и кивнул сигнальному матросу поднять сигнал: "Ворочаю на румб вест-зюйд-вест!"
Оглянувшись по корме, Ушаков вскинул на всякий случай подзорную трубу: слава Богу, на "Первом" заметили сигнал, забегали матросы, репетуя команду с "Курьера".
Ушаков перевел взгляд направо. В вечерней дымке на горизонте высилась макушка горы у мыса Казан-тип.
Когда совсем смеркалось, подошли к Еникальскому рейду. Ушаков решил не испытывать в первый раз судьбу.
- Лево на борт! Якорь к отдаче изготовить!
Кивнул сигнальщику:
- Передать на "Первый"! "Становлюсь на якорь!"
С рассветом, когда экипаж позавтракал, снялись с якоря и направились на запад, к Керченскому проливу. На траверзе Керчи подвернули вправо, благо ровный бриз с остывших за ночь крымских берегов втугую растянул паруса.
К полудню ветер стих, заштилело. Ушаков досадовал: "Эдак мы и к ночи не доберемся до Кафы". Он прикинул по карте. Еще не менее полсотни миль до залива.
После обеда жгучее пекло отвесных солнечных лучей прогрело сушу, и бриз, переменив направление, нехотя расправил паруса.
Белесые скалистые берега близ Кафы постепенно меняли окраску. На склонах и в лощинах зеленели кустарники, небольшие рощицы, вдали проступали очертания гор. В сумерках стали на якоря на виду Алушты, где размещался небольшой гарнизон русских войск для отражения возможного десанта турок. Рейд был открытый, незащищенный от ветра и волн, идущих от восточных и южных румбов.
Коротки сумерки на Черноморье в летнюю пору. Ночная темь подкрадывается внезапно. На корме повесили фонарь, зажгли якорный, гакабортный огонь, выставили вооруженную вахту. Экипаж успел поужинать. Командир, осмотрев верхнюю палубу, убедился, что все на месте, в порядке. Только расположился в кормовой каюте перекусить, как над головой, по палубе, затопали, послышались тревожные голоса. Спустя минуту Ушаков выскочил на ют, и вахтенный матрос, с мушкетом, указал за корму.
- Там, вашбродь, лодка с людьми. Сказывают нашенские, пехотные с берегу. Ахвицер с ними.
Ушаков, повернувшись спиной к фонарю, увидел в десяти саженях лодку с острыми обводами, подобно турецкой кайке. На носу стоял офицер и приветливо помахивал рукой.
- Выкинуть шторм-трап, принять лодку на бакштов, - распорядился Ушаков.
Шлепая веслами, лодка подошла к урезу кормы, и на палубу ловко взобрался молодцеватый подполковник.
- Начальник здешнего отряда, Ситов Владимир Павлович. Мы вас еще засветло приметили. Покуда у татар лодку выпросили, туда-сюда, - подполковник повернулся к лодке и прикрикнул: - Братцы, живей поклажу выгружайте.
Двое солдат едва осилили тяжелую ношу, втащили на палубу завернутую в тмешковину баранью тушу.
- Примите от нас свеженького мясца в подарок, небось на солонине сидите, - мы у татар прикупили. Токмо куда снести прикажите, дабы палубу не замарать.
Ушаков поначалу нахмурился, потом отошел, но был щепетилен:
- Сколько с нас причитается?
- Помилуйте, Федор Федорович, - несколько фамильярно, с обидой, возразил подполковник, - сие по-товарищески, за счет наших экономии, ни в коем разе не в ущерб моим солдатикам.
Он опять подал команду, и на палубе оказался небольшой бурдюк, в котором булькало вино.
Ушаков только покачал головой, позвал шкипера.
- Распорядись малый анкерок налить водкой, передашь на лодку.
На этот раз гость не жеманился.
- Спасибо, благодарствуем. У нас давно кончилась, а кислятину, - он кивнул на бурдюк, - у меня лично нутро не воспринимает.
Пригласив гостя в каюту, Ушаков отпробовал вино и, наоборот, похвалил "кислятину".
- Сие нектар, напрасно не жалуете, не токмо для Души, но и для физики тела пользительно.
Разговорились, и подполковник рассказал, что по всему южному побережью в крупных татарских поселениях генерал Долгорукий назначил небольшие гарнизоны.
- На случай, ежели турки высадку произвести посмеют, хотя нынче и замирение. А потом, для острастки татар. Среди ихнего брата немало возмутителей. Нынче-то нам поспокойнее, ваши суда охранять нас с моря взялись.
Поднявшись на палубу, Ушаков провел гостя по судну, поясняя, что к чему. На корме задержались, подполковник кивнул в сторону берега. Там едва мерцали редкие огоньки, несколько в стороне, левее, ярким пламенем взметнулись костры.
- Правее татарская деревенька Алушта, пристань в один мосток. Влево наш лагерь, в палатках обитаем. Окопались, караул выставляем ночью, костры палим для тепла и татарве на страх.
Посредине бухты неподвижно зависла в безоблачном небе яркая луна. По зеркальной глади воды протянулась, ширясь к береговой черте, ослепительно зеленоватая дорожка. Слева, казалось совсем рядом, в лунном сиянии виднелась массивная продолговатая гора, распластавшаяся далеко в море пологим скатом. Лишь в самом конце ее, будто откололся огромный бугристый ломоть, оканчивающийся мысом. Возвышаясь на берегу горбом, она походила на дремавшего зверя, уткнувшего морду в морскую бездну.
- Сия гора прозвана татарами Аю-Дагом, что означает спящий медведь, - пояснил Ситов и перевел взгляд на видневшуюся вдали горную вершину, походившую на гигантский шатер. - Согласно местному поверью, та вершина самой высокой горы, Чатыр-Даг…
Когда лодка с гостями скрылась в темноте, Ушаков не спеша, размеренной поступью прошел по правому борту на бак. На поверхности воды зарябило, с моря потянуло ветерком, разворачивая "Курьер" носом на выход с рейда. Ветер заметно покрепчал, натягивая втугую якорный канат. Ушаков поманил не отстававшего от него помощника, молодого мичмана.
- Будите боцмана, парусную команду, марсовых. Канониров не тревожьте. Снимаемся с якоря и пойдем в Балаклаву. Нынче света достаточно. Луна полная и ветер способный нам. Дай Бог, к ночи у Балаклавы на якорь станем.
Ушаков не только экономил время. С выходом из Таганрога он не упускал часа, обучал экипаж по своим заведованиям. Меняя галсы, проверял парусников. Добрая половина из них впервые уходила в море, была набрана из рекрутов-солдат. Под надзором боцмана старослужащие матросы терпеливо, начиная с азов, обучали новичков. Ушаков требовал с первых шагов на "Курьере" весьма жестко с нерадивых, поощрял усердие в службе. На боте, как и на других судах флотилии, не хватало матросов до полного штата. Вместо двух мичманов, был один, да и того прислали накануне выхода, прямо из Морского корпуса, после экзаменов. Потому многим служителям, как прозвали матросов, приходилось управляться за двоих. Наладив паруса, одни бежали на подмену канониров, другие заступали на вахту рулевыми, третьи разжигали огонь на камбузе… Пристально следил командир за выучкой канониров. Помнил, что в сражении при Чесме сокрушительный картечный огонь по флагману турок принес победу русской эскадре. Добрая половина канониров на "Курьере" была расписана при аврале и перемене галсов на мачте или бушприте для работы с парусами.
На полпути к Балаклаве Ушаков вызвал перед обедом барабанщика и неожиданно приказал бить тревогу.
- Играть дробь!
- По местам!
- Орудия к бою товсь!
Едва заслышав дробь, бывалый боцман подбежал к откинутому люку и гаркнул в кубрик. Подвахтенные матросы и четыре старослужащих канонира бросились к орудиям, расснастили крепления станков, вытащили заглушки, квартирмейстер стоял наготове у крюйт-камеры для подачи пороховых зарядов. Но треть экипажа, из рекрутов, растерянно озиралась по сторонам. На баке и юте так и остались нерасчехленными две гаубицы.
Ушаков, хмурясь, взглянул на часы и скомандовал отбой. Командир понимал, что сказывается в какой-то мере нехватка экипажа, но в случае встречи с неприятелем оплошности обернутся бедой. После обеда собрал на юте в кружок мичмана, квартирмейстера, боцмана, капрала.
- Скверно! Половина пушек зачехлена. Матросы из новеньких не обучены. А ежели турок завтра объявится? Он церемонию разводить не станет!
Глядя на понуривших головы подчиненных, продолжал:
- Неча головы вешать. Без оглядки, сего же дня, навести порядок. Наперво каждого служителя определить на место у пушек ли, на подносе припасов ли. Кто кого подменять должон, ежели на вахте. Каждому матросу поначалу все растолковать, сноровистому действу обучить. Затем спрос чинить по всей строгости…
На подходе к Балаклаве, на траверзе мыса Айя, прямо по курсу, показался двухмачтовый парусник. Ушаков сразу признал в нем "новоманерный" 16-пу-шечный корабль "Корон". Когда сблизились до полукабельтова, раздернули паруса, легли в дрейф. На "Короне" обрадовались, прибыла подмога. До сих пор вдоль побережья патрулировали только два корабля, "Таганрог" и "Корон", сменяя друг друга. Ушаков в рупор поделился новостями из Кафы, командир "Корона" пожелал счастливого плавания…
Солнце клонилось к горизонту, когда впереди четко обозначились скалы утесистого мыса Фиолент, а правее, едва заметно проступали очертания входа в Балаклавскую бухту.
"Курьер", подобрав паруса, замедлил ход, не останавливаясь направился к довольно узкому и извилистому входу в бухту.
На стоявшем на якоре в глубине бухты "Таганроге" на палубу высыпал весь экипаж. Посматривая на маневры "новичка", оценивали и сноровку команды, и морскую выучку командира.
Когда "Курьер" отдал якорь и убрал паруса, Ушаков, как положено, отправился на "Таганрог" доложить о прибытии старшему на рейде, командиру "Таганрога", капитану 2-го ранга Шмакову.
Слушая доклад, Шмаков, давно знавший Ушакова, молча хитровато щурился, довольно ухмылялся. Он-то знал, что этот поход был первым самостоятельным плаванием Федора.
- С прибытием тебя. А ты оказывается умелец, Федор Федорович. Молодцом лавировал на входе, без задоринки. Покуда сегодня-завтра осмотрись. После завтрего пойдешь крейсировать, на подмену "Корона". Гляди в оба. Армейцы сказывают, султан перемирие нарушил…
Пехотные начальники оказались правы. Затягивая переговоры, султан готовился, вероломно напав на русскую эскадру в Архипелаге, хотя бы частично смыть позорное поражение при Чесме. Не имея достаточных сил в Средиземном море, Турция вознамерилась собрать в единый кулак все морские суда своих вассалов в Средиземноморье, в том числе и пиратские корабли. В Албанском порту Дульцинея находилось 47 фрегатов и шебек, которые имели на вооружении каждое судно от 30 до 16 пушек. На их борт и транспорта погружено было 8 тысяч солдат. Из Туниса готовилась к выходу "барбарейская", пиратская эскадра из 6- и 30-пушечных фрегатов с тремя тысячами солдат. Кроме того, в Босфоре и Дарданеллах сосредоточивались остатки турецкого флота, уцелевшие после Разгрома у Чесмы.
Тревожась за положение дел на Средиземном море, главнокомандующий граф Алексей Орлов послал в разведку в Ионическое море отряд фрегатов и делился своим беспокойством с императрицей. "Такие коварные со стороны неприятельской предприятия, производимые уже в действие, принудили меня принять оборонительное оружие, захватить нужные проходы и отправить в разные места эскадры, а особливо против дульцинио-тов, морских разбойников, дабы не допустить оных к соединению с тунисцами".
Для пресечения замыслов неприятеля Орлов направил в Ионическое море отряд кораблей, прибывший недавно с Балтики.
- Твоя цель, - наставлял граф командира отряда капитана 1-го ранга Коняева, - преградить дорогу к Архипелагу дульцинейской эскадре. Соединишься с отрядом Войновича и действуй. Опасайся также тунисских злодеев, они спешат на подмогу дульциниотам.
Начав патрулировать в проливах, Коняев вскоре проведал от купцов, что в Патрасском заливе стоит турецкая эскадра.
- Там шестнадцать шебек и в придачу десяток фрегатов. Капудан ихний, Мустафа-паша, поджидает большую подмогу с десантом и тунисских пиратов.
Прикинув силы, Коняев, несмотря на большое неравенство в неприятельскую пользу, решил атаковать турецкую эскадру.
Неприятель не ожидал дерзкого нападения русских моряков. В первый же день смелой атакой отсекли от турецкой эскадры две шебеки и фрегат и сожгли их. Но у турок все равно оставалось преимущество, 8 фрегатов и 14 шебек. Капудан-паша отвел эскадру под защиту пушек двух крепостей. Коняев собрал военный совет. Мнение флагмана и всех капитанов было единодушным: "Атаковать неприятеля. Идти на сближение и завязать генеральный бой".
Схватка продолжалась с перерывами трое суток, а итог для турок оказался плачевным - русская эскадра сожгла семь фрегатов и восемь шебек, один фрегат затонул, а шесть шебек сумели улизнуть ночью…
Подробности Патрасского боя Сенявин пояснял в конце кампании, когда в Кафу возвратились из крейсерства отряды с Южного берега Крыма и побережья Северного Кавказа. На собрании офицеров он объявил и главную новость.
- Помнится, еще прошлой весной государыня наша, императрица Екатерина Алексеевна, желала нам наискорейше твердую и непоколебимую ногу поставить и соучастие принять для того в море Азовском и Крыму. Прежде Россия для того жертвы принесла немалые. - Сенявин торжествующе обвел взглядом присутствующих. - Сего дня извещены мы, что хан крымский, Сахиб-Гирей, с державой нашей договор учинило неподчинении султану и принял покровительство государыни нашей. Стало быть, и наша с вами толика есть немалая и заслуга, как и наших морских собратьев по другую сторону Черного моря, из Архипелага, в сем деле.
Сенявин перевел дыхание, передернул плечами, закашлялся и, через силу улыбаясь, закончил:
- Одначе неприятель наш по ту сторону Черного моря, хотя и в замирение с нами опять вошел, коварен и изменчив. Сердце мое чует, сие увертки султанские, и выигрыша ищут турки. А потому нам оборону держать надобно неослабно и к грядущей кампании приготовляться как следует.
Прошло несколько дней, и "Курьер" получил назначение занять брандвахтенный пост на Керченском рейде. В таких случаях вице-адмирал Сенявин считал своим долгом самолично поучать и наставлять командира.
- Слыхивал про службу такую, брандвахтенную? - начал он разговор с Ушаковым.
- Слыхать-то слышал, а исполнять не доводилось.
- Ну так поимей в виду и запоминай. Брандвахта есть судно как бы сторожевое, у входа-выхода из гавани ли, бухты или рейда. Генеральная цель командира брандвахты, чтобы ни один корабль, ни одна посудина не проскользнула без его внимания. Каждое судно примечай, ежели есть подозрение, опрашивай, подзывай к борту, бди службу. И все события помечай в шханеч-ном журнале, днем ли, ночью ли.
Сенявин запахнул шинель, потирая ладони, подошел к печке.
- Сызнова лихоманка трясет, - привычно, без стеснения произнес он, - сам знаешь, поветрие у нас сие гадкое.
Улыбка неожиданно осветила физиономию адмирала.
- Един ты у нас, слава Богу, твердокаменный. Минует тебя хворь, словно заговоренного. Потому и посылаю тебя. Остатние кораблики все на якорях отстаиваться будут. Снежок посыплет, зимовье ледком пролив схватит, закроем брандвахту, тебя на рейд поставим. О всем сказанном инструкцию получишь. Ступай с Богом. Провиант не позабудь, на недели две запасись,
водой налейся. Не мне тебя сему учить.