5 июля в ставку Румянцева, размещавшуюся подле деревни Кючук-Кайнарджи, прибыли послы великого визиря. Встретили их с подобающим почетом. Сопровождал турецких послов полковник Христофор Петер-сон, эскадрон карабинеров под командованием князя Кекуалова.
После церемонии представления Румянцев недвусмысленно предупредил:
- На сии переговоры я согласен с одним беспеременным условием, дабы закончить все процедуры подписанием мирного трактата к десятому числу.
Румянцев действовал напористо неспроста. Главный козырь - готовность к немедленному взятию Шумлы. Но не менее важным полководец считал подписание акта именно в этот день, смыть позор Прутского договора, заключенного Петром столетие с лишком тому назад, 10 июля 1712 года.
Все получилось, как и задумал Румянцев. Договор подписали 10 июля, и здесь же трактат ратифицировал великий визирь. Салютом в 101 залп приветствовали в русском лагере окончание переговоров.
На следующий день Румянцев рапортовал Екатерине II: "От самого войны начала, предводя оружие мне вверенное против неприятеля, имел счастие силою оного одержать и мир ныне".
Весть о подписании мирного договора доставил в столицу сын фельдмаршала Михаил, и он же отвез реляцию о виктории в Ораниенбаум, где находилась императрица. Своеобразно описала получение известий о мире Екатерина II в письме Григорию Орлову: "Вчерашний день здесь у меня ужинал весь дипломатический корпус. Любо было смотреть, какие были рожи У друзей и не друзей".
По-иному откликнулись в Стамбуле. Удрученный султан несколько дней скрывал от подданных и иноземных послов весть и содержание подписанного договора. Подписантов ждала участь по неписаным обычаям Востока. Великий визирь Мухсан-заде * скоропостижно" скончался через несколько дней, министр иностранных дел, рейс-эфенди, опасаясь за жизнь, предпочел не возвращаться в столицу, муфтий, одобривший своей фитой подписание мира в Кючук-Кайнарджи, поплатился своим постом…
Почему же так неоднозначно восприняли весть о мире в Петербурге и Стамбуле? Россия выиграла по всем пунктам, Османская Порта нехотя пригнулась…
Россия окончательно и навсегда утвердилась на берегах Черноморья. Керчь, Еникале, Кинбурн, побережье от Перекопа до устья Южного Буга отныне возвратились к России. Крым совершенно отпал от Османской Порты. Теперь на деле Россия вольна была опекать крымского хана, а правители в Бахчисарае, хочешь не хочешь, вынуждены были оглядываться на Петербург. Трактат предоставил России совершенно новые права в акватории Черного моря, по крайней мере для мирных целей.
"Для выгодности и пользы обеих империй, - гласила статья II Трактата, - имеет быть вольное и беспрепятственное плавание купеческим кораблям, принадлежащим двум контрактующим державам, во всех морях, их земли омывающих, и Блистательная Порта позволяет таковым точно купеческим российским кораблям, каковы другие государства в торгах в ее гаванях и везде употребляют проход из Черного моря в Белое - Средиземное, а из Белого в Черное, так и приставать ко всем гаваням и пристаням на берегах морей и проездах или каналах, оные моря соединяющих, находящимся". Русские купцы получили те же права, что и купцы Англии и Франции, в "наибольшей дружбе с нею пребывающие: привозить и отвозить всякие товары и приставать ко всем пристаням и гаваням, как на Черном, так и на других морях лежащим, включительно и Константинопольские".
Отныне Россия наделялась правами Франции и Англии, "сих двух наций и прочих, якобы слово до слова здесь внесены были должны служить во всем и для всего правило, как для коммерции, так и для купцов российских…" Купеческие суда теперь могли иметь, подобно Англии и Франции, 4-6 легких пушек для защиты от пиратов, а также конвой военных кораблей.
* * *
Внимательно вчитывалась в текст Договора с Пор-той императрица. Наступали сроки его ратификации. Теперь к России прирастало немало новых земель в Причерноморье, Азовском краю. Почва там должна быть плодородная, но незаселенные, безлюдные места, пустоши одни. Десяток лет тому назад, едва воцарившись на троне российском, она первым делом позаботилась о своих соплеменниках. Не хватало там крестьянам, свободным от кабалы, землицы. Едва сводили концы с концами. За пятнадцать лет постигла Екатерина Алексеевна, бывшая захудалая немецкая принцесса, как просто, без натуги, черпают из российской казны деньги власть имущие. В декабре 1762 года вышел манифест, позволявший всем иноземцам, "кроме жидов, выходить и селиться в России". Следом появился указ, которым всем переселяющимся в Россию разрешалось "строить и содержать по их законам церкви в тех местах, где они селиться пожелают". Иноземцам, которые "переселялись на постоянное житье и вступали в подданство Российской державы", положены "вспоможение и денежная ссуда". Более того, выбирали себе внутреннее самоуправление, освобождались от налогов, рекрутской повинности, получали кредиты на обзаведение, наделялись большими земельными угодьями. На это дело пошло из казны девять миллионов рублей, треть бюджета державы. Позаботилась императрица, добродетельность проявила о своих земляках-немцах, хотя и бывших, но единоверцах. А русский мужик еще не дорос до европейца. Покуда пускай в крепости у своего помещика помыкается, терпелив русский характер. Но для острастки издала указ - запретить холопам подавать жалобы на своего господина… За минувшие годы немцы-переселенцы осели в Саратовской губернии, создали там более ста колоний,.живут припеваючи, боготворят императрицу, сама сие почувствовала, путешествуя по Волге. Просили помочь с вывозом пшеницы на продажу…
Пришел с докладом граф Чернышев:
- Ваше величество, Алексей Наумыч доносит, три корабля "новоманерных" в Балаклаве изъедены сплошь червями, в море не выйдут, утонут. Распорядился снять с них все пушки, годное к употреблению снаряжение, рангоут, переправить все сие в Таганрог. Просит дозволения изломать те корабли. Годную древесину употребить в дело и на дрова. Не оставлять же татарам сей подарок.
- Отпиши Алексею Наумычу мое согласие. Императрица позвонила в колокольчик. В дверях появился статс-секретарь Козьмин.
- Подай-ка мне, Сергей Матвеич, последние депеши графа Алексея Орлова.
Козьмин взял с ломберного столика, не глядя, зеленую сафьяновую папку, раскрыл ее и, положив перед императрицей, поклонился и вышел.
Перебрав бумаги, Екатерина взяла одну из них.
- Граф Алексей Орлов в который раз мне пишет, что на островах Архипелага немало греков православных просятся к нам, в Россию. Нынче по договору на Азовском берегу, подле Керчи и Еникале, да и в Киевской губернии появились пустоши. Надобно их заселять людьми. Как раз греки и подойдут, они к жаре привычные. Отпиши Елманову мое повеление снарядить два фрегата, доброхотов греческих подобрать да и отправить с семьями в Керчь. А там пускай Алексей Наумыч распорядится с губернатором азовским, где их лучше обустроить.
- Ваше величество, в Трактате с турками прописано, что военным судам из Средиземного моря входить в Дарданеллы запрещено.
Императрица лукаво прищурила карие глаза, улыбаясь краешками губ.
- Ведаю о том, Иван Григорьевич. Вели на тех фрегатах купеческие флаги поднять. Испытаем дальнейшие помыслы султанские…
* * *
После Чесменской виктории адмирал Григорий Спи-ридов был озабочен мыслью, где и как обустроить подчиненную ему эскадру. Продолжалась война с Турцией. Корабли должны иметь удобную для стоянки и обороны бухту. Обошел все подходящие острова Архипелага и остановил свой выбор на гавани порта Ауза, на острове Парос. Свое мнение он изложил графу Алексею Орлову. "Сие место порт Ауза с островом своим Паросом столь важно и нужно, что я признаваю лучше всех в Архипелаге островов, где есть порты, и всех лучший залив, где есть рейды, потому нигде так укрепиться и малою силою обороняться нельзя, как в порте Аузе".
Спиридов уже не командовал Средиземноморской эскадрой. Размолвки с графом Орловым порядком надоели, и он подал в отставку, когда ему перевалило за шестьдесят. Перед заключением мира адмирал сдал Должность вице-адмиралу Елманову. Он-то и получил распоряжение графа Орлова отобрать из жителей Архипелага желающих навсегда переселиться в Россию. Для перевозки Елманов назначил два фрегата, "Архипелаг" под командой капитан-лейтенанта Мельникова и "Почтальон" во главе с командиром, капитан-лейтенантом Бухариным. В марте 1775 года они отправились к Дарданеллам, подняв на кормовом флагштоке купеческие, трехцветные, российские флаги.
Так совпало, что в эти дни турки, долго тянувшие волокиту, наконец-то ратифицировали Кючук-Кай-нарджийский договор. Временный поверенный в делах России полковник Христофор Петерсон и великий визирь Дервиш Мухаммед-паша произвели в Константинополе размен ратификационными грамотами. Приход в бухту Золотой Рог двух российских фрегатов не вызвал особых возражений со стороны рейс-эфенди и визиря Мухаммед-паши. Сказалось, видимо, их недавнее вступление в должности, а также неурядицы Порты с Австрией и недовольство в народе проигранной войной.
В середине мая "Архипелаг" и "Почтальон" отдали якоря на Керченском рейде. Сенявин рапортовал в Адмиралтейств-коллегию кратко - "Архипелаг" и "Почтальон" прибыли в Керчь благополучно мая 18-го сего года". Только что флагман Азовской флотилии получил радостную весть из Петербурга, его произвели в полные адмиралы.
Появление в Черном море двух фрегатов, построенных на верфях Петербурга, еще больше подбодрило адмирала. Наконец-то под его командой стали в строй полноценные морские боевые корабли, а не приспособленные, сооруженные на реках суда.
И теперь в мирные будни у флагмана хватало забот. Приводили в порядок пообветшавший за время войны корабельный состав. Меняли обшивку днищ, обновляли такелаж и рангоут, принимали рекрутов на последние корабли, поступившие с донских верфей. На рейдах Керчи, Еникале, Таганрога реяли вымпела 32 боевых кораблей, в постройке которых была и его немалая заслуга. По распоряжению Адмиралтейств-коллегий он отправился к устью Днепра. Наступали новые времена, Россия обосновывалась на Черном море. Для обороны морских рубежей державе необходим флот, по крайней мере равный противостоящему сопернику. Флот состоит из кораблей, для постройки которых на Черном море не было ни одной верфи. Сенявину и предстояло подыскать место, где возможно сооружение кораблей. В молодые годы адмирал сражался в этих местах с турками в составе Днепровской флотилии. Неподалеку от урочища Глубокая пристань он и рекомендовал создать верфи. Минуют годы, и здесь появится город корабелов, Херсон…
В Керчи адмирала ждало указание отправить часть офицеров на Балтику. Адмирал считал своим долгом напутствовать каждого из них.
Федору Ушакову перед отъездом сказал:
- Откровенно, доволен тобой, распознал, что в тебе истинно морская жилка трепещет. Рад, что ты закалку здесь получил по всем статьям. Мыслишь неординарно. Сие к добру. Не цепляешься за букву, яко слепец за стену, как говаривал наш создатель, Великий Петр.
Ушаков смущенно переступал с ноги на ногу, но по лицу было видно его радужное настроение.
- Не забывай сии места, где отплавал пяток кампаний, авось тебе сызнова в этих краях служить Отечеству выпадет…
В Санкт-Петербургской корабельной команде, куда по предписанию прибыли азовцы, царила непривычная для их слуха сонная тишина. В канцелярии разомлевший от летнего зноя унтер-офицер полистал в папке бумаги и объявил:
- По высочайшему повелению вам предоставлен домовой отпуск. Жалованье велено вам выдать вперед, затри месяца…
Кто-то из офицеров оставался в столице, не каждому по карману дальняя дорога, большие путевые расходы. Другим, из разорившихся однодворцев, и ехать было некуда, они лишь номинально принадлежали к дворянскому сословию. Ушаковы жили скромно, но достойно. В трех деревеньках за ними значилось два десятка душ, помогали родственники из Рыбинска. Ехал Федор на перекладных, экономил в дороге, дома ждал встречи с отцом и матерью, сестрой и братом.
Первые дни отсыпался вдосталь на сеновале, первых петухов не слышал, спал крепко, не будил его и собачий лай. В полдень отправлялся к Волге, купался. Лето хоть и было на исходе, но стояла несносная жара.
Дома его всегда ожидали, обедать не садились. Ждали новых рассказов о далеких, незнакомых краях.
- Дон-то, каков он? - не один раз переспрашивал отец.
Приходилось начинать сызнова, повторяясь.
- Не чета Волге, тятенька. Тишком переливается. Заводи да запруды по всему руслу. Мелководен, берега камышом проросли, а в устье сплошь. Хопер-то, приток Дона, побойчее.
Каждый раз Федор припоминал новые случаи из своей службы. Четыре навигации сновал по Дону, вверх-вниз от Воронежа до устья. Хватало событий и о перипетиях морской службы вспомнить.
- Плаванье-то по речке не чета морскому, - заметил отец.
Федор довольно ухмылялся. Отец начинал проникаться его жизненной потребностью.
- Сие верно, тятенька. Земная твердь на речке-то под рукой, хотя и там водица шутковать не дозволяет, держи ухо востро, особливо на поворотах да на перекатах.
В этом месте сын обычно держал паузу, поглядывая на притихших домовых.
- На море-то не то каждый день, каждый час все вновь. То и дело леди перемен, поглядывай на все четыре стороны. То ли ветер переменится, то ли шквал с бурей налетит. Особливо в Северных морях. А то волна, не чета домовине нашей, подхватит и в бездну швырнет. Иногда Федор подтрунивал над пехотой.
- Што у них забот? Шагистика каждодневно да чучело штыком колоть. Другое дело на море. Неприятель каждый час объявиться может. Жди каверзы какой, разгадай его замыслы, перехитри. А погода-то тебя не спрашивает, крутит судно туда-сюда. Отец обижался.
- Сие ты оставь. Куда вы, морские, без пехоты денетесь? Без того же штыка да без пушки полковой? Прибиться вам все одно к бережку рано или поздно понадобится. А оного прежде у супротивника штурмом пехоте отвоевать надобно. Как-то отец спросил:
- Погляжу, ты службой доволен? Не ровен час, возмечтаешь в полковники пробиться?
- Каждому смертному в жизни место Бог определяет. Сие начертание познать надобно. Дабы под силу было, к намеченной цели следовать. Отец удивленно слушал, топырил губы.
- Не твои мысли-то. Чужие, больно мудреные. Сын не отрицал.
- Сие верно подметил. Оные мудрости Персии сказывал, муж древний. О том нам корпусной учитель Курганов Николай Гаврилович частенько пересказывал.
Нет-нет да в мужской разговор вмешивалась мать:
- Ты-то, Феденька, подумываешь семейством обзаводиться?
- Мне, маменька, все недосуг, - отшучивался Федор. - Экипаж на судне мне вверенном моя обитель. Там отраду нахожу для души.
- Ох, не то молвишь, сыночек, - сокрушалась мать. - Не все тебе с мужиками знаться. Душу-то открыть да заботы служебные, где не позабыть, как с пригожей девицей. Да и без деток-то скука на свете.
- Не вижу проку, маменька, от девок. Насмотрелся на них в столице, да в Кронштадте, да в иноземных местах. Одна канитель с морокой, а толку мало. К тому же и сослуживцы мои не всяк на бережок бегом бежит. А который с кислым видом возвертается.
В такие пересуды обычно вмешивался отец, косо поглядывая на жену:
- А ты, матушка, не понукай сынка. Сам определит со временем, што к чему. Наиглавное для него - Отечеству долг сполна отдать. Примером тому дед наш преславный, - отец крестился, повернув голову к иконе, висевшей под подволоком, в красном углу, - Игнатий, верно служил анпиратору нашему Великому Петру в лейб-гвардии. Да и мы, преображенцы, лицом в грязь николе не ударяли, за веру нашу и Отечество кровушки пролили немало…
Погожими вечерами Федор брал в руки флейту, усаживался на высоком откосе у Волги.
Неподалеку обычно паслось стадо овец. Заслышав знакомые звуки, вожак, баран, переставал щипать траву, медленно переступая передними копытами, поворачивал увитую рогами морду в сторону доносившихся звуков. Помедлив, будто размышляя, нехотя двигался к берегу. Пастушку не приходилось подгонять отставших овец, они покорно тянулись вслед за бараном. Засунув рожок за пазуху, пастушок мостился рядом с Федором, слушал незнакомые мелодии, пока солнце не касалось горизонта…
* * *
Возвратившись в столицу, Ушаков перезимовал в казарме Корабельной команды, неподалеку от Галерной гавани. Там обычно ожидали своего назначения на корабли офицеры, находившиеся за штатом.
В долгие зимние вечера, кутаясь в шинель, недавно произведенный в капитан-лейтенанты Федор Ушаков в который раз перечитывал переведенный с французского директором Морского корпуса, вице-адмиралом Иваном Голенищевым-Кутузовым, трактат Поля Госта. Книжица, с которой Федор был знаком еще будучи гардемарином, называлась длинно: "Искусство военных флотов, или Сочинение о морских еволюциях, содержащее в себе полезные правила для флагманов, капитанов и офицеров".
Не раз вчитываясь в рассуждения маститого французского моряка, Ушаков мысленно старался воспроизвести манеры противостоящих друг другу флотов. Некоторые постулаты Госта вызывали раньше сомнения, а после подробных известий о разгроме Спиридо-вым турок в Хиосском бою, его решительной атаке флагмана превосходящего по силам противника вызывали несогласие с французским морским авторитетом. Один из основных тезисов Госта провозглашал: "Два равных флота могут принудить один другого к бою". Сразу возникало немало вопросов. "А ежели силы малые? Значит, ретирада? А как же Кинсберген, Сенявин в последней схватке с турками? Малым числом одерживали верх над неприятелем". Более того, Гост утверждал: "Не вижу я опасности от неприятеля, который хотел бы линию нашу прорезать; да я и не думаю, чтобы сие действие когда-нибудь учинено было". Получалось, что линейная тактика боя Госта является незыблемым каноном для флагманов. Невольно приходили на ум действия адмирала Спиридова при Хиосе. Стремительность атаки и неординарные решения флагмана авангарда принесли победу…
Коротки зимние деньки в Петербурге, мелькают будто столбы верстовые, не уследишь за счетом. Чем ближе весна, тем чаще теснили грудь, согревали душу приятным теплом воспоминания о минувших пяти кампаниях на Дону, в Таганроге, у берегов Крыма. Наяву ощущал соучастие и прямую сопричастность к спешному исходу борьбы с турками на море. "Не будь Азовской флотилии, - размышлял Ушаков, - неизвестно, каков бы был исход схватки". Отражать же атаки русских моряков с двух сторон, из Средиземноморья и Керчь-Еникале, оказалось туркам не под силу. Теперь пушки смолкли. Какими нехожеными фарватерами поплывет новоиспеченный капитан-лейтенат Федор Ушаков?
Глава IV