"Милостивый государь мой, Тимофей Гаврилович! Податель сего, находящийся при мне переводчик Сергей Лазаревич Лошкарев, посылается в Дарданеллы навстречу к вашему высокоблагородию и для провожания Вашего с всея Вашею свитою оттуда сюда, почему прошу удостоить его по своей полной доверенности. Опасаюсь, чтобы в Дарданеллах не воспоследствовало затруднений в пропуске сюда Вашего собственного военного фрегата, я с достаточным наставлением поручил ему об отвращении того всячески стараться".
Прибыв на место, исполнительный драгоман - вице-консул уведомляет посланника. "12 сентября благополучно прибыли в Дарданеллы. А на другой день был я на визите у здешних начальников, которые приняли меня весьма дружески. А здешний диздарь, т.е. комендант крепости, не очень уверился, что я прибыл на место консула, и говорит, что я конечно имею какую-либо другую комиссию, однако он как зная меня и в некоторых комиссиях уже опробовал меня, то и теперь уверен, что сей мой приезд ему ничем не подозрителен; тогда я ему отвечал, что окромя сего приезжал сюда два раза и по отъезде моего от двора их никакого нарекания не имели. А приехал только для единого порядку в проезде судов и купцов, за неимением здесь нашего консула".
Прочитав донесение Лошкарева, посланник несколько успокоился, но тут же пришла новая депеша от графа Панина, с пометой: "Апробавано ее императорским величеством 12 сентября 1766 года". Панин сообщал, отправленные суда находятся, по-видимому, на подходе к Средиземному морю. Но подчеркивал главную мысль, что необходимо принять все меры для пропуска судов через проливы. "Сие мое примечание, - излагал главное Панин, - имеет служить единственно к показанию Вам, что не в нашей уже воле остановить явление сих судов в Константинополе… Но в теперешнем вопросе весьма удалены мы от того, чтоб потворствовать прихотливым затеям министерства турецкого… Другим пособием представляется здесь ясное и откровенное изъяснение самого дела министерству турецкому, которое и поручает Вам государыня императрица учинить в дружелюбных, но тем не меньших твердых и точных выражениях".
Заканчивался первый осенний месяц, а Козлянинов и его подопечные не появлялись. Лошкарев нанял барку у местных рыбаков, отправил Ивана Равича к острову Тенедос.
- Сие место самое удобное для стоянки судов перед входом в Дарданеллы. Дожидайся там наших фрегатов. Передашь мое письмо их старшему, флота российского капитану Козлянинову.
Отправив Равича, Лошкарев разослал в ближайшие бухты и гавани своих людей, узнать у капитанов прибывающих туда иностранных судов, не встречали ли они на своем пути русские фрегаты. Нет, не попадались, отвечали все капитаны…
* * *
Наступила пора затяжных осенних штормов, в Ливорно уже готовились к переходу в Дарданеллы два первых фрегата, "Григорий" и "Наталия". Козлянинов решил отправить их, не дожидаясь остальных трех. На "Павле" обнаружилась течь. "Констанция" и "Святой Павел" только-только заканчивали переоборудование. Предстояла погрузка товаров, дело канительное. Козлянинов собрал всех командиров фрегатов, объявил регламент плавания, для всех обязательный:
" - Следуя из Ливорно быть всем неразлучно;
- ни в какие порты без крайней нужды не заходить;
- при разлучении за туманами, штормами и прочая быть в местах рандеву, мною указанным;
- для салютаций и почестей морских поступать по правилам купецких кораблей;
- купецких кораблей всех народов ни под каким видом не останавливать;
- с морскими разбойниками в стычки не ввязываться;
- в случае нужды в порты Средиземного моря христианских держав вы можете заходить без опаски, кроме французских, гишпанских и неаполитанских…
- намерение сей экспедиции сверх перевоза товаров состоит в практике молодых офицеров, также и нижних служителей…
- настоящая потребность в штурманах требует, чтоб за ними прилежнее наблюдали - брать обсервации, амплитуду и высоту солнца, исправление и высоту глаза, мест ширину и склонение компаса;
- будучи в иностранных портах, служителей содержать во всяком порядке, чистоте и совершенной воинской дисциплине и крепко смотреть за ними, чтоб ни малейших непристойных поступков и побегов не чинили".
Зачитав скороговоркой основные пункты наставления, Козлянинов еще раз напомнил командирам:
- Сие все блюсти неукоснительно. Подробную инструкцию получите в свои канцелярии.
Первыми покинули рейд Ливорно фрегаты "Григорий" и "Наталия". Почти два месяца трепали их штормы, встречный ветер неделями заставлял лавировать. Иногда за сутки продвигались по курсу на две-три мили.
В первых числах декабря оба фрегата начали разгрузку товаров у причалов Константинополя.
29 декабря отдал якорь у острова Тенедос "Северный Орел". Из Ливорно Козлянинов повел остальные три фрегата к Мессинскому проливу. Пока не обогнули Апеннины, фрегаты держали строй. На траверзе Ионических островов ночью заштормило, поднялся ураганный встречный ветер, корабли раскидало в разные стороны. На первом рандеву, в Архипелаге, выяснилось, что все фрегаты потекли. Особенно пострадал "Павел". Козлянинов распорядился идти каждому по готовности, самостоятельно.
Спустя три недели после прихода "Северного орла" подоспели один за другим "Святой Павел" и "Констанция". Последним в Константинополе в начале февраля ошвартовался у причалов "Павел".
С появлением в Константинополе первых фрегатов Стахиев начал зондировать настроение турецких властей. Министр иностранных дел султана, рейс-эфенди, вначале уклонялся от прямого ответа, ссылался на необходимость согласования с капудан-пашой и таможенниками.
Пока "Григорий" и "Наталия" разгружались, из Петербурга пришла депеша: "Отдать отправленные на оных товары находящимся там комиссионерам и корреспондентам нашего придворного банкира барона Фредерикса, а по сдаче оных и по приемке в обратный путь грузов своих… отправить их обратно через Константинопольский пролив, яко суда нагруженные таможенными товарами прямо в Керченскую гавань. А за важную услугу от вас сочтем мы, когда предуспеете вы и прикрывающему военному фрегату исходатайствовать от Порты свободу пройти Константинопольским каналом в Черное море под равным предлогом конвоирования пришедших с ним торговых судов".
Читая депешу, посланник тяжко вздыхал: "Дай-то Бог суда с товарами пропустили бы нечестивцы".
Как раз в эти дни в Стамбуле сменилась власть, новым верховным визирем стал Мехмед-паша. Стахиев задумал произвести впечатление на склонных к пышным церемониям турок. Он попросил командиров фрегатов облачиться в парадные мундиры и сопровождать его к визирю.
- И прикажите вывести свои фрегаты в гавань при построении всех экипажей, дабы явить визирю ошеломление, - попросил Стахиев офицеров.
Получилось довольно неожиданно для турок, о чем сообщалось в записке, посланной в Петербург: "…с какою церемониею ее императорского величества чрезвычайный и полномочный министр Стахиев сделал свое первое посещение новому Верховному визирю - Посланник как из Перы в Царьград, так и обратно в Перу переправлялся в своей четырнадцативесельной барке, предваряем восемью шлюпками находящихся здесь четырех фрегатов российских, по четыре в ряд, а за ними следовали пять наемных турецких лодок. При мимошествии фрегатов матросы стоя там на реях кричали "Ура!".
Однако хотя картина получилась и впечатляющая, турки упорствовали и не соглашались пропускать фрегаты под купеческими флагами.
Рейс-эфенди ссылался на возражения капудан-паши.
- Ваши фрегаты некоторые состояли в войне с нашим флотом в Архипелаге. Да и не только корабли, но и офицеры многие, на сих кораблях находящиеся.
- Что было, то прошло, - ответил Стахиев, - не вечно же нам с вами враждовать.
Рейс-эфенди замотал головой, нахмурился:
- Если ваши корабли покажутся у берегов Крыма, что подумают о высокочтимом султане наши крымские собратья?
- Пусть ваш капудан-паша посмотрит наши фрегаты, что на них есть устрашающего, - настаивал посланник.
Спустя некоторое время на фрегаты наведались присланные капудан-пашой таможенники. Осмотрели все палубы, заглянули в крюйт-каморы. Везде пусто, никаких боевых припасов нет. По все равно визирь не давал разрешения судам идти в Черное море.
Стахиев слал депеши в Петербург, оттуда отвечали, настаивали на разрешении. Курьеры скакали две-три недели туда и столько же обратно. Экипажи томились на фрегатах, турки не разрешали сходить русским морякам на берег. Лошкарев донес из Дарданелл: "Здесь турки опять начали говорить о войне…"
Ушакову приелось монотонное, в жару, томление экипажа.
- Распорядитесь спустить шлюпки, - приказал он лейтенанту, - устроим гонки, пускай служители разомнутся.
Вместе с офицерами он спустился в одну из шлюпок, кивнул в сторону султанского дворца.
- Держать на ту лощину зеленую. Надобно на Босфор хотя бы издали взглянуть, там и наше родное море Черное…
Прогулка закончилась не совсем ладно. Пришлось объясняться с посланником.
"Покорнейший рапорт командующего фрегатом "Святой Павел" от 27 июня. В долговременную здесь в Константинополе с фрегатом бытность при нынешнем жарком времени летнем, находясь служители всегда на фрегате, не имея довольного моциона сего числа проезжая на шлюпке проливом в сторону Черного моря и подходя к месту, называемому Далма Бакчи, вблизи оного, против лощины, где нет никакого строения, я с бывшими на шлюпке офицерами сошли на берег, а шлюпка с семью человеками матроз при одном квартирмейстере осталась для обжидания нас близь берегу под парусами и, по несильному прохаживании возвра-тясь к тому месту, оной не нашли… Свидетели, местные жители сказали, что оная с гребцами взята под караул за то, якобы матрозы на оной песни пели…"
Видимо, в Петербурге в конце концов поняли, что упорство турок не сломить. Пробный камень не попал в цель. В последних числах сентября очередной кабинет-курьер доставил рескрипт императрицы.
"Усматривая из последних Ваших депешей от 24 июля, что министерство турецкое остается непреклонно в отношении пропуска наших фрегатов чрез Константинопольский пролив, признаем мы за нужное возвратить их сюда тем же путем, которым дошли они до места ныняшнего их пребывания".
22 октября "Святой Павел" с "Констанцией" выбрали якоря и последними покинули негостеприимный Стамбул. Еще месяц с лишним готовились к переходу в Ливорно фрегаты на рейде острова Тенедос.
Ураганные ветры крутили фрегаты на открытом рейде, якоря не держали. Ушаков получил предписание Козлянинова: "По худости здешнего рейда, как стоя на оном, ныне в зимнее время всегдашними крепкими ветрами суда с якорей, а особливо знаю порученный вашему высокоблагородию фрегат дрейфует, от чего и стояние здесь на якоре подвергается опасности. Соблаговолите ваше высокоблагородие, при первом способном ветре отправится отсель вместе с фрегатом "Григорий" в остров Зею… До моего прихода по способности тамошнего порта исправить фрегат сей следует, чтоб готов был к продолжению дальнего похода для надлежащей военной осторожности от барбарейских судов и от дульцениотов соблаговолите поставить, чтоб было у вас на фрегате по 10 пушек на стороне".
Прочитав предписание, Ушаков расправил плечи, вызвал лейтенанта, мичмана, констапеля.
- Порты расколотить! Пушки из трюма вызволить! Станки оборудовать!
Западные ветры задерживали выход эскадры. С якорей снялись за неделю до нового года.
Из шканечного журнала эскадры Козлянинова, в кампанию 1778 года.
" - 1 января. Эскадра лавирует у мыса Спартивенто.
- 11 января. Вошли в Мессинский пролив.
- 13 января. Стали на якорь в Мессинском заливе.
- 16 января. Снялись с якоря и пошли к N.
- 17 января. Стали на якорь на Ливорнском рейде.
- 29 января. С фрегата "Павел" выпалено 85 пушек.
- 5 февраля. Фрегаты "Святой Павел" и "Констанция" вошли в гавань.
- 9 апреля. Фрегаты "Павел" и "Констанция" вышли из гавани". Оба фрегата направились в африканский порт Танжер для отвозу посланника и производства описи города, порта и гавани.
"- 7 августа. Эскадра, фрегаты "Северный Орел", "Святой Павел", "Григорий", "Наталия", снялась с якоря и вышла в море под командой капитана 1 ранга Козлянинова. Новое звание ему присвоили еще в январе".
Эскадра направилась к Гибралтару, где было назначено рандеву с двумя фрегатами, которые прибыли спустя две недели. Эскадра была в полном сборе, но выяснилось, что на "Григории" и "Павле" открылась сильная течь. Козлянинов собрал на совет командиров. На "Григории" течь оказалась под самым днищем. В таком случае устранить неисправность можно было только на специальном оборудовании, на берегу, куда судно вытаскивали и наклоняли путем так называемого килевания. "…к продолжению похода к российским портам, - как доносил Козлянинов, - оказалось опасным, а особенно по столь позднему осеннему времени пуститься через океан, и как в Медитерании время для килевания еще позволяло, то с общего командующих согласия, положили: возвратиться для исправления фрегатов в тамошние порты, где и зимнее время препроводить. И отправясь из Гибралтара 13 сентября прибыл со своею эскадрою 29 числа на ливорнский рейд благополучно, где получил от вице-президента графа Чернышева ордер с прописанием высочайшего повеления, что зимовать ему эскадрою в италианских портах Ливорне или Ферао".
* * *
Не понапрасну Козлянинов предупреждал своих подчиненных о необходимости быть в готовности отразить возможные козни берберебийских пиратов из Ал-ясира и дульциниотов из Адриатики. Отправляя Ушакова из Константинополя в Ливорно, он предписывал: "По несогласию между Англией и американскими колониями, которые для поисков одних над другими имеют великое число арматорских судов на тех морях, которые мы проходить должны, то и должно иметь от них великую осторожность от внезапного нападения и как в числе последних бывают и французские корабли, тем более оная осторожность предписывается". Знал Козлянинов по прежней своей службе в английском флоте, что еще сотню лет назад, используя свое превосходство на море, "Владычица морей", на время войны, узаконила грабеж своими каперами-арматорами торговых судов нейтральных стран.
В теплом Медитеранском море готовилась переждать океанские штормы эскадра Козлянинова, а в ту же пору, на другом, противоположном конце Европы, у мыса Норд-Кап, американские и английские каперы потрошили торговые суда Голландии, Дании, Ганзы и россиян.
Об этом докладывал Екатерине первоприсутствующий Коллегии иностранных дел Никита Панин, которого за глаза величали "канцлером". По сути, он давно заслужил это звание, но императрица не удостаивала его своим вниманием за тесную связь с ее сыном, Павлом…
- Ваше величество, посланники наши доносят из Европы, купцы терпят убытки великие на северных путях к Белому морю от разбоя каперов американских Да английских.
- Сие прискорбно, не почитают державу нашу, - поморщилась императрица. - Приструнить их надобно. Обговори сие с графом Чернышевым.
При первом же появлении Чернышева в ее апартаментах она вспомнила доклад Панина и начала разговор без околичностей:
- Англичане с американцами не помирятся ни как, а нам в убыток их распря. Торговлю рушат нашу с европейцами.
"Не позабыла, - досадовал граф, - опять хлопот не оберешься. Послать-то в те края некого, флагманов достойных, раз-два, и обчелся".
- Англичане, ваше величество, по своим законам поступают. Прошлым столетием "Навигацкий акт"18 сочинили на свою пользу, прибыль немалую собирают с купцов. Нынче и нам следует свои интересы блюсти. О том мы с Никитой Иванычем соображение имеем.
Императрица впервые слышала о "Навигационном акте" англичан. Ее обычно раздражала неосведомленность, но сейчас она вида не подавала. Чернышев много лет провел в Англии и тамошние порядки знал лучше всех приближенных.
- Теперь-то что предпримем, Иван Григорьевич?
- Снарядим эскадру, ваше величество, пошлем по весне к Норд-Капу крейсировать. Урезоним арматоров.
- Так-то по делу, - согласилась императрица, но графа не отпустила.
- Помнится, Иван Григорьевич, ты мне запрошлым годом поведал о проделках герцогини Кингстон.
"Еще что", - не показывая виду, неприязненно подумал граф. На днях он получил письмо от англичанки. Она вдруг расщедрилась ни с того ни с сего и довольно назойливо просила его, графа Чернышева, принять от нее в дар полотна каких-то живописцев. Граф до сих пор был в недоумении, что ответить досужей дюкесе.
- Как же, помню, ваше величество, - через силу улыбнулся граф, - довольно настырная особа.
- Вот и я о том же толкую, - словно обрадовавшись, в тон Чернышеву ответила императрица. - Посол наш Симолин надоел мне письмами. Напрашивается сия персона в гости к нам. Якобы в Англии ее оскорбительно обижают. На днях посол переслал мне ее письмецо. Неизвестно по какой причине, вдруг предлагает принять от нее в дар несколько живописных картин.
Екатерина смолкла на мгновение. Список картин дюкеса сообщила, и императрица уже пометила желательные ей картины из галереи, доставшейся дюкесе по завещанию от мужа. Теперь Екатерине не терпелось не столько, чтобы поскорее познакомиться с герцогиней, сколько полюбоваться ее подношениями.
Как понял Чернышев, дело оставалось за малым, коим образом, без особой огласки, переправить подарки в Петербург.
- У нас в Ливорно, ваше величество, эскадра Козлянинова зимует по вашему повелению. По весне оная прибудет в Кронштадт. Им как раз с руки, пойдут Английским каналом. Мыслю, для них сие не составит особых забот.
- Вот и славно, Иван Григорьевич, распорядись об этом.
Гарновского императрица отправляла в Лондон с двумя поручениями.
- Явишься к послу, он сведет тебя с Чарлзом Фоксом. Оный наш дружок. Передашь ему мое письмо, - Екатерина протянула Гарновскому конверт. - Сей вельможа вхож в парламент. Пояснишь ему, что мы вскоре затеваем дело, дабы оградить нашу морскую торговлю от арматоров. В Лондоне наверняка об этом уже прознали. Посланник их Харрис, ты его знаешь, прохвоста, вне сомнения, повестил своего министра. Так ты обяжи Фокса, дабы он парламентариев своих от меня успокоил, что мы с Англией впредь Дружбу терять не станем.
Гарновский спрятал конверт, хотел встать, но Екатерина его остановила:
- Другое дело. Посол познакомит тебя с герцогиней Кингстон. Ты небось о ней наслышан. - Гарновский засмеялся. - Так вот тебе задача. Сию особу в Англии недолюбливают, житья не дают. Видимо, она куда перебраться желает. Поможешь ей во всем. Фоксу передашь, я его отблагодарю…