- Казаков, передайте атаману, пусть подберет сейчас, - повелел сотнику и Ахматке темник. - Ни наша сотня, ни полусотня казаков к городу не должны даже приближаться. Они пойдут своим путем.
Уже через несколько часов, когда ночь вошла в свои права, пять тысяч крымцев и почти две тысячи казаков атамана Дашковича двинулись в направлении Воротынска. Осада Белёва и Одоева была тем самым ослаблена, но не настолько, чтобы защитники этих крепостей могли победить в открытых вылазках, штурмовать же эти крепости татары не собирались. Таков приказ Мухаммед-Гирея: обстреливать города, долбить стенобитными орудиями крепостные стены и ворота, держать защитников крепостей в постоянном напряжении, но в города входить лишь в том случае, если осажденные, чего трудно ожидать, согласятся на добровольную сдачу.
Ахматка на выделенной ему лошади ехал в своей десятке, как ни в чем не бывало переправлялся со всеми вместе через Оку, потом через Жиздру и лишь после этого повел отклонившихся от основных сил казаков.
Сотня крымцев, тоже не особенно показывая это, повернула, так же как и казаки, в лес. Она двинулась по следу казаков, но изрядно отстав от них, чтобы те не видели и не слышали их. Пусть считают, что они выполняют самое ответственное задание, а выбор на них пал потому, что им более привычны русские леса и болота. И еще… в благодарность за их добровольное присоединение к походу.
Темник им пообещал:
- Десятина от княжеской казны и от выкупа, какой даст князь за свою жену и ребенка, ваша. До гати поведет вас проводник, потом он вернется ко мне. Он много лет жил в крепости и нужен мне как советник.
Казаки не возражали. Они поначалу даже не подумали о возможном подвохе. Не восприняли себя посланными на заклание баранами.
Ахматка же вел казаков так, чтобы на ночевку они остановились там, откуда нужно идти в обход болота. Следы от костров - условный знак, указывающий на то, что здесь сотня соплеменников должна ждать его возвращения.
Пока спешенные казаки, а следом спешенная сотня крымцев добирались до болот, что окольцовывают Волчий остров, темник вместе с одним из нойонов подошел к Воротынску. Темник не хотел, чтобы нойон, этот липкий глаз хана, оказался причастным к захвату княгини и княжеской казны (присвоит себе все заслуги и возьмет львиную долю добычи), но он не мог обойти поставленного над ним, ибо это - особенно в случае неудачи - грозило смертью. Оттого он и привез Ахматку к обоим нойонам, но дальше поступал так, как сам считал нужным. Он окружил нойона верными себе людьми, чтобы те не спускали бы с него глаз.
Нойон сразу же разгадал действия темника; он сам много лет водил тумен и точно так же обходился с поставленными над ним нойонами, поэтому он сейчас вовсе не возмущался темником. Он не мешал темнику ни советами, ни указаниями, только следил за его действиями с одной целью: вмешаться, если это потребуется, но главное, чтобы потом рассказать хану, достойно ли руководил темник подвластным ему войском и не проявлял ли малодушия, расправляясь с врагами.
Что касается дележа захваченного на Волчьем острове, то он даже не думал, что ему и второму нойону не будет выделена достойная доля.
Со сторожевой башни южной стены крепости первыми увидели, как стремительно вылетела из леса сотня черных всадников и, не останавливаясь, начала очерчивать вороньим крылом поле вокруг города.
Следующая сотня понеслась влево. И так, чередуясь, они стремительно заполняли поле, но не приближались близко к стенам, а держались почти посередине между лесом и крепостью с таким расчетом, чтобы не достали их стрелы, пущенные и со стен, и из леса. Несмотря на стремительность, крымцы были всегда очень осторожны. Только когда они разведают лес, перестанут его опасаться.
Воевода, которого тут же известили о появлении татарской конницы, поспешил сам на вежу, чтобы посмотреть, что могут предпринять вороги-нехристи.
Без суеты, красиво и быстро окружали татарские конники крепость. Сейчас, не дожидаясь всех, кинутся первые сотни на приступ, рассчитывая, как обычно, на неожиданность, на то, что не готовы защитники к встрече нападающих, а новые сотни, вырываясь из леса, станут наращивать силу удара… Так почти всегда поступала татарская рать и часто добивалась легкой победы, особенно когда штурмовала небольшие, такие, как Воротынск, крепости.
Только воевода Никифор не простак. У него все готово для достойной встречи. Дружинники, казаки и дети боярские со сторож, да людишки, взявшие в руки оружие, готовы угостить незваных от души. Особенно, как считал Двужил, по "вкусу" им окажется дроб, отлитая в достатке по совету кузнеца и его умением. Знатное то угощение уже в стволах затинных пищалей, порох на полках. А фитили запалить - дело плёвое.
Стрельцы тоже готовы встретить всадников там, откуда татарские стрелы еще не долетят до стен. Самострелы куда как дальнобойней, а болтов кузнецы наковали вволю, да и не прекращают работы.
Но что это?! Не прёт вражье племя на штурм и, кажется, не собирается этого делать. Непонятно. Вроде как опасаются приближаться к стенам.
"Что еще вороги удумали?!"
Если бы пошли татары на крепость, можно в ответ сделать вылазку, отбив первый натиск. Вдогонку, так сказать. И языка взять. А язык-то теперь особенно нужен. Да не один. Чтобы наверняка знать, что задумали.
Новые сотни выплевывала дорога из леса, и каждая из тех сотен, теперь уже не очень торопясь, занимала отведенное ей место.
- Неужто тумен? - спросил один из стражников, городовой казак. - Попрут если, не вдруг остановишь. Что тебе саранча.
- Нет, не тумен. Половина, должно быть, - возразил Никифор. - А пять тысяч - не десять. Меньше чем по десятку на одного. Выдюжим.
- Нельзя не выдюжить, - подтвердил казак. - Все едино - не жить, если одолеют.
- Что верно, то верно, - согласился воевода. - Нельзя не выдюжить.
Сам же думал, как провести вылазку, чтобы обязательно взять языка и успеть вернуться в крепость, пока не отсекут от нее храбрецов. Слишком велико расстояние от ворот до басурманских станов. Если быстро сообразят, что к чему, могут ударить сбоку и даже с тыла. Хочешь тогда или нет, а ворота придется закрыть, иначе ворвутся крымцы в город на спинах своих же.
Выходило, не сподручна вылазка с сечей. Ловчее пяток казаков выпустить. Пеших. Незаметно чтобы подкрались к юрте, желательно в центре стана, с охраной. Порешив стражника, хозяину - кляп в рот. Дружину же держать на конях у ворот, а сами ворота - в готовности, и открыть моментально, чтобы, если что не так выйдет, ринуться на выручку.
"Чего не лезут?! Чего хитрят?!"
Незадолго до заката собрал воевода казаков городовых и полевых, порубежных, которые со сторож отступили в крепость. Заговорил:
- Язык мне нужен вот так, - рубанул ребром ладони по кадыку. - Позарез. Хитрят басурманы, а мы что котята слепые. Не гоже так, братия.
- На вылазку хочешь? - вразнобой посыпались вопросы, а следом - уверения: - Не сомневайся, не заупрямимся.
- Нисколько не сомневаюсь, только не о том я. Прикинул - не годится вылазка. Опасаюсь я ее, а язык нужен. Вот и подумал…
- Верно, полдюжины хватит, - вышел на круг костистый казак с окладистой бородой и пышными усами. - К юрте, кляп - в рот, и - айда обратно. Я готов.
- Ишь ты. Опередил меня, - довольно проговорил Никифор. - Кто еще по доброй воле?
Городовые казаки нерешительно переминались с ноги на ногу. Не привычна им просьба воеводы, а из сторож которые почти все согласились. Воевода поручил вызвавшемуся первым казаку-добровольцу выбирать для себя пятерых сослуживцев. Потом сказал им:
- Мастерицам велел я белые накидки вам изготовить. Скоро принесут. А уговор такой: дружина, казаки и дети боярские в готовности будут, пособят враз, если нужда возникнет. Для вас коней тоже приготовим. Умыкнете языка, как от стана до крепости половину пути осилите, прокаркайте вороной. Трижды.
- Куда с добром, - довольно отозвался бородатый казак. - А о нас, воевода, не сомневайся. Не впервой.
Ему ли, стремянному князя Воротынского, который воеводил на засечной линии почитай до самого Козельска, не знать, как ловки казаки и дети боярские на сторожах. Им и лазутить приходилось. И сакмы перехватывать, схлестываясь с ними в коротких, но жестоких сечах, и станицами многодневно степь копытить, надеясь лишь на себя, не рассчитывая вовсе на скорую помощь.
Засечная линия на украинах царевых не приемлет неловких и робких, они просто гибнут.
- Что ж, с Богом.
Ходка за языком удалась славно. Причем не одного сгребли казаки, а целых двух. Один из них - десятник. До самого утра пленники упорствовали, хотя досталось им и плетей, и зуботычин вволю. Утром дознаватели поняли, что зря допрашивают их вдвоем. Повели десятника в кузницу, где новый подмастерье кузнеца раздувал уже горн. Оголили пленника до пояса, на угли положили пару железных прутков. Смотрит на весело разгорающийся огонь пленник насупленно и молчит.
- Почему сразу на штурм не пошли?
Молчание в ответ.
- Сколько воинов осадили крепость?
Опять молчание.
- Идут ли следом стенобитные орудия?
Желваки лишь жгутятся на широкоскулом лице.
- Ну да ладно. Господь простит, если так. Не желаешь добром, твоя воля.
Кто-то из казаков предложил не каленым железом прижаривать, а руки на наковальню положить и - кувалдой.
- Левую сперва, а не одумается - правую тоже. Чтоб никогда сабли в руках держать не мог.
- И выхолостить, если не дойдет. Ни воин, ни мужик.
Всем понравилось это предложение, и толмач со смехом перевел пленнику, что намерены с ним сделать. Добавил при этом:
- Скажешь если все, что ведомо тебе, жив и невредим останешься. В кузню определим, когда отобьемся от твоих. - И к кузнецу: - Как, возьмешь молотобойцем?
- Крепок. Сгодится.
- Убейте меня, - вдруг резко заговорил пленный. - Так предопределил Аллах…
- Не бог твой тебя наказал, а ты сам себя - раззява. Тебя твои убьют, когда мы тебе руки расквасим, выхолостим и выбросим за ворота. Ты не хуже нас знаешь, что тебя ждет. Хребтину принародно переломят. И десятку твою всю казнят. А может, и сотню. С сотником во главе.
- Сотника нет. Он только меня и того, кого со мной схватили, в своем шатре оставил. Он сотню куда-то увел. Куда - мне неизвестно. Шатер его мы поставили, место для сотни есть, а где она - не знаю. Наша сотня задержала убежавшего от вас пленника, сотник с ним ушел. Нас и коноводов еще с конями оставил.
- Паскудник! - зло выругался кузнец, а воевода, еще более нахмурившись, принялся додавливать десятника:
- Ты открыл нам большую тайну. Если не ответишь на остальные вопросы, твои слова станут известны вашим воеводам. Мы пошлем им белую стрелу.
Десятник молчал.
- Покличь писаря, - повелел Никифор младшему дружиннику, выполнявшему при нем обязанности стремянного. - Поживей чтоб. - И к кузнецу: - Подавай-ка кувалду. Пока писаря нет, мы руками упрямца займемся.
- Штурма не будет, - буркнул пленник.
- Почему?
- Не знаю. Только осада. Будем ждать.
- Подкрепления?
- Казаки и ногаи должны отступать к нам. Мы тут встретим их. Уйдем к Одоеву. Или дальше. Там - сеча.
- Как скоро?
- Не знаю.
Десятник он и есть десятник. И так очень много чего сказал. Можно его уводить в тайницкую. Пусть дожидается своего часа.
Рядовой воин знал еще меньше, хотя и был как бы в услужении у бека сотни. Упрямился же он сильнее десятника. Двужил даже велел каленым прутом по спине упрямца шлепнуть. Только это подействовало.
- К штурму не готовимся. Нам сказали, что когда возьмут Одоев и Белев, тогда пришлют сюда орудия стенобитные. До этого будем ждать. Но простые воины друroe говорят: в крепости есть что-то новое, дроб называется, поэтому нойоны наши медлят. Им что, у них богатства хватает, а нам какая корысть сидеть сложа руки, резать на еду заводных коней.
- Паскудник! - вновь зло обругал кузнец Ахматку. - Все выдал. Еще, не дай бог, на остров басурман поведет!
Об этом же думал Никифор. Прикидывал: обо всем ли он позаботился, чтобы уберечь княгиню. Выходило, что особой тревоги быть не должно. Болото уже проснулось, задышало, и пройти к острову можно только по гати. Вторая тропа, хоть и знал о ней Ахматка, в весенние месяцы совсем непроходима. Снег отсырел, не удержит человека, а под снегом - хлябь бездонная. Выходило так: что послано на остров, то послано, подмоги не подбросишь. Одна теперь надежда на его защитников.
"Должны отбиться, если татарва полезет! С Божьей помощью".
Сложней, как виделось Никифору, послать гонцов в Серпухов и Коломну, к князю своему. А слать их необходимо, чтобы поразмыслили о словах, сказанных десятником. В осаде только станут держать Белев, Одоев и Воротынск, не тратя на штурм сил, готовясь к какому-то иному сражению. К какому? Им, воеводам главным, больше возможности выведать у басурман, послав лазутчиков. Да и с полками как распорядиться, чтобы под рукой они находились, воеводам прикидывать.
Вновь собрал совет Двужил, и снова казаки-порубежники предложили выбрать из них гонцов. Заверили:
- Просочимся между татарами и литвинскими казаками. Уговор такой: две пары посылай. Через ночь. Если неудача случится, просвистим. Если не будет свиста, стало быть, просочились с Божьей помощью удачно.
- Берегом Оки опасно, как бы на татарские разъезды не напороться, - предупредил Никифор, но ему поперечили:
- Бог не выдаст, свинья не съест. Лесом-то более недели понадобится. Улиткам сподобляться сподручно ли нам?
Что верно, то верно. Весть запоздалая, что пустой орех. И тут один из детей боярских, не единый год прослуживший в порубежниках, сказал свое слово:
- Позволь, воевода, мне либо с одной из пар казачьих, либо с напарником, какого мне определишь, скакать гонцом. Я лесной путь знаю прямоезжий до Тарусы. Ходкий путь. На добрых полсотни верст короче. Алексинский огиб срезается.
- Дело предлагаешь. Ловкого казака тебе в пару и - в путь.
Когда три пары гонцов были отобраны, стали решать, как выйти из крепости - пеше или конно. Казаки в один голос:
- Ужами проползем сквозь станы татарские. Коней же выкрадем у татар.
И то верно. Коней своих татары не держат в станах, а пасут под приглядом коноводов на сенокосных лугах и на лесных полянах. Коноводы же, как правило, беспечны.
- Ладно, условились - пеше. Приоткроем Хворостовские ворота и выпустим. Лучший путь к лесу по болотине через Мехов колодец.
- Можно еще по оврагу Кулин верх. Он лещиной поросший. Любо-дорого проскользнуть по нему. К тому же, совсем в другую сторону от Мехова колодца.
- Поступим так, - заключил Никифор Двужил. - Всяк сам себе дорогу определяет. По своему выбору.
Конечно, вряд ли стоило Никифору тратить столько времени на лишние разговоры, ибо казаки не птенцы бескрылые, сами с усами, но он искал себе занятие специально, чтобы отвлекаться от дум о Волчьем острове, хотя и не очень уж тревожных, но неотступных.
В одном он видел сейчас свой просчет - не дал ратникам десяток голубей, чтобы весточки они приносили по мере надобности. Знал же, что даже станицы, если у кого из казаков есть голубятня, берут голубей с собой. Знал и то, что в городе есть несколько голубятен. Чего же не попросить хозяев? Для дела же.
Да, воевода оказался сейчас слепее слепого котенка, не имея возможности получить хоть какую-либо весточку с Волчьего острова. "Как там?! Как?!"
А там уже началась перестрелка. Пока - на гати. Казаки, которых довел до ее начала Ахматка, удивились, когда проводник не пошел с ними дальше, а повернул обратно, сославшись на приказ темника. Верно, желание темника такое было, верно и то, что с гати не собьешься, она ведет до самой тверди, где терем князя с казной и княгиней; смущало не это - смущало то, что с ними нет ни одного татарина. Атаман полусотни не единожды задавал себе этот вопрос, но поделиться им с товарищами опасался. Возьмет кто-либо и донесет беку тысячи, а то и самому беку тумена, что атаман труса праздновал, сомневался в приказе, тогда уж точно не миновать смерти. А так… Как еще все повернется. Как еще судьба положит…
Ему, опытному воину, не понятно ли, что они посланы для отвлечения, что сами татары тоже пойдут на остров, но пойдут иным путем, который знает лишь проводник Ахматка, оттого и бросивший их у гати; но что ему оставалось делать, кроме того, как выполнять приказ? За неповиновение - смерть. Если же сейчас действовать с умом, вполне возможен успех.
"Для начала нужно разведать путь", - решил атаман и поделился наконец своими сомнениями с товарищами. Не совсем, конечно откровенно:
- Дуром не попрем. Лазутчиков сперва пошлем. Кто вызовется?
Негусто оказалось добровольцев, оттого атаман заключил, что полусотня вполне понимает отведенную ей роль. Пяток храбрецов все же нашлось.
Пустил вперед двоих, а уж потом - еще троих. Чтобы шли, не сближаясь, на расстоянии двух полетов стрел. Если первым туго придется, на помощь не идти, а двоим оставаться на месте, одному спешить с известием.
С остальными всеми остался атаман в лесу у начала гати, вовсе не торопясь ринуться в неизведанное. Рассудил справедливо:
"Если Ахматка не соврал, казна с княгиней никуда не денутся. Ни сегодня, ни завтра. Если же соврал, тогда… Береженого Бог бережет".
Бога вспомнил, вовсе не думая, что несет горе православному люду, служа нехристям. Но что делать, такова натура человеческая - считать себя правым, свои поступки богоугодными, а не дьяволу сладостными.
Дозорные шли тем временем, тоже уповая на Господа Бога, медленно, ощупью. В одной руке щит, в другой - аркан. Чтобы бросить товарищу, если он вдруг провалится в болото. Они отчего-то считали, что на гати обязательно должны быть ловушки.
Миновали, однако же, версту, и всё ладом. Вторая уж позади, а гать держит. Следов на ней много. Подтаявшие основательно, но все еще хорошо видные. Их и придерживались разведчики. Старательно придерживались. Справа и слева - белым-бело, лишь редкие кустики осоки оголились и выпирают из снега, а до острова, который как бы вклинивался лесной темнотой в эту белизну, еще далеко. Еще не видят разведчики стены с бойницами, которая опоясала выступ.
Но вот уже, у кого глаз зорче, разглядели между берез и елей в нескольких шагах от опушки стену, срубленную сажени в три высотой. Ловко сработана, не вдруг в глаза бросается, а стрельницы так вытесаны, что можно со всех боков без помехи стрелять по гати.
Выходит, не беспечные ротозеи на острове. И оборонять, по всему видно, есть что. Только, кажется, нет никого за стеной. Никто не показывается ни в стрельницах, ни в бойницах. Не ждут, видно, никого в гости. И все же лазутчики остановились. Чего переть, не подумавши, на явную смерть.
Только думай не думай, а идти придется, надеясь лишь на щиты из сыромятной воловьей кожи, которые не хуже железных держат стрелу, да на то, что никого за стеной нет.
"Благослови, Господи!"
А за стеной давно увидели казаков. Через узкие щели, так сработанные, будто бревна небрежно прирублены друг к другу. Удивились, что казаки. А не татары.