- Вот это другой разговор, - удовлетворенно кивнул Афтэков. - М-да, роль доброго наставника обошлась мне… - он взглянул на часы, - обошлась мне в пять часов потерянного времени и, как минимум, в двести километров расстояния. Сейчас я был бы уже далеко за Хоринском… Собирался выехать в пять утра, - пояснил он Тане, - а сейчас уже десять. Так вот, Танечка, поручаю его твоим заботам…
Афтэков говорил что-то еще. Прощался. Прежде чем уйти, кажется, покровительственно потрепал по голове. Но все это проходило уже мимо сознания Олега. Сознание температурило, оно бредило, оно неслось по мучительному кругу, пытаясь нарисовать мертвого Мишку, но ударялось о непреодолимую преграду и отступало в изнеможении. Необъяснимая и неожиданная вялость охватила его. Стало клонить ко сну. "Потом… потом, а сейчас спать, спать…" - нашептывал кто-то внутри.
Когда Таня, выходившая проводить Афтэкова, вернулась в комнату, Олег почти дремал.
- Боже, вы совсем, вижу, расклеились, - засмеялась она, глядя на Олега как-то совсем по-новому. - Давайте быстренько поговорим о деле, а потом идите домой отдыхать.
Решили, что с завтрашнего дня Олег будет числиться на работе и должен каждое утро приходить сюда. Если же через несколько дней Хомутов, который обещал приехать, так и не появится, то Олегу придется самостоятельно добираться в его отряд.
…Придя домой, Олег тотчас лег и проспал до прихода Эльвиры.
- Ну, это уж слишком! - возмущалась она, расталкивая его. - Ночами он, видите ли, пьянствует, а днем отсыпается. Придется взяться за тебя всерьез! Сделал что-нибудь за сегодняшний день?
- Сделал, Элечка, сделал, - смиренно ответствовал Олег. - Я… э-э… устроился на работу.
- Еще не лучше! Кем? Куда?
- Рабочим. В археологический отряд.
- А ну тебя! - Эльвира рассмеялась, мимолетно по целовала его в губы и умчалась в спальню переодеваться. Она не поверила, и Олег не стал ее убеждать.
…Когда на следующее утро он явился в институт - теперь уже на работу, Таня сказала ему:
- Вам повезло, Олег. Работать с Хомутовым очень интересно. Он сейчас ведет раскопки захоронений хуннских князей в Долине бессмертников.
Так как Олег тут же признался, что это ему ни о чем не говорит, Тане пришлось рассказать ему о том, кто такие были хунны, чем они знамениты, показать глиняные горшки двухтысячелетней давности, ржавые ножи, наконечники стрел, на которые он поглядывал без особого любопытства.
- Вот, пожалуй, и все, что я знаю о них, - заключила она. - Моя специальность - неолит и бронзовый век, поэтому о хуннах я имею самое общее представление. Но если вам интересно…
- Да-да, еще бы! - не совсем искренне воскликнул Олег. - Конечно, интересно!
- Вот и прекрасно! - засмеялась Таня, и Олег невольно залюбовался ямочками на ее щеках. - Тогда я дам вам кое-какие книги…
Она живо распахнула шкафы, и не успел Олег опомниться, как в руках у него оказалась целая охапка томов.
- А теперь садитесь и начинайте читать. Пусть это будет пока вашей работой, - смеясь, закончила Таня.
Податься было некуда. Олег послушно разложил на столе книги, сел и задумался. Вчера еще сам себе хозяин, сегодня он должен, чихая от пыли, листать эти даже на вид скучнейшие, как старые девы, ученые труды. Удружил старина Афтэков, ничего не скажешь - удружил!.. Таня, милый цербер, шуршала бумагами в своем углу, что-то писала, читала, грызла конфеты - готовила диссертацию.
Тяжко вздохнув, Олег взял наугад одну из книг и раскрыл на середине. "Случилось, что небо изливало кровь в течение трех дней. В орде собаки ночью стаями выли, искали их, но не нашли…" - прочитал он и совсем уж было захлопнул книгу, но промелькнувшее перед ним какое-то неясное пока видение остановило его. Он еще раз перечитал эту фразу, посмотрел на обложку: Бичурин Н. Я. "Собрание сведений о народах, обитавших в Срединной Азии в древние времена".
- Небо изливало кровь… собаки ночью стаями выли, искали их, но не нашли, - шепотом повторил он, и тотчас глаза его сделались незрячими, зато внутреннему взору открылась равнина, обширностью своей противостоящая самому небу, и на ней - далеко разбежавшиеся друг от друга пологие лысые холмы, меж которыми едва заглубленные долины широки и печальны древней печалью глубин Азии. Всего-то с сотню юрт сгрудилось средь равнины, но это на них и только на них движутся со всех сторон света тучи невиданного красного цвета. Красная пелена дождя… земля красна… скот, юрты, люди в юртах - все в крови небес… Ночь. Бело-зеленые ветви молний загораются и гаснут в алом провале туч. Стоголосый вой собак тоже кажется красным. Но нет собак, хотя они и рядом, - они невидимы, эти красные собаки в красной ночи. Да и собаки ли это?.. Велика, велика ярость небес, орошающих землю своей кровью!..
- Ой, Олег, вам плохо? У вас такой вид… - неожиданный голос Тани был подобен порыву ветра, что единым махом стирает отраженье берегов в зеркальной воде.
- Да? - Вопрос дошел до него не сразу. - Э-э… нет-нет, все в порядке, благодарю вас.
Олег встал, глянул вокруг себя отрешенными глазами, внезапно распрощался и почти бегом покинул комнату.
"Боже, да он действительно ненормальный! - ахнула Таня. - Недаром Афтэков так за него беспокоился. Нет-нет, конечно, он больше не придет".
Но он пришел. На следующий день. Сконфуженно извинился за вчерашнее и попросил книги. Таня, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться, открыла шкаф.
"В сие время Дом Дун-ху был в силе, - читал Олег. - Дом Юэчжы в цветущем состоянии. У хуннов шаньюйназывался Тумань. Тумань не мог устоять против Дома Цинь и переселился на север… Шаньюй имел наследника по имени Модэ; после от любимой яньчжи родился ему меньшой сын; шаньюй хотел устранить старшего, а на престол возвести младшего, почему отправил Модэ в Юэчжы заложником…
Дом Хунну в южной Монголии владел землями от Калгана к западу включительно с Ордосом, а в Северной Монголии - Халкасскими землями к западу…
Законы их: извлекшему острое оружие и фут - смерть. За похищение конфискуется семейство, за легкие преступления надрезывается лицо, а за важные - смерть. Суд более десяти дней не продолжается. В целом государстве узников бывает несколько десятков человек…
Предпринимают дела смотря по положению звезд и луны. К полнолунию идут на войну, при ущербе луны отступают. Кто на сражении отрубит голову неприятелю, тот получает в награду кубок вина, и ему же предоставляется все полученное в добычу… Искусно заманивают неприятеля, чтобы обхватить его, почему, завидев неприятеля, устремляются за корыстью подобно стае птиц; а когда бывают разбиты, то подобно черепице рассыпаются, подобно облакам рассеиваются… Длинное их оружие есть лук со стрелами, короткое - сабля и копье. При удаче идут вперед, при неудаче отступают, и бегство не поставляют в стыд себе…"
Так Олег открыл для себя целый континент, пока лишь угадывая в туманных его далях что-то неясное, но величественное и грозное. Роясь в книгах, вчера еще казавшихся ему невыносимо скучными, Олег пытался хоть немного разглядеть затерянный во времени мир. Он совсем не заметил, как пролетели два дня. А на третий Таня объявила, что он должен выехать в поле.
- Автобус уходит в семь десять утра. Я буду ждать у автовокзала. - Она засмеялась, увидев его протестующий жест. - Нет, нет, я обещала Афтэкову посадить вас в автобус. А сейчас можете идти домой собираться, - добавила она и, все еще смеясь, вышла из комнаты.
"Смешливый цербер мой", - вздохнул Олег, проводив ее взглядом. Он собрал и аккуратно поставил в шкаф книги, которые запоем читал в эти дни, как бы обозревая глазами путешествующего иностранца огромную и незнакомую страну, населенную удивительными народами с необыкновенной судьбой. С чувством легкой грусти закрыл он стеклянные дверцы шкафа. Затем медленно окинул взглядом кувшины, древнее оружие, за века, проведенные в земле, превратившееся в бесформенные кусочки окисленного металла, и тут что-то неуловимо сдвинулось перед глазами поэта, и нестрашные эти предметы убийства, изъеденные ржавчиной до неузнаваемости, вдруг леденяще блеснули отточенными лезвиями, а в растрескавшихся сосудах цвета старого пепелища заплескались хмельные напитки и кобылье молоко…
Спят воины, ржавеют их мечи…
Лишь редко-редко кто из них проснется
И людям из могилы постучит…-
не то послышалось, не то подумалось ему. Тревога, словно наползшая тень тучи, охватила поэта. Перед ним опять возникло виденье: огромная сумрачная равнина… высятся кое-где покосившиеся каменные идолы, равнодушны их плоские грубые лица, слепые глаза устремлены в вечность… на юге, над волнистым обрезом земли, вспухают гнойно-желтые облака, и отзвуки этой пока далекой пыльной бури едва слышны в шелесте сухих трав… высокое индиговое небо, тишина, безлюдье, простор… вековечная арена, самими небесами уготованная для великих и грозных событий…
Придя домой, Олег первым делом разыскал давно уже заброшенный рюкзак, перебрал рубашки, белье и отложил то, что следовало взять с собой. К нему вновь возвращалось давно забытое волнение сборов в поле, которое составляло когда-то одну из прелестей экспедиционной жизни.
За этим занятием и застала его жена, вернувшаяся с работы.
- Что за новости? - Она остановилась в дверях, переводя удивленный взгляд со взъерошенного мужа на ворох одежды на тахте и обратно.
- В резиновый карман табак и спички, револьвер - в задний, компас - в боковой! - Олег говорил с афтэковской интонацией.
- Нет, что это значит? Выпил, что ли?
- Что мне выпивка? - продолжал он тем же тоном. - Она не стоит одного ночлега под спальным, шерстью пахнущим мешком, одной щепотки тающего снега, одной затяжки крепким табаком.
- Оставь в покое свои стихи! - начала терять терпение Эльвира.
- Это не мои. Это Симонова.
- Тем более. Объяснишь ты мне наконец, что здесь происходит?
- Я же тебе давно объяснил, что устроился на работу. Вот по работе я теперь и еду. На юг.
- Ну это еще туда-сюда, - уже заметно спокойнее сказала Эльвира, более всего ценившая респектабельность. - Куда на юг - Крым, Кавказ?
- На юг нашей республики. - Олег ткнул пальцем куда-то за спину и уточнил - Неподалеку от Кяхты.
- Кяхты?! - в голосе Эльвиры прозвучали нотки ужаса. - Не шутишь? Что ты собрался там делать?
- Там идут раскопки. Я тоже буду копать.
- Копать?! - ахнула Эльвира. - Что я скажу людям? Что люди скажут? У всех мужья как мужья, а у меня… с котомкой на спине поехал копать землю. Поэт называется! Может, ты пятнадцать суток получил?
- Не говори глупостей! - Олег рассердился. - Там идут научные раскопки. Археология, понимаешь? Мне еще повезло, что согласились взять. Это немалая честь, понимаешь?
Теперь Олег хотел успокоить Эльвиру. Но цели он не достиг. Никакая наука, никакая археология не могла искупить в глазах Эльвиры того факта, что ее муж - поэт! - будет орудовать лопатой, как простой землекоп. Она была несчастна и безутешна. Олег, в общем-то всегда старавшийся не огорчать Эльвиру, даже заколебался. "В конце концов, - рассуждал он, - я же не один, я должен считаться с женой, с интересами семьи. Афтэкову, ему что - пошумел, покричал, сел в свой газик и укатил. А мне с Эльвирой жить да жить…"
Эльвира закрылась в спальне, и сколько Олег ни стучал и ни уговаривал, оттуда доносились одни лишь всхлипывания.
Он замер, прижавшись лбом к прохладной двери. Почему-то вспомнилась первая его опубликованная вещь - поэма "Делюн-Уран" - о гибели в тридцатые годы целого геологического отряда. Эльвира не любила ее, хотя именно после этой поэмы Олег смог назвать себя поэтом. Эльвира вообще не любила ничего, напоминающего страдание, смерть, теневые стороны жизни. Олег подозревал, что именно благодаря ей он не узнал в свое время о гибели Мишки - ведь должен же был кто-нибудь из однокурсников сообщить ему об этом. "В жизни все должно быть красиво", - любила повторять она. Разумеется, с этим спорить не приходилось, но все дело в том, что из триединства красоты, добра и истины она избрала только красоту. Для него же главное в этой триаде - истина.
Эльвира продолжала всхлипывать. "Плачет! - подумал он. - Плачет. Или же, сама того не зная, оплакивает слабовольного человека, окруженного красотой, но забывшего, что есть еще добро и истина…"
Он постелил себе в кабинете, лег и еще добрых часа два не мог уснуть, а когда наконец все-таки забылся тяжелым сном, перед ним предстал Мишка, точно такой же, с теми же измученными глазами, как тогда, в туманном ущелье под перевалом Козья Шея. "Да, пассивный созерцатель… - печально говорил он. - Большое ли дело - котенок, а ведь ты и пальцем не шевельнул, чтобы спасти его. Мог же, мог, а? - тревожно вопрошал он и всматривался близоруко, но Олег был нем и даже утратил способность двигаться, одни лишь звуки Мишкиного голоса доходили до него. - Умерщвление… Ты возмущаешься, твои эстетические вкусы оскорблены, но ведь оно, умерщвление, существует благодаря тебе… Это вы, пассивные созерцатели, своим бездействием и молчанием поощряете его… Иди же, иди, а я на этот раз остаюсь здесь… по эту сторону перевала… а ты иди…" И Олег пошел. Самое ужасное - он чувствовал, что уходит по своей воле…
Тут он проснулся - ему показалось, будто его окликнули. Разом открыв глаза, прислушался. Ни поздних автобусов, ни случайных машин, ни шагов запоздалых прохожих, - безмолвны городские улицы. Глубокая тишина стояла в доме. Еще не совсем толком соображая, он приподнялся, оглядел комнату и при тусклом свете далеких уличных фонарей убедился, что она пуста. И все же он был уверен, что что-то есть, - тут, совсем рядом, или же… или в нем самом.
Сон ушел напрочь. Поняв это, Олег встал, закурил и, ступая на цыпочках, вышел на балкон. Голубоватый безжизненный свет заливал пустынные улицы с разбросанными там и сям красно-зелеными пятнами реклам. Тусклые звезды сонно помаргивали в вышине.
Со все возрастающей тревогой поэт вслушивался в ночь, вглядывался в нее и чувствовал, как непонятная печаль охватывает его. Темно и тихо было во всем свете - от востока до запада и от севера до юга. Земля спала. Знобило. Огромная пустота гнездилась где-то под сердцем. Но отчего, отчего? Случилось ли что? Ну хорошо, - Эльвира… Мишка, приснившийся только что… А еще, еще? Ах да, конечно же! - хунны, народ, которого давно уже нет на земле… Да-да, истлевшие мечи, глиняные сосуды, извлеченные из забытых могил… Бескрайние равнины Срединной Азии. Олег напряженно щурился, словно пытался разглядеть что-то среди ночного мрака, а в мозгу у него меж тем с незнакомой доселе пронзительной ясностью возникали и сменялись странные лица, картины, разворачивались удивительные события, и, если бы оно, это внезапное прозрение, было ниспослано небесами, Олег, чего доброго, вознес бы благодарственные молитвы буддийским божествам своих предков. Да-да, он видел, именно видел и ощущал это: бескрайние равнины, каменистые ветреные нагорья древней Азии… призрачные, как мираж, табуны диких лошадей… сигнальные огни на вершинах лысых холмов… силуэты диковинных всадников… и полынная горечь вечности… Да, да, наконец-то все это связалось, заговорило, ожило…
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ехать было совсем не обязательно, и он это прекрасно сознавал, но все-таки поехал. Быть может, это голос крови властно позвал в дорогу, а быть может - память о детстве…
Последнее кочевье миновали около полудня, а сейчас длинный летний день уже близился к концу, и за все это время ни один человек не промелькнул даже где-нибудь вдали. Пустынна была местность, несмотря на обилие воды и травы. Лишь беркуты, ходившие в поднебесье огромными кругами, да одинокие волки на вершинах отдаленных холмов провожали глазами торопливо мчавшийся на юг отряд вооруженных всадников. Во главе отряда, сидя чуть боком, как все степняки, скакал шаньюй Тумань, глава державы Хунну, объединяющей двадцать четыре рода. Всегда жизнерадостный, нрава открытого и общительного, он был сейчас хмур и задумчив. Не сдерживая поводьями своего крупного серого жеребца и не оглядываясь, он на рысях брал крутые подъемы и пересекал мелкие речки, уверенный, что его телохранители, нукеры, неотступно следуют за ним.