Успевавший всюду Олег самолично осматривал корабли, на которых были устранены все повреждения. Осмотрев один корабль, Олег собрался было заглянуть к оружейникам, занятым изготовлением кольчуг, щитов и шлемов.
Неожиданно перед ним появился запыхавшийся Барух, смятенный и взволнованный.
- Княже, - промолвил он, утирая пот со лба. - Зорах умирает, хочет перед смертью что-то поведать тебе.
- Что с ним приключилось? - Олег удивился. Ещё позавчера Зорах был здоров и весел. Я сам разговаривал с ним.
- Сам ничего не пойму, княже, - растерянно сказал Барух. - Родня подозревает, что здесь не обошлось беи отравления. Что и говорить, недруги у Зораха всегда были. У какого богатого купца их нет?
"Не хватало мне ещё заниматься дознанием, кто подсыпал яду Зораху", - ворчал про себя Олег, шагая по узкой извилистой улице, стиснутой высокими каменными заборами и глухими стенами домов.
Дом Зораха находился недалеко от гавани, поэтому Олег не поехал верхом. Кроме Баруха, охавшего и вздыхавшего, его сопровождали четыре дружинника и челядинец Бокша, который нёс в руках княжескую шапку и плащ: день выдался жаркий.
Подходя к дому, Олег ещё издали увидел толпу у ворот. При виде князя толпа расступилась. Олег прошёл через распахнутые ворота мимо привратника, склонившегося в поклоне. Во внутреннем дворике он увидел местных лекарей, стоявших кучкой й о чем-то шептавшихся.
- Где Зорах? - обратился к ним Олег. - Что с ним?
Лекари поклонились, затем самый старший из них ответил:
- Мы ничего не знаем. Говорят, Зорах очень плох, но нас к нему не пускают. Сейчас у больного находится знахарь Ассир.
Ассир был известен в Тмутаракани как самый лучший врачеватель, его снадобья стоили немалых денег. Этот иудей многих вытащил с того света, поэтому ему прощали сварливый нрав и безграничную жадность.
"Коль скряга Зорах пригласил к себе Ассира, стало быть, дело совсем дрянь", - мелькнуло в голове у Олега.
Он послал Баруха, дабы узнать, когда Ассир закончит осматривать больного, а сам остался во внутреннем дворике, присев на скамью под абрикосовым деревом. Гридни застыли неподалёку, опершись на короткие копья. Бокша, присев на корточки, подманил к себе лопоухую светло-рыжую собаку и кормил её сухариком.
Барух вышел из дверей дома в сопровождении жены Зораха, которая, кланяясь, стала приглашать князя в дом.
Олег, заворожённый взглядом женщины, каким-то странно пристальным, поднялся со скамьи и, сделав знак гридням ожидать его во дворе, прошёл в дом. Он споткнулся о порог, и Барух заботливо поддержал его за локоть.
"Плохая примета", - подумал Олег, шагая по комнатам, где на стенах были развешаны роскошные восточные ковры.
Супруга Зораха в светлом длинном платье, покачивая бёдрами, шла впереди, то и дело оборачиваясь. На вид ей было не более тридцати лет. У неё были удивительные таинственные глаза, слегка раскосые с блестящими белками, отчего зрачки казались ещё чернее.
"Вот уж не думал, что у Зораха такая красивая жена!" - с лёгкой завистью думал Олег.
Идущая впереди женщина отворила очередную дверь и, посторонившись, жестом пригласила войти.
Олег шагнул в комнату. Там царил полумрак, все окна были завешаны темными занавесками, но Олег не увидел ни ложа, ни больного, ни знахаря.
Он оказался в окружении плечистых верзил, которые явно поджидали его. Олег схватился за кинжал, но на поясе висели лишь пустые ножны.
"Барух постарался, когда поддержал меня при входе в дом, - пронеслось в голове у Олега. - Угодил я как кур во щи!"
На него набросились сразу пять или шесть человек, повалили на пол, опутали верёвками, завязали рот длинной тряпкой и нахлобучили на голову мешок.
Затем совершенно беспомощного князя уложили и гроб и закрыли крышкой. Олег, решив, что его собираются заживо похоронить, принялся с таким неистовством биться головой о крышку гроба, что сдвинул её с места. Зазвучали раздражённые голоса, переговаривающиеся по-хазарски. Впрочем, перепалка была недолгой. Олега извлекли из гроба и оглушили, ударив по голове чем-то тяжёлым.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая. ТЫСЯЧА ГРИВЕН.
аздражённым до такой степени Анна видела мужа впервые. Когда в Киев пришла весть о том, что Роман Святославич с тмутараканской дружиной и половецкими полчищами осадили город Воинь, перед этим дотла разорив городок Горошин на Суле-реке, Всеволод Ярославич, не стесняясь жены, выговаривал Никифору за подготовку войска.
- Беда к нам в двери стучится, а ты не чешешься! - распекал Всеволод Ярославич своего тысяцкого. - Олег с полками на Суле стоит, Роман вот-вот под Переяславлем объявится, а у нас второй день вечевой колокол гудит. Что за тяжба у тебя с людишками киевскими, воевода?
Было время утренней трапезы. Всеволод Ярославич восседал за столом, оставив на время еду и питье. Анна хоть и ковыряла деревянной ложкой в тарелке с гречневой кашей, однако все её внимание было приковано к беседе мужчин.
- Не все киевляне согласны встать под твои стяги, княже, - отвечал тысяцкий, - далеко не все. Вожаки из народа ратуют на вече за Олега Святославича, молвят, что не по справедливости обошлись с ним дядья его. Многие киевляне хотят, чтоб Чернигов достался Олегу, ибо по родовому укладу так и должно быть.
- Как должно быть, не вечу решать, а мне, - высокомерно произнёс Всеволод Ярославич. - Так и передай заводилам из черни киевской, воевода. И ещё скажи, что для самых языкастых у меня в порубе местечко всегда сыщется.
Никифор ушёл от великого князя недовольный, но не тем, как встретил его Всеволод Ярославич, а тем, что тот надменно возносится над киевлянами, чего раньше не бывало.
Анна, не удержавшись, высказала своё мнение, когда тысяцкий покинул трапезную.
- Свет мой, кабы уступил ты Чернигов Олегу, так и не было бы войны этой, - сказала она. - Я думаю, ещё не поздно это сделать и тем самым избавить Русь от нашествия из Степи.
Всеволод Ярославич, принявшийся было за кашу, швырнул ложку на стол, так что служанка от неожиданности вздрогнула.
- Тем, кто прячет свои прелести под юбкой, не пристало рассуждать, кто из князей какого стола достоин, - набросился он на супругу. - Жёнам, будь они хоть княжеские, хоть боярские, надлежит себя блюсти. Детей рожать и угождать мужу в постели. Больше от них ничего не требуется. Не суй нос в мои дела, жёнушка. Иль у тебя своих забот мало на женской половине?
Анна оскорблённо вскинула голову: такого от мужа она ещё не слыхала! Сидел за столом её супруг, обликом и голосом Всеволод Ярославич, но в то же время это был совсем другой человек.
- А ты сам достоин ли стола киевского, муженёк? - промолвила Анна, чтобы позлить Всеволода. - Старший в роду князь должен быть осиротелым племянником своим вместо отца, ты же им хуже отчима! Вместо того чтобы с полоцким князем воевать, ты с ближней родней свары заводишь. Иль тем самым ты мстишь покойному Святославу Ярославичу, который и в мире и в рати велик был. Не чета тебе, муженёк!
Всеволод Ярославич сверкнул глазами:
- Ну, потрапезничала и ступай отсюда! У меня и без твоей болтовни дел полон рот.
- А будет и того больше, когда Олег и Роман до Переяславля доберутся, - ввернула Анна, встав из-за стола.
Направляясь к двери, она услышала, как Всеволод длинно выругался ей вслед.
В тот же день великий князь с дружиной и пешим полком ушёл к Переяславлю.
Киев жил ожиданием известий. В великокняжеском дворце росла тревога после вести о поражении хана Терютробы у реки Хорол. Владимир Всеволодович послал к Переяславлю отряд конницы, но сам в поход не пошёл из опасения, что черниговцы опять запрутся в стенах, стоит ему увести все войско из города. Ярополк Изяславич и вовсе не пришёл на помощь, хотя гонцы из Киева были отправлены во Владимир. Создавалось впечатление, что Ярополк выжидает, чья возьмёт в этом очередном противостоянии.
Когда же распространилась весть о смерти Романа и о том, что Олег ушёл восвояси, не было предела радости у сторонников великого князя. Страшная угроза миновала, злой рок прибрал наконец одного из самых дерзких сыновей Святослава Ярославича.
Без Романа и Олег уже не казался Всеволоду Ярославичу столь опасным.
- Без сечи избавились от Романа. Бог даст и от Олега так же избавимся, - молвил великий князь по возвращении в Киев своим ближним боярам.
Бояр этих, доверенных потайных Всеволодовых дум, было всего трое: Ратибор, Никифор и Торстейн.
Многих бояр своих потерял Всеволод Ярославич в битве на Сожице, ещё больше полегло их у Нежатиной Нивы. Дорогую цену заплатил он за стол великокняжеский. И не было у него уверенности, что усидит он на этом высоком столе, покуда жив неутомимый Олег, непременно будет мстить он за погибших братьев своих.
Тогда и задумал Всеволод Ярославич воевать с Олегом не мечами-копьями, а златом-серебром.
Жил в Киеве один иудей-ростовщик, имевший родственников в Тмутаракани. Через него Всеволод Ярославич и решил связаться с тмутараканскими иудеями и хазарами, дабы сговорить их убить Олега за щедрое вознаграждение. Иудей-ростовщик по имени Исаак и прежде имел кое-какие дела со Всеволодом Ярославичем, когда тот был ещё переяславским князем. Исаак имел родню и друзей не только в Тмутаракани, но и в Царьграде, Эстергоме, Неаполе… Всеволод обращался к Исааку, если хотел раздобыть редкую книгу или свести заочное знакомство с именитым чужеземцем, либо желал прояснить настроение, царящее при дворе какого-нибудь из европейских государей. Исаак никогда не подводил Всеволода, но брал за свои услуги немалые деньги. Впрочем, оно того стоило.
Вызвав Исаака на откровенную беседу, Всеволод узнал: тмутараканские иудеи и хазары, живущие одной дружной общиной, порядком устали от тех беспокойств, которые причинял им сначала Роман Святославич, непрестанно воевавший с ромеями в Тавриде, а теперь ещё и Олег Святославич, одержимый помыслами беспощадной войны с Киевом. Исаак уверил Всеволода, что его друзья в Тмутаракани, пожалуй, смогут убить Олега при условии, что им хорошо за это заплатят. Сама Тмутаракань перейдёт под власть киевского князя.
Всеволод Ярославич пообещал Исааку отправить и Тмутаракань войско с верным воеводой, но только после того, как будет умерщвлён Олег. С людьми Исаака Всеволод отправил в Тмутаракань тысячу гривен серебра такова была его цена за голову племянника.
* * *
Гонец из Тмутаракани прибыл в Муром в начале лета: Олег и Роман извещали брата Ярослава о своём намерении затеять войну со Всеволодом Ярославичем. Старшие братья звали Ярослава попытать счастья в сече, дабы отвоевать себе черниговское княжение.
Для Оды гонец привёз тайное письмо от Олега. Прочитав его, княгиня принялась всячески настраивать сына на поход.
Ярослав долго колебался, совещался со своими боярами и дружиной. Среди муромских бояр было немало людей воинственных, коим такой мирный князь, как Ярослав, был как бельмо на глазу. Вятские земли граничат с мордвой и волжскими булгарами, от которых всегда хватало беспокойства: при князе, который войны страшится, мордва и булгары совсем осмелели. Муромские бояре с трудом, но уговорили Ярослава помочь братьям совладать со Всеволодом Ярославичем. Ода тоже собралась сопровождать муромские полки, желая повидаться с Олегом и Романом. Советники же Ярослава лелеяли надежду, что в случае победы над великим князем Олег и Роман дадут Ярославу КНЯЖ6С" кий стол в Южной Руси, а в Муром пошлют посадника похрабрее.
После долгих сборов Ярослав во главе трёхсот конных дружинников и двух тысяч пеших ратников наконец-то выступил из Мурома. Перед этим намеренно был пущен слух: якобы войско идёт против мордвы. Степными дорогами воинство Ярослава должно было выйти к верховьям Севрского Донца и там ждать подхода тмутараканских полков. Однако на Северском Донце Ярослав оказался в ту пору, когда Олег и Роман уже миновали эту реку и находились недалеко от Змиевых валов, прикрывавших с юга переяславские земли.
Ярослав двинулся было туда же, подгоняемый Одой, как вдруг пришла весть о разгроме днепровских половцев на реке Хорол и сразу вслед за ней другая - о смерти Романа под Воинем.
Полагая, что Роман пал в битве с войсками великого князя, Ярослав враз оробел и, не слушая своих воевод, повернул полки обратно к Мурому. Ода пыталась стыдить сына, который впервые в жизни отважился на смелый поступок, но не смог побороть своего малодушия.
- Ты спасаешься бегством как заяц, а в это время Олег, быть может, нуждается в твоей помощи, - говорила Ода. - Кто, как не ты, обязан поддержать его теперь, когда нет Романа.
Однако Ярослав ничего не желал слушать. Он торопился вернуться в Муром, дабы Всеволод Ярославич не прознал об этой его попытке ввязаться в распрю за Чернигов. Помогать Олегу после смерти Романа он считал делом безнадёжным.
- Кто утоп, тому ни плот, ни лодка не надобны, - такими словами отвечал матери Ярослав.
Ода была в отчаянии.
По пути в вятские леса дружина Ярослава ненадолго задержалась в Курске. Там Ода узнала от какого-то торговца, что Олег подался к Лукоморью. Торговец, думавший разжиться награбленным добром и потому приставший к воинству Олега, был разочарован исходом войны. От него же Ода узнала, что Роман погиб не в битве, но от предательства половцев. Тревожась за Олега, Ода попросила Ярослава послать в Тмутаракань отряд воинов. Однако Ярослав наотрез отказался. Всякую поддержку Олегу он считал опасной для себя, ибо уже не помышлял о более высоком княжеском столе, но боялся потерять Муром.
* * *
Давыд Святославич тоже получил послание от своих братьев, гласившее:
"Брат наш, Давыд, где ты ныне есть, там и будь. Мы для себя Чернигов промышляем, но никак не для тебя. И твоё старшинство нам ни о чем не говорит, ибо старший князь в роду должен обладать силой духа и умом, а у тебя нет ни того, ни другого. В чужой воле ты ходишь и на чужую милость уповаешь. Не обессудь, брат, но мы и без тебя обойдёмся".
Далее стояли подписи Романа и Олега.
Роман подписался князем тмутараканским, а Олег - князем черниговским.
Тон письма и эти подписи разозлили Давыда, от природы обидчивого и мстительного.
"Высоко нос задирают братья мои, - думал он. - Меня ни во что не ставят! Ещё не запрягли, а уже поехали. Олег уже мнит себя князем черниговским, недоумок! А Роман как был Олеговым подпевалой, так им и остался. Вот дал Господь братьев!"
Давыд послал верных людей в Южную Русь, дабы узнать, чем закончится борьба за Чернигов.
Известие о смерти Романа необычайно обрадовало Давыда. Ему казалось, что Господь услыхал его молитвы и наказал Романа смертью за великую дерзость. Однако больше всего Давыд жаждал смерти Олега, питая в душе ненависть к нему ещё с юношеских лет. Олег всегда заносился, имел тайную связь с Одой, отцовская любовь в большей мере распространялась на него.
Всякую молитву, утреннюю и вечернюю, Давыд начинал с просьбы к Господу лишить жизни его брата Олега, свято веря, что Отец Небесный непременно должен прислушаться. Теперь Давыд и в храм стал ходить чаще обычного. Его приближенные полагали, что он скорбит по убиенному Роману, и не догадывались, какими черными мыслями полна голова их князя.
Поздней осенью в Ростове внезапно объявились гридни из Олеговой дружины, те кто был родом отсюда. Они поведали Давыду о загадочном исчезновении Олега, и о том, что в Тмутаракань прибыл воевода Ратибор с войском. Отныне тмутараканское княжество переходило под власть киевского князя. Ратибор не стал мстить Олеговым дружинникам, как и дружинникам Романа, отпустил их всех на четыре стороны.
Часть воинов ушла в Чернигов, часть подалась в Муром и Ростов, некоторые нашли пристанище в Каневе у Давыда Игоревича.
"Верно сказано в Писании: кто вознесётся сверх меры да будет низвергнут в прах!" - с мстительной радостью думал Давыд.
Никогда ранее он не верил во всемогущество Господа так, как верил теперь. Ему казалось, что он обрёл на небесах всесильного союзника, который непременно исполнит любое желание, стоит только как следует попросить об этом.
Глава вторая. ЗАМЫСЕЛ ОДЫ.
Людек, вернувшийся в Муром вместе с тридцатью дружинниками, поверг Оду в скорбь и отчаяние, рассказав ей со всеми подробностями о странном исчезновении Олега. Людек был убеждён: Олега умертвили убийцы, подосланные Всеволодом Ярославичем. Иначе как объяснить, что сразу вслед за этим в Тмутаракань нагрянула киевская дружина во главе с Ратибором. Ратибор во всеуслышание объявил о смерти Олега Святославича, провозгласив: Тмутаракань переходит под власть великого киевского князя. Не было проведено никакого расследования, при явном попустительстве Ратибора никто не стал разыскивать злодеев, даже тело Олега не было найдено. Впрочем, Людек был уверен: Ратибор-то видел мёртвого Олега, так как он обмолвился однажды в присутствии Регнвальда, что сожалеет о такой кончине храброго сына Святослава Ярославича, умершего не на поле брани.
Но Ода с упрямым исступлением повторяла, что Олег жив.
"Он жив, поскольку никто не видел его мёртвым".
Давыд прислал Оде письмо, полное соболезнований по поводу кончины Олега. Однако между строк этого послания так и сквозили злорадство и язвительные намёки для мачехи, лишившейся самого любимого из пасынков. Эта утрата для Оды конечно же чувствительнее потери дорогого мужа и киевского дворца, писал Давыд на плохой латыни. В прошлом Давыд не раз слышал, как его отец ругает латынь, говоря, что на этом языке пошлость звучит напыщенно, а глупость величаво, потому-то латынь так любима католиками. Давыд нарочно в своём послании подменял подлежащее отглагольным существительным или соответствующим прилагательным, коверкал некоторые слова, схожие по звучанию или смыслу с детородными человеческими органами. Своими эпистолярными ухищрениями Давыд старался подражать покойному отцу, который нередко, издеваясь над братом Оды, священником Бурхардтом, писал тому письма, где гнусность и низость соседствовали с возвышенными мыслями о Боге и людских добродетелях. Святослав Ярославич был большим мастером подобных проделок, благо латынь знал в совершенстве.
Ода, прочитав письмо, швырнула его в печь.
Расхаживая по тесной горенке из угла в угол и прислушиваясь к завыванию вьюги за окном, она горько размышляла: