* * *
- Бретейль, вы дурак. - Шевалье де Бомон отступил от двери, пропуская посла в смежный с кабинетом будуар. Все это время он стоял здесь и внимательно прислушивался к доносившемуся из-за стены разговору.
- Почему? - Мрачный, как туча, барон взял с низкого столика хрустальный графин и налил себе бургундского. Он и сам чувствовал, что отказывая просительнице, совершает роковой шаг. - История учит…
- Во-первых, не пить белое вино по вечерам, - оборвал его шевалье, - А, во-вторых, не указывать на дверь особам, которые вскоре станут хозяевами положения в стране, где вам еще работать и работать.
Бретейль насупился и бросил на непрошеного ментора враждебный взгляд.
- С чего вы взяли? Мало ли о чем кричит толпа!
- Не важно, о чем кричит толпа, - вздохнул де Бомон. - Важно, о чем молчат казармы. - Он тоже подошел к столу и налил себе вина. - Этот переворот совершается почти открыто. На глазах у правительства. И ни у кого нет сил ему помешать.
Барон недоверчиво покачал головой.
- Однажды Франция уже обожгла себе пальцы на помощи русским. Елизавета отплатила нам черной неблагодарностью за то, что мы возвели ее на престол!
- Так уж и мы? - Шарль от души потешался над праведным гневом посла. - Называйте вещи своими именами. Дали денег. Не слишком много. Елизавета честно разочлась с нами, остановив войну, которую ее предшественница вела со Швецией. А ведь русские войска могли тогда взять Стокгольм. - Шевалье поставил бокал и прошелся по комнате. - Дорогой Бретейль, я просидел здесь резидентом пять лет. А вы в Петербурге всего второй месяц. Говорю вам: работа дипломата не в том, чтоб пестовать вчерашние обиды, а в том, чтоб сегодня искать надежных партнеров, гарантирующих завтрашние выгоды. - Де Бомон не любил много молоть языком, и его раздражала необходимость объяснять барону очевидные вещи.
- Вы называете надежным партнером женщину, находящуюся на грани высылки? - Бретейль не поверил своим ушам. - Женщину, которая приехала к иностранному послу не в сопровождении кого-то из высокопоставленных сановников, а в кампании сопливого мальчишки из нижних гвардейских чинов? - барон отказывался понимать собеседника.
- Занятный мальчик, правда? - Протянул де Бомон. - Очень умное лицо. Его фамилия Потемкин? Внучатый племянник русского посла при нашем дворе во времена короля Солнце и племянник президента Камер коллегии. - Шарль потянул вино из бокала. - Старинная семья, со связями, с положением… - Он взглянул на посла грустно и чуть насмешливо. - Друг мой, дипломат обязан не только слушать ушами, но и замечать знаки, которые ему делают. Мундир спутника императрицы показывал вам, что гвардия на ее стороне. А его происхождение - что Екатерину поддерживает цвет дворянства. Не вина Ее Величества, что посол Франции слеп.
Бретейль чуть не поперхнулся вином.
- Ну не я же несколько лет торчал в этой дыре! - Запальчиво воскликнул он. - Чтобы понимать все их недомолвки!
- Вот именно, - кивнул де Бомон, - Поэтому меня сюда и прислали. - Он отставил стакан в сторону. - Итак, к делу, дорогой барон. Мне поручено…
* * *
Несколько минут в карете Потемкин молчал. Когда мимо окон мелькали тусклые фонари, Екатерина видела, что его лицо залито краской. Это не был румянец смущения.
Императрица понимала, что сейчас спутник испытывает жгучий стыд за ее поведение в посольстве. Она чувствовала, что должна заговорить первой.
- Дорогой Григорий Александрович, - Като впервые обратилась к нему по имени отчеству, - что из всего слышанного так оскорбило вас?
Ее голос звучал доверительно, но Потемкин не позволил обмануть себя.
- Кто я такой, Ваше Величество, чтобы задавать вопросы? - В его тоне слышалось больше гнева, чем покорности.
- Вы человек, которого я считаю достаточно надежным, - немедленно отозвалась Екатерина, - чтоб выставлять себя перед ним в компрометирующей ситуации. И достаточно умным, - женщина улыбнулась, - чтобы требовать необходимых пояснений.
Ее откровенная лесть еще больше задела Грица.
- Мадам, - он несколько раз сжал кулаки, - Мы посетили посольство иностранной державы. И просили денег. На государственный переворот. - Его голос стал низким от волнения. - Я полагаю недопустимым…
- Вы полагаете? - Екатерина хлопнула закрытым веером о ладонь. - А как вы думаете, господин вахмистр, откуда берутся деньги на все эти "материнские благословения", которые я посылаю вашим товарищам? - Ее голос звучал враждебно, но Потемкин почувствовал, что сейчас она говорит правду. - Или вы из тех патриотов, которые не желают об этом знать?
- Отчего же? - Его губы сжались в твердую складку. - Если я решил действовать в вашу пользу, то хотел бы узнать все до конца.
- А голова не закружится? - он услышал сухой смешок.
- Полагаю, что нет, сударыня.
- Ну хорошо. - Екатерина смягчилась. - С вашими друзьями Орловыми я бы не стала даже обсуждать подобные вещи. Но вам, так и быть, дам небольшой урок. Хотите узнать, почему Бретейль несколько раз упомянул имя покойной государыни?
Видит Бог, Потемкин не хотел. Но он через силу кивнул. Чего уж теперь? Пусть вываливает всю известную ей грязь.
Екатерина оценила его храбрость.
- Двадцать лет назад, - сказала она, - деньги на переворот Елизаветы дали французы и шведы. С тем, чтоб остановить весьма успешную войну, которую вела правительница Анна Леопольдовна на Балтике. Новая императрица не только отступила из Финляндии, но и признала крайне невыгодную для нас границу.
Гриц подавленно молчал. Като сделалось жаль спутника. Ей не хотелось добивать его подробностями из жизни сильных мира сего. Но он сам настаивал на правде. Так пусть слушает.
- Здесь в России, - продолжала императрица, - царствование Елизаветы принято считать очень русским. И это действительно так, иначе народ не валил бы валом ко гробу моей покойной тетушки. Но поначалу ей пришлось очень тяжело. Лишь расправа с ближайшими соратниками Лестоком и Шетарди позволили царице освободиться от французского диктата. - Като устало склонила голову на бок. - Вот, что такое старые долги, любезный Григорий Александрович. Поэтому я никогда, слышите, никогда не позволю себе взять деньги у иностранного двора.
- Но… - опешил Гиц, - вы ведь только что говорили Бретейлю…
- А кто вам сказал, что я собиралась брать у него деньги? - Теперь смех Екатерины был легким и победным. - Просить у французов - беспроигрышный ход. После провала с Елисавет они снега зимой не дадут.
- Зачем же тогда…
- Затем, - вновь прервала спутника Екатерина, - чтоб продемонстрировать одной из сильнейших держав свои добрые союзнические намерения. Показать, что я в качестве новой русской государыни не опасна для Франции, и тем самым заранее предотвратить враждебные действия Версаля. Их позиция: самоустраниться и посмотреть, что будет. Нас это устраивает. Понимаете?
Не смотря на то, что спутник молчал, Като сознавала: он понимает. Лучше многих. И восхищается ею. Екатерину утешали чисто женские победы, но в глубине души она жаждала торжества и на другом поприще. Императрица показала Потемкину превосходство своего разума и опыта. А он оказался достаточно умен, чтоб не обидеться.
- Вы обезоружили меня, мадам. - Гриц развел руками. - Но скажите на милость, зачем вам понадобился переводчик? Вы владеете французским куда лучше меня.
- Что да, то да. - Екатерина вдруг почувствовала, что одного урока ей недостаточно. - Пока вы подбирали слова, друг мой, я успевала обдумать ответ. Лишние две-три минуты - неоценимая помощь на переговорах. Но мой совет: учите французский.
Юноша смутился.
- Приехали! - крикнул кучер.
Карета остановилась. Императрица протянула Потемкину руку. Юноша неловко коснулся губами колких черных кружев ее перчатки и выскочил на улицу. Тьма стояла хоть глаз коли. Осмотревшись, он понял, что его привезли туда же, откуда взяли.
Спотыкаясь о подгнившие доски деревянной мостовой, Гриц побрел к центру города. Его одолевали смешенные чувства. Он не знал, что приобретет, ступив на скользкую стезю доверенного лица при монархе. Знал только, что никому ни слова не скажет о сегодняшней поездке. А если Като позовет снова, поедет без колебаний. Надо быть в курсе игры, особенно когда на кону стоит и твоя голова.
Глава 10
ГОРОД-ПРИЗРАК
Толстые пальцы Петра Шувалова клещами сжимали подбородок Надежды Штейн. Бывшая фрейлина трясла головой и вырывалась. Двое дюжих лакеев заломили ей руки за спину.
- Будешь говорить, сучка! Кого и зачем ты привезла в Петербург? С какой целью?
Бедная женщина только до бела кусала губы. В ее временный дом на Литейной улице ворвались какие-то молодцы с рожами муромских разбойников, даром что в дорогих ливреях, и учинили погром. После своего первого ареста в 1758 году, случившегося сразу вслед за отъездом де Бомона, Надин была привычна к повадкам служащих Тайной канцелярии. Те работали чисто и от того особенно страшно. Ни криков, ни побоев, взяли, как не было, соринки с плеча не смахнув. Ее, например, подхватили прямо на улице, вдернули за руку в закрытый экипаж, никто глазом не успел моргнуть.
Эти же громилы разметали вокруг себя нехитрую хозяйскую мебель, и так орали, что было слышно на Невском! Надин сразу оценила их как любителей. Нет, Тайной канцелярией здесь и не пахло. На нее напали дворовые, по личному приказу какого-то важного барина. Но кому и зачем она могла понадобиться?
Все сомнения бывшей фрейлины рассеялись, чуть только скрипнула дверь, и под низкий потолок ее убогой квартирки шагнул рослый тучный господин в собольей шубе, накинутый на алый бархатный кафтан с золотыми позументами. Ему высоковато было подниматься на третий этаж, и кирпично-красное лицо гостя лоснилось от пота.
- Что ж ты, девица-краса, дома одна одинешенька? - Издевательским тоном молвил он, в упор разглядывая Надин. - Где ж петушок твой французский? Никак вышел? Куда? По какому делу?
Надин резко тряхнула головой.
- Отпустите меня, граф Петр Иванович. Я имею право отвечать только на вопросы его сиятельства канцлера графа Бестужева. Почему он до сих пор не прислал за мной?
Вот это была новость! Шувалов сделал лакеям знак отпустить женщину, и они, разжав руки, буквально выронили ее на стул.
- Приберитесь здесь, - граф мгновение смотрел Надин прямо в лицо. Что за комедия! Думал взять шпионку, беглую арестантку, колодницу, а вышло напал на резидентку самого Бестужева. И она, как видно, до сих пор не знает, что ее патрон сослан. - Вот что, Надежда Филипповна, - внятно проговорил Шувалов, опускаясь на край стола, от чего дерево скрипнуло и просело, - Их сиятельство граф Алексей Петрович Бестужев ныне под следствием…
Надин ахнула и прижала пальцы к губам.
- … по обвинению в государственной измене, - продолжал Петр Иванович. - Он более не канцлер и вам не защита. Так что, как ни крути: беглая ли вы арестантка, или служили Отечеству за границей в качестве агента его сиятельства, - ныне, по связи с Бестужевым, у вас один путь, обратно в Тайную канцелярию.
Женщина подавленно молчала. От чего она ушла, к тому и вернулась. Бестужев завербовал ее после ареста, напуганную, брошенную, третьи сутки сидевшую в сыскной избе на хлебе с водой и терпевшую грубое обхождение охраны. Еще вчера она ходила в шелку, сегодня ей бросили через приоткрытую дверь дерюжную рубаху и овчинный полушубок. Отобрали чулки, чтоб не повесилась, и туфли, чтоб не сбежала. Босиком-то фрейлины не больно бегают! Прежде за ней ухаживали самые изысканные кавалеры, теперь солдаты из караула приходили пошутить с арестанткой, и от их визитов хотелось расколотить голову о бревенчатый сруб.
Приехавший на третьи сутки канцлер нашел девушку такой, какой хотел найти: затравленной, слабой, не знавшей куда деваться. Он сумел уверить несчастную, что во всех ее бедах виноват злодей-соблазнитель, оказавшийся французским шпионом. "Оный Карлус Бомонт сбежал из России с важными документами, и если девица Штейн, безвинно сбитая им со стези добродетели, поможет вернуть злодея в пределы империи, то Всемилостивейшая Государыня ее и все ее семейство помилует, вернет достояние и свое августейшее благоволение". Таково было официальное обещание, зачитанное Бестужевым насмерть перепуганной арестантке.
Надин даже не стала спрашивать, что случится, если она скажет: нет. Зато бывшая фрейлина сообщила, что Шарль прихватил с собой далеко не все бумаги, которыми завладел в России. Его архив остался в доме вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова, сторонника союза с Францией. На эти документы Бестужев немедленно наложил арест, а Надин с соответствующей легендой о бегстве из крепости отправил вдогонку за де Бомоном.
Некоторое время она колесила по Европе в поисках своего неверного любовника и, наконец, нашла его в Лондоне. Выманить Шарля в Россию было задачей почти невыполнимой. Но случай помог, его парижскому начальству вдруг понадобилось завладеть завещанием Петра Великого! Оно само отправило своего лучшего резидента в расставленные Бестужевым силки. Надин оставалось только потирать руки. Кто бы мог предвидеть, что к моменту их приезда в Петербург прежний канцлер сам окажется под следствием, его агентка - на краю нового ареста?
- У вас есть только один выход, Надежда Филипповна, - вкрадчиво сказал граф, беря женщину за руку. Пальцы у нее были прямо-таки ледяными. - Смените патрона и работайте на меня. К счастью, мне нужны ваши услуги, и я предлагаю вам свое покровительство.
- В обмен на что? - С невыразимой горечью усмехнулась Штейн. Я уже доставила де Бомона в Россию. Берите его голыми руками. А меня оставьте в покое!
- Это не входит в мои планы, - протянул граф. - Мне нужно знать, зачем конкретно он приехал и нельзя ли через него вступить в контакт с французским правительством, чтоб убедить последнее во временности альянса России с Пруссией, и получить серьезные субсидии, - Шувалов пошевелил в воздухе пальцами, - Для изменения положения в стране. Новый император губит свое здоровье неумеренным пьянством… часть болеет… у него есть наследник… Россия вновь могла бы стать для Франции верным союзником. Но нужны деньги.
Петр Иванович выразительно смотрел на Надин.
- Шарль таких вопросов не решает, - устало сказала она. - Он всего лишь резидент. Он приехал сюда за своими бумагами. Прежде они были у Бестужева.
- Теперь будут у меня, - кажется, Шувалова вполне удовлетворил этот ответ. - Посмотрим, как запоет французское министерство, когда мы возьмем их резидента с поличным при попытке обокрасть архив Военной коллегии, который, кстати, хранится у меня дома.
Надин только развела руками. Она не стала говорить графу, что де Бомон выполняет неофициальную миссию "секрета короля", о которой французское министерство иностранных дел ничего не знает. Если Шарль провалится, там в Париже просто сделают вид, будто его не существует. Любой агент хочет выжить, у каждого своя игра, и девица Штейн согласилась на новую, лишь бы оттянуть неизбежную развязку со своим арестом.
* * *
Сумерки мучили Екатерину больше всего. В этот серый час между сном и явью ей становилось не по себе. Особенно после исповеди Аннушки. Молодая женщина сожгла колдовские куклы, но все равно чувствовала некую тяжесть, пригнетавшую к земле.
Вчера ей едва не стало дурно в церкви. Над гробом покойной тетушки. По правде сказать, она бдела сутками и могла просто устать. К тому же от тела Елисавет уже заметно тянуло тлением, которое не забивал даже душный запах амбры. Если идти мимо - ничего. Если стоять рядом целый день - может сморить. И все же Екатерина не была склонна приписывать дурноту запаху или усталости. Едва она на следующий день после истории с ведьмой переступила порог Петропавловского собора, куда для прощания с народом был перенесен гроб, на нее со всех икон, вместо святых, стали таращиться существа с рогами и козьими бородами. Они гримасничали, строили мины и показывали языки. Длинные. Синие. Как у покойников.
Опустив глаза в пол, Екатерина прошествовала ко гробу. Поднялась на черные затянутые крепом ступеньки и начала молиться. Слова не шли на ум, императрица все время сбивалась и через строчку повторяла: "Тьфу ты, черт!" Потом ее и вовсе потянуло ругаться. Грязно. Громко. При всех. Они еще не знают, как она умеет! Они думают, она тихая, кроткая, несчастная. Благочестивая невестка над телом доброй свекрови. Да плевать она хотела на свекровь! На эту мучительницу! Она бы тут сплясала, юбками крутя, перед гробом…
Ой! Екатерина прижала обе руки ко рту, хотя не произнесла ни слова.
- Ваше Величество, вам плохо? - Участливо наклонилась к ней княгиня Нарышкина. - Вы очень бледны. Дать вам соли?
- Спасибо, голубушка. - Ласковая фраза далась с трудом.
Нюхательная соль помогла, но от ладана Като вновь замутило. Сделав нескольким дамам знак, она велела проводить себя на улицу.
- Бедная, как устала, - слышала Екатерина шепот в спину. Ее жалели, ею восхищались. Если б они знали, что с ней на самом деле происходит!
Отдышавшись на свежем воздухе, императрица не вернулась в храм.
- Душа моя, мне очень дурно. - Сказала она графине Чоглоковой. - У гроба должен оставаться кто-то из родных покойной государыни. Побудьте за меня.
Графиня Мария, за которой нечасто признавали право именоваться кузиной императрицы, просияла от гордости и царственным шагом двинулась к дверям собора.
Дорогой ко дворцу проезжали мимо Воскресенского кладбища.
- Ужас как боюсь покойников. - Прошептала Нарышкина. - Даже днем.
- Не нужно, - утешила ее императрица. А потом неожиданно для себя добавила, - Здесь покойников нет. В Петербурге кладбища пустые. На них покойники не лежат. Они по городу бродят. Кто в коллегию, кто домой. Вы разве не видите?
Все дамы, как по команде, уставились на государыню.
- Мне, право, очень нехорошо. Не обращайте внимания, - попыталась оправдаться та. Но испуг, застывший на лицах свиты, не пропал до самого дворца.
Там Като уложили в кровать и оставили одну. Отдыхать, как они говорили. Но Екатерина знала, что обеспокоенные дамы сейчас пойдут к доктору Крузе и будут долго донимать его рассказами о том, что "государыня с горя тронулась".
Напротив ее кровати на стене висел маленький погрудный портрет императрицы Анны. Ивановна решила пособолезновать больной. Она высунулась из рамы и начала трещать, как в Курляндии лечат мигрени, страхи и легкие помешательства. Надо зазвать человека на колокольню ратуши, отвлечь внимание панорамой окрестностей, а потом ка-ак шара-ахнуть колоколом сзади! Вся дурь-то разом и выйдет.
- Вместе с душой, - скептически возразила Екатерина.
- Что вы сказали? - из соседней комнаты прибежала Шаргородская.
- Вам послышалось.
Пожилая камер-фрау с подозрением воззрилась на Екатерину. - Странно вы как-то выглядите. Совсем извели себя этими стояниями при гробах. Муж-то ваш не больно по тетушке слезы льет. Что ни день, то пьяный. С самого утра. А вы все бдениям придаетесь. На одном хлебе и воде живете, как в пост. Воля ваша, а я бы в собор не ездила.
"Твоя воля - весь век на печи лежать", - в душе огрызнулась Екатерина.