Сначала она ничего не увидела. Потом тоже. Горела свеча, озаряя в круглом зеркале точь-в-точь такую же баню, саму Като, веники на стенах, угол лавки, на котором, подвернув под себя ноги, угнездилась Прасковья. Графиня уже начала задремывать, от чего Екатерине стало очень неспокойно. Молодая женщина не могла окликнуть подругу, иначе все гадание пошло бы насмарку. Като взяла нож и нарочито громко постучала им по тарелке. Брюс не пошевелилась.
Императрицей овладела паника. А вдруг сейчас и правда кто-нибудь заявится? Словно в ответ на ее мысли во дворе послышался шум, стукнула дверь в предбаннике, за стеной раздались торопливые шаги. В матовой поверхности зеркала Като увидела, как отскочила створка двери, и на пороге появился взмыленный конногвардеец. Екатерина не сразу узнала в нем Потемкина, друга Орловых, посвященного в ее маленький комплот.
- Ваше Величество! - Осипшим голосом гаркнул он. - Спешить надо! Государь вас повсюду ищет.
- Как? Зачем? - Женщина обернулась к двери. Гадание было грубо прервано. - Откуда вы узнали, где я?
- Зачем, не знаю, - переводя дыхание, отозвался Гриц. - Ему взбрело в голову звать вас на праздник. Он третий час как пьет. Видать, одному скучно. - Лицо у Потемкина было злое и серое от усталости. Еще бы: целый день в карауле, а потом сюда верхами гнал! - А Вашего Величества в покоях не оказалось. Он велел держать слуг под арестам. На ваши поиски снарядил команду. Меня Шаргородская разыскала и потихоньку сюда отправила.
Екатерина поднялась.
- Вот тебе, Прасковья, и гроб с короной, - бросила она перепуганной Брюс. - Петр хочет поймать меня на месте неведомого преступления, чтоб иметь предлог для развода.
Вместе с Брюс Екатерина поспешила на улицу. Они снова сели в возок.
- Куда прикажите? - Потемкин вскочил на облучок рядом с кучером.
- В Александро-Невскую Лавру, - уверенно крикнула Екатерина. - И помни, Прасковья, мы там с самого отъезда из дворца. Благочинный подтвердит, он мне предан.
Брюс только хмыкнула. Ее удивляло, откуда у подруги в минуты опасности берутся такие спокойствие и властность. Ведь она знала: Като страшная трусиха, перед зеркалом у нее тряслись поджилки, а вот, поди ж ты, как держится!
Карета на полном ходу проскочила освещенную кострами деревню и, к счастью, не столкнувшись с ряженными, вылетела за околицу. В кромешной тьме замелькали сугробы по обеим сторонам дороги. Ели вставали стеной.
- Поспешай! - время от времени слышался с облучка требовательный голос Потемкина.
- Быстрее, барин, нельзя! Коней загоним! - бросал кучер.
"А хоть бы и загоним, - мелькнуло в голове у Екатерины. - До города недолго. Только бы не волки".
В какой-то момент справа от дороги засверкали желтые глаза, послышался отдаленный вой. До Екатерины донесся короткий щелчок. Это Потемкин проверял пистолеты. То, что он уже держал их заряженными, понравилось Като. Предусмотрительный человек. Послышался выстрел. Один. Короткий. В сторону сугробов. Видимо, волки еще не выскочили на дорогу. Громкий хлопок в морозном воздухе напугал их, звери скрылись в чаще. И опять Като похвалила Потемкина: не стал дожидаться реальной опасности, предупредил, мол, не замай.
Вдали замаячила застава. Снова, как на пути из города, они едва не снесли шлагбаум. Александро-Невская Лавра была уже близко. Они успели. На четверть часа раньше офицеров, отряженных Петром Федоровичем на поиски жены. Служивым далеко не в первую очередь пришло в голову посетить монастырь. Где уж они рыскали? Бог весть. Не у Орловых же на Малой Морской и не в "Тычке"! Впрочем, лица все были знакомые, свои преображенцы, за исключением двух голштинских капралов.
Стоя за колонной, Потемкин наблюдал, как гневная Екатерина поднимается с колен у алтаря, как окидывает презрительным взглядом командира эскорта, как насмешливо осведомляется: "Я под арестом?" А потом бросает: "И не стыдно вам, господа, отрывать бедную женщину от молитвы по покойной государыне и под караулом вести на пьяный дебош?" Он видел, как переминаются с ноги на ногу его пристыженные товарищи, которым и правда неловко было прерывать благочестивые бдения императрицы. Знали б они, где и за каким делом он ее застал!
Глава 6
ПАТРИОТКА
Князь Михаил Иванович Дашков любил свою жену. И это было смешно. Есть три категории женщин, любить которых смешно и даже предосудительно: некрасивые, умные и собственные жены. Екатерина Романовна с лихвой обладала всеми тремя пороками.
Над ним смеялись в глаза и за глаза, при дворе и дома, с самой свадьбы и еще до нее. Одни 600 томов ее личной библиотеки, кочевавшие за своей хозяйкой из Петербурга в Москву и обратно, попортили ему немало крови. Старые холостяцкие приятели один за другим исчезли из гостиной его модного столичного дома, где теперь царили Бейль, Монтескье и еще несколько, имена которых трудно давались князю на память. Их присутствие ощущалось столь осязаемо, что самому Михаилу Ивановичу порой становилось неловко, как в гостях.
Но он прощал ей, ни то по любви, ни то по слабости характера. Как простил когда-то первую выходку со свадьбой.
Перед венчанием он приехал в Москву, простить у матери благословения. Старая княгиня допустила сына к руке со словами:
- Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет! Сколь я тебя просила: женись! женись! Уж и невесту хорошую приискала. Выбрал! Спасибо, хоть не немку.
Мать встала и тяжело оперлась о ручку кресла.
- Правду что ли про вас говорят? Молчишь? Значит правду.
Что он мог ответить? Или врать, что встретил дурнушку где-нибудь в городе, скажем, во время вечернего моциона, когда луна вкупе с ночной тьмой придает лицу любой дамы таинственную недосказанность… Ой, не про вьюжную петербургскую луну это придумано! И не за каретой юной Воронцовой мчаться восторженным поклонникам, не к ее детской чистоте склоняться усталой душой потасканному светскому куртизану, не перед ней, наивной и неопытной, отступать циничному гвардейскому повесе. Но он-то мчался, склонялся, отступал. Правда, потом, после свадьбы. Хотя… отступал, пожалуй, сразу.
Еще три года назад молодой князь Дашков, вырвавшийся из-под маменькиной, ой тяжелой, опеки, кутил себе с друзьями-приятелями по Петербургу и после пары-тройки скандальных похождений вошел в моду. Все дни, как один, казалось, наполнены солнцем. Когда он вспоминал это время, у него возникало ощущение бесконечной гульбы и смеха. До надрыва. До радостного звона в голове. Ощущение здоровья и молодой дури. Эх, славно!
По долгу службы Михаил Иванович бездельничал при дворе, всякий раз вызывая своим появлением на дежурстве радостный переполох в стайке фрейлин, тоже недавно покинувших душную заботу мамок и немедленно пустивших по ветру все их наставления. Устав возиться с малолетними неумехами, князь Дашков, наконец, остановил свой выбор на Марии Романовне Воронцовой. Она оказалась веселого нрава, никогда не ссорилась, не имела привычки ревновать, заразительно хохотала и умела казаться дурою. К тому же Мария Романовна с детства жила при дворе и на вопросы морали смотрела как на условность. Они славно проводили время, не обременяя друг друга. К сожалению, это не всех устраивало…
Раз, насвистывая, Михаил Иванович в новеньких погонах вице-полковника лейб-гусарского полка шел по залитому августовским нежарким солнцем коридору дворца. Деревянный паркет тепло сиял, в спине у князя была блаженная ломота. Ночью он не успел выспаться и мечтал, поскорее разделавшись с поручением, завалиться дома на чистое душистое белье, а к вечеру продрать глаза - и вся карусель по новой.
На встречу ему двигалась невысокая фигурка в простом легком платье, отделанном только кружевом. Они поравнялись.
- Доброе утро, Екатерина Романовна, - любезно улыбнулся ей князь.
Это была сестра его пассии. Гордячка и зануда.
Девушка ничего не ответила и, скроив презрительную гримасу, проскользнула мимо.
- Не учтиво с вашей стороны, сударыня, не отвечать на приветствия, - беззлобно заметил Михаил Иванович.
Младшая Воронцова обернулась.
- Для меня гнусно здороваться с таким человеком как вы, князь, - заявила она, прямо глядя ему в лицо.
От этого твердого взгляда из-под лобья Михаилу Ивановичу сделалось не по себе, хотя он ни в чем не был перед ней виноват.
- Со мной? - Не понял князь.
Воронцова вспыхнула.
- Если б я не была женщиной, я бы вызвала вас на дуэль! - Резко бросила она.
- Но помилуйте, сударыня, за что? - Поразился Дашков.
- Вы и правда настолько бесстыдны, что не понимаете меня? Или полагаете, что сделали честь нашему дому?
- Ах, вот что! - Михаил начал догадываться. - Посылаете на мою бедную голову громы и молнии за то, что я осмелился подарить вашей сестре немного радости? Так что ж тут дурного? Она, кажется, не плачет.
Екатерина Романовна не ожидала такой наглости.
- То, что вы называете радостями, у порядочных людей зовется бесчестьем! - Юная фрейлина была вся красна от негодования.
Дашков не знал смеяться ему или сердиться. Он впервые в жизни встречал такого отчаянного паладина дамской невинности.
- Сдается мне, - насмешливо сказал он, - Вы просто завидуете сестре, - и доверительно склонившись к ней, добавил почти шепотом. - Но ведь можно сделать и так, чтобы она завидовала вам. А, Екатерина Романовна?
Он был готов прыснуть со смеху при виде ее побелевшего от оскорбления лица. В этот момент в конце коридора возникла грузная фигура отца юной фурии, Романа Илларионовича.
- Папа! - крикнула маленькая Воронцова с наигранной веселостью. - Идите сюда скорее, князь Дашков делает мне предложение.
Вот тут уже пришлось бледнеть Михаилу Ивановичу. Тяжелая медвежья лапа генерал-аншефа легла ему на плечо.
- Ну что ж, князь, поздравляю, поздравляю, - рассеянно произнес он, - дело житейское. Хотя, - папаша мегеры почесал нос, - ума не приложу, что вы в ней нашли?
Роман Илларионович хлопнул растерянного вице-полковника по спине и поспешил дальше.
- Что? Что вы наделали? - пришел в себя Михаил. - Вы… вы… - он не позволил себе выругаться. - Вы, гадкая девчонка!
Не оборачиваясь на торжествующую Екатерину Романовну, Дашков поспешил прочь, слыша за спиной тонкий заливистый хохот.
Внизу крутой деревянной лестницы он неожиданно снова увидел Романа Илларионовича, задержанного беседой с вице-канцлером. Братья стояли в толпе придворных, ожидавших аудиенции. Оба заметили его и как-то сконфуженно заулыбались. Заметив Дашкова, вице-канцлер сделал ему знак подойти. Михаил едва подавил желание опрометью броситься назад. Внутренне сжавшись, он подошел к роскошному дяде своей "нареченной".
- Ну что ж, молодой человек, - значительно произнес Михаил Илларионович, окидывая недоверчивым взглядом рослую фигуру молодого князя. - Что ж, - повторил он, - рода вы хорошего и по праву можете искать руки моей племянницы. - Однако, сударь, - канцлер помахал громадным платком возле глаз. Поймите ж и нас… Ему плевать, - сановник указал на брата.
- Ну что ты, Миша! - Возмутился Роман Илларионович.
- Плевать, плевать, - подтвердил вице-канцлер, - А мне она как дочь, и я наисерьезнейшим образом обдумывать стану ваше предложение. - Он сморгнул. - Хотя вы и виноваты перед нашим домом, но, ежели взаимная склонность у вас с Екатериной явилась, я чинить препятствий не стану…
Князь Михаил Иванович хотел было что-то сказать, что-то возразить, но в этот момент двери распахнулись, и дежурный офицер сделал знак вице-канцлеру.
- Прошу прощения, господа, спешу к государыне. - Михаил Илларионович сдержанно улыбнулся брату, кивнул Дашкову и исчез в зияющем провале аудиенц-камеры.
Князь обернулся к отцу "невесты".
- Ваше сиятельство, я должен вам сказать… - но Роман Илларионович решительно замахал руками.
- Вы же слушали, князь, мне плевать, - насмешливо буркнул он. - Хоть женитесь-переженитесь все. Мне некогда, у меня полно дел. А с Катькой ты гляди построже. Она у нас девка не приведи Бог.
И он отправился по своим неотложным делам. Чем в Российской империи занимался генерал-аншеф и сенатор Роман Воронцов, не знал даже он сам, но в общем и целом мог поклясться, что дела идут бойко. На улице его ожидала карета, где уже битый час скучала смуглая распутница с оливковыми глазами.
- Парас, знаешь новость? Этот князь Дашков хочет Катю. Как можно хотеть мою чудовищную дочь?
* * *
Раздосадованный Михаил Иванович отправился домой. Он ненавидел вздорную девицу Воронцову, ему было неловко перед ее отцом, к тому же князь не знал, что теперь говорить Маше и как она его встретит? Наконец, Дашков откровенно побаивался вице-канцлера. Обстоятельства казались ему крайне неприятны, но в душе он все же смотрел на случившееся как на досадное недоразумение.
Но когда на следующий день Дашков столкнулся на лестнице внутренних покоев с фаворитом императрицы, и Шувалов, удивленно надломив брови, осведомился: "Что я слышу, Михаил Иванович? Так на какой Воронцовой вы женитесь? Неужели на этой маленькой колючке?" - Князь понял, что вчера сильно недооценил ситуацию.
- Откуда вы знаете, ваше сиятельство? - Запинаясь, спросил он.
- Помилуйте, весь двор об этом говорит, - отвечал озадаченный фаворит. - Вечор вице-канцлер был у государыни. Ее Величество очень рада за крестницу, она дала согласие на ваш брак и считает вас хорошей парой.
Голова у Михаила пошла кругом, и он, потеряв понятие о приличиях, сел прямо на ступеньки и истерически расхохотался.
- Что с вами, сударь? - Склонился над ним Шувалов.
Князь глянул в его участливое лицо и, поняв, что фаворит правда искренне испугался за него, произнес деревянными губами:
- Я не делал ей предложение. Это была ее ш-шутка.
Молодой вельможа побледнел и выпрямился.
- Боже мой. Какой ужас. Эти ее вечные выходки!
Будучи не первый год знаком с балованной императорской крестницей, Шувалов, видимо, отлично понимал, о какого рода "шутках" идет речь.
- Иван Иванович, - застонал князь, схватив фаворита за рукав. - Спасите меня.
Шувалов печально покачал головой.
- Я ничего не могу сделать. Ее Величество всей душой желает устроить судьбу Екатерины Романовны. Даже если я осмелюсь доложить о недоразумении, она скажет: "Значит Катя имела причины так пошутить. Не лишать же ее счастья", или "Следует наградить ее за бойкость". Решения своего она все равно не изменит, а если вы огласите случившееся, то лишь подвергнетесь всеобщему осмеянию. Поверьте мне, лучше жить под каблуком, чем быть этим каблуком раздавленным. У вас дорога либо под венец, либо в крепость.
Михаил Иванович закрыл лицо руками. Шувалов огляделся и, никого не заметив, опустился рядом с Дашковым.
- Ну что вы, право? Что же теперь поделаешь? На все царская воля. Не противьтесь своей судьбе. Народ правду говорит: стерпится - слюбится.
Плечи Михаила Ивановича затряслись.
* * *
Вице-канцлер позевывал, императрица предалась во власть музыки, Шувалов казался рассеян и поминутно хмурился. Утренний разговор с несчастным Дашковым оставил болезненный осадок у него в душе. Весь день он старательно гнал печальные мысли, Бог с ним, с Дашковым, о самом себе. Вдруг так накатит, и глаза смотрят в бумагу сквозь дрожащую горячую пленку - ничего не видно! А вечером изволь быть весел, остроумен, разговорчив. Хорошо хоть в катере темно - та же резь в глазах.
Сопровождая Ее Величество в итальянскую оперу, Иван Иванович столкнулся с юной девицей Воронцовой. Елисавет кивнула крестнице и проследовала дальше, а в ложе сказала ему:
- Что ж ты, Ваня? Ступай поздравь Катеньку, и от меня тоже. Она одна сидит, а мне бы с Михаилом Илларионовичем перемолвиться.
Шувалов едва сдержался, чтоб не поморщиться, и, изобразив на лице крайнее удовольствие, вышел.
Ложа Воронцовых, где одиноко восседала Екатерина Романовна, располагалась рядом. Иван молча вошел и остановился у стены.
- Добрый вечер, граф, - рассеянно кивнула ему девушка. - Вас, кажется, выгнали для решения важных государственных дел?
"Дрянь", - подумал Шувалов.
- Все государственные дела, сударыня, - с ледяной улыбкой произнес он, - Решаются не в опере, а в будуаре, но временами стоит создавать у таких людей, как ваш дядя, иллюзию собственного веса.
- Вы с порога взялись говорить колкости?
- Помилуй Бог! - Сиятельная улыбка намертво приклеилась к лицу фаворита. - Просто я не люблю оставлять чужие колкости без ответа.
- В таком случае своим двоюродным братьям вы, вероятно, сумели ответить еще пять лет назад?
В голосе Воронцовой зазвучали торжествующие нотки. Она таки сумела задеть его.
Иван Иванович не вспыхнул и не побледнел. Он откинулся к стене и, смерив девушку коротким презрительным взглядом, тихо, но внятно сказал:
- А вы на удивление неприятный человек, Екатерина Романовна, если уже к 15 годам научились не замечать в других людей. Что за наслаждение, я не понимаю, топтать того, кто не может вам ответить? Я говорю о Дашкове. И знаете что? - Фаворит прищурился. - Вы не будите счастливы.
- А вы… Вы счастливы? - прошептала она, до белизны в пальцах стиснув подлокотники кресла.
Иван Иванович печально усмехнулся.
- Мне помешала слабость. А вам, - он помедлил, - помешает неверно понимаемая сила.
- Слабость - порок. - ехидно заметила Екатерина Романовна.
- Может быть. - Шувалов серьезно смотрел на нее. - Я был послан поздравить вас. Но, видит Бог, язык не поворачивается.
Он раздраженно толкнул дверь и, промакнув лавандовым платком мокрый лоб, явился в ложе ее величества, как всегда улыбаясь.
- Ваня, что ж ты так долго? Мы с Михаилом Илларионовичем уже не знали об чем беседовать, - весело сообщила ему Елизавета Петровна. - Решено, едем ужинать к канцлеру. Я тоже хочу поздравить жениха и невесту.
"Снова здорова", - подумал Иван Иванович.