Константин не ответил. Здоровой рукой он взял бинокль, висевший у него на груди, стал внимательно осматривать станицу, красные заставы, свои сотни.
Теперь уже и простым глазом было видно, как, обстреливая заставы большевиков, к станице перебежками пошли спешенные сотни белых.
- Почему не наступает с запада четвертая сотня? - взбешенно гаркнул Константин, оглядываясь на Чернышева. - Я же приказал наступать одновременно всем сотням, чтоб ни одной красной сволочи не выпустить из станицы.
- Сейчас выясню, господин полковник, - сбегая с кургана, крикнул Чернышев, очень довольный тем, что ему удалось, наконец, уйти с опасного места. Впрочем, на кургане теперь стало не опасно. Большевистская застава, обстреливавшая курган, все свое внимание сосредоточила на наступавшей казачьей сотне.
- Константин Васильевич, - вскричал ободрившийся Свиридов, - вон посмотрите, с западной стороны тоже стали наступать, - указал он на появившиеся из балки черные точечки, стремительно покатившиеся к станице.
- Ну и чудесно! - воскликнул Константин и снова стал оглядывать в бинокль развертывающееся поле боя. Он видел, как его казаки с шумом, криками, обстреливая рощи и займища, в которых засели красногвардейцы, все ближе и ближе подходили к станице, сжимая вокруг нее клещи.
Константин снова отхлебнул из баклаги спирту, самодовольно сказал:
- Через десять минут все будет кончено.
Вынув портсигар, он неловко, одной рукой, стал его открывать. Свиридов услужливо крутнулся к нему.
- Разрешите, господин полковник, я открою.
Константин отдал ему портсигар. Свиридов открыл его. Константин взял папиросу и сказал:
- Закуривай и ты.
Они закурили.
- Как твой конь, которого я тебе подарил? - спросил Константин.
- Дюже хорошо, Константин Васильевич! - заухмылялся Свиридов, довольный. - Благодарность большая моя за него…
- Ну, ты, Максим, иди за конем своим, сейчас поедем в станицу…
Свиридов сбежал с кургана, а Константин, еще раз оглянув в бинокль свои сотни, продолжавшие наступление, крикнул:
- Воробьев!.. Коня!..
- Коня командиру полка! - откуда-то отозвался голос адъютанта.
- Коня-а!.. - как эхо, прозвучало откуда-то издалека.
И тотчас же из синего, заплывшего маревом овражка ураганно выскочил всадник на вороной лошади, ведя в поводу великолепного серого жеребца.
Константин сбежал с холма и при помощи ординарцев взобрался на жеребца.
Подскакал на гнедом коне Свиридов, уже успевший надеть хорунжеские погоны.
- Вот, - посмотрев на него, одобрительно кивнул головой Константин. Правильно… офицер… Поедем!
- Теперь ехать некуда, - нервно засмеялся Свиридов. - Глядите, господин полковник, - указал он в сторону станицы.
Константин глянул и обомлел. Только что наступавшие на станицу казачьи цепи, теперь преследуемые красными конниками, стремительно бежали назад.
- Ах, сволочи! - выругался Константин. Он всадил шпоры в бока жеребцу и с места в карьер помчался навстречу бежавшим казакам. Адъютант, Свиридов и ординарцы едва поспевали за ним.
Наскочив на переднюю группу бежавших в панике казаков, Константин завопил:
- Назад, сволочи!.. Пострр-еляю! - задохнулся он от ярости.
Казаки попятились от него, растерянно переглянулись.
- Рассыпайся в цепь!.. Живо! - орал Константин. - Ложись!.. Ах, так вот он, провокатор-то! - взвизгнул вдруг он, поддавая шпоры жеребцу и на скаку выхватывая из кобуры наган. Жеребец, застонав от боли, подпрыгнул и сбил своей мускулистой грудью бежавшего носатого, черного, как жук, сотника, командира сотни. Посерев от испуга, он поднялся на ноги и ошалело глянул на Константина. Тот, повернув жеребца, в упор выстрелил в него.
- Умри, собака! - выкрикнул злобно Константин.
Сотник, обливаясь кровью, упал на землю.
Казаки с ужасом смотрели на Константина.
- Это он поднял панику, - закричал Константин, указывая на труп ни в чем не повинного командира сотни. - Он. Теперь назад, казаки, назад!.. Вот теперь ваш командир сотни! - указал он на бледного, вздрагивающего от ужаса Свиридова. - Максим, командуй!..
Свиридов со страхом глянул на Константина и срывающимся голосом закричал:
- Ложись!.. Командиры взводов, ко мне!..
Константин, сопровождаемый адъютантом и ординарцами, поскакал к следующей сотне, наступавшей на станицу. Но вдруг пуля с злым свистом сорвала с него фуражку. Константин, мертвенно побледнев, круто повернул жеребца назад и испытующе оглянул казаков. Но ничего он подозрительного не мог заметить. Все лежали в цепи, обстреливая десятка три красных конников, которые так отважно бросились в атаку на белую сотню, повернув ее в смятении назад. Сейчас красные конники стремительно мчались к себе в рощу.
- Кто в меня стрелял? - строго спросил Константин, холодно уставившись в Свиридова.
- В вас стреляли? - изумился Максим. - Да вы что?.. Неужто?..
Константин не ответил. Он молча взял свою фуражку у ординарца, которую тот поднял, и медленно поехал вдоль вытянувшихся в шеренгу лежавших казаков. Его страшно поразил только что происшедший с ним случай. Сразу же он как-то обмяк, присмирел…
XVII
Отряд красных с отчаянным упорством отбивался от наседавших белых. Местами дело доходило до рукопашных схваток. Белые каждый раз с большими потерями отходили назад.
И все же положение в отряде Прохора становилось критическим. Из всего состава оставалось теперь не более трети, причем среди находившихся в строю было много раненых. Ни у кого в отряде надежд на спасение не было. Но духом никто не падал.
Похудевший, с резко обозначавшимися чертами лица, с тенями под глазами, с белой окровавленной повязкой на голове, Прохор метался на своей уставшей лошади по станице, от одной заставы к другой. Дмитрий Шушлябин на взмокшей лошаденке не отставал от него. Он всюду следовал за Прохором. Два раза ему даже пришлось участвовать в конной атаке, когда Прохор водил конников на белых, и Дмитрию удалось зарубить одного калмыка, который в упор выстрелил в Прохора и ранил его в голову…
* * *
Теперь не к чему было держать сильно поредевшие заставы за станицей. Белые каждую минуту моли зайти в тыл и окружить красногвардейцев. Прохор приказал всем уцелевшим бойцам собраться в церкви, запереться в ней и выдерживать осаду насколько хватит сил. Церковь была каменная, крепкая.
Из школы в церковь перенесли всех раненых, продовольственные запасы, налили бочки с водой. Прохор сам с Дмитрием перенес запас патронов, которые он берег, как драгоценность. Конники должны были замаскировать отход застав, отстреливаясь до последней минуты.
Молчаливый, суровый, сидел Прохор верхом на лошади у ворот каменной ограды, пропуская в церковь подходивших с застав красногвардейцев.
- Проша! - с плачем подбежала к нему Надя. - Погибель вам… Я зараз видела, как беляки вошли в станицу…
- Где они?
- В нашей леваде. Батя к ним пошел…
- Дьявол старый! - выругался Прохор. - Предатель!
- Проша, тебя господь накажет. Он же отец наш.
- Иди, Надя, домой, - строго сказал Прохор. - Сейчас тут стрельба начнется… Убьют! Беги!..
- Братушка, - с отчаянием прошептала девушка. - Нагнись-ка, что скажу…
Прохор наклонился к сестре.
- Братец, родной, - зашептала она горячо, - гибель вам всем тут неминучая… - Ее голос задрожал, из глаз хлынули слезы.
- Милая моя сестричка, - потрепал ее по щеке Прохор. - Так что ты хотела сказать?..
Сквозь слезы она торопливо зашептала:
- На сеновале у нас я прорыла в сене бо-ольшую нору. Там хоть пятерым можно схорониться и никто не увидит и не догадается… Ей-богу, правда! для убедительности перекрестилась она… - Скажи Мите и пойдемте скорей… Через сад пройдем, никто не увидит. Буду вам носить еду… А как пройдет кутерьма, так вылезете из норы и уйдете…
- Надюшенька! - растроганно воскликнул Прохор. - Спасибо, родная! Спасибо!.. Это ты хорошо сделала… Я тебе сейчас дам двух раненых, ты и будешь их спасать…
- А ты? - упавшим голосом спросила Надя.
- Я не могу, милушка. Я ведь их командир. Что они обо мне подумают, если я их брошу?.. Нет, Надюша, я их не брошу до конца.
- Ведь убьют, Проша! - простонала девушка.
- Что ж, - пожал плечами Прохор. - Видно, доля моя такая.
- Ах, братушка, братуша, - зарыдала она. Потом подняла заплаканные глаза на брата. - А Митя?
- Вот Митю ты, пожалуй, можешь взять, - улыбнулся Прохор и шепнул ей. - Парень он хороший, Наденька. Его надо уберечь…
В глазах девушки заискрилась радость.
- Где он, братец?
- Вон едет, - указал Прохор.
По улице на маленькой лошадке мчался Дмитрий. Защитная фуражка на нем лихо сбита на затылок. Кучерявые темные волосы рассыпались кольцами по потному лбу, а из-под них озорной удалью горят глаза.
- Смотри, какой он лихой вояка, - кивнул на него Прохор.
Надя сквозь слезы с восхищением смотрела на своего любимого. Дмитрий подскакал к Прохору и отдал честь.
- Ваше приказание, товарищ командир, выполнено, - отрапортовал он. Сейчас кавалеристы прибудут сюда все до одного.
- Хорошо! - качнул головой Прохор и строго сказал: - Приказываю, боец Шушлябин, немедленно взять из церкви раненых Желудкова и Горемыкина и отвести их туда, куда поведет вот эта гражданка, - указал он на сестру. И не отлучаться от раненых, пока не минует надобность. Понятно?
- Так точно, товарищ командир, понятно.
- Выполняй приказание! Быстро!..
- Слушаюсь.
Дмитрий соскочил с лошади и побежал в церковь. Вскоре он вывел оттуда двух забинтованных казаков.
- Идите с Надей, - приказал им Прохор.
К церкви подскакали всадники. Эти кавалеристы последними бросили заставы на окраинах станицы. Теперь станица была открытой. Вот-вот можно было ждать появления белых.
- Разнуздать лошадей, снять седла, - приказал Прохор кавалеристам. Пустить лошадей пастись в ограде. Тут травы много… Самим же немедленно всем - в церковь!
Кавалеристы торопливо стали расседлывать лошадей.
Прохор, соскочив с лошади, стал тоже расседлывать ее. К нему подбежал запыхавшийся Звонарев.
- Односум, - вскричал он, - ты, никак, хочешь в церковь запираться?
- Придется! - угрюмо сказал Прохор. - Что поделать?
- Сазона Меркулова ждешь? - пытливо посмотрел на него Звонарев.
- Сазон, наверно, убит, - вздохнул Прохор. - Ждать помощи неоткуда. Будем надеяться на себя.
- Убит? - вздрогнул Звонарев. - Да как же так?.. Что-то не верится… Все мы его с таким нетерпением ждем…
- Может, и не убит, - произнес Прохор. - Кто может знать?.. Только надежд на это мало… Ну, заходи, Звонарев, в церковь, сейчас будем дверь закрывать…
Звонарев с испугом оглянулся на помещение ревкома и нерешительно шагнул на паперть.
Сняв седло и разнуздав жеребчика, Прохор еще некоторое время постоял, дожидаясь, может быть, подбегут или подъедут отставшие красногвардейцы. И, действительно, три человека подошло. Взвалив седло на спину, Прохор вошел в церковь.
- Закрывайте! - приказал он казакам, стоявшим у двери.
Чугунная дверь с гулом захлопнулась, лязгнули засовы.
XVIII
С избранием Краснова атаманом Новочеркасск зажил необычно. Более чем за сто лет город ничего подобного не видел на своих улицах. Теперь он жил суматошной жизнью. Шумные толпы сновали по тротуарам. Слышался говор не только на разных языках многонациональной России, но нередко раздавалась французская, английская и итальянская речь.
Столица Дона, как магнит, притягивала алчные взоры многих международных авантюристов, жаждущих легкой поживы…
Сюда отовсюду слетались князья и графы, купцы и фабриканты, помещики и проститутки, реакционные профессора и шулера, политические деятели и продажные литераторы во главе с Аверченко и Амфитеатровым, члены свергнутого правительства - Родзянко, Шингарев, Гучков. Даже сам великий князь Николай Николаевич "пожаловал" в Новочеркасск. И все эти родовитые, полуродовитые и совсем неродовитые отщепенцы искали здесь пристанища.
Днем и ночью весь этот разномастный сброд заполнял кабаре, кафе-шантаны, игорные дома и увеселительные притоны. В круговорот жизни этих людей, жаждущих наслаждений и пытающихся вернуться к старому, была вовлечена и Вера. Она уже перестала мечтать об обществе казачьей аристократии. У нее было много поклонников, занимавших прежде в Москве видное положение.
В числе ее знакомых был граф Разумовский. Ее нисколько не смущало то обстоятельство, что граф этот - горький пьяница.
Часто посещая увеселительные места, Вера познакомилась с несколькими иностранцами, неведомо каким путем вдруг появившимися в Новочеркасске. Она затруднялась определить род их деятельности и национальность. Но это ее особенно и не интересовало. Знакомство с такими людьми ей льстило. Иностранцы были в большом почете у контрреволюции. По городу ходили упорные слухи о том, что на Дону скоро появятся шотландские стрелки в юбках, зуавы в огромных тюрбанах, черные сипаи, синегальцы…
Один из новых знакомых Веры Сергеевны, поляк Розалион-Сашальский, обещал познакомить ее с видным иностранцем, мистером Брюсом Брэйнардом.
- Вы знаете, мадам, - покручивая ус, говорил интригующе поляк. - Этот Брэйнард - сын лорда… Следовательно, он, так сказать, в известной мере и сам лорд… Я точно затрудняюсь сказать, но ходят упорные слухи, что он представляет как будто правительство короля при войсковом атамане, так сказать…
- Вот как?! - приятно изумилась Вера. - Значит, он важный человек?.. Дипломат?..
- О, да! Очень важный!
Это, по мнению Веры, была одна из тех птиц, которую ей советовал подстреливать Константин.
- А он молодой?
- Да, так сказать… - замялся поляк. - Лет сорока. А при чем возраст, мадам?.. Мужчина, если он крепок и хорошо выглядит, в любом возрасте молод… Я вот тоже, так сказать, не молод, - скромно опустил свои серые глаза Розалион-Сашальский. - Сорок уже скоро стукнет. Но, поверьте, мадам, во мне еще столько огня, так сказать, и юношеского задора…
Вера закрыла лицо веером, чтоб скрыть улыбку. Розалион-Сашальский, не моргнув даже и глазом, приуменьшил свой возраст по крайней мере на десяток лет, но она и виду не подала, что поняла это.
- Конечно, - сказала Вера, - возраст для мужчины не имеет никакого значения. Мой муж тоже ведь не молод… Вот мы, женщины, страдаем от возраста - к сорока годам уже старухи…
- Вы, мадам, и в сорок, даже и в пятидесятилетнем возрасте, так сказать, все так же будете юны и цветущи, - целуя ее пальцы, сказал поляк.
- Ох, вы льстец! - шутливо ударила его по руке веером Вера. - Так вы, Владислав Феликсович, познакомите меня с этим… лордом?
- Я уже обещал вам, - важно, отдувая щеки, сказал поляк. - Слов на ветер я не бросаю, так сказать.
- Я верю вам, Владислав Феликсович, - улыбнувшись, сказала Вера. - Но иногда вы забываете о своих обещаниях…
- А именно? - настороженно поднял свои густые белесые брови поляк.
- Вы как-то расхваливали своего адъютанта, помните?.. Прапорщика Викторьева, кажется… Ну, я заинтересовалась им, выразила желание познакомиться с вашим адъютантом. Вы обещали, а потом, видите, вот и забыли.
- А-а… - вспомнил поляк. - Прапорщик Викентьев! Да, я обещал вас с ним познакомить… Юноша-то он хороший, так сказать… Но мальчишка, прапорщик. Что знакомство это даст вам?.. Причем Викентьев какой-то странный, нелюдимый… Совсем еще юный. Ему, вероятно, лет восемнадцать… Ха-ха!.. Он… ха-ха… женщин боится… Когда я ему сказал, что намереваюсь познакомить с вами и вашими прелестными приятельницами, то он в ужас пришел. Ха-ха!.. Чудак!.. Я догадываюсь, так сказать… почему это происходит…
- Ну, скажите, почему? - спросила Вера.
- Да потому, мадам, - поляк наклонился к ее уху, хотя, кроме их двоих, за столиком никого не было, - что он еще наивный, как ягненок, не вкусил, так сказать, запретного плода любви.
- Это очень интересно! - воскликнула Вера. - Вы меня просто заинтриговали. Меня разбирает любопытство взглянуть на этого агнца. В наше время это почти диковина… А он хорош собой?
- Как херувим.
- Приведите его.
- Обязательно, мадам, - приложил руку к сердцу Розалион-Сашальский. Долгом своим почту.
Поляк налил в бокалы вина и, чокаясь с молодой женщиной, шутливо сказал:
- Простите, мадам, но я несколько шокирован вашим, так сказать, желанием иметь такие обширные знакомства… Я могу… ха-ха!.. думать, так сказать, что я своей персоной не могу привлекать ваше внимание. Поверьте мне, - покручивая ус и масляно поглядывая на свою хорошенькую собеседницу, продолжал он, - я обладаю всеми мужскими качествами, в том числе, так сказать, не лишен и чувства ревности… И бог знает, мадам, к чему это может привести. Польская, шляхетская кровь горячая, так сказать. Я могу, право, приревновать вас и… вызвать не только лорда, но и самого… ха-ха!.. черта на дуэль… О, ротмистр! - вдруг окликнул Розалион-Сашальский проходившего мимо их столика высокого сутулого офицера. - На минутку!
Ротмистр обернулся и, увидев поляка, закивал головой.
- А-а, капитан, здравствуйте! - протянул он ему руку.
- Здравствуйте, ротмистр!
- О, черт возьми! - прищелкнул пальцами ротмистр, увидев за столиком поляка Веру. - Красотка какая!.. Познакомьте! - зашептал он на ухо ему. Познакомьте! До смерти напою вином…
Поляк заулыбался.
- Э-э, будьте любезны, познакомьтесь, Вера Сергеевна, мой друг, звякнул шпорами Розалион-Сашальский.
- Ротмистр Яковлев Михаил Михайлович. Бывший офицер лейб-гвардии его величества полка, - с подчеркнутой важностью отрекомендовался он. Окончил университет и политехникум.
Веру несколько удивила последняя фраза ротмистра, но она промолчала и с любопытством оглядела своего нового знакомого.
Ротмистр Яковлев был непомерно высок и худ. Лицо желтое, морщинистое, испещренное рябинами. Глаза мутные, неопределенного цвета. Блестящий офицерский гусарский мундир сидел на нем неуклюже, словно был с чужого плеча. На левом рукаве - семнадцать поперечных красных нашивок, что означало семнадцать ранений в мировую войну. На груди поблескивал один офицерский и четыре солдатских георгиевских креста и еще несколько других знаков отличия.
На левом боку у офицера висела шашка в серебряной оправе с георгиевским темляком, на правом - револьвер в кобуре с малиновым толстым шнуром, закинутым на шею петлей, точь-в-точь как это бывает у городовых.
Вера сразу же отметила, что блестящая форма этого офицера никак не гармонирует с его уродливым, рябым лицом и грубыми манерами.
- Хотите, так сказать, вина, ротмистр? - предложил Розалион-Сашальский.
- А разве можно когда-нибудь его не хотеть? - сострил Яковлев и, подсаживаясь к столику, хрипло рассмеялся. - Налейте, капитан.
Отхлебывая из бокала вино, ротмистр вдруг судорожно зевнул.
- О, да и спать же хочется, - признался он.
- Опять ночь играли? - спросил поляк.
- Как звери… Всю ночь напролет и день. Сейчас только кончили… Я бежал закусить сюда немного…
- Проиграли?