"Растерялся, сволочь, - думал он озлобленно. - Ну, вот посмотрим, что ты теперь будешь делать… Генеральский чин, гадина, ждешь. Посмотрим, как сейчас будешь выкручиваться"…
- Беглый огонь!.. Беглый!.. - приказал Константин.
Сотник Воробьев повторил приказание телефонисту, расположившемуся со своим аппаратом тут же, на пригорке. Тот передал приказ батарее. Артиллерийский обстрел цепи красных усилился. Но это на них не произвело впечатления. Они наступали, преследуя поспешно отходивших белогвардейских пластунов.
Константин хрустнул пальцами и, отняв от глаз бинокль, смачно выругался.
- Полковник, - сказал он, обращаясь к престарелому офицеру, прикажите своему полку зайти вот той балкой, - указал он, - в тыл красным и атаковать. Это произведет панику в их рядах. Живо! - прикрикнул он.
Старик полковник с изумлением посмотрел на него, как на чудо, и глухим, слегка дрожащим от обиды голосом, проговорил, отчеканивая слова:
- Я на старости лет в силу обстоятельств вынужден подчиниться вам, но кричать на себя, как на мальчишку, не позволю!.. Да-с, не позволю, милостивый государь!.. Имейте это в виду… Теперь разрешите мне, господин полковник, как человеку, более опытному в военных делах, чем вы, высказать свое мнение по поводу вашего приказания. Я бы вам не советовал жертвовать конницей. По крайней мере, пока не следует бросать конницу в тыл противника… Противник держится уверенно, в его рядах не чувствуется деморализации или чего-нибудь похожего на панику. Наоборот, красные воодушевлены…
Константин побагровел от бешенства.
- Молчать! - крикнул он. - Что за рассуждения?.. Кто здесь командующий группой - вы или я?..
- Я нисколько не хочу умалить ваши достоинства, - тихо проговорил старый полковник. - Вы - начальник, я подчиняюсь вам… Но я, как более опытный человек, хочу вас предупредить: бросать конницу в атаку на прекрасно держащуюся пехоту неприятеля - безумие… Это - закон, в уставе так записано. Вот если б пехота противника была деморализована, тогда другое дело. Тогда именно и надо бросать на нее кавалерию. Она завершила б победу… Я вам лучше посоветовал бы спешить еще один полк из резерва и направить его на правый фланг. Это дало бы…
- Прекратить разговоры! - оборвал его Константин. - Я вас слушать не хочу. Выполняйте мое распоряжение!..
- Слушаюсь! - козырнул старый полковник и, пришпорив коня, с места в карьер помчался с адъютантом и казаком-ординарцем к своему полку, который стоял где-то за курганом.
- Какой это дурак придумал доверить полк этому старому хрену? вздернул плечами Константин.
- Видимо, сам генерал Мамонтов, - тихо проронил кто-то из офицеров. Ведь это же дядя его жены.
- Что вы говорите? - живо обернулся Константин к офицеру, произнесшему эту фразу. - Этот… старик - дядя жены генерала Мамонтова?
- Да, - со злорадством подтвердил Чернышев. - Именно так. Я знаю этого старика. Он - полковник генерального штаба, зовут его Вольский, Андрей Андреевич… Боевой, знающий офицер… Давно б уже должен генералом быть, да не везет ему…
- Гм… - промычал Константин, косо посмотрев в спину поскакавшего полковника.
"Черт меня дернул грубить ему, - пожалел он. - Еще пожалуется Мамонтову… Да, наверняка пожалуется"…
У него испортилось настроение, и он, досадуя на себя за свое легкомыслие и невыдержанность, стал снова смотреть в бинокль. То, что он увидел, его обрадовало: белые, приостановив отход, лежали теперь в синих сугробах и частым огнем обстреливали неприятеля, который продолжал перебежками подходить к ним все ближе… Вот-вот, казалось, две силы столкнутся в рукопашной схватке.
Константин ободрился. Дело, оказывается, обстояло уж не так плохо. Вот только бы скорее этот полковник Вольский со своим полком ударил в тыл красным. Он посмотрел в ту сторону, куда поскакал старик-полковник. Вдалеке он увидел, как, мелькая древками пик, по одному спускались в балку всадники.
- Замечательно! - воскликнул Константин.
Он был уверен в том, что стоило только лишь показаться белым кавалеристам из балки в тылу красных, как участь их будет решена…
* * *
Из балки выскакивали казачьи сотни и, на ходу строясь в лаву, с криками и гиканьем, опустив пики к бою и размахивая шашками, помчались в тыл наступавшей пехоте красных…
На мгновение красные пехотинцы оказались в затруднительном положении. Впереди была пехота белых, с тылу угрожающе неслась на них кавалерия. Но красные не растерялись. Часть их стала обстреливать несшихся на них белых кавалеристов, другая - белую пехоту, которая при появлении своей кавалерии в тылу красных оживилась и перешла в наступление. Несмотря на мужественное сопротивление красных пехотинцев, все же было видно явное преимущество белых.
Константин торжествующе оглянул офицеров, задержал насмешливый взгляд на Чернышеве.
- Вот так-то, господа, - самодовольно сказал он, намереваясь похвастаться перед офицерами своим умением предвосхищать события, но не успел.
- Господин полковник, смотрите! - закричал один из офицеров, указывая на заснеженные песчаные холмы, обросшие кустами сосновых насаждений. Смотрите!..
Константин посмотрел, куда указывал офицер, - и передернулся. Между кустарниками мелькали темные фигурки мчавшихся всадников. Их было так много, что, казалось, они заполняли все пространство. Константин отлично понял их намерение: они мчались на белую конницу, которая теперь развернутой лавой с сокрушающим воем и криками неслась на пехоту красных.
- Кавалерия Буденного! - спокойно проговорил Чернышев.
- Черт побрал! - вскричал Константин. - Так они ж скачут-то в тыл нашей кавалерии!.. И наши не видят этой опасности!.. Как же предупредить?..
- Это невозможно, - ответил Чернышев. - Единственное, что можно сделать, - это обстрелять их из орудий… Это, пожалуй, обратит внимание наших кавалеристов.
Константин отдал приказ батарее обстрелять кавалерию Буденного. Тотчас же в песках, в сосновых посадках стали подниматься столбы взрывов. Но конники Буденного уже вырвались из зоны обстрела и заходили в правый фланг белогвардейской конницы.
IV
Буденный давно заметил в стороне неприятельских позиций, на пригорке, конную группу. Он понял, что это было белое командование, руководившее сражением. У него появилась смелая мысль захватить белогвардейских офицеров в плен.
Перед тем, как повести свою бригаду в атаку на белогвардейскую конницу, только что выскочившую из балки и помчавшуюся в тыл пехоте красных, Буденный приказал Прохору пройти со своим эскадроном той же балкой, по которой только что прошел белогвардейский конный полк, и оцепить пригорок, на котором расположилось командование противника, с тем, чтобы не выпустить из окружения ни единого белогвардейца…
Воспользовавшись суматохой, которую поднял Буденный своей бригадой, бросившейся в атаку на белых, Прохор с эскадроном незаметно спустился в балку и, беспрепятственно пройдя ее до конца, вывел своих конников из нее и не спеша, чтобы не спугнуть с пригорка белых офицеров, стал их окружать…
Вначале на кавалеристов Прохора никто не обращал внимания, полагая, что это разъезжают свои же, белые всадники. Но когда советские кавалеристы подъехали настолько близко к пригорку, что стали видны на их шапках красные ленты, а у лошадей подрезанные хвосты, на пригорке заволновались. Некоторые офицеры стремительно поскакали к хутору.
- Вперед! - гаркнул Прохор и, поддав жеребцу шенкеля, помчался наперерез скачущим белогвардейцам. - За мной!.. Ура-а!..
- Ура-а!.. - подхватили конники, рванувшись вслед за своим командиром. Сазон и Дмитрий не отставали от Прохора.
Нагнувшись над гривой мчавшегося, как ветер, жеребца, Прохор выхватил из ножен шашку и" крепко сжимая эфес, остро вглядывался в скакавших белогвардейцев. Растянувшись цепочкой по дороге, они мчались к хутору, обгоняя друг друга. Прохор даже сосчитал их. Было семнадцать всадников. При этом Прохор сумел различить, что из семнадцати всадников половина были офицеры, остальные, судя по обмундированию, - рядовые казаки.
- Дураки! - выругался Прохор, думая об этих казаках. - Чего бегут?.. Кого боятся?..
Прохор, далеко вырвавшись вперед от своих, настигал белых.
- Стой! - грозно крикнул Прохор, со свистом взмахивая шашкой над головой белогвардейца, нагоняя его.
Казак, обернув свое пепельное, испуганное лицо, поднял вверх руки.
- Сдаюсь, бра-атушка!.. Сдаюсь!..
- Бросай оружие! - крикнул Прохор, проскакивая мимо. Казак с готовностью скинул с себя винтовку и шашку и бросил на дорогу.
Прохор устремился дальше.
- Сдавайтесь! - кричал он. - Сда-а-вайтесь иль смерть!..
Три казака, видя, что им не ускакать от Прохора, приостановив лошадей и спрыгнув, подняли руки.
- Бросайте оружие!.. - предупреждающе крикнул Прохор им и поскакал дальше.
Низко склонившись к лошадям, впереди мчались белогвардейские офицеры. Ближе всех к Прохору скакал всадник на красивой, серой, в яблоках, крупной лошади. Он так ссутулился, подавшись всем телом вперед, что Прохор сразу не разобрал, кто это был, - казак или офицер. Прохор погнался за этим всадником. Но лошадь и у белогвардейца была резвая. Прохор продолжительное время скакал на одинаковом расстоянии, не приближаясь к белогвардейцу и не отдаляясь от него… Его разобрало зло. Вложив шашку в ножны, он выхватил из кобуры наган и выстрелил подряд несколько раз.
- Сдавайся, сволочь! - хрипло выругался он.
Белогвардеец на мгновение приподнял голову и оглянулся. Теперь Прохор убедился, что впереди скакал офицер. Он решил взять его живьем, представить Буденному.
- Сдавайся, гад! - снова загремел Прохор. - Убью!
Белогвардеец не отвечал. Прохор с силой несколько раз ожег плетью своего коня. Жеребец сразу же стал приближаться к серой лошади белогвардейца. И когда он почти касался мордой хвоста серого коня, Прохор снова вытащил из ножен шашку.
- Сдавайся, гад! - привстал он на стременах, потрясая шашкой. Заррублю!
Офицер снова оглянулся. В глазах его отразились изумление и ужас.
- Прохор! - сдавленно крикнул он. - Ты, проклятый?
Прохор узнал брат.
- Сдавайся, Константин!
Но тот, обернувшись, не целясь, выстрелил в Прохора из маузера.
- Ах ты, сволочь! - вскрикнул Прохор и, приподнявшись на стременах, с силой рубанул. Константин ткнулся лицом в гриву коня, заливая светлую шерсть его кровью…
Прохор качнулся в седле. Рука обессиленно повисла, шашка выпала из нее на снег.
Подскакал Сазон.
- Проша!.. Товарищ командир, что с тобой? - встревоженно спросил он.
- Ничего… А что?
- Да ты побелел, как мел.
- Голова закружилась… Подними-ка мой палаш.
Сазон спрыгнул с лошади и, подняв шашку, подал Прохору. Тот взял ее, хотел вложить в ножны, но она снова выпала из его рук.
- Да что с тобой, Прохор? - с испугом спросил Сазон. - Ты, должно быть, ранен?..
- Н-нет, - вяло сказал Прохор и замолк.
Голова его поникла на грудь, он потерял сознание.
V
Хотя рана была и легкая, но все же Прохору на несколько дней пришлось лечь в околоток.
Как-то, лежа на койке, Прохор читал "Правду", в которой была опубликована речь Ленина на VI Всероссийском чрезвычайном съезде Советов о международном положении.
В палату вошла Надя в белоснежном халате и в косынке с красным крестиком.
Отложив газету, Прохор взглянул на сестру и залюбовался ею. Белизна ее халата и косынки особенно как-то подчеркивали целомудренную красоту ее почти детского личика.
- А-а… сестричка! - приветствовал он ее. - Ты мне вдвойне сестрица - и по медицине и по родству. Ну, как тебе, девочка, тут работается?..
- Я довольна, Проша, - сказала она.
- Не раскаиваешься, Надюша, что ушла из дому?
- Нет, братец. Я вот вырвалась из своей станицы и поняла, что до сей поры я еще не жила на свете… Какая еще я темная… Боже ты мой!.. Погляжу кругом: люди умные, ученые… А я, как дурочка… едва грамоте знаю… Вот доктор все хвалит меня, говорит, что я хорошо ухаживаю за ранеными. Непременно, говорит, подучу тебя и будешь сестрой милосердия… Мне и радостно это слышать, а в то же время и страшно…
- Чего ж страшного-то, глупая? - улыбнулся Прохор.
- Да не справлюсь я сестрой работать.
- Глупости говоришь. Не так страшен черт, как его малюют. Я вот тоже простой казак, видишь, командую эскадроном. И справляюсь, милая.
- Ну, где уж мне до тебя, - вздохнула Надя. - Ты умный. Двухклассное училище окончил… А я что… три класса только.
- Дурочка ты моя милая, - притянув к себе, поцеловал ее Прохор. - У тебя все еще впереди… Вот покончим с белыми, будешь учиться… Ты хочешь учиться?..
- Уросла… Засмеют меня, ежели я такая здоровенная сяду за парту.
- Уросла, - засмеялся Прохор. - Старики учатся - и над ними не смеются.
- Вот Митя иной раз приедет ко мне, - застенчиво проговорила девушка, - и тож об учении говорит. У него большая охота к учению. Говорит, что, мол, мы оба будем учиться… А я смеюсь…
- Митя правильно говорит. Вам обоим надо учиться… Да и мне не мешает…
- Мне вот курсы б сестер милосердия окончить, - мечтательно проговорила Надя. - Я б тогда на девятом небе была…
- А если б ты институт окончила да профессором стала, на каком ты небе тогда б была?..
- Ой, что ты говоришь, братец! - замахала руками девушка. - Куда мне… Разве ж это возможно?..
- При советской власти все возможно…
В палату торопливо вошел фельдшер.
- Товарищ Ермаков, - обратился он к Прохору, - к вам приехал какой-то командир из политотдела армии… Я ему сказал, что вы ранены и не можете разговаривать, а он настойчивый. Как же быть?
- Товарищ фельдшер, может быть, с чем-нибудь важным ко мне, - сказал Прохор. - Пропустите, пожалуйста, этого командира…
- Как хотите, конечно. Вообще-то не полагается.
Фельдшер вышел и вскоре ввел в палату одетого в больничный халат высокого, молодого мужчину лет под тридцать. Подойдя к Прохору, он отрекомендовался:
- Инструктор политотдела армии Большаков. Я к вам по делу…
- По какому?
- По очень важному, - сказал инструктор, садясь на табурет около койки Прохора. - Во-первых, разрешите узнать, как ваше самочувствие?.. А тогда уже будем говорить о деле.
- Самочувствие неплохое, товарищ Большаков. Дня через три думаю выписаться…
- Рановато, - возразил фельдшер. - Через недельку - и то еще рано… Так это, может быть, дней через десять…
- Многовато, - промолвил Большаков. - Вот если б дней через пять, то это было бы расчудесно…
- А в чем дело? - спросил Прохор.
- Сейчас поговорим, - сказал инструктор, оглядываясь на фельдшера и Надю, давая этим понять, что они здесь в данную минуту лишние.
Фельдшер с Надей вышли.
Инструктор начал рассказывать Прохору о том, что партийная прослойка в армии невелика, а особенно незначительна она в кавалерийской части Буденного.
- Понимаете, товарищ Ермаков, - продолжал инструктор. - Почти весь командный состав беспартийный. Дерутся за советскую власть они, как львы… Горло перегрызут… но задач нашей партии недопонимают… До зарезу нужны нам партийные командные кадры, хорошо понимающие политику нашей партии. Каждый толковый, политически разбирающийся коммунист у нас на счету… Да еще на счету-то каком!.. Как золотом, дорожим таким коммунистом… Короче говоря, политотдел армии сейчас отбирает с десяток хорошо грамотных коммунистов, чтоб послать их в Петроград на краткосрочные политические курсы. Курсы эти будут работать месяц-полтора, но они много дадут нашим товарищам. К чтению лекций привлечены лучшие силы нашей партии.
Слушая инструктора политотдела армии, Прохор уже смутно догадывался, к чему тот клонит свою речь.
- Политотдел армии знает вас, товарищ Ермаков, - продолжал Большаков. - Вы хороший коммунист…
- Я еще молодой коммунист. Около года, как вступил в партию.
- Это не имеет значения. Главное, вы коммунист преданный, грамотный, немало уже перенесли в борьбе за дело коммунистической партии, за советскую власть… Вы побывали в Донском правительстве, проделали с экспедицией Подтелкова немалую работу. У себя, в станице, вы подняли всю иногороднюю и казачью бедноту против белогвардейцев… Все нам известно, товарищ Ермаков. Вы именно тот человек, который нам необходим… Если прямо сказать, так политотдел намерен послать вас в числе десяти коммунистов, которых мы отобрали на эти курсы… Как вы на это смотрите?..
- Смотрю положительно, - сказал Прохор. - Поеду с большой охотой… Но не знаю, как с поправкой моей.
- Ну, что же с поправкой. Если через пять дней выпишут, то это будет как раз к отъезду товарищей в Петроград.
- Выпишусь через три дня, - решительно заявил Прохор. - Рана у меня пустяковая, и никакая сила меня здесь не удержит.
- Нет, если еще нельзя из околотка выписываться, - возразил Большаков, - то спешить не нужно. Подлечитесь.
- Да я совсем здоров! - воскликнул Прохор. - Но у меня есть к вам вопрос.
- Пожалуйста.
- После окончания курсов меня направят обратно в мою часть?
- Обязательно, - уверил инструктор. - Когда вы после окончания курсов вернетесь к нам, мы вас снова пошлем в свою же часть на должность политкома эскадрона или даже полка…
- Я согласен, товарищ Большаков.
- Прекрасно, - вставая, сказал инструктор. - Я доложу сегодня начальству о вашем согласии. Тогда я вам обо всем сообщу. А пока до свидания!
Распрощавшись, инструктор политотдела армии ушел.
Через три дня Прохор выписался из околотка, а еще через два дня он уезжал в Петроград.
VI
Закончив гимназию и оформив свое поступление на медицинский факультет Ростовского университета, Марина поехала в Азов к родителям, намереваясь пожить дома до начала занятий.
После шумного Ростова маленький городок казался скучным, неприглядным. Девушка сразу же затосковала по Виктору, по Ростову, к которому уже успела привыкнуть.
Все ее мысли и желания теперь были направлены к тому, чтобы скорее подходило первое сентября - начало занятий в университете.
Чтобы у нее зря не проходило время, она упросила знакомого врача из городской больницы позволить ей приходить в больницу, присматриваться к работе медицинского персонала. Она предполагала, что это ей будет полезно в учебе.
Врач, во многом зависимый от такого влиятельного в городе человека, как Сергей Никодимович, разрешил Марине приходить в больницу, где девушка с большой охотой выполняла все, что ей поручала старшая медицинская сестра.
В городе свирепствовала эпидемия тифа брюшного, сыпного и возвратного. В больнице существовало инфекционное отделение, куда обычно свозили таких больных.
Врач строго-настрого запретил Марине заходить в это отделение.
Но Марина хотела посмотреть на тифозных больных. Однажды она, никем не замеченная, пробралась в палату заразных больных и пробыла там минут двадцать, ухаживая за больными, подавая им воду… Посещение тифозников для нее окончилось плачевно: она заразилась в этой палате и заболела тифом…
Марина болела тяжело и долго, но выздоровела.