То, что Ростислав не убит, а только ранен и попал в плен, узнали от Нечая, которому повезло остаться в живых. Изрубленный так, что не было живого места, он был принят уграми за мёртвого. Да и сами галичане чуть не сволокли его в общую могилу, когда после боя пришли на поле разобрать трупы и похоронить по обычаю. Сейчас он лежал в посаде, и над ним сидела знахарка Милуха.
- А ить верно! Верно! - закричали мужики. - Князь-то наш в городе! Возьмём его и поставим над нами!
Довольная тем, что нашла себе дело, толпа устремилась к княжьему терему, куда угры увезли раненого Ростислава.
Староста Угоряй в самый последний миг ухватил сына Никиту за пояс.
- А ты куда? - зашипел он, потрясая шелепугой. - Пошёл домой!
- Да ну тя, батюшка, в болото! - в сердцах сплюнул Никита. - Не хошь - не ходи, а меня не удерживай!
- Ирод! - завопил старик на всю улицу. - Веред! Кровопивец! Так-то ты против отца! Прокляну!
Отцова власть над детьми велика. Не нами это заведено, не на нас и закончится. А родительское проклятье ни одна сила перебороть не может, хоть всю землю обойди. Содрогнулся Никита, но перекрестился и поспешил за всеми.
На ходу обрастая горожанами, толпа медленно, но неотвратимо приближалась к княжескому терему.
* * *
А в это время на лавке в маленькой клети метался в жару, то проваливаясь в забытье, то снова приходя в себя, князь Ростислав.
Его принесли сюда на руках, истекающего кровью, обеспамятовавшего, недобитого пленника, и уложили на жёсткую скамью, на которую всхлипывающая от страха и жалости холопка бросила чистое рядно. Она же раздела раненого. Доспех, синее корзно, шелом и верхнее платье с него стащили сами венгры, потому женщина и не ведала, над кем проливает слёзы.
А потом пришёл королевский лекарь, монах брат Иштван. Бормоча молитвы, он промыл раны, наложил целебную мазь, туго перетянул и, подозвав холопку, на ломаном русском языке, более знаками, чем словами, объяснил, что ту траву, которую он ей даёт, надо вскипятить, процедить и этим настоем поить раненого.
- Ой, да я в конец бы сбегала, - сообразив наконец, что от неё хотят, обрадовалась женщина. - Тамо знахарка тётка Милуха. Уж она такие травки знает - мёртвого на ноги поднимут! Я скоренько!
- Бесово отродье! Сие … зло! Нет! - зашипел на неё отец Иштван. - Это делай!
Так женщина и убежала, уверенная, что уграм наше, русское, не впрок, и удивлённая лишь, что этого угрина положили отдельно ото всех и у порога поставили стражу. Видать, важная птица подранена.
Не поспешишь - отведаешь плетей. Холопье дело маленькое - исполняй, что прикажут, вот и будешь цел и здоров. Женщина скоро обернулась и принесла монаху горячий горшок с терпко пахнущим настоем.
Брат Иштван равно относился ко всем людям, ибо сказано в Писании: "Несть ни эллина, ни иудея". Это и было главной причиной, по которой его приставили к пленному русскому князю. Главное - исцелить, а что с ним будет делать его королевские величества - неважно.
Горячий напиток обжёг губы, и Ростислав, делая глоток, закашлялся и открыл глаза. Мутный взор его обежал бревенчатые стены маленькой каморки, крошечное волоконное окошко, свечу на лавке, незнакомых людей.
- Где я?- прошептал он.
Холопка всхлипнула, зажимая себе рот руками.
- Ой, касатик, - запричитала она по-бабьи пронзительно. - Ой, да головушка твоя бесталанная! Ой, да за что же тебе доля такая несчастливая! Да как же ты к ним попал?
Ростислав нахмурился. Каждое движение причиняло боль, даже такое простое. В теле была слабость, мешающая думать.
- Я в плену? - всё-таки догадался он.
Женщина заплакала громче.
- Вон! Вон! - зашикал на неё монах.
- Оставь, - слабым, но по-княжески властным тоном остановил его князь. - Я хочу знать …
- После, - не менее властно, ибо был облечён тройной властью - победителя над побеждённым, целителя над больным и священника над мирянином, остановил его брат Иштван. - Ты слаб. Надо спать. Пей. И спать. Ростислав прикрыл глаза.
- Вот оно как, - произнёс он одними губами и послушно стал глотать обжигающий настой.
Потом монах долго сидел над уснувшим князем, молился, перебирая чётки, и думал. Непривычно было монаху думать о таких вещах. Его дело - молиться Богу, соблюдать посты и обеты за грешных мирян, тяжкой праведной жизнью выпрашивать у Господа прощения за людские грехи или отмаливать свой. Брата Иштвана в монастырь привело желание искупить людскую вину перед Богом - слишком много зла и беззакония увидел он в молодости. Но и теперь, надев рясу, оказался он в самом сердце творящихся непонятных и страшных дел. Перед ним лежал пленный русский князь. Только что он перевязал ему раны и доподлинно ведает, что точно такие же раны нанесены пленником мадьярам, и там, в казармах, несколько человек сейчас тоже умирают от ран. Как бы поступили с ними русские, неизвестно. Наверное, убили бы, ибо русские молятся Богу неправильно, а значит, приравнены к язычникам. Сейчас в Европе горят священные огни - рыцари и Христово воинство отправляются в крестовые походы освобождать Гроб Господень и нести свет веры захватившим его язычникам. Возможно, настанет день, когда понадобится новый крестовый поход - на Русь, дабы вернуть её в лоно истинной церкви и искоренить ересь. Так думал брат Иштван.
…А организм этого русского крепок! Брат Иштван видел людей, умиравших и от менее страшных ран. А этот крепко спит, сон его ровен и глубок, как у выздоравливающего! Если он выживет, надо сказать ему, что это молитвы его, монаха-бенедиктинца, помогли выздоровлению. И, возможно, это оборотит русского к истинной вере.
Брат Иштван не слышал гула толп на улицах. Даже звуки княжеского подворья долетали сюда приглушённо. Но тихий стук в дверь заставил его встрепенуться.
Он встал, откинул защёлку. Сторожа замерли, выкатив от усердия глаза, а на пороге стоял палатин Бернард, один из советников короля Андраша.
- Я пришёл навестить нашего больного, - сказал он, протискиваясь в дверь и плотно прикрывая её за собой. - Как он себя чувствует?
- Благодарение Господу, он спит, - брат Иштвар перекрестился. - Раны его ужасны, но он крепок и может выжить.
- Спит? - Палатин Бернард подошёл, склонился над князем. Бледное лицо Ростислава было спокойно, только лёгкая морщинка прорезала его лоб. Откинув полсть, палатин стал беззастенчиво рассматривать его раны.
- Нельзя к ним прикасаться, - попробовал остановить его монах. - Это не способствует выздоровлению. Я только наложил повязки…
- Вы с ума сошли, святой отец! - оборачиваясь на него, зашипел палатин. - Вы подумали, кого вы собираетесь исцелять? Это наш враг! Вы знаете, что сейчас творится в городе? Чернь поднялась! Там бунт! Их полки идут на дворец! Они хотят отнять его и провозгласить королём вместо принца Андраша! Вы понимаете, что это такое?
- Господи, прости их, ибо не ведают они, что творят, - прошептал монах, крестясь.
- Этот русский князь не должен попасть к ним в руки. Он должен умереть, - твёрдо произнёс палатин.
Брат Иштван отшатнулся:
- Нет! Я не могу! Я был прислан сюда, чтобы исцелить…
- Так исцелите! Избавьте душу его от бренного тела! Дайте ему то существование, ради которого мы все живём. Приблизьте наконец к престолу Господню или как там это у вас называется! - вскричал палатин. - Но вы это сделаете, иначе я сам!
Он выхватил кинжал. Несколько мгновений брат Иштван смотрел на трёхгранное лезвие, потом перевёл взгляд на спящего князя.
- В городе… бунт? - промолвил он.
- Да. У черни есть топоры и копья. Иные с луками и мечами. Если дойдёт до столкновения… Они не пощадят никого! Русский должен умереть, святой отец! Ради Венгрии, ради короля! Это искупительная жертва! Она нужна всем!
Брат Иштван поднял глаза к потолку, нашарил на груди крест, прошептал молитву. Что ж, если это нужно . всей Венгрии, если это поможет предотвратить кровопролитие…
- Идите, - сухим мёртвым голосом произнёс он. - Я сам.
Палатин Бернард посмотрел в лицо священнику, кивнул и вышел.
Брат Иштван подошёл к одрине, присел на край, вглядываясь в лицо спящего. Обыкновенное русское лицо, на каковые он уже насмотрелся в Галиче. Ради этого человека сейчас взбунтовался Галич. Жизнь в нём висит на волоске, и погасить бунт можно, только перерезав эту ниточку.
Брат Иштван сполз на пол, сложил руки на груди и стал молиться. Глядя в никуда напряжёнными глазами, он неистово шептал молитву, то и дело осеняя себя крестным знамением. Просил у Бога силы и твёрдости духа. Умолял о прощении и клялся удалиться в монастырь и наложить на себя самую строгую епитимью до конца своих дней.
Укрепив наконец дух свой, брат Иштван тихо встал и открыл котомку, где хранил повязки, мази и целебные травы. На самом дне завалялся пузырёк тёмного стекла. На ладонь священнику высыпался серый порошок без вкуса и запаха. Быстро перекрестившись, монах высыпал его в плошку, капнул масла и стал осторожно помешивать, пока порошок не превратился в буроватую кашицу. На вид это была обычная мазь, но горе тому, кто испытает её действие на себе. Брат Иштван делал всё крайне осторожно, опасаясь коснуться даже пальцем края плошки, ибо сей яд действовал через кожу. Издалека, с востока был он привезён, за большую цену куплен у неверных. И вот пригодился.
Осторожно пропитав ядом полосы ткани, брат Иштван стал менять на раненом князе повязки.
Глава 9
1
Князь Ростислав умер от "смертного зелия", приложенного к его ранам доброхотами-уграми. Когда возмущённая толпа галичан добралась до дворца, он уже умирал и помочь ему было нельзя. Дабы не возмущать народ, его отдали людям, и князь скончался через два дня на руках у галицких лечцов.
Князь Ростислав был отпет по православному обряду и похоронен, как и хотел, в земле своих предков, положенный подле деда и отца.
* * *
С некоторых пор у Меланьи, дочери Угоряя, завелась своя тайна. Девушка и прежде была не больно-то разговорчива, а с таким суровым отцом и подавно, а теперь и вовсе её не было видно и слышно; Скоренько исполнит работу по дому и куда-то исчезает, чтобы, вернувшись, опять взяться за дела. Мать и отец не могли нарадоваться на дочь - и послушная, и работящая, и красавица, хоть сейчас замуж - а что убегает она куда-то, про то знать не хотели.
Но пришлось им заметить эти прогулки дочери, ибо после похорон князя Ростислава, которого провожал весь Галич, угров как подменили. Начать с того, что некоторые их них въехали в собор, где проходила служба, на конях - дескать, на улице дождь и лошадь оставить мокнуть жаль. Потом повадились - въезжая без спросу на подворье, принимались хозяйничать и угощали хозяев плетьми, коли те пробовали возмущаться. По городу уже ходили слухи об изнасилованных девках и бабах, а случившийся в посаде пожар был делом рук всё тех же угров, мстивших за что-то. В другом месте угры зарубили целую семью - просто так, со зла. И началось…
В тот день Меланья опять собралась куда-то с узелком, но только шагнула к порогу, как её остановила мать:
- Куда это ты собралась, доченька?
- То моё дело, маменька. Я быстро!
- И не вздумай! - зашипела Марфа, оттаскивая дочь от ворот. - Аль не слыхала, что деется?
- Да я только туда и обратно, мама!
- Нечего бегать! Совсем ты глухая, что ль? Не ведаешь, чего угры творят? Надысь трое к Милухе-знахарке ворвались. Травки её целебные коням своим поганым в сенях скормили, после курей саблями рубили, а когда Милуха выскочила их унимать, саму её, сердешную, изнасилили!.. Добро ещё, красного петуха не подпустили - а у неё в хате раненый дружинник отлёживался. Вишь, чо деется, а ты - "скоренько"!
- Но, матушка, я только туда и обратно!..
- Не придумывай! Вот ужо отец услышит, он те задаст!
- Да что ты, мама! Я б давно воротилась, кабы ты не задержала! Пойду я! - И Меланья решительно отворила воротину.
Путь её был близок - к банькам за огородами. Там уж третий месяц жил Янец, дружинник князя Владимира Ярославича. Подаваться домой парень не спешил - до родного Перемышля далеко, да и опасно стало ездить.
А тут рядом Меланья. Давно нравилась ему девушка, да всё недосуг было объясниться - не любили князя Владимира в Галиче, а его дружинников и подавно: дескать, все бражники и любодеи. Сколько Янец трудов положил, пока Меланья стала к нему поласковее.
Он издалека узнал её шаги и вышел встречать. Девушка подбежала, обхватила, ткнувшись лицом в грудь. По её частому дыханию, по горячим рукам и блеску в глазах Янец сразу понял, что что-то случилось.
- Меланья? Что с тобой?
- Ой, лишенько! Ой, спрячь меня, Янец!
- Да что ты?
- Угры за мной бегут!
Янец вскинул голову - и точно: меж огородов мелькали всадники. Меланья пискнула и бросилась в баньку, увлекая Янца за собой.
- Откуда они? - шёпотом спросил Янец, затворяя дверь.
- Я к тебе шла, ествы несла, - девушка бросила узелок на лавку. - А тут они. По-своему лопочут, комонные… Я в сторону - они за мной. Я туда - они оттуда. Я через плетень - они скоком.
- Дура, надо было домой бечь. Там отец и братья - оборонят!
- А ты? - Меланья вскинула на него загоревшийся взор.
- А я, - Янец вздохнул и осторожно потянул из-под лавки меч, завёрнутый в тряпицу. - Я за тебя жизнь положить готов.
И, словно отвечая его словам, возле баньки раздался конский топот и чужие гортанные голоса…
* * *
Напуганные холопы поспешили распахнуть настежь двери - на подворье скоком ворвался палатин Бернард с десятком всадников. Пиная ногами кур и разгоняя плетьми попавшихся на пути холопов, всадники, нахлёстывая коней, вскакали на красное крыльцо. Здесь кони заартачились, сгрудились в кучу, и угры попрыгали с седел, пустив коней разбежаться по сеням.
Навстречу незваным гостям, на ходу натягивая дорогую шубу на домашнюю рубаху и порты, уже катился колобком перепуганный боярин Вышата. Последние дни в Галиче творилось такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать, и всё страшное. Вот и прыгало у боярина сердце - как бы хуже не вышло.
- А-а, барин Вышата! - на свой лад переиначивая имя, кинулся к нему Бернард. - А мы в гости! Звать слуг, ставь мёд! Пировать будем!.. Иль не рад?
Бернард был под хмельком, хмельны были и его спутники, и Вышата счёл за благо не спорить.
- Рад, батюшка, ой как рад! - засуетился он, распахивая дверь. - Да проходьте, гости дорогие!.. Эй! Машка! Улита! Любавка! Живо на стол накрывайте! Гости у нас!
Вышла ключница, забегали девки, прибирая горницу. На стол постелили камчатую скатерть, что доставали из сундука всего несколько раз в году. На неё под пристальными нетерпеливыми взорами угров расставили ендовы, блюда и мисы с угощением.
Не ждал боярин Вышата гостей, ничего особенного не было приготовлено, и это сразу заметили угры.
- Э, хозяин! - хлебнув мёда и полезши за заедками, фыркнул Бернард. - А ты скуп! К тебе гости приехать, а чем ты их кормить?
- Да, батюшка мой, чем богаты…
- Э-э, чем богаты! - Бернард захихикал и погрозил боярину пальцем.
- Хитришь, барин Вышата! А вот как скажу искать - чего найдём, всё наше!
- Да чего ж у меня искать-то? - мигом испугался Вышата, ибо знал ползущие по городу слухи и надеялся только, что минует его беда. Ведь на боярах Галич-то держится. А коли угры станут бояр обижать, нешто неясно, что и сами…
Видать, неясно было, потому как Бернард допил братину мёда до капли и грянул ею по столу:
- Дочь хотеть видеть! Невеста моя!
"Ой! - подумал боярин Вышата и перекрестился. - Ой, вот оно!"
- Да как же это? - захлопотал он. - Да почто?.. Не в обычае…
- Я сватать приехать! - закричал палатин. - Дать мне глядеть невеста! Быстро! - И выхватил саблю.
Испугавшись, что сейчас рубанёт, Вышата кинулся звать дочь.
Белая, как мел, вышла Смеяна к гостям. От волнения и страха не убралась, как следует, - в чём была, в том и явилась. Не поднимая глаз, встала на пороге, прислушиваясь к стуку сердца.
- Добра девка! - воскликнул кто-то из спутников палатина.
- Сюда! Ко мне идти! - махнул ей повелительно Бернард.
Смеяна застыла как каменная, и тогда он сам встал из-за стола, покачиваясь от выпитого, подошёл к девушке, по-хозяйски облапил и, притиснув к себе, жадно прижался мокрым ртом к её губам.
Никто и никогда прежде не целовал Смеяну. А чтобы - чужой, немилый, пьяный… Вскрикнув, она рванулась с неожиданной силой, оттолкнула палатина и бросилась прочь. Бернард протянул было руку, поймал, дёрнул - Смеяна вскрикнула, хватаясь за горло, но нитка ожерелья порвалась, цветные бусины запрыгали по полу, а девушка кинулась бежать.
- Ату её! Ату! - закричали угры.
- Куды! Куды! Доченька, бежи! - запоздало спохватился Вышата. Поспешил было к дверям, но кто-то из угров с размаху опустил ему на голову братину, и боярин осел на пол, закатывая глаза.
Не чуя под собой ног, Смеяна вырвалась из терема и столкнулась с Заславом. Тот был на подворье, о приезде угров знал, но не спешил показываться на глаза - крепко запомнил плен. Девушка повисла у него на шее, обливаясь слезами.
- Ой, ой, Заслав, Заслав… - только и повторяла она. Из терема выкатились угры. Палатин Бернард бежал впереди. Окинув мутным глазом двор, он сразу увидел Заслава и прильнувшую к нему Смеяну.
- Держи её!
Одним движением Заслав толкнул девушку себе за спину и едва успел подобрать кол, как на него налетел угрин. Сабля врезалась в подставленную палку, дерево затрещало. Сильным рывком Заслав вывернул палку, уводя саблю в сторону, и прежде, чем палатин успел выпрямиться, со всего замаха огрел его другим концом кола по лбу.
Бернард упал, как подкошенный, а Заслав, бросив кол, подхватил из его руки саблю. И вовремя - остальные уже бежали к нему.
- Помогите! - закричала Смеяна, прижимаясь к спине Заслава.
На шум и крики уже бежали со всего подворья боярские отроки. Оценив опасность, грозившую боярышне, они кинулись за оружием. Кто-то схватил у воротника копьё и щит, кто-то достал свой меч.
Защищая Смеяну, Заслав рубился с двумя уграми, отступая к подводам, когда наконец подоспела помощь. Отроки набросились на непрошеных гостей, кого-то зарубили в горячке, кого-то подранили, кому-то намяли бока. Помогать бросились и холопы. Вместе изловили мадьярских коней, как попало покидали на них угров и выставили за ворота.
Люди были радостно возбуждены, не спешили расставаться с оружием, переговаривались и посмеивались. Заславу, которому пришлось столкнуться с уграми в настоящем бою, было не до шуток. Смеяна висла на нём, дрожа всем телом. Обняв девушку и не выпуская отобранную у палатина Бернарда саблю, он провёл боярышню в терем.