Беда пришла неожиданно. Дожди наконец-то перестали, похолодало, в воздухе закружились первые белые мухи, садясь и растворяясь в лужах, когда в усадьбу ворвался холоп на худо заморённой лошадёнке. Был он в одной рубахе распояской, волосы всклокочены, глаза дико блуждают.
- Беда! Беда, братцы! - закричал он, осаживая лошадку у ворот. - Ятвяги идут!
- Брешешь? - насторожился воротник.
- Истинный крест, - мужик покачнулся на конской спине. - Заречье пожгли, Выселки тож… Сюды идут!
- Погодь-погодь, - засуетился воротник, распахивая створки. - Боярину доложить надобно…
Не в первый раз приходили на русскую землю ятвяги, но прежде наведывались они малыми ватагами. Где борти позорят, где стадо коров угонят, где селян попугают. Иногда нападали на купеческие караваны, шедшие без должной охраны. В такие дни мог пострадать от них случайный путник, но, напакостив, ватажники спешили укрыться в своих диких лесах, а когда слух доходил до Визны и посадник сажал людей на коня, их уже простывал и след.
Холоп въехал на подворье, сполз со спины своей кобылы. Воротник сбегал доложился, и на крыльце показался боярин Исаакий:
- Ятвязи, молвишь?
- Истинно так, батюшка-боярин, - холоп опустился коленями в лужу у крыльца. - Мы дымы у Заречья увидели, так поспешили баб с чадами в лесу схоронить, а сами к Выселкам подались. Приходим, а тамо уж всё горит. Наши кто с ними схватился, а кто утёк семьи спасать. Уходи, батюшка! Не ровен час, нагрянут, поганые…
Исаакий Захарьич вскинул голову. С двух сторон вокруг усадьбы теснились леса, с третьей подступала река, с четвёртой раскинулись поля, на которых стояли две деревеньки боярина. Выселки и Заречье были другими двумя…
Прищурившись, он впился взглядом в тёмно-серое облако, необычно низко висевшее над лесом. Рука сама поползла вверх ко лбу, потом опустилась на живот, слагая крестное знамение.
- Господи Боже, - прошептал он, - никак, Боровки горят?
Боровки были пятой его деревней, мужики которой платили оброк строевым лесом и бортничеством. Находились они ближе всех - ближе только Поречье, большая деревня в двадцать дворов, на околице которой и стояла усадьба.
Оборотистый ум Исаакия Захарьича мигом подсказал, что делать.
- Забава! - закричал он, распахивая двери в дом. - А ну, живо кличь девок! Собирайся!.. Коней! - заорал он на конюхов. - Коней в возок запрягай! Да лучших! Да не жалеть! А вы, ребятушки, - крикнул он остальным холопам, - к скотнице бежите! Хватайте добро, да в яму!
Была укромная похоронка у боярина Исаакия - на огородах, где сваливали отбросы, вырыта была яма. Прикрывали её прелой ботвой с огородов, всякой ветошью и хламом - с трёх шагов не отличишь от кучи мусора. Туда и повелел он сносить мешки с зерном, кади мёда, связки мехов и золотые круги воска. Поставив тиуна следить, чтобы всё исполнили правильно, Исаакий Захарьич бросился в дом.
Вдовая сестра боярина Забава Захарьевна, жившая у брата после смерти мужа и замужества единственной дочери, расшумелась на весь дом, гоняя девок. Её хрипловатый спокойный голос долетал из дальних покоев:
- Куда ларь волочишь? Кидай его! Иконы давай! Да ларчик мой принеси, киевской… Шубы плотнее сворачивайте! Плотнее!
На подворье боярские отроки спешно седлали коней, поправляли оружие и брони. Холопы кидали в два возка лари с боярским добром и связки мехов.
- Чего копошитесь? - ворвался в терем Исаакий Захарьич.
- Да добро-то, батюшка! Добро-то жаль! - ответствовала боярыня. - Как же кинуть нехристям-то?
- Да перестань голосить, Забава Захарьевна! - не выдержал он. - Да садись в возок!
Ключница Мария на вытянутых руках вынесла иконы, завёрнутые в расшитый убрус. В руках боярыни был ларец с её колтами, бусами, перстеньками. Проходя мимо перепуганных, зарёванных холопок, она приостановилась. В доме оставалось несколько ларей и сундуков с добром, много утвари, кое-какие забытые в суматохе мелочи.
- Не стойте столбами у дороги, - приказала Забава Захарьевна девкам. - Бежите в Поречье, схоронитесь тамо!
- Матушка! Матушка, оборони! - заголосили девки. - Спаси и помилуй, заступница!
Сам боярин Исаакий уже был на коне. Забава Захарьевна с двумя своими девками угнездивалась в своём возке. Дворовая девка, Милка, уже приподнимала меховую полсть.
- Тро-огай! - махнул рукой боярин Исаакий. Лошади налегли, и поезд в три воза выкатился за ворота. Боярин и отроки скакали по бокам.
В Поречье уже началась суета. Мужики прятали на задах зерно, бабы увязывали в кули добро, спешили к лесу. На боярский возок почти не оборачивались, только двое-трое подняли головы, да кто-то плюнул в сердцах: "На поток и разграбление бросает боярин!" Над лесом поднимались дымы.
За околицей дорога была совсем раскисшей. Падающий хлопьями снег тонул в лужах. Колеса вязли по ступицу, кони с чавканьем вырывали копыта из жирной ржавой грязи. Разогнавшись по деревне на рысях, через пару вёрст перешли на неровный шаг. Холопы, черно ругаясь, хлестали коней. Те дёргали возки, спотыкались. Отроки кружились рядом.
- Чего встали, мухи сонные? - кричал Исаакий, горяча коня. - Погоняй!
Кони кое-как вытянули на сухое, поволокли возки по дороге, но на повороте, где дорога спускалась к реке, опять застопорились. Перегруженный последний возок, куда стаскивали сундуки и мягкую рухлядь, накренился и под визг холопок упал набок.
- Подымай! Живо! - заорал боярин.
Поезд остановился. Отроки попрыгали с коней, с помощью возниц стали разгружать возок. Запутавшиеся в упряжи лошади испуганно дёргались, ржали, и возница еле удерживал их.
- Смотрите, дым! Дым! - закричал один из воинов, остававшихся в сёдлах.
Люди остановились, побросали работу. Сзади, со стороны боярской усадьбы, поднимались в низкое облачное небо тёмные клубы. Всадникам с конских спин было видно, как в деревне суетятся люди, между домов скачут всадники на низкорослых лошадях. Казалось, даже доносятся гортанные крики на чужом языке, плач и стоны.
- Навались, ребятушки! - Исаакий Захарьич ожёг плетью своего коня.
- Наддай! Бросай рухлядь!
- Да куда же ты её кинешь? - мигом забыла страх боярыня Забава. - Аннушки твоей, кровиночки, приданое! Да как ты…
- Кидай рухлядь! - выкатывая глаза, заорал боярин. - Самим бы уйти!
Покачиваясь и подпрыгивая, то и дело проваливаясь в грязь и опасно кренясь, возки снова покатили по дороге. Впереди вставала роща - укрыться в ней, и можно молиться Богородице, что отвела беду - на голом-то поле боярский поезд был виден издалека. Боярыня Забава молилась со слезами на глазах. Напряжённые челядинцы скакали по бокам. Некоторым хотелось вернуться - у них в усадьбе оставались близкие.
Один из воев, вспомнив девку, с которой всё лето миловался в кустах над рекой и с которой собирался перед Постом справить свадьбу, оглянулся назад - и закричал в голос:
- Ятвязи!
Беглецы обернулись. Высунувшись из возка, запричитала боярыня.
Через поле, напрямик, к поезду скакало десятка два всадников в меховых опашенях, погоняя низкорослых лохматых лесных лошадок.
- Чо встал? Гони! - закричал Исаакий Захарьич, вытягивая из ножен меч. - Постоим, ребята! Дадим отпор поганым!
Добрые были у боярских отроков кони, крепкие, длинноногие. Где угнаться за ними лесных серым лошадкам? Да не учли беглецы того, что с ними были возки, отяжелевшие от налипшей грязи, а дорога, как назло, изгибалась дугой, обходя поле, по которому наперерез, как волки, скакали чужие всадники.
До рощи оставалось всего ничего, когда они налетели. У ятвягов не было ни кольчуг, ни шеломов, ни острых мечей - только копья, окованные железом дубины и луки. Но их было больше. Передние кинулись в бой с боярином и отроками, а задние, придержав коней, устремились к обозу.
- Гони! Гони! - Привстав в возке, боярыня Забава трясла возницу за плечи.
Тот отчаянно размахивал кнутом, ругался по-чёрному, погоняя лошадей. Кони рвались из последних сил, с рыси поднялись на тяжёлый неровный скок. Они вполне могли бы уйти от погони и возок успел ворваться в рощу, но тут под колесо попал корень.
Вскрикнула боярыня Забава, завизжали девки, возница успел выругаться напоследок, когда возок подпрыгнул на полном ходу и завалился набок. Женщины вывалились и еле успели подняться с земли, когда налетели закутанные в мех всадники. Из-под низко надвинутых колпаков скалились обросшие бородами чужие лица.
Бросив коней, возница упал на колени и тут же рухнул наземь, когда дубина опустилась ему на голову. Забава Захарьевна бросилась бежать, истошно крича и размахивая руками.
Сразу два всадника осадили коней перед нею. Один замахнулся было, но второй остановил его сердитым окриком и, наклонившись с коня, осторожно протянул руки к ларцу.
Боярыня отпрянула - в том ларце были все её украшения и драгоценности, которые она мечтала отдать братниной дочери, Анне, перед свадьбой. Но ятвяг наехал конём, обжёг боярыню плетью, вырвал ларец из ослабевших рук и за косу потянул её за собой. Остальные тем временем похватали визжащих девок и, вскинув их поперёк седел, повезли с собой.
2
Это был самый большой набег ятвягов на северные владения Романа за последние несколько лет. С той поры как три года назад он ходил на них походом вместе с воеводами Казимира Справедливого, они впервые решились на такое. Прежде пошаливали только в окрестностях, нападали на отдельные купеческие караваны и зорили одинокие поселения. Сейчас же ятвяги развернулись вовсю.
Кроме усадьбы боярина Исаакия Захарьича были пожжены и пограблены все сёла и деревни вдоль нижнего русла реки Лык и поблизости от его устья в Нареве. К городу Визне подошли сразу несколько ватаг. И, хотя горожане успели приготовиться к нападению, ятвяги пожгли посады, похватали всё, что плохо лежит, порубили кое-кого в двух коротких схватках и откатились дальше, нападая на деревни.
Визненский наместник боярин Горята собрал городское ополчение, вооружил всех, кого мог, и, ожидая нового нападения, послал во Владимир-Волынский гонцов с просьбой о помощи. Но ятвяги не стали, подобно половцам, далеко углубляться в русские пределы. Пройдясь по окрестностям Визны, они воротились назад, под стены города.
Два дня летали стрелы. Падали в снег закутанные в мех ятвяжские лучники и валились со стен подстреленные вой. Меткими стрелками были ятвяги - били белку в глаз. Прячась за остатками порушенных изб, целились в каждого, кто появлялся на стене. Несколько раз пускали зажжённые стрелы - их еле успевали тушить, благо стояла сырая погода и дерево загоралось туго.
Устав наконец без толку пересылаться стрелами, визненский посадник Горята собрал своих воев и вышел за стены.
Словно зная о готовящемся бое, навстречу им выдвинулся строй всадников. Против нескольких сотен дружинников и посаженных на коней ополченцев вышло чуть более сотни ятвяжских конников, вооружённых копьями и дубинами.
Гарцуя под стягом впереди дружины, посадник, прищурясь, озирался по сторонам. Не верил он, что ятвягов всего сотня с небольшим, ждал от них подвоха. Но за его спиной переговаривались воины:
- Эва, братцы, да их кучка малая! Нашли, чего бояться!
- Кучка малая, да вонючая. Сказано - не тронь дерьма, не завоняет!
- Да мы их на раз опрокинем. Верно, братцы?
- А чо? Рази ж им устоять? В Нареву опрокинем - и вся недолга.
- Будут знать, как озоровать…
Словно усомнившись в последний момент в своей силе, ятвяги попятились. Но не к берегу Наревы, а в сторону леса. Сбились в плотную кучу, ощетинились копьями, как испуганный многоногий ёж.
- Ишь ты, - ворчали воины, - как из-за угла стрелять, так они смелы, а как бой принять - так нет никого!
Опасаясь, что всё так и закончится, Горята взмахнул рукой - и тотчас всадники пришпорили коней, с шага переходя на рысь. Ятвяги замешкались, но потом всё-таки двинулись навстречу.
Сшиблись, выставив вперёд копья. Несколько лучников с той и другой стороны успели выпустить по стреле - кого-то убило, кого-то лишь ранило, но потом всадники налетели друг на друга, и стало не до стрельбы.
Тяжёлые окованные железом шипатые дубины били тяжело, но против мечей им было далеко. Настоящее оружие было лишь у двух-трёх ятвягов - явно предводителей. Но и они не смогли долго стоять против русских ратников и стали отходить.
Огрызаясь, отбиваясь, ятвяги рвались к лесу, теряя раненых и убитых. До опушки доскакала едва половина, и некоторые, побросав оружие, сразу свернули вбок, надеясь затеряться в чаще и уйти от погони. Но прочие в последний раз сомкнули строй и решили прорываться.
Горята заметил неладное, лишь когда растянувшаяся в лесу погоня вылетела на засеку. Разогнавшиеся ятвяги вдруг ринулись в разные стороны, а русским открылась полоса поваленных деревьев, переплетённых сучьями - непреодолимая преграда для всадника. - Осади! - закричал он. - Назад!
Тут над его головой протяжно заскрипело. Горята вскинулся - сразу несколько заранее подрубленных деревьев зашаталось и, ломая ветки, рухнуло прямо на русских ратников, сбивая всадников наземь.
Крики, стоны, испуганное ржание коней наполнили лес, а из засады уже летели со всех сторон стрелы и копья.
* * *
Из пяти посланных визненским посадником Горятой гонцов до Владимира-Волынского добрались только трое. Один был сбит шальной ятвяжской стрелой, когда гонцы нарвались на ватагу, пустошащую деревеньку, а у другого во время скачки конь сломал ногу, и парень так и остался на дороге.
Тихо в те дни было во Владимире. С Рюриком киевским замирились, Всеволод Юрьевич был занят распрей с Ольговичами. Войны ждать не приходилось - накануне пришла весть, что Рюрик, к Рождеству готовый выступить против Чернигова, услышал о том, что Всеволод замирился с Ольговичами и получил от них грамоты с крестным целованием, распустил свои дружины по сёлам и спокойно отъехал во Вручий. Из Половецкой степи не доходило никаких вестей. В Польше Мешко Старый всё-таки добился своего - большинство палатинов и можновладцев на сейме приняли его князем, и он торжественно въехал в Краков, не обижая, впрочем, вдову брата с детьми. В отличие от Казимира, который был готов предаться католической церкви и имел право передавать свой стол только сыновьям, минуя древнее лествичное право, Мечислав стоял за старые традиции - но только до тех пор, пока дело касалось именно его. Последний его сын Владислав был достаточно взрослым, и Мечислав был уверен, что ему приличнее княжить в Польше, чем восьмилетнему Лешеку.
Роман тоже успокоился. После того как невесть куда исчез боярин Остамир, а его земли были отобраны в княжью казну, остальные бояре попритихли. Мончук и Микифор только раз приезжали к боярину Жирославу, о чём-то перешёптывались, но вслух голоса подавать не рисковали.К Жирославу самому прибыл гонец - княжий вой упредил боярина, что князь на Него зело сердит и грозится опалой. Боярин Семьюнок ходил тише воды, ниже травы и, появляясь в думе, старался попасть Роману на глаза, угодливо со всем соглашался и изо всех сил хотел казаться полезным и преданным слугой.
В такую пору весть о нападении ятвягов на Визну прозвучала громом среди ясного неба.
Не теряя времени, Роман собрал думу. Сидел на стольце, тиская пальцами подлокотники. Глаза его горели, рот хищно кривился.
- Не допустим, бояре, чтоб дикие ятвязи зорили землю, - сквозь зубы выдыхал он.
- Огнём и мечом пройдём по их землям. Отомстим. Чтоб впредь неповадно было! Чтоб зареклись! Чтоб на века запомнили! Хуже половцев! Нашего языка люди! Своих зорят! Соседей! Ну да мы их…
Волнуясь, терял власть над языком и злился ещё больше. Наконец осёкся вовсе, грохнул кулаком по стольцу и рявкнул:
- Собирайте дружины! Идём на ятвягов! Чтоб через седьмицу быть готовыми!
Бояре взволнованно загомонили, всплёскивая руками. По всему выходило, что в поход они идти бы рады, но у кого жито не уродилось, у кого в деревеньке случился пожар, кто надумал женить сына или отдавать замуж дочь и всё ушло на приданое. А иные и вовсе вздыхали, что оскудели они зело, и намекали, что, кабы пожаловал им князь какие ни на есть угодья этим летом, - вот зимой они бы отплатили ему сторицей.
- Неча! - Роман взвился с места. - В-вороги вы нашему краю! М-мало Ост-тамира? За ним з-з-захотели? Сей же час! К-кликну отроков!
Бояре разом притихли, втягивая головы в плечи. Крут нравом был Роман, не один Остамир уже пропал невесть куда, и многие ждали своего черёда.
- Ба-атюшка княже, - всплеснул руками Семьюнок, помалкивавший до сей поры и только кивавший головой, - не изволь сумлеваться. Людишек вооружить мы не отказываемся - только кликни и пригоним столько, сколько хошь! Об ином бояре мыслят - каково на Руси деется. Слышь, никак Всеволод владимиро-суздальский сызнова рать кликнет? А ты в поход собрался? Что тогда?
- Пустое, - упрямо мотнул головой Роман. - В-Всево-лод не пойдёт… М-мир у него, а у н-нас… Н-нынче же поход! Жду, б-бояре!
И встал, и вышел, оставив думцев качать головами и охать.
Узнав о решении мужа, забеспокоилась и Предслава. Роман не привык делиться с женой своими решениями - женился он на восемнадцатилетней девочке почти тридцатилетним мужем. Сперва оберегал её от лишних забот, а после, когда рассорился с Рюриком Ростиславичем из-за Поросья, вовсе старался ничего жене не рассказывать. От верных мамок и нянек, чьи женихи и мужья уходили в поход с княжьей дружиной, узнала Предслава о сборах. Да и без того стояла на дворе суета - звенели в кузнях молотки - оружейники правили мечи, ковались наконечники для стрел и копий, бронники и щитники спешили исполнить княжий заказ. Гридни чистили и откармливали коней, примеряли доспехи, ключник снаряжал обоз.
Роман, живя походом, с женой разве что трапезовал вместе. А Предслава не находила себе места.
- Ну скажи на милость, куды ты собрался? - не выдержав, пристала она к нему с расспросами. - Нешто пересидеть нельзя? Ну на что тебе этот поход сдался? Ведь не угры пришли? И не половцы! Какой от литвы вред? Соседи они нам! Нешто на соседей злобятся?
- Дура, баба, - с изумлением, забыв даже рассердиться, ответил Роман. - Соседи эти хуже ворогов. Мы сидеть будем, половца ждать, а ятвязи нас пущай зорят? Визну окружили! Окрестности пожгли! А народу небось сколь положили да в полон угнали! Волынь - мой край, моя отчина. Нешто буду сидеть и глядеть, как её грабят?
- Да на кой тебе самому-то идти? - всплёскивала руками Предслава. - Пошли воевод! Вячеслав воин добрый. Придай ему бояр, а после встреть их с победой да честным пиром! Вот княжье дело!
- Что-то не замечаю я, чтоб иные князья дома сидели, пока их дружины воевали, - криво усмехнулся Роман. - Иль и тебе Галичина покоя не даёт? Ярославу Осмомыслу тоже походы были не любы, вот он всюду воевод и пущал.