- Пирожки хороши, красным девкам от души! - приставал с другой стороны разносчик свежего печева.
- Ожерелья, колты! В бусах крупны яхонты!
- Ленты, иголки, ладанки - не для себя, так для маменьки!
Девушки только ахали и хихикали, постреливая глазами на улыбчивых коробейников. Сегодня все, как на подбор, казались молоды и хороши собой. Не утерпев, отведали печатных пряников с мёдом.
Похрустывал снег под крепкими конскими копытами. Подбоченившись, к реке съезжали всадники. Растянувшись, княжеские дружинники шальными глазами выискивали девок, скалили зубы:
- Эй, красавица! Взгляни поласковее!
- А перстенёк подаришь? - со смехом отвечали девушки.
- А взамен поцелуешь?
- А где перстенёк?
- А вон он! - Парень осадил коня, стащил рукавицу, показывая колечко с синим камушком.
Евфросинья воровато огляделась - что подумают подружки, - и, подскочив, протянула руки. Дружинник мигом подхватил девушку, усадил к себе на колени и, обняв, горячо поцеловал в губы.
- Ох, и сладка ты, - молвил он, оторвавшись.
- Перстенёк! Как обещал! - переводя дух, вымолвила Евфросинья.
- А ещё раз позволишь?
- А перстенёк?
- Вот ведь какая! - Парень натянул девушке на палец колечко и уже увереннее прижался к её губам.
Роман проезжал с ближними отроками подивиться на гуляние. Когда-то он и сам любил схватываться на кулачках или мечах на льду реки, боролся с медведями и показывал свою силу. Один раз даже коня на плечах поднял. Был он тогда молод, любил забавы. Сейчас уже не те лета - в чёрных кудрях блестит седой волос, седина заметна в коротко стриженных усах и бороде, сам он раздался, заматерел. И всё меньше ему хочется выходить на лёд, хоть и чуял Роман - сила в руках осталась прежняя.
С утра смутно было у князя на душе - от душного терема, от испуганно-ищущих взглядов жены, от сонного бабьего царства. Выехал из терема он поискать, на чём отдохнуть глазу и сердцу до пира с дружиной, и вроде бы как вздохнул полной грудью и перевёл дух - но увидел, как увиваются вокруг боярышень его вой, и снова пробудилась смутная тревога. Знакомое раздражение поднялось в груди, Роман уже натянул поводья, чтобы поворотить коня прочь, но тут заметил знакомые брови вразлёт и серые спокойные глаза.
И остановился, вывернув шею и разворачивая коня.
Анна, чуть склонив голову набок, слушала, что нашёптывают ей в оба уха подружки. Несколько дружинников безуспешно пытались привлечь их внимание - Елена и Ольга Ивановны только фыркали и морщили носики. Отворачиваясь от них, Анна увидела Романа.
Князь подъехал, и отроки сразу смолкли, а сёстры-подружки попятились.
- Здравствуй, - кивнул Роман. - Каково тебе живётся? Не обижают?
- Нет, - спокойно качнула головой Анна. - Рогволод Степаныч обещал беречь меня. Жениха подыскивает.
- Не бойся. Сиротой бесприютной не останешься, - сказал Роман и сам на себя подивился, что это с ним.
Почто яркий день стал пасмурным? Не потому ли, что горькой дымкой подёрнулись серые глубокие глаза?
- А ежели я сам тебе жениха сыщу? - вдруг предложил он.
- Воля твоя, княже, - пробормотала Анна.
- Что-то ты не радостна. Аль воля девичья дорога? Взмахнув ресницами, Анна подняла взгляд.
- Сердцу не прикажешь, - молвила она, и от этих слов у Романа почему-то упала с плеч тяжесть.
Подружки, мигом уловив, чем дело пахнет, притихли, сбились кучкой, вытолкнув Анну из своих рядов. Засмущавшись пристального ищущего взгляда горящих чёрных глаз, девушка попятилась, но подружки принялись толкать её в спину.
- Что заробела? - усмехнулся Роман. Ему вдруг стало весело и хорошо, словно вернулась молодость. - Подь поближе. Нешто прокатить тебя?
Девушка подняла на него взгляд. Тревога, неверие и робкое счастье засветились в глубине её серых глаз. Брови задрожали. Робея, она потянулась навстречу, и Роман, перегнувшись с седла, легко, как пушинку, поднял её и усадил на переднюю высокую луку, обнимая за талию.
Повинуясь толчку каблуков, жеребец с места взял крупной рысью. С весёлыми криками заторопились в стороны гуляющие. Наддав ходу, он пронёсся мимо чучела Масленицы, мимо лоточников, мимо скользящих с горы мальчишек, мимо скоморохов, мимо накатанной санями дороги и, выскочив на заснеженный берег Гучвы, пошёл тяжёлым ровным скоком, взрывая снежную пелену.
Двумя руками вцепившись в конскую косматую гриву, Анна подалась вперёд, впиваясь взглядом в расстилавшуюся перед нею холмистую равнину. Слева оставался Свято-Горов монастырь, впереди вставала роща, чуть правее - деревня. Ветер бил в лицо, трепал концы убруса, позвякивал подвесками кокошника.
Выбившиеся из-под него волосы щекотали Роману щёку. Погоняя коня, он чуть наклонился вперёд, едва не касаясь бородой плеча девушки.
Одолев холм, жеребец припустил вниз намётом. Роща стремительно летела навстречу. Конь мчался так, что казалось, вот-вот оторвётся от земли и взлетит с седоками вместе. Охнув, Анна подалась назад, прижимаясь спиной к князю. На какой-то миг Роману самому стало жутко - но верный конь скачками спустился в низину и остановился, увязая в снегу чуть ли не по брюхо.
Задохнувшись от скачки, Анна покачнулась и приникла щекой к меховой опушке Романова опашеня. Густые ресницы лежали на её разрумянившихся матовых щеках. Обнимая податливое девичье тело, вдыхая запах её волос, Роман замер, оберегая краткий миг покоя и счастья. А потом его рука сама нашла ладони Анны и накрыла их.
Девушка пошевелилась, подняла на князя взгляд - и он крепко обнял её. Анна вздохнула, когда горячие губы легли ей на рот, но не отстранилась, а только теснее прижалась к князю. Умный жеребец замер, прядая ушами и не торопясь выбираться из сугроба.
Потом они разом отстранились друг от друга. Щёки Анны горели огнём, да и Роману сделалось жарко. Голова хмельно кружилась, горячая кровь быстрее бежала по жилам, и казалось, что он оставил где-то там, в снегах, добрые десять лет прошлой жизни.
Многих женщин любил Роман. Впервые попробовал сладкой ласки ещё в Новгороде, куда посылал его отец княжить совсем мальчишкой. Потом были купеческие и боярские дочки во Владимире. Всем им льстило, что их выбрал молодой князь, каждая мнила себя княгиней. Потом он женился на Предславе, женился, следуя замыслам давно почившего отца, который ещё в юности обручил сына с только родившейся дочкой Рюрика Рости-славича. Женившись, он остепенился, и хотя скоро охладел к жене, но последние годы на сторону поглядывал редко и совсем, кажется, забыл, как это бывает, когда дурит голову хмельной угар.
Повинуясь поводу, высоко задирая ноги и пропахивая в оседающем снегу борозду, серый в яблоках жеребец вывез седоков из оврага и ровной рысью пошёл обратно к городу. Анна сидела, чувствуя спиной широкое плечо Романа, и боялась лишний раз обернуться, чтобы взглянуть в его лицо. И сам князь тоже смотрел только на дорогу и не мог заставить себя взглянуть на девушку.
Так и не посмотрев на неё напоследок, Роман ссадил Анну в виду городских ворот, натянуто улыбнулся, глядя поверх её головы, и поскакал к реке, где уже вовсю шла кулачная потеха.
Опустив руки, как потерянная, Анна долго смотрела ему вслед. Потом, пошатываясь, побрела туда, куда неудержимо манило её кроваво-красное пятно княжеского корзна. Алое, как кровь, алое, как страсть.
Она уже поравнялась с другими горожанами, когда рядом опять застучали копыта.
- Анна Исаакиевна! - воскликнул знакомый голос, и перед девушкой лихо соскочил наземь Заслав. - Где ж ты пропадаешь? Я тебя обыскался!
Вздрогнув, как от пощёчины, Анна захлопала глазами. Кто это? Что? Разве она его звала? Разве он был ей нужен?
- Милена Рогволодовна обыскалась тебя, да и я тоже волновался. А ну, как утащат тебя?
- Кто же? - задрожав, потому что почуяла в его словах загадку, молвила Анна.
- Как - кто? - улыбнулся Заслав. - Черти, вот кто!
- У чертей, чай, своих баб полно! - Анна шагнула в сторону, и Заслав осёкся, почуяв в её словах горечь.
Мысленно обругав себя последними словами, он мягко придержал девушку за локоть:
- Не сердись, коли что не так сказал. По сердцу ты мне. Как тебя увижу, сам не свой делаюсь… Проси, чего хошь - всё исполню. Ну… Хошь, на коне прокачу?
Вороной, похожий на зверя, конь рыл копытом снег и выкатывал тёмные глаза.
- Нет, - быстро ответила Анна и попятилась, освобождая руку, - пусти. Не то увидят…
И, не оглядываясь, быстро пошла прочь, спеша затеряться в толпе.
До самого позднего вечера не находила себе места Анна. Горели губы, пылало лицо. Ей казалось, что все видят на её лице следы поцелуев. Она то и дело замирала, прижав руки к груди, словно пыталась удержать бьющееся сердце.
Милена сразу заметила, что с подругой творится неладное. Она уже была просватана, на Покров ждала своей свадьбы, а пока миловалась вовсю с женихом, молодым боярским сыном, Фомой Владимировичем.
Вечером боярышни собирались на посиделки. Анна не торопилась наряжаться - сидела как зачарованная.
- Ой, да что с тобою? - Милена подсела, обняла за плечи, потормошила. - Никак, притка приключилась?
- Оставь меня, - тихо произнесла Анна.
- Да не больна ли ты? Не продуло ли часом? - коснулась Милена ладошкой её лба.
- Вроде не горишь…
- Не больна я.
- А что тогда?
- Да ничего, - уже с досадой отмахнулась девушка. Милена приподнялась, чтобы отойти, но пригляделась внимательнее, что-то вспомнила и тихо ахнула:
- Что? Неужто на гулянье? - И, догадавшись по вспыхнувшим глазам Анны обо всём, воскликнула: - Кто он?
Девушка покачала головой.
- А это мы сей же час выведаем, - Милена подскочила и, схватив Анну за руку, потащила вон. - Всё разгадаем!
- Не надо, - упиралась Анна.
- Всё узнаем! Погадаем на твоего суженого!
Девушки, стуча каблучками, сбежали по крутой лестнице, выскочили в холодные сени, оттуда боковым ходом в людскую. Здесь собрались почти все холопы, сидели на лавках и лежанках. Женщины возились по углам.
- Бабушка Аглаша, - появляясь в дверях, позвала Милена.
Холопы мигом забыли про дела, повскакали с мест, кланяясь боярышням. На зов из дальнего кута выползла согбенная старушка в тёмной понёве и душегрее из вытертого меха. То была старая кормилица боярина Рогволода, жившая у него в тереме милости ради. В детстве она сказывала сказки Мирославу и Милене, а теперь баловала холопьих детишек и надеялась дожить до боярских внуков.
- Аль звала, ягодка? - прошамкала она, улыбаясь наполовину беззубым ртом.
- Звала, бабушка Аглаша, - улыбнулась в ответ Милена. - А помнишь, как ты ворожила мне на жениха, когда я помладше была? Поворожи-ка теперь Аннушке, а то привиделся ей нонче на гулянье кто-то, а жених иль гость мимохожий - она не ведает.
- Незачем это, - отвернулась Анна, но старушка уже закивала:
- Сделаю, всё сделаю, красавицы. Идите за мной! Она повозилась в своём куту, собрала что-то в узелок и повела девушек под лестницу.
Там было темно, тихо и прохладно. Милена мигом замёрзла и обхватила себя за плечи руками. Анна не шевельнулась. Стояла, как снегурка заледенелая, спокойно глядела, как старушка возвращается, зажигает лучину, вставляет её в щели меж брёвен и раскладывает на приступочке нехитрые вещицы.
"И с чего я решила, что её разобрало? - думала Милена, косясь на подругу. - Не влюблена она ни в кого, точно зачарованная. Может, у неё суженого ятвяги убили, а сегодня он примерещился?.. Да не бывает, чтоб покойники белым днём при всём народе являлись… Ой, свят-свят!" - Девушка быстро перекрестилась.
Тем временем бабка Аглаша обвела угольком круг по полу, бормоча: "Чур сего места! Чур! Сгинь, всякая нечисть, рассыпься. Чур меня! Чур!" Затем достала два осколка зеркала и прислонила один из них к стене, а другое дала Анне в руки. Отразились друг в дружке зеркала, заблистала в глубине тёмная муть.
- Крест сыми, - распорядилась бабка.
Анна одной рукой стянула шнурок, передала его попятившейся Милене.
- Вот, - голос ворожеи упал до шёпота. - А теперь смотри вдаль, в самую грубину и повторяй: "Суженый-ряженый, приди ко мне наряженный! Ряженый, суженый, приди, появись, ликом-зраком покажись!"
Анна послушно зашевелила губами. Не лежала у неё душа к гаданию, не о том были её помыслы. Но не отводила глаз от манящей мерцающей глубины, в сердце которой клубились какие-то тени.
- Гляди, гляди зорче, - доносился откуда-то издалека голос ворожеи. - Глаз отводить не смей, не то проглядишь суженого!
- Ряженый, суженый, приди, проявись, ликом-зраком покажись, - шептала Анна.
Заклубилась в зеркальной глубине тьма, взвихрились ветром чёрные кудри, блеснули из-под них ясные глаза, мелькнуло лицо - то самое, которое уже видела днём Анна так близко…
Отшатнувшись, девушка выронила зеркало.
4
Ввечеру в княжьих палатах шумел пир. Собралась княжья дружина, ближние бояре, все думцы и советники. Накрытые столы стояли не только в просторной гриднице, но и в сенях, откуда доносились хмельные разудалые голоса. Дружинники орали песни, налаживались плясать. Князя и бояр веселили скоморохи и гусляры. Призванный из сеней молодой дружинник Митусь, разрумянившись, как девушка, чуть дрожащим высоким голосом выводил песню:
Ой, да не туча встаёт, туча чёрная, да не ветры летят,
ветры буйные - налетает млад-грозен шестокрыл,
сокол-шестокрыл в стаю воронов. Как у воронов клювы крепкие,
клювы крепкие, когти острые, да каких самих - туча чёрная,
туча чёрная, тьма несметная. Как у сокола, бела кречета,
златы коготки, клюв серебряный, клюв серебряный, огненно перо.
Он летит-свистит, да подлётывает. Да как начал их сокол-шестокрыл
бить-клевать, пущать перья по ветру. Разлеталися перья чёрные,
разлеталися, наземь падали. Ай и летели прочь черны вороны,
да от сокола, бела кречета, очищалося небо синее, восходило в нём солнце красное…
- Добрый ты певец, Митусь, - в глазах у Романа прыгали бесы, - тебе б не воем - скоморохом быть. Оставайся при мне. А за песню - прими!
Снял с пальца перстень с красным камнем, бросил молодому дружиннику.
- Благодарствую, княже, - Митусь принял дар, поклонился. - За честь спасибо.
- Спой ещё, повесели гостей!
Митусю поднесли чашу с мёдом. Он осторожно выпил, вытер шёлковые, как косы у девушки, усы и, усевшись на место, запел снова.
Дожидаясь, пока чашник наполнит его чару мёдом, Роман озирал пирующих. С утра не брал его хмель - без мёда и вина был пьян князь, бродило в душе ретивое, и хотелось ему, чтобы все были радостны.
Бояре жадно жевали, пили большими глотками, утирали руки о камчатые скатерти, сыто рыгали и подтягивали к себе новые блюда. Одни ели обстоятельно, другие спешили заглотать как можно больше, третьи клевали всего понемногу. Иные налегали на меды и были уже зело пьяны, другие от сытости распускали пояса, но оставались трезвы. Кто-то уже клевал носом. Улыбаясь, Роман внимательно разглядывал бояр из-под прищуренных бровей. От многих он ждал измены, многим не доверял и жадно следил - не мелькнёт ли недобрый взгляд.
Слева от Романа, между боярином Твердятой и Иваном Владиславичем, сидел Заслав и, не обращая ни на кого внимания, вливал в себя чашу за чашей. На глазах князя он допил уже пятую и тотчас протянул её чашнику. Лицо его было темно, глаза погасли. Иной бы давно свалился под стол, а его ничего не брало.
- Заслав Сбыгневич! - окликнул боярина Роман. - Ты почто не весел на честном пиру? Аль печаль гложет, аль думу чёрную супротив меня задумал?
Заслав вскинул голову, как норовистый жеребчик. Взгляд его был мутным, но не от хмеля.
- Нет, княже, - громко, как всякий много выпивший человек, ответил он. - Не задумал я супротив тебя чёрной думы. А не весел я от того, что веселиться мне не с чего.
- Что за беда приключилась? - поощрил его на разговор Роман.
И тут Заслав побагровел, как маков цвет. Глаза сразу стали беспокойные, он осторожно оглянулся по сторонам.
- Люблю я, княже, - наконец выдавил он.
- Вот так-так! - рассмеялся Роман, устраиваясь на стольце поудобнее. - Так сватайся! Иль мне за тебя сватом быть? В чьём дому надумал взять жену?
Заслав поднял глаза на сидевшего напротив Рогволода Степаныча:
- У боярина Рогволода.
Тот поперхнулся мёдом. Про Анну он совсем забыл. А дочь Милена уже была сговорена за меньшого брата княжьего воеводы Вячеслава Толстого.
- Что, боярин? - расхохотался Роман, видя ошарашенное лицо Рогволода Степаныча. - А ну, как и впрямь - приду завтра сватом?
- Княже, - еле справившись с дыханием, вымолвил тот, - сделай милость… Да я завсегда тебе… да я…
- Вот и ладно! - Роман поставил чашу на стол. - Назавтра жди гостей!