3
Расправив плечи и намертво стиснув крепкими руками резные подлокотники стольца, сидел Роман Мстиславич волынский перед галицкими послами. Сидел как каменный, хотя больше всего на свете ему хотелось кричать от радости, а пуще того - прянуть на коня и скакать, скакать в Галич. Умер Олег Ярославич, пропал куда-то брат его Владимир, и своенравные бояре решили поклониться ему - и как сильному соседу, и как сыну и внуку великих князей киевских, и как отцу юной княжны Феодоры, которую выдавали замуж за малолетнего Василька Владимировича. Сбылось давно мечтанное, в добрую почву попали семена, посеянные его доверенными людьми. Вот они стоят - Сбыгнев Константинич, Захарий Незваныч да Игнат Родивоныч. За их спинами, ссутулившись, пошире расставив ноги и только что не уперев руки в бока, стоят купцы галицкие - все именитые да богатые люди.
- Худо телу без головы, несладко и голове без тела, - говорил старший в посольстве, седоголовый и сивобородый Игнат Родивоныч. - Остались мы без головы, а нам без князя негоже. Со всех сторон вороги - в Польше нестроение, угры зуб точат, Византия да Болгария тоже. Ты князь сильный. Все ведают твои походы на дикую литву, да на ятвягов, да на жмудь. Помнят, как водил ты полки супротив половцев, как встал с Новгородом на Андрея Боголюбского. Помнят отца твоего, князя Мстислава Изяславича, помнят деда, Изяслава Мстиславича и прадеда, Мстислава Великого, и прапрадеда, Владимира Мономаха. Великие были князья, в самом Киеве сидели. А и ты весь в предков славных пошёл. Слухами о тебе земля полнится…
Слушая неспешную речь Игната Родивоныча, Роман узнавал напевы Рогволода Степаныча и тихо радовался. Ежели послы так говорят, словно от себя, знать, и в народе должны быть такие же настроения.
- Люб ты нам, князь Роман. Зело люб. Зовёт тебя Галицкая земля - будь ей князем, нам головой.
- А вече? Вече что говорит? - произнёс Роман.
- Вече, - Игнат Родивоныч помялся.
На вече многие кричали Романа, но нашлись и такие, кто по-прежнему стоял за Владимира. А иные вовсе были уверены, что Олег Ярославич был отравлен по прямому наущению Романа волынского.
- Вече, - заметив, что боярин Игнат замешкался, подал голос Сбыгнев Константинич, - за тебя, князь.
- Приходи, князь, - загудели за боярскими спинами купцы, - будь нам защитой. На тебя уповаем! Оборони! Возьми нас под свою руку али дай нам князя по своему разумению!
Роман молчал, радовался, любовался. Свершилось. Пришёл его час.
- Добро, мужи галицкие, - произнёс он важно, склоняя голову. - Раз зовёте - приду в Галич.
* * *
В радостной суматохе споро летели дни. Князь Роман собирал добро, наскоро пересчитывал казну, оборужал дружину. Верные ему бояре сколачивали обоз, сажали на коней слуг и отроков. Роман в эти дни поспевал всюду - его можно было увидеть и у бретьяниц, и у конюшен, и в кузне. Для себя он уже решил - Владимиро-Волынскую волость пришлось ему делить с младшими братьями, родным Всеволодом да двухродными Ингварем, Мстиславом Немым и Изяславом. Всеволод сидел в соседнем городе, Бельзе, остальные расселились по окраинным землям. Роману тесно было в таком соседстве. Двоюродные братья, как и все прочие князья, погрязли в усобицах, только и знают, как бы отхватить у соседа кус побогаче. Дальше своего носа не видят. И Всеволод им под стать. У него два сына малолетних - каково наследство оставит он в свой срок детям?
Иное дело он, Роман. Не нажили они с Предславой Рюриковной сыновей, ну да это дело поправимое. Зато когда народится наследник, оставит ему Роман не только Владимир-Волынский, а и Галич и все города Червенские. А там, Бог даст, удастся объединить и соседние вотчины в единое целое.
Не теряя времени, послал Роман к брату гонца. Всеволод, только-только воротившийся из неудачного похода супротив ляхов, прискакал быстро, привыкнув слушаться старшего брата, но в терем взошёл мрачный, насупленный. С первого взгляда он заметил суету на княжьем подворье, долетели до его уха разноречивые слухи, и бельзский князь гадал - что на сей раз на уме у брата?
Роман встретил его на пороге. Несмотря на то, что были родными братьями, выглядели они по-разному - невысокий ширококостный и крепкий Роман и высокий, осанистый, весь какой-то костистый Всеволод. Он больше походил на своего прадеда, Мстислава Всеволодовича Великого, в то время как многие находили у Романа сходство с самим Владимиром Мономахом. Та же кряжистость, те же ловко-медвежьи ухватки, те же крупные черты лица. Но тёмноволосый Роман был красивее предка и больше любил женщин.
Он сильно, от души, от рвущейся изнутри радости обнял брата:
- Здравствуй, брате! Давно не виделись. Устал, поди, с дороги?
- Устал, - сдержанно ответил Всеволод, чуть свысока поглядывая на Романа. - Почто звал?
- Пойдём, пойдём, - торопил Роман.
В палатах спешно накрыли столы. Выставили турятину - накануне Роман на радостях загнал молодого тура, - сладкие заедки, принесли корчагу тёмного стоялого мёда. Чашник скоренько налил в чаши мёда, отошёл в угол.
- Радость у меня, Всеволод, - молвил Роман, когда, выпив за встречу, князья уселись за столом. - Галич меня на княжение зовёт. Червонная Русь в ноги мне поклонилась. Вчера я дочерь туда старшую, Феодору, за сынка князь-Владимира отдал, а ныне сам туда еду.
- А Владимир как же? - насупился Всеволод.
- Бежал Владимир. Казну княжью прихватил - да и дал деру. Опустел княжий стол в Галиче.
Всеволод потемнел лицом, отвернулся к косящатому окошку, где виднелось небо в клоках серых осенних туч. В том году захолодало рано, но дождей было мало. И так же холодно и сухо было у него на душе. Завидовал он старшему брату. И стольный град земли Волынской у него, и Галич тоже.
- И что же ты теперь? - выдавил Всеволод.
- Еду. Не могу не ехать. А тебе, брат, оставляю Владимир.
- Что? - встрепенулся Всеволод.
- Бери себе Владимир-Волынский, - улыбнулся Роман. - Мне не нужен град сей, а ты володей. Отныне и навеки отдаю его тебе.
По мере того как он говорил, лицо Всеволода светлело. Дотянувшись, он цепко схватился за локоть брата:
- Ой, верно ли говоришь?
- Крест на том целую!
На другой же день ударили в Успенском соборе в било. Собрался на вече народ, и Роман прилюдно объявил, что уходит из Владимира-Волынского, отдаёт его младшему брату навеки и целует на том крест.
Мужи волынские угрюмо молчали - не по нраву им пришлось, что ради молодого Галича, коему от силы полвека, бросает Роман старый стольный город. Всеволода же шатало от счастья. Мог ли он надеяться, сидя в своём захудалом Бельзе, что однажды сядет во Владимире? Город должен был отойти ему только после смерти Романа. Но вот - свершилось. И, целуя в свой черёд крест перед собой, Всеволод сам себе дал другую клятву - ни за что не упустить удачу.
Через несколько дней, наскоро собравшись, Роман Мстиславич с женой, младшей дочерью, дружиной и оставшимися верными ему немногочисленными боярами покинул Владимир-Волынский и отправился в Галич.
4
Не думали, не гадали бояре, кого посылает им судьба. Надеялись, призывая Романа волынского, что останется он сидеть в городе отчем, а к ним пришлёт кого-нибудь из родни, чтобы имел город своего посадника, как в Великом Новгороде. А вместо этого Роман Мстиславич сам свалился боярам как снег на голову.
Роман приехал в Галич в разгар осени, когда уже отлетели, поблекли последние солнечные денёчки бабьего лета, леса расцветились золотом и багрянцем, в чащобах ревели олени и туры, созывая на бой соперников, а к югу тянулись последние караваны перелётных птиц. Осень стояла ясная, но ветреная и сухая и обещала протянуться ещё очень долго.
Присмиревший после бегства князя Владимира и смерти Олега княжеский терем встретил Романа тихо. Некоторые слуги под шумок разбежались. Остались только холопы, да старый тиун, помнивший ещё свадьбу Ярослава Осмомысла, стоял в воротах и кланялся, пока Роман, подбоченившись, въезжал во двор. Обоз с добром и возок с княгиней отстал, с ним была только дружина.
На красном крыльце стояли люди. Не глядя на всё ещё кланявшегося тиуна, Роман спешился - отрок еле успел поймать коня, - и широким решительным шагом двинулся по ступеням. Он не стеснялся - это был его город, здесь ему предстояло жить.
В первых рядах стоял Рогволод Степаныч, за ним несколько Владимировых недоброхотов - Борис Семеныч, Сбыгнев Константинич с сыном Заславом и Игнат Родивоныч. Позади теснились другие - все Роману незнакомые. Рогволод Степаныч держал на вышитом убрусе икону Божьей Матери.
- Здрав буди, княже Роман Мстиславич, - важно молвил он, поклонился, и остальные бояре тоже согнулись в поклоне, - на многие лета. С прибытием! Рады мы зреть тебя в древнем Галиче, на высоком столе!
- Рад, рад, - покивал Роман, скользнул по боярам оценивающим взглядом. Глаз его сразу вырвал из немногочисленной толпы молодого плечистого боярича. Расставив пошире ноги и чуть пригнув голову, словно собирался бодаться, Заслав внимательно, но без вражды, рассматривал князя.
Боярыня Евдора вынесла на рушнике хлеб-соль. Перекрестившись на икону, Роман отломил хлеба, прожевал и, приняв хлеб, через плечо передал стоящему позади меченоше. Потом отстранил бояр и прошёл в терем.
Упруго, как зверь, ступая по половицам, Роман озирался по сторонам и думал. Галич был только первой ступенькой огромной лестницы, о вершине которой Роман прежде не помышлял. Знал, что недосягаема она, - слишком много у него тайных врагов, слишком мало и слабо Волынское княжество перед объединёнными силами Киева, Чернигова, Смоленска, Переяславля Русского и тем паче городов Владимирской Руси. Слишком крепко держатся за власть старшие князья. Слишком высоко взлетел Всеволод Юрьевич, меньшой сын Юрия Долгорукого. Чуть только поднимет голову какой князь - найдёт способ усмирить. Скоро киевские гордые владыки будут ходить в руке его.
Но теперь всё должно перемениться. Теперь у него Галич - самый богатый город Червонной Руси. Брат Всеволод и двоюродные братья помогут с полками, если надо, он призовёт на подмогу ляхов и тогда…
Киев! Недосягаемая и желанная мечта каждого князя Рюрикова корня! И он - великий князь Роман Мстиславич. Но встанут под его руку не только Киевские земли, но и Волынь, и Галиция, и Смоленск, и Чернигов - в единой руке, единой страной, свободной от братних котор и распрей. Но до великокняжеского стола ещё было ой, как далеко, и жизнь в любой день и час могла перемениться. А потому надо было, не мешкая, обустраиваться здесь. И поскакали по окрестностям княжьи тиуны - отбирать земли у тех бояр, что стояли за Владимира Ярославича и ныне утекли с ним неведомо куда. Хозяевами врывались они в усадьбы, ставили княжьи метки на бортях и ловищах, на реках и в лесу. Не забыл Роман и своих бояр - Рогволода Степаныча, Ивана Владиславича да Еремея Судилича пожаловал землями возле Галича и Теребовля. Перемышль-град, даденный было Владимиру Ярославом Осмомыслом, забрал себе.
* * *
Старый Тудор Елчич редко выходил из своих покоев - опухшие ноги не держали его. Дом и хозяйство давно уже были за старшим сыном, Фомой. Но старый служивый боярин по-прежнему был в почёте. Вот и сейчас именно в его палатах собирались бояре.
За окошком задувал холодный ветер, нёс снежную крупу. Но в светлой горнице тепло - от жаркой печи идёт приятный дух, так что бояре скоро поскидывали верхние шубы, остались в нижних, наброшенных ради красы и богатства.
В палатах было тесно, как и на дворе от возков. Сегодня в гости к старому Тудору Елчичу собрались самые влиятельные бояре Галича.
Девки внесли и расставили на столе ендовы с мёдом, кувшины с заморскими винами, блюда с пирогами и заедками, но сегодня боярам кусок в горло не шёл. Не на почестей пир собрались - нелёгкую думу думать, решать, как жить дальше за новым князем. Думный боярин Семён Избигневич, насупясь, говорил, будто выталкивал из себя слова:
- У Кирилла Иванковича две деревеньки отняты, да ловища, да рощица над озером… У Квашни Давидича угодья под Горой. Дескать, пущай их князь Владимир оделяет.
- И почто его зазвали? Будто такой уж он великий? - уси? Любой, чай, похотел бы княжить?
Роман волынский вроде как сват Владимиру - дочь его за княжичем Васильком! - вставил Борис Семеныч, коего тоже пригласили на совет.
- Сват… Сам сват, а что твой хват, - продолжал ворчать Семён Избигневич. - Видал я его в совете - очи чёрные выпучил, так и зыркает. Слова сказать не даёт! Чует моё сердце, намаемся мы с ним!
Бояре заворчали, кивая головами и вспоминая недолгое Романово княжение. В первый же день он собрал боярскую думу и похотел, чтобы бояре целовали крест на верность ему. Непривычные к такому, уже много лет сами, с помощью веча, указывавшие князьям, как жить, бояре отказались. Пригласили протопопа. Тот бояр не подвёл - напомнил, что всегда прежде князья давали роту городу. Успевший в юности посидеть в Новгороде, Роман Мстиславич порядком удивился галицким порядкам и роту давать отказался. Более того - ответил, что теперь всё пойдёт по-другому.
- Это вам не Олег, - вкрадчиво произнёс Кузьма Ерофеич, приятель Владимира, высокий, тонкий, с бородкой клинышком. - С ним так просто не совладать! Да и того-то…
Бояре разом притихли, завертели головами. В том, что Олег Ярославич был отравлен, не сомневался никто. Не могли взять в толк, кому пришла в голову сия мысль. С одной стороны поглядеть, это во благо - недоставало ещё, чтобы Галичем правил сын блудной попадьи! А с другой - нечего сказать, сменили шило на мыло. Уж лучше бы Владимир! Пусть опозорит ещё двух-трёх жён - баба, она ведь искони виновата, а сучка не захочет, так и кобелёк не вскочит! - пусть пьёт да гуляет, да пропадает целые дни на охоте - бояре сами с городом управятся. По крайней мере, никто не будет мешаться во внутренние дела.
По одному головы всех бояр оборотились во главу стола, где, сгорбившись, сидел старый боярин Тудор. Тот ссутулился, оперся на посох, прикрыв морщинистыми веками выцветшие глаза, но, услышав тишину, медленно выпрямился и, обводя всех спокойным взглядом, произнёс:
- Думайте, бояре! Думайте…
- А чего тут думать! - воскликнул Семён Избигневич. - Пустили козла в огород! Гнать его надо!
- От Кирилла нету ли вестей? - обернулся Фома Тудорыч к Мефодию Иванковичу.
- Нету, - коротко ответил тот. - Только и ведомо, что скачут в Венгрию, помочи просить, чтоб назад воротиться.
- Помочи не военной ли? - обеспокоился Борис Семеныч. - Это супротив нас-то? Да нешто мы князю враги? Нешто мы когда супротив…
- "Нешто", "нешто", - передразнил боярина Семён Избигневич. - А кто Романа выкликал? Кто Владимира гнать хотел?
- Так попадью же, - защищался тот. - И ляхи тогда были…
- Ляхи, - проворчал Кузьма Ерофеич, - под ляхами-то, небось, тише и сподручнее. Живут себе в своей Польше, в наши дела носа не кажут. Ну, поставят наместника - а нам всё едино. Нешто бы своей головой не прожили бы?
Сидел среди приглашённых и Константин Серославич. В своё время прикипел он к Владимиру, ещё пуще любил княгиню Ольгу. Расхворавшись, он не смог уехать с Владимиром и его семьёй и теперь, как пёс, блюл галицкий золотой стол. То, что некоторые из бояр осмелились пригласить кого-то постороннего вместо Владимира Ярославича, жгло его калёным железом.
- Гнать Романа надо, - прорычал он сдержанно, - в три шеи гнать. Пока не осел тут совсем, пока нас со свету не сжил!
- Да как его погонишь? - заволновались бояре. - Вече разве кликнуть - да вроде не с чего!
- У меня крикуны есть - они начнут, а там завертится, - вставил слово Кузьма Ерофеич.
- Вот они-то одни орать и будут, - осадили его. - Нет, тут надо по-иному взяться…
- А что, ежели иноземцев на помочь кликнуть? - сказал Константин Серославич. - Боярину Володиславу поклониться - у него своя рука в Польше есть. А не то на Владимира-князя надеяться - авось поднимет угров. Отворим тогда ворота - Роман небось не устоит, коли с одной дружиной.
- Не устоит, как есть не устоит! - закивали бояре.
Старый Тудор Елчич молчал. Со стороны казалось, что боярин уснул. Но на самом деле он прекрасно слышал всё и лелеял свои думы. Не спешил боярин искать подмоги на стороне - ведал он, что есть и другие князья, готовые друг другу глотки перегрызть за жирный кусок Галиции.
Долго сидели в гостях у него бояре. Оголодав от криков и споров, набрасывались на меды и яства. Захмелев, орали друг на друга, поминая старые обиды, и едва не рвали друг на друге бороды. Фома Тудорыч и меньшой брат его Никиша еле усмиряли спорщиков. Отяжелевшие от выпитого, бояре уже заполночь кое-как выползли из палат, повалились в возки, иных холопы втащили на спины коней, и заговорщики разъехались кто куда.
Видно, не ангел, так черт следил за боярами и подслушал их речи. Не минуло и месяца, как примчался от боярина Кирилла Иванковича гонец.
Владимир Ярославич возвращался в Галич, да не один: огромное войско угрского короля Бэлы вторглось в его пределы и уже подходило к Горе.
Глава 4
1
Прямой, строгий, сидел Роман на княжеском золотом столе, оставшемся от Ярослава Осмомысла, до странности походя на него, хоть внешне его не спутал бы с прежним князем никто. Среднего роста - в отличие от высокого Ярослава, коренастый - против сухощавого, тёмноволосый - вместо русого, сдержанно-порывистый - в сравнении с величественно-медлительным Осмомыслом. Да и блеск в глазах совсем иной - у Ярослава глаза последний раз блестели, когда давал он Галичу и боярам роту жить с нелюбимой, некрасивой и неласковой, но законной женой Ольгой Юрьевной "вправду" и навеки забыть свою единственную горькую любовь, сгоревшую Настасью. После того потухли глаза старого князя и не загорались уже никогда. Но тот же огонь сейчас горел в тёмных, чуть прищуренных глазах Романа Мстиславича, и старые бояре, помнившие Ярослава Осмомысла молодым, невольно содрогались.
Роман внимательно обводил взглядом притихших бояр. Те сидели, развалясь, уткнувшись носами в бороды, ровно идолы в половецкой степи. Боярская дума, оставшаяся от Ярослава Осмомысла, пережившая за неполных два года двух его сыновей.
- Собрал я вас, мужи галицкие, думать думу важную, - сухим бесцветным голосом заговорил Роман. - Ведомо мне, что идёт на Галич угорский король Бэла со всем своим войском. Что делать будем, бояре? Моя дружина завсегда к бою готова, но мала она. Не одолеть угров малым числом.
Кузьма Ерофеич, малозаметный среди тучных соседей, проворчал что-то вроде "умеючи и ведьму бьют". Роман услышал.
- Умеючи можно и корову пополам поделить - перед варить, а зад доить, - откликнулся он громко. - Да не про то речь ныне.