Жюльен (с силой подымает его голову). Нет, поглядишь! (Смотрит на него.) И даже не красавец. Правда, нос небольшой, прямой, но ведь не может это быть решающим моментом, существует тысяча таких носов, более или менее крупных, более или менее прямых! Маленький женский рот, но какой безвольный… Глаза пьяницы, и лицо, уже изношенное от всех этих цветов удовольствий, срываемых наспех. Старичок, старичок в двадцать лет…
Арман (отворачивается). Тебе хорошо говорить, Жюльен. Неужели ты воображаешь, что я собой доволен? Только, видишь ли, ты живешь в мечтах. Ты не знаешь жизни!
Жюльен. Как раз сейчас я начинаю ее узнавать.
Арман (пытается говорить непринужденным тоном). Лучше бы тебе вернуться туда, откуда пришел, забыть обо всех нас. В сущности, ты рожден для военной службы!
Жюльен (не отпуская его). И даже не забавный! Потому что ты не забавен. Свои циничные словечки ты черпаешь в барах и в бульварных газетенках. Ты не умеешь даже смеяться. А только хихикать. Ничто никогда тебя по-настоящему не трогало.
Арман. Ошибаешься. У меня тоже есть сердце. Только…
Жюльен. Только оно всегда было тебе ни к чему. Если бы ты был хоть элегантным… Мог бы хоть этим ее ослепить. Но ты одеваешься, как жокей. От тебя за десять шагов разит дурнотонностью с твоими перстнями, слишком светлыми галстуками… (Кричит.) Но почему же тогда, почему?
Арман (тоже кричит, вполне искренне). Правда, почему? Поди пойми что-нибудь с женщинами!
Жюльен (вдруг, как сумасшедший). Я хочу знать! Хочу знать немедленно. Поцелуй меня.
Арман (со слезами на глазах падает ему на грудь). Это правда, Жюльен? Ты меня простил?
Жюльен (грубо сжимает его в объятиях). Не для этого, болван. Целуй, как ее! В губы!
Арман (пытается вырваться). Ты с ума сошел, Жюльен! Оставь меня в покое. Ты сумасшедший. Не могу!..
Жюльен (борется с ним, кричит). Целуй меня. Целуй немедленно, как ее! Я хочу понять, что она чувствовала. Хочу понять, чтобы не спятить!
Арман (отбивается) . Но это идиотизм! Нелепость! На кого мы будем похожи? Пусти меня, Жюльен, или я позову на помощь!
Жюльен (хватает его за горло). Целуй, мерзавец, целуй, как ее, или я придушу тебя!
Арман (полузадушенный). Не жми так! Мне больно! Не могу.
Жюльен. А ее мог? Я вот могу! Вообрази, что это она. Живо! Ну ! (Прижимает его к себе.)
Арман (по-прежнему стараясь вырваться). Нет! Нет! Это слишком глупо! Ой!
Жюльен силой прижимает его к себе, к своим губам, потом грубо отталкивает. Арман, нелепый, растрепанный, задыхающийся, падает в кресло.
Жюльен (стоит неподвижно, с искаженным лицом. Он старается понять. Вдруг с отвращением вытирает рот тыльной стороной ладони, растерянный и смешной). Не понимаю!
Занавес быстро падает
Действие четвертое
Занавес снова поднимается: на сцене идет к концу представление пьесы "Маршальша любви". Декорации в стиле Людовика XV, как это представляли себе в 1900 году. Гостиная, двери которой широко распахнуты в парк, щедро залитый лунным светом. На сцене – мадам Александра и Дюбарта .
Мадам Александра
Любила втайне я, любила слишком страстно!
Приди ж ко мне, приди, о, я на все согласна.
Мы оба молоды! Я больше ждать не буду…
Дюбарта
Ужели это вы, мадам?
Мадам Александра
Поверим чуду…
Твоя, я вся твоя! Пусть наша страсть сольется
С томлением ночным. Как сладко сердце бьется!
Не смела прежде я, теперь я смею, смею!
И ты увидишь сам, как я любить умею.
Сломала нынче я ту клетку золотую,
В которой я жила, теперь я торжествую!
Чем дольше наша страсть в неволе изнывает,
Тем жарче, вырвавшись, бушует и пылает.
Дюбарта (на коленях)
Богиня!
Мадам Александра (в порыве наконец-то побежденной стыдливости)
Нет! Себя забыть готова,
Я вещь твоя, покорная, без слова,
Как глина в ожидании резца.
Приди, приди, любовь, которой нет конца!
Дюбарта (с трудом поднимается с колен и как безумный сжимает ее в объятиях)
Любимая! Себя согласна ты вручить
Тому, кто столько ждал!
Мадам Александра
Готова оплатить
Любой ценой блаженство этих дней!
Дюбарта (снова с трудом опускается на колени)
Благодарю тебя!
Мадам Александра (вдруг вскрикивает в страхе)
Мой друг, вставай скорей!
Супруг идет!
В сопровождении двух слуг, несущих факелы, появляется Ласюрет , в этот вечер дублирующий роль маршала Виллардье. Через плечо орденская лента, парик, треуголка, украшенная султаном, охотничьи сапоги, в руке хлыст. Из другой двери появляется испуганная Коломба, она будет стоять рядом с мадам Александрой до конца сцены.
Ласюрет
Вот как! И я благодарю!..
У ног моей жены…
Мадам Александра (тоном расиновской героини)
Ах, я его люблю!
Ласюрет (величественный и грозный)
Хотя вам следует за дерзость расплатиться…
Дюбарта (кладя руку на эфес шпаги)
К услугам вашим! Где мы будем биться?
Ласюрет (с учтивой, исполненной достоинства улыбкой)
Любовный пыл столь рыцарского тона
Достоин зависти! Но ныне волей трона
Мечам дано другое назначенье
И недосуг смыть кровью оскорбленье.
Мсье де Мортемар, узнайте от меня:
Сегодня все мечи на службе короля.
Я прямо из дворца на взмыленном коне.
Война объявлена!
Дюбарта (выпрямившись, восклицает, сжимая эфес шпаги)
Война?
Ласюрет
Поверьте мне:
Сегодня стук мечей и стук мужских сердец
Не в будуарах, нет, проказам всем конец!
На рейнских берегах крепим французский щит…
Дюбарта (выхватывая шпагу из ножен, благоговейно шепчет)
О Франция!
Вдали слышится звук трубы.
Ласюрет
Она – та сила, что роднит.
Двух рыцарей, ее без муки любят двое,
Без тени ревности, как братья и герои.
Дюбарта
О, маршал, ваш пример…
Ласюрет (почти не в силах слушать его восхвалений, обращается к мадам Александре, благородство и великодушие все больше переполняют его)
Арманс, я убежден.
Ты не рассердишься на то, что выбрал он
Из вас обеих Францию свою!
Мадам Александра (сражена, но тоже исполнена благородства)
Ну что ж, ступайте… Ей я уступлю
Два сердца доблестных, пусть я одна страдаю.
Ласюрет (с неожиданной человечностью)
Терзания страстей, мадам, я понимаю.
Прощайте! Нам пора. Идемте, Мортемар! (Уходит.)
Дюбарта (с величественным смирением мадам Александре)
Прощайте! (Уходит вслед за Ласюретом под звуки труб.)
Шествие замыкают факелоносцы.
Мадам Александра (рыдая, падает на руки Коломбе)
О, какой безжалостный удар!
Коломба (пытаясь ее утешить).
Мадам, вернется он такой же верный, страстный.
Мадам Александра (задумывается на минуту, рыдания ее утихают, и она шепчет с невыразимой женственностью)
Он, может быть… А я?
Коломба (поражена)
Вы?
Мадам Александра (томно)
Молода, прекрасна,
Сумею ли прогнать соблазны этой ночи?..
Эрот, проказник наш, не любит проволочек.
Из женщин ни одна Эрота не обманет –
Готова умереть, но ждать она не станет.
Из парка доносятся звуки менуэта.
Клоринда, друг, пойдем потанцевать, покуда
Звучит нам музыка над тихой гладью пруда,
В боскетах шорох, поцелуи, маски.
Мне двадцать лет, хочу упиться сказкой!
Идем, спешим и до зари пунцовой
Забудем нашу страсть в объятьях страсти новой!..
Они убегают так быстро, насколько позволяет возраст мадам Александры, а музыка все нарастает, в глубине сцены в фарандоле проносятся маски. Занавес. Бешеные аплодисменты. Занавес снова поднимается, артисты возвращаются на сцену, раскланиваются. Мадам Александра и Дюбарта обмениваются преувеличенными любезностями. Вызовы не утихают. В конце концов мадам Александра, следуя тщательно разработанному сценарию, выходит кланяться одна, как бы не в силах сопротивляться настояниям Дюбарта. Ей подносят большой букет. Она слишком взволнована приемом публики, она не способна сдержать слезы, она может лишь молча поклониться, она вся разбита чрезмерным напряжением всех сил и чувств, как это бывает со всеми великими артистами, которые отдаются, не щадя себя, своему божеству. Они рассыпаются в благодарностях друг другу. Наконец занавес падает в последний раз, и поведение актеров мгновенно меняется. Освещение тоже меняется. Мадам Александра швыряет букет, который она прижимала к груди, в руки Жорж, появившейся на подмостках и несущей мадам Александре вместо маршальского жезла ее настоящую палку, на которую та опирается из-за мучающего ее ревматизма. Мадам Александра уходит, прихрамывая, сразу вдруг постаревшая.
Дюбарта (снимает парик и бросает, уходя со сцены). Нынче вечером что-то нелегко было растрогать этих скотов!
Тем временем Ласюрет все еще в костюме маршала Виллардье помогает бутафору убирать декорации, хотя ему ужасно мешают рапира и треуголка. Из глубины сцены возникает Жюльен и останавливает Коломбу. Во время этой сцены огни постепенно гаснут, и рабочие сцены разбирают и уносят декорации. Жюльен и Коломба остаются на пустой сцене одни в полумраке.
Жюльен. Коломба, я весь вечер шатался по улицам… А теперь нам надо поговорить.
Коломба (делает шаг в сторону). Я должна пойти переодеться.
Жюльен (преграждает ей дорогу). Нет, наверх ты не пойдешь. Я не могу их видеть. Мне стыдно.
Коломба. Ну, я слушаю.
Жюльен. Я говорил с Арманом.
Коломба (холодно). Да.
Жюльен. Он во всем признался. Ты видела его после нашего объяснения?
Коломба. Да.
Жюльен. Ты сама понимаешь, мне особенно больно оттого, что это он.
Коломба (ровным голосом). Разумеется. Я прошу у тебя прощения, Жюльен. Нам обоим очень не хотелось причинять тебе боль. Ведь мы оба тебя любим.
Жюльен. С самого раннего детства он меня обкрадывал, а я по-настоящему не мог на него сердиться… Потому что он был моложе, слабее… Игрушки, ласки… А теперь… Я думаю, что вы оба очень молоды, очень легкомысленны и, потом, я оставил тебя одну. И я думаю, что вечно ворчал на тебя, будто школьный учитель, пытаясь втолковать, как я тебя люблю, и, верно, я часто тебе здорово надоедал.
Коломба (с непроницаемым видом). Да.
Жюльен. Шагая нынче вечером по улицам, я все время говорил с тобой вслух. Все тебе объяснял. Прохожие оглядывались на меня, должно быть, думали, что я сумасшедший. Я натыкался на них, вежливо извинялся и начинал все сначала. Странное дело, можно, оказывается, шагать, улыбаться, переходить на другую сторону улицы и… быть мертвым. Я уже мертв.
Молчание.
И, очевидно, мертвые более снисходительны. Я решил попытаться тебя простить. Только сначала мне хотелось бы понять.
Коломба (терпеливо слушает его. Вдруг спокойным тоном). Слишком долго пришлось бы объяснять, козлик. А я боюсь опоздать. Давай подымемся в мою уборную, ты будешь говорить, а я начну переодеваться.
Жюльен (кричит). Только о переодевании и думаешь! И куда ты опоздаешь?
Коломба (спокойно). На ужин, о котором я тебе говорила.
Жюльен (не верит своим ушам). Но неужели ты серьезно думаешь идти на этот ужин после всего, что произошло? Я же завтра уезжаю.
Коломба. Я тебе говорила, что для меня это очень важно.
Жюльен. Коломба! Да ты с ума сошла!
Коломба. Это ты с ума сошел, раз ничего не понимаешь. К чему эти капризы? Мы можем отлично поговорить в уборной, пока я буду переодеваться. Они ждут меня после спектакля в карете у театрального подъезда.
Жюльен (грубо поворачивает ее лицом к себе). Посмотри на меня, Коломба! Сейчас ты играешь. Притворяешься равнодушной, потому что боишься объяснения.
Коломба. Да нет, дорогой! Я готова отвечать на любые твои вопросы. Я прошу только, дай, я буду во время разговора переодеваться. Я боюсь опоздать. Что же тут непонятного?
Жюльен. И у тебя хватит духа бросить меня одного сегодня вечером, даже не попытавшись смыть то, что произошло между нами, пойти смеяться с другими мужчинами?
Коломба. Но я вовсе не собираюсь смеяться! Неужели ты воображаешь, что к "Максиму" ходят веселиться? Я думаю о своем будущем, вот и все.
Жюльен (кричит, уже не в силах сдержаться). Коломба, ведь не грезил же я раньше! Ты же не могла не видеть, как я мучаюсь. Когда мы с тобой ссорились, ты всегда потом старалась меня утешить.
Коломба. Я и хочу тебя утешить, Жюльен! Только этого и хочу. Но ты тоже будь благоразумным, не заставляй меня опаздывать.
Жюльен (снова кричит). Неправда! Ты не могла меня так сразу разлюбить.
Коломба (безмятежно). А кто тебе сказал, что я тебя разлюбила, козлик?
Жюльен. Наша общая рана, она еще кровоточит, она воспалится, нагноится, возможно, убьет нас обоих, поэтому надо лечить ее немедленно. Коломба, давай попытаемся очнуться от этого дурного сна. Ты легкомысленна, ты потеряла разум, но ты моя жена… За нами целая череда незапятнанных дней, все, о чем мы вместе мечтали. (Почти застенчиво.) У нас ребенок, Коломба…
Коломба (раздраженно восклицает). Так я и знала, что ты непременно заговоришь о малыше, лишь бы меня растрогать! О, это уж чересчур подло!
Жюльен (бормочет). Почему подло?
Коломба (без всякого перехода). Это мой сын, я его люблю, забочусь о нем, и он никогда ни в чем не будет нуждаться. Ни в поцелуях, ни в игрушках, клянусь тебе в том! Но он не ты!
Жюльен. Как так – не я?
Коломба. Да, не ты! При чем здесь ты? Так легко нас растрогать, стоит только начать с нами говорить о нашем малыше. Сейчас как раз он лежит в колыбельке, в тепле, спит спокойно, и женщина, которую я наняла на те деньги, что сама заработала, смотрит за ним. А завтра утром я снова его подыму, сама накормлю кашкой. Поверь мне, все наши истории ему глубоко безразличны. А когда он вырастет, я объясню ему, что ты сделал меня несчастной, что я слишком скучала и в один прекрасный день не выдержала. Вот и все!
Жюльен. Я сделал тебя несчастной, я?
Коломба. Да.
Жюльен. Я, который все тебе дал?
Коломба. А что, в сущности, ты мне дал? Только то, что тебе самому нравилось. Вот и все. Ты любил одиночество, ну мы никуда и не ходили. Ты говорил: "Как хорошо нам в нашей комнатке сидеть, тесно-тесно прижавшись друг к другу и никого не видеть". А я была так молода и глупа, и потом ты так усердно объяснял мне, что хорошо и что плохо, что в голове у меня все перепуталось, и я говорила "да". Но сама предпочла бы пойти потанцевать!
Жюльен. Но мы же ходили танцевать…
Коломба. Два раза за два года. И потом, ты плохо танцуешь! А когда меня приглашали, ты заставлял меня отказывать всем кавалерам.
Жюльен. Но ты же любила меня, Коломба. Это было вполне естественно.
Коломба. Да, любила, но я любила также и танцевать! И я предпочла бы, вместо того чтобы слушать твои проповеди о морали и человеческой глупости, поплясать с кавалерами и послушать их глупые, но зато смешные разговоры. Потому что я была такая же глупенькая, как и они. Разумеется, ты был высшим существом, ты был слишком умен, но неужели ты думаешь, что для женщин так уж важен ум? Разве что в книгах… впрочем, все книги, которые ты заставлял меня читать, казались мне скучными. Я лично люблю совсем другие, а приходилось делать вид, что я млею от восторга… В жизни, во всяком случае, я предпочитаю дураков, шалопаев. С ними хоть весело. И они живут!
Жюльен. Но ведь мы тоже жили. Вспомни вечера, когда я играл для тебя. Тебе нравилось слушать, как я играю. А это тоже значит жить…
Коломба. Тебе нравились совсем другие пьесы, чем мне. А приходилось слушать твои. Ух, твой Моцарт, твой Бетховен!.. А когда на улице аккордеонист начинал играть мои любимые песенки, ты закрывал все окна, ты злился…
Жюльен. Я хотел научить тебя любить прекрасное…
Коломба . Почему это только ты один знаешь, что такое прекрасное? Что нравится человеку, то и прекрасно! А я вот люблю уличные песенки, танцульки, красивые платья и букеты цветов. А ты мне никогда ничего не покупал.
Жюльен. У нас не было денег.