Жюльен. Оставь меня. Я хочу кричать. Иначе я задохнусь. Мама ! (Врывается в уборную и стучит в туалетную комнату. С силой трясет дверь.) Мама! Открой! Сейчас же вели открыть, или я взломаю дверь. (Трясет дверь, она не поддается.) Забилась в угол, как старая крыса в нору. Сидит себе на сундуке, боится, что обворуют. (Мечется по уборной, как лев в клетке, кричит.) Мадам Александра, если вы не откроете, я перебью ваши вазы китайского фарфора, раздеру на клочки ваши якобы персидские ковры, сжую ваши вечнозеленые растения! Откройте, мадам Александра, иначе вам это обойдется чудовищно дорого, гораздо дороже, чем если вы удовлетворите мою просьбу! (Трясет дверь, кричит.) Мадам Александра, на подмостки! Начинается знаменитая сцена из третьего действия, сцена с обожаемым сыном. Вы сможете снова сыграть роль великодушной матери. Мадам Александра, публика вас требует. Ваш выход!
Дверь приоткрывается. Показывается педикюрщик, крепко придерживая створку.
Педикюрщик. Мадам Александра просит передать мсье, что она не может принять мсье. У нее репетиция.
Жюльен (в полуоткрытую дверь). Мадам Александра, я совершенно спокоен. Я фантастически спокоен. Но я не желаю беседовать с вашим педикюрщиком. Окажите мне честь выслушать меня лично, и я объясню, почему ваш сын хочет вас видеть.
Голос мадам Александры (отчеканивающий каждое слово). Пусть удалится из моей уборной и пусть ждет в коридоре!
Жюльен (стискивает зубы. Побледнев, вдруг). Хорошо, момочка. Я подожду в коридоре, момочка. (Выходит, хлопая дверью; увидев дрожащую от страха Коломбу, подходит к ней, рычит.) Я спокоен. Да или нет? По-моему, я говорил с нею вполне вежливо.
Позади него педикюрщик рысцой подбегает к двери уборной, закрывает ее. Из туалетной выходит Жорж, он пропускает ее в коридор, потом запирает за ней дверь. Все это похоже на пантомиму, где все бестолково суетятся и спешат.
Жорж. Ну, чего вы добились, мсье Жюльен? Я же вам говорила, будьте полюбезнее. Тут криком не возьмешь.
Жюльен. Очень жаль. Но петь ей серенады, увы, не могу, голоса нет.
Жорж. Вместо того чтобы подольститься немного, казалось бы, чего проще! Женщины обожают, когда им польстишь. Ведь в чем дело-то? Вы пришли к ней просить о помощи. Значит, вы должны проявить добрую волю.
Жюльен. Проявлю, если она проявит. (Машет рукой.) Только от нее, от момочки, этого не дождешься.
Жорж. А сколько вы собираетесь у нее просить? Иной раз, когда заранее известна сумма, дело легче идет.
Жюльен. Меня призывают в армию. Я тянул сколько мог, но на сей раз приходится идти защищать республику. Я хочу попросить у матери, чтобы эти три года она содержала мою жену и сына.
Жорж (присвистывает). Три года – это долгий срок…
Жюльен. Для них тоже долгий.
Тем временем мадам Александра выходит из туалетной комнаты; она в пеньюаре. Опускается в кресло, похожее на трон. Педикюрщик берет ее ногу, маникюрщик – руку; парикмахер занимается волосами. Ласюрет – ее секретарь – держится на почтительном расстоянии со своими бумажками и ждет. Она похожа на старого идола, окруженного жрецами.
Мадам Александра (окликает). Ласюрет!
Ласюрет (раболепно выступает вперед). Дорогая Мадам?
Мадам Александра. Что в сегодняшней почте?
Ласюрет. Счета от Бенуазо за костюмы для "Императрицы". Уже третий раз напоминает.
Мадам Александра. Пусть ждет. Дальше?
Ласюрет. Бумажка от рабочих сцены, они просят прибавить им пять франков в месяц.
Мадам Александра. Отказать. Дальше?
Ласюрет. Общество "Театральных сироток" напоминает о ежегодном пожертвовании.
Мадам Александра. Двадцать франков!
Ласюрет. В прошлом году мы посылали пятьдесят.
Мадам Александра. Это не я. Это Дефурнет. Двадцать франков! Дальше?
Ласюрет. Общество помощи туберкулезным студентам просит прислать что-нибудь для их благотворительного базара.
Мадам Александра. Я уже посылала студентам.
Ласюрет. Но это студенты-туберкулезники.
Мадам Александра. Или они студенты, или туберкулезники! Надо выбрать что-нибудь одно.
Ласюрет. Они говорят, что Сара Бернар послала им статуэтку собственной работы.
Мадам Александра (визгливо). Передайте им, что я не ваяю, как Сара Бернар! Лично я занимаюсь только театром.
Ласюрет (вкрадчиво). Дар Сары Бернар безусловно будет замечен.
Мадам Александра. Все, что Сара ни делает, все бывает замечено! А статуэтка большая?
Ласюрет. Если она жертвует "Шута", который был выставлен в последнем Салоне, то она, должно быть, вот такой величины.
Мадам Александра. Только-то? Не ожидала от Сары. (Зовет.) Жорж!
Жорж (в коридоре, Жюльену). Зовет. Стойте здесь, мсье Жюльен, прошу вас; все образуется. (Проскальзывает в уборную, открыв дверь собственным ключом, и тут же запирает ее за собой.) Дорогая Мадам?
Мадам Александра. Куда ты задевала эту мерзкую огромную бронзу, мне ее прислали два года назад, я так до сих пор никуда ее и не пристроила.
Жорж. Голую женщину, Наша Дорогая Мадам?
Мадам Александра. Да нет, совсем не голую, дуреха! Голая женщина – это Родена. Но могу же я отдавать им Родена только потому, что они больны туберкулезом; Да, кроме того, все сейчас туберкулезные, это известно.
Жорж. Ага! Знаю, что мадам имеет в виду. Скелет?
Мадам Александра. Ну да, ну да! Страшнейший скелет и схватил за руку голого человека.
Ласюрет. А-а, понимаю, Дорогая Мадам. "Юноша и смерть"? Чудесно. Мы его загнали на чердак на улице Прони.
Мадам Александра. Ну и хорошо, пошлите им его с моей визитной карточкой. Он в три раза больше, чем ее "Шут". Вот-то Сара Бернар разозлится.
Ласюрет. Но, мадам, а вы не опасаетесь, что сам сюжет, пожалуй… "Юноша и смерть"?.. Для юных туберкулезников…
Мадам Александра (визгливо). Я посылаю то, что у меня есть! Надоели! Если они больны туберкулезом, они же знают, что все равно умрут.
Жюльен (ему наскучило ждать в коридоре). Если она воображает, что я до вечера буду торчать в коридоре, то глубоко ошибается.
Коломба. Умоляю тебя, будь повежливее.
Жюльен (стучит в дверь и кричит). Мама!
В уборной все застывают и ждут, как поведет себя мадам Александра.
Мадам Александра (продолжая так, словно ничего не произошло). Дальше?
Жюльен (снова стучит). Мама!
Ласюрет. Какой-то молодой человек из Тулузы пишет, что видел вас в "Императрице", и хочет ради вас покончить с собой.
Мадам Александра. Очень мило. Поблагодарите его. Дальше?
Жюльен (стучит). Мама! Открой!
В уборной все застыли в ожидании.
Мадам Александра (визгливо) . Дальше?
Ласюрет (невозмутимо). Записка от мсье Жюльена. Он пишет, что зайдет после обеда в театр, хочет повидаться с вами по важному делу.
Мадам Александра. Дальше?
Жюльен (лягает дверь ногой). Мама! Все равно я тебя в покое не оставлю! Буду молотить ногой в дверь, пока ты не велишь открыть.
Мадам Александра (Ласюрету, который слушает крики Жюльена, с каким-то подобием улыбки на худощавом лице). Слышите? Я спрашиваю, что дальше?
Ласюрет (улыбка мгновенно сползает с его лица). Пожарные, Дорогая Мадам…
Мадам Александра (взрывается). Чего еще нужно пожарным? Ведь, слава богу, ничего не горит! Пусть, как и все, ждут, пока я их позову.
Ласюрет. Их ежегодный праздник в пользу…
Мадам Александра (перебивая его). В пользу! Вечно в пользу! Только одно у них на уме, как бы попользоваться! Разве я устраиваю ежегодные праздники? Я начала работать в театре с тринадцати лет и с тех пор каждый вечер выходила на сцену и почему-то ни у кого ничего никогда не просила.
Ее слова сопровождаются ритмическим стуком Жюльена в дверь.
Жюльен. Мама! Мадам Александра! Откройте, если не ради меня, то хоть ради вашей стенной росписи.
Коломба пытается унять его, он ее отталкивает.
А это дорого стоит, мадам Александра! Если вы продержите меня еще час в коридоре, я целый час буду колотить ногами в дверь, и от вашей росписи следа не останется. (Стучит в дверь, кричит, как безумный.) Мадам Александра, я же ваш сын, черт возьми! А голос крови, мадам Александра, куда вы его девали, голос крови?
Коломба (с неожиданной силой оттаскивает его от двери). Хватит, Жюльен, ты мне мерзок!
Жюльен (от удивления перестает стучать, глядит на Коломбу). А-а? Значит, ты тоже считаешь, что я мерзок? Очевидно, это так и есть. Ладно, замолкаю. (Молча садится на стул, обхватив голову руками.)
Мадам Александра. Дальше?
Ласюрет. Что ответить пожарным? Мадам Сара Бернар послала им сто франков.
Мадам Александра (вне себя орет). У мадам Сары Бернар достаточно денег, чтобы пускать их по ветру! А у меня нет! Я по Южным Америкам с гастролями не разъезжаю, я, слава богу, не циркачка! Пошлите им цветы, все цветы, которые мне поднесли за неделю.
Ласюрет (несколько удивлен). Цветы – пожарным?!
Мадам Александра. Да. Вы что, оглохли?
Ласюрет. Дело в том, что корзины уже слегка завяли, Наша Дорогая Мадам.
Мадам Александра (безапелляционно). Вот и хорошо, польют. Пожарные обожают поливать! (Встает.) Пока довольно. Я устала. Просмотрим почту после репетиции. Пойду гримироваться.
Ласюрет (подобострастно кланяется). Хорошо, Наша Дорогая Мадам! Как вам будет угодно. (Уходит.)
Жорж отпирает ему дверь своим ключом и делает Коломбе и Жюльену знак ждать спокойно. Тем временем мадам Александра переходит во вторую уборную, сопровождаемая своей свитой. Жорж семенит за ней.
Ласюрет (оставшись в коридоре с Жюльеном, резко меняет тон). Старая кляча!
Жюльен подымает глаза, присматриваясь к нему. Тот снова принимает смиренный вид.
Жюльен. Верно.
Ласюрет (подходит ближе. В голосе его звучит ненависть). И так каждый божий день в течение десяти лет паясничать с этими бумажками в руках… Да еще распинаться перед ней. Да, Наша Дорогая Мадам! Хорошо, Наша Дорогая Мадам! Само собой разумеется, Дорогая Мадам! (Бросив трусливый взгляд на запертые двери, внезапно кричит). Дерьмо – Наша Дорогая Мадам! Когда, когда же, скажите, мсье Жюльен, когда я крикну ей это в лицо?
Жюльен (подымает голову, смотрит на него). Когда захочешь, Ласюрет, ты человек свободный.
Ласюрет. Вы так говорите потому, что вы ее отпрыск. Конечно, родному сыну легко. А раз ты служишь, держи рот на запоре. Да покрепче! Хорошо, Дорогая Мадам! – вот что отвечает служащий. А улыбка, главное – не забыть улыбнуться! И подпустить чуть-чуть восхищения и благодарности. Говорить: "Дорогая Мадам" – это еще не все, надо говорить с полным убеждением, старуха этим дорожит. И потрудитесь к тому же нас обожать. Иной раз, когда Нашей Дорогой Мадам почудится, что я не сразу уловил ее мысль, как она поступает? Швыряет мне в лицо какую-нибудь вазу. Не дорогую, конечно, она не дура! Так, вазочку попроще, но уж не промахнется, будьте уверены. "Ласюрет, вы осел". Я уклоняюсь от вазочки – уже приучен, – но внимание, внимание, смотри в оба! Улыбаться не перестаю. Какая милая шутка, Наша Дорогая Мадам. Темперамент у нашей хозяйки, доложу вам! Ничего не попишешь, гений! Ах, мсье Жюльен, как же ею восхищаются, как же все ею, вашей момочкой, восхищаются. Сильнее уж некуда. Мы задыхаемся от гордости – такая честь служить и кому? Самой Диве. И не за наши же сто пятьдесят франков в месяц, о нет, нет! Как это низко! А из одного преклонения у нее работаешь. Она это любит.
Жюльен. Почему же тогда ты не уходишь?
Ласюрет. У меня, мсье Жюльен, есть одно свойство: как и все ослы, я должен жевать. Притом дважды в день. И так как жратва достается мне от нее, ну и глотаешь все прочее вместе со своим гарнцем овса. А разве вы не поступаете так же, когда она смилостивится и примет вас, а? Иметь деньгу – этого им мало. Они их так просто из рук не выпустят. Приходится еще платить за них натурой! Таков закон. Да, Наша Дорогая Мадам, надо сказать, вы совершенно правы, я действительно осел, ослепленный вашей старой рожей! Ох, будь наша власть хотя бы на один только вечер…
Жюльен (встает). Убирайся, Ласюрет. Ты мне противен.
Ласюрет. Ясно! Я гнусен! И трус и все такое прочее! Я сам это знаю. Но и за то, что я гнусен, она тоже мне заплатит – это тоже ей в счет будет поставлено… Идите, мсье Жюльен, идите, улыбнитесь момочке. Все люди одним миром мазаны, все более или менее гордецы, все более или менее крикуны, а придет твой час – поклончик! Да, отвечаю я Нашей Дорогой Мадам, да, я осел. Жить-то надо… (Уходит омерзительный, хихикающий.)
Жюльен (неподвижно стоит. Он очень бледен. Вдруг). Слишком уж он омерзителен. Все слишком омерзительно. Пойдем отсюда прочь, пойдем домой.
В эту минуту входит Арман и быстро направляется к уборной. Увидев Жюльена, останавливается в изумлении.
Арман. Жюльен! Скажите на милость! Откуда ты? (Замечает Коломбу.) А это кто?
Жюльен. Моя жена. Мой брат Арман.
Арман. Как? Вы поженились? По-настоящему? Проклятый Жюльен! Трагическая сцена, декорации меняются – хлопнул дверью, исчез, провалился в люк… В течение двух лет ни слуху, ни духу. Какое спокойствие сразу воцарилось в доме. А где ты был? В Америке?
Жюльен. В Бельвилле. Давал уроки музыки. Но этот квартал не слишком-то музыкален.
Арман. Значит, пришел мириться с мамой? Идем, я все устрою.
Жюльен. Не думаю. Мы уходим.
Арман. Позволь, я все сделаю. Обещаю тебе почетную капитуляцию.
Жюльен. Благодарю, не стоит. Ты очень мил. Но мы уходим.
Арман. Тебе что-нибудь нужно? Меня вчера вечером, дружок, пообчистили. Ужасно не повезло! Пойду сейчас к маме, и через пять минут все будет улажено. Не вздумай уйти.
Жюльен (останавливает его). Нет. Я просто так заглянул сюда по дороге. Она занята. Все идет отлично. До свидания… Рад был тебя повидать. (Тянет за собой Коломбу.)
Коломба (вырывается и бежит к Арману). Не слушайте его, мсье. Он чересчур гордый. Он пришел, чтобы увидеть свою мать.
Жюльен (хочет помешать е й). Не смей, Коломба.
Коломба. У нас, мсье, маленький ребенок, а Жюльен уходит в армию. Он пришел попросить ее не оставлять нас.
Арман. Как так? Значит, ты не освобожден вчистую?
Жюльен. Нет. Я просто из-за консерватории просил отсрочку. Завтра уезжаю в Шалонский лагерь.
Арман. А птичка остается без гроша в кармане, да еще с младенцем на руках? Ты об этом хотел сказать маме, да?
Коломба. Да, мсье. И так как она не пожелала нас принять немедленно, он решил уйти.
Арман. Вот болван! Идиот несчастный! Все такой же неисправимый! Дубина! Истукан! Настоящий гугенот! Должно быть, вы с ним очень несчастны, детка?
Коломба. Я люблю его, мсье.
Арман. В этом я не сомневаюсь. Мы все его любим. Но это не мешает нам понимать, что в жизни все гораздо проще, чем он себе воображает. Хорошо, что я пришел повытрясти из момочки деньжат, а то он зашагал бы – ать-два, ать-два – прямо в Шалонский лагерь спасать Францию. Прежде всего, старик, мы освободим тебя вчистую.
Коломба. Вот видишь, Жюльен!
Жюльен. Нет, спасибо. Не хочу.
Арман. Та-ра-та-та – та-та-та-та! Та-ра-та-та – та-та-та! Значит, тебе так нравится держать равнение, да еще таскать на спине выкладку в шестьдесят фунтов? Вольному воля! Но то, что эта очаровательная дамочка одна в Бельвилле будет возиться с малышом, да еще молочник не пожелает давать ей молочко в долг, – разве это тебе все равно? Значит, это не входит в наши благороднейшие правила? Тогда разреши действовать мне. Я сам ими займусь. Через пять минут эта нимфочка и ее младенец будут устроены. И ты с легким сердцем сможешь уехать охранять наши границы! (Входит в уборную мадам Александры, потом, не стучась, проникает в туалетную, весело выкрикивая.) Мадам маман, привет, привет!
Жюльен не шевелится.
Коломба (с восхищением следившая за манипуляциями Армана, подходит к мужу). Какой он милый! Он-то веселый. Видишь, как хорошо, что я с ним поговорила.
Жюльен (не шевелясь). Да. (Вдруг каким-то странным голосом.) Послушай, Коломба. Скоро ты останешься одна, без меня. Жизнь не такова, как ты думаешь.
Коломба. Знаю, дорогой.
Жюльен. Жизнь серьезна, лишена прикрас. Ей показное не нужно.
Коломба. Знаю, знаю, ты уже объяснял мне.
Жюльен. Сейчас ты их увидишь. Все, чем они тебя ослепят, все фальшь.
Коломба. Да, Жюльен.
Жюльен. Я знаю, у тебя доброе сердце, и ты честно стараешься понять мои слова, но ты еще очень молода, а эта кажущаяся легкость таит в себе страшную ловушку.
Коломба (с легким смешком). Значит, надо всего бояться?
Жюльен. Не смейся, это очень серьезно. Надо бояться этой легкости изо всех сил, пташка моя. Поклянись мне в этом.
Коломба. Постараюсь всего бояться, милый, клянусь, лишь бы ты был мною доволен. Но неужели легкость так уж плоха?