- Ага, и тебе хэллоу, - беспечно и насмешливо отвечает мне девочка. Боже, какой у неё голос: чуть хриплый, а диапазон такой, что блюз можно петь. Или - шептать признания. Лучше всего в этом голосе звучат ноты второй октавы, где верхние тоны легко поддаются изменению силы звука, и… так, ладно: да, у меня абсолютный слух. И - да, я в детстве играл на скрипке. И - да, спасибо за это всё моей маме Свете!
- Ты кто? - чуть свысока спрашивает меня девочка.
- Я? - "Придурок, зачем я её переспрашиваю?"
- Нет, я, - тут же воспользовалась моим промахом вредная Красная Шапочка.
"Ну, всё понятно: передо мной - привыкшая к поклонению звезда."
- Я - Андрей, - говорю "звезде" я взрослым независимым голосом.
- А "сладкий", прости, это твоя фамилия? - преувеличенно-вежливо осведомляется она.
- Нет, детка, сладкий - это моё призвание. Тебе показать? - На лице у меня невинно-невозмутимое выражение, с которым я и вываливаю свой вопрос. Девочка прямо отпала.
"Ну что, съела? Ага, я и сам звезда. Это я только с виду пай-мальчик. Ты лучше у старой карги директрисы спроси, зачем она мою мать вызвала. Из-за английского и ботаники, что ли? Как бы ни так, это я её племяннику навалял за то, что он юбки задирал старшим школьницам. Мой гарем, не его!.." Вру: просто мне девчонки тогда пожаловались…
Красная Шапочка изумлённо распахивает глаза, хлопает ресницами. Потом на её губах расцветает улыбка, и девочка начинает смеяться. Вместе с ней начинаю веселиться и я, постепенно оттаивая.
- А, так ты, наверное, еще один ученик моей бабушки… Мне дядя Саша что-то такое про тебя говорил, - и Красная Шапочка небрежно щёлкает пальцами. Я немедленно убираю улыбку с лица, но молчу: я и в детстве был терпеливым и всегда предпочитал оставлять за собой только последнее слово.
- Чего молчишь-то, Андрей? Стесняешься, что ли? - продолжает дразниться Шапочка и складывает тоненькие ручки на пухлой груди.
- А ты у нас ничего не стесняешься? Может, и мне дашь урок по преодолению комплексов? - Тут я откровенно прищуриваюсь и совершенно по-хамски оглядываю девочку с головы до ног. (Нет, у меня ещё не было тогда определённого опыта, зато были друзья - настоящие оторвы). Щёки у Красной Шапочки заалели, а глаза заметались. Потом девочка прикусила губу, а мне стало её жалко.
- Ладно, прости, - неохотно каюсь я.
- Так-так, - ледяным тоном процедила Шапочка, - значит, "прости", да?.. Ну ладно, мальчик. Будем считать, что ты выиграл… на первый раз. Бабуля! - кричит девочка и сбегает от меня на кухню. - Бабуля, я пойду гулять.
- А с кем? - резонирует из кухни Марина Витальевна, отчаянно гремя тарелками. Я морщусь. Да, я хочу пить и есть, но грохот посуды раздражает: к тому же, он может заглушить то, что ответит сейчас бабушке Красная Шапочка. А мне безумно интересно, с кем эта девочка намылилась и куда.
- С Колей и с Денисом. И с Мишей Иванченко. И Митя тоже будет. Ему папа мотоцикл купил, Митя о таком три года мечтал. А потом мы с Митей в Серебряный Бор поедем. Вместе, вдвоём… Дай нам с Митей что-нибудь вкусненькое.
"Ну, всё ясно: Красная Шапочка ненавязчиво показывает мне, кто она и кто я, и где моё место под солнцем. Но в открытую связываться со мной ей уже не улыбается."
- Ладно, Ариша, только умоляю, возвращайся не поздно. Желаю вам с Митей хорошо провести время, - говорит Марина Витальевна.
- Ага. Ну, я пошла, - беспечно отвечает внучка и суёт нос в комнату, где, напрягая слух и разглядывая стены, с фальшиво-скучающим видом стою я.
- Ну, пока… Серый Волк Андрей, - веско говорит девочка и вдруг склоняет голову к плечу и улыбается мне. И этот жест, и эта улыбка настолько пленительны, что я замираю. Я ничего не могу поделать с собой, и я тоже ей улыбаюсь - в первый раз, искренне и открыто. Теперь ни с того, ни с сего замирает Красная Шапочка. Она смотрит на меня так, как будто я - феномен. Точно я один такой на свете. Не сказав мне больше ни слова, Красная Шапочка вздрагивает, бледнеет, опускает ресницы и медленно уходит. Зато теперь столбом стою я, в первый раз увидев её нереальные, ошеломительные глаза ярко-синего цвета…
Вот так я и влюбился в неё. Нет, мне совсем не хотелось взять Красную Шапочку за руку и под детские песни Шаинского уйти вместе с ней в закат. Я действительно, совершенно по-взрослому в неё влюбился. Я захотел её - всю, сразу и до конца. Я ею бредил. Я восхищался ею. Я убил бы любого, кто посмел бы обидеть её или сказать мне, что она любви не достойна. Я целый месяц жил в каком-то дыму, в вечном предвкушении встречи. Я видел Красную Шапочку перед собой днём и грезил о ней ночью. Она снилась мне. Она была первой, о ком я вспоминал, как только открывал глаза, просыпаясь. Мой мир сузился до одного взгляда её синих глаза.
И я начал мотаться на уроки английского языка, только чтобы её видеть. Я потчевался омерзительно-сладким чаем с опостылевшим мне на всю жизнь сладкими пирожками. Я делал все уроки, я зубрил огромные словари, я достал английским и мать, и сестру, и Дядьсашу. Это был настоящий подвиг: я ни разу не отказался на "Алексеевской" от процесса поглощения сладкой гадости и ни разу не опоздал, лишь бы бабушка Красной Шапочки меня не выгнала.
В июне я сдался окончательно и притащил в дом Марины Витальевны сменную обувь. Первое, что сказала Красная Шапочка, когда увидела мои кеды, это:
- Ой, какие беленькие… Боже мой, я сейчас прямо расплачусь от умиления. Ты, Серый Волк, ещё весь свой гардероб сюда перетащи. - Поджав клубничные губки, Ира злорадно посмотрела на меня. Недолго думая, этой-то сменной кедой я и влепил ей по заду. Красная Шапочка ойкнула, подпрыгнула и ухватилась за поражённое место.
- Если там больно, то я могу там поцеловать, - ухмыльнулся я. Красная Шапочка замерла, а потом разразилась буря.
- Я тебя убью, Серый Волк! - Ира была в бешенстве.
- Валяй, - бодро разрешил я. Ира попыталась отвесить мне подзатыльник, но я от неё увернулся. - Руку себе не вывихни, - засмеялся я. Красная Шапка надулась, смерила меня злым взглядом, поправила на голове свою дурацкую пуговицу и ушла гулять. Через час, нагулявшись, вернулась. Холодное лицо и решительный вид Снежной Королевы.
- Пойдём-ка, Андрей, я тебя до выхода провожу, - холодно заявила мне Ира, едва лишь мы закончили занятия с Мариной Витальевной.
- Ну, пойдём, - невинно киваю я. - Только потом я провожу тебя. Можно взять тебя под ручку?
И я услышал смешок. Поворачиваюсь и вижу, как Марина Витальевна прячет в мудрых глазах знающую улыбку. Внучка неодобрительно покосилась на бабушку и снова потребовала:
- Пойдем, Андрей.
- Ну, пойдём, пойдём, Красная Шапочка… - Я фальшиво вздохнул, весело попрощался с Мариной Витальевной и потопал следом за Ирой. Моя любовь завела меня в тёмную прихожую и прикрыла дверь в комнату, отгораживая нас от глаз и ушей доброй бабушки, явно взявшей мою сторону.
- Вот что: я тебе кто, а, милый мальчик? Между прочим, мне уже семнадцать лет, и у меня есть взрослый парень! - Ира заявила это таким тоном, точно это уже не лечится.
- Ну и что? Может, и у меня взрослая девушка есть, - на голубом глазу выдал я. Глаза Шапки стали растерянными.
- Ладно, тогда давай так, Андрей, - подумав, сказала она. - Я тебя не трогаю, но и ты ко мне больше не лезешь. Или я своему Мите пожалуюсь. Идёт?
"Нет, даже не ползёт, потому что у меня на уме кое-что другое."
- Красная Шапочка, а давай так: я перед тобой извинюсь, а ты меня за это целуешь. Один раз, а? - предлагаю я. Ира ошарашенно воззрилась на меня и похлопала ресницами. Но отгонять меня ресницами - это как бурю веером пугать.
- Ты что, от английского совсем сбрендил? - в конце концов нашлась Ира.
- Красная Шапочка, пожалуйста, ну извини меня… я больше так не буду. Пожа-а-алуйста, ну всего один поцелуй. - Я глядел на неё так преданно, точно щенок, просящий, чтоб его погладили. Красная Шапочка помялась, потом попыталась смерить меня синим колючим взглядом, но вместо этого не выдержала и улыбнулась. Покачала головой:
- Шут гороховый ты… Малолетний придурок.
- Один поцелуй, и я отвалю от тебя, - подыгрываю я.
- Ладно, на, подавись. - Красная Шапочка наклонилась чмокнуть меня в щёку, а я повернулся, и её мягкие губы угодили прямо в мои. Ира замерла растерянно. Пользуясь этим, я потянул её за плечи к себе и заставил принять меня. Через минуту я отпустил её и увидел трепещущие ресницы и четыре маленьких родинки-точки над её левым надбровьем. Они были как навершие креста, и я очень осторожно погладил их. Услышал её короткий, судорожный вздох. Это было желание. И вот тогда я уже в открытую, на таясь, поцеловал её. Поцеловал, как хотел, как умел, как меня научили. Я всё еще держал ладонью её запрокинутый затылок, когда Ира хрипло втянула воздух в лёгкие, медленно открыла глаза, пошатнулась - и меня встретил её взгляд, полный смущения и нежности… Вот тогда-то я всё про неё и понял.
- Это что, твой первый настоящий поцелуй? - поразился я, вдыхая её запах. Он был лёгкий, неповторимый - так пахнет весенний сад после дождя. Так пахнет белый цветок тиаре. Услышав мой вопрос, Ира вспыхнула, но осталась покорно стоять в моих руках.
- Красная Шапочка, а ведь ты в меня влюбилась, - совершенно бессердечно брякнул я и понял, что совершил чудовищную ошибку. Ира содрогнулась, отстранилась от меня и брезгливо скинула мои пальцы со своей пухленькой груди. - Ну или скоро влюбишься. Как все, - самоуверенно кивнул я и сунул поглубже в карманы ладони, горящие огнём. Красная Шапочка окинула меня своим знаменитым взором. Прикусила распухшие губы так, что те стали белее снега, и очень тихо спросила:
- Скажи-ка мне, Серый Волк Андрей, а тебе девочки когда-нибудь отказывали? Бросали тебя хотя бы раз?
Я подумал и честно ответил:
- Нет.
- В таком случае, я, Серый Волк, буду у тебя такой первой… Не смей никогда больше ко мне подходить! - Ира гордо расправила плечи и ушла от меня в комнату. А я? А я был абсолютно счастлив. Насвистывая, я весело отправился домой, думая о том, что её первый поцелуй - мой.
Длилось моё счастье ровно до той минуты, пока я снова не явился на "Алексеевскую". Иры дома не было. То же произошло и на следующий раз. И я понял: она меня избегает. Но я не смирился. Постепенно выведал у Марины Витальевны, что фамилия Иры - Самойлова, хотя по отцу она Файом, и что Ира - самая яркая звезда на "Алексеевской". И что её компанией верховодит некий Митя, с которым Ира ходит в одну школу где-то в районе "Рижской". Ещё я узнал, что Красная Шапочка планирует поступать не то в Институт иностранных языков, не то в МГУ, на факультет журналистики, но вместо занятий она вечно болтается с этим своим Митей. И вообще, Ира "для Мити прямо всё", и они "как Ромео и Джульетта".
Нечего сказать, порадовала меня тогда Марина Витальевна этой сногсшибательной информацией. Я себя сразу "Титаником" почувствовал. Но вместо того, чтобы пойти на дно, решил побороться за Иру. Для начала договорился с Мариной Витальевной о плавающем графике своего прихода. Потом разузнал те места, где бывала Ира. Вот так, периодически подлавливая Самойлову то в дверях, то во дворе, то у кафе, я чуть ли ни на коленях вымаливал у неё прощение. Извинялся раз триста. Ходил за ней по пятам. Ира была старше меня на четыре года, но я не сдавался: бросил терзать её своими подколками. Охапками таскал ей цветы, конфеты, ещё какие-то подарки, которые Ира, сморщив носик, тут же выбрасывала. Чем снисходительнее был я, тем омерзительней вела себя Красная Шапочка. Невинная Ира никак не могла мне простить, что я раскрыл её тайну. Во всём остальном она была круче меня и не стеснялась демонстрировать это мне при каждом удобном случае. И все же я видел, я чувствовал - вопреки всему её тоже ко мне тянет. От этого-то она и бесилась… Наверное, если бы история моей первой любви и нашего поцелуя закончилась именно на этом месте, то я бы вспоминал Иру так, как вспоминают своё детство - с лёгкой ностальгией, но без особой грусти. Но наверху был Тот, Кто решил всё за нас.
В самом конце августа, я, выучив по заданию Марины Витальевны стишок про Красную Шапочку, ехал к ней на занятия. Но размышлял я не об английском, а о том, что надо бы перехватить Королеву моего сердца и вернуть ей книгу "The Cathcher in the Rye", а ещё исхитрится и пригласить её на один ужасно крутой "боевик", который шёл в "Ударнике". Занятый мыслями о своей Красной Шапочке, я шагнул из прохлады аллеи в пекло залитого солнцем периметра двора, и тут моё сердце дало два глухих удара. Покрутив головой, я увидел, что перед подъездом Иры стоит новенький мотоцикл "Ява", а на седле в ультракороткой юбке, бочком ко мне, восседает моя Королева. Затаившись, как волчонок, я разглядывал её и светловолосого парня, который вальяжно стоял рядом с ней. Они смеялись и о чём-то увлечённо беседовали. Потом Ира улыбнулась и протянула парню свою пуговицу, а тот ловко, сноровисто, действуя явно с привычкой, затянул её волосы в хвост. Приспособив дурацкую пуговицу у нее на макушке, парень ухмыльнулся и по-хозяйски притянул Иру к себе. А она его поцеловала… Меня как кто ледяной водой окатил: поцелуй был настоящим. Так учил её целоваться я. А теперь она целовалась с другим, на моих глазах, безжалостно меня убивая… Закончив с прелюдией, Ира спрыгнула с седла и виноградной лозой обвилась вокруг парня.
- Зайка, да ты что? - задыхаясь, спросил тот, опуская жадную ладонь на оголившееся бедро Самойловой.
- Ничего, Митя… просто давно хотела это сделать, - прощебетала Ира и самолюбиво покосилась на кусты, за которыми стоял я. И я понял: она меня поджидала.
Недолго думая, я шагнул к ним. Ира не сводила с меня презрительных, насмешливых и немного напуганных глаз. А Митя (ага, тот самый Зайка, будущий большой начальник из "НОРДСТРЭМ") переводил непонимающий взгляд то на неё, то на меня.
- Молодец, Красная Шапочка, - подойдя к ним вплотную, прошипел я.
- Ир, это ещё кто? - опешил будущий Зайка.
- А это ученик моей бабушки. Один удивительно нахальный Серый Волк, - "представила" меня Ира.
- А.… - с весёлой улыбкой протянул Митя, оглядывая меня с высоты своего роста, - так это и есть тот самый забавный малыш, про которого ты мне рассказывала?
Не сводя с меня прищуренных глаз, Самойлова медленно кивнула. А мне захотелось сделать разом несколько вещей: схватить Самойлову, волоком затащить её в подъезд и устроить её взбучку. Зарядить Мите в зубы, чтобы ему нечем было на меня скалиться. Но вместо этого я открыл сумку, вытащил из неё книжку Красной Шапочки и припечатал книгу ладонью к седлу Митиного мотоцикла. Потом извлёк на свет божий два билета в "Ударник". Их я просто смял в кулаке и отшвырнул в урну.
- Марине Витальевне скажешь, я больше не приду. Учебники и деньги за занятия передам через Дядьсашу. Всё поняла?
- Я.. - начала Самойлова, изгибая бровь.
- Свободна. - Я развернулся и зашагал обратно к метро, чувствуя спиной их взгляды…
Не важно, как в тот день я добрался домой. Важно другое: я больше никогда не вернулся к прекрасной учительнице, имя которой я даже не вспомнил, прочитав досье Интерпола. А ведь Марина Витальевна такого не заслужила. И я до конца жизни буду обязан ей за то, что она вложила в меня время и душу и заботливо подкармливала меня, вечно голодного мальчишку.
После того, как я поставил на занятиях с Мариной Витальевной большой крест, я ещё дважды получал звонки от Самойловой. Но оба раза к телефону не подходил.
- Ничего, пусть подёргается, - злорадно думал я, - пусть посидит. Глядишь, к ноябрю всё устроится.
Потом мой так некстати вернувшийся из командировки отец решил вмешаться в это дело. Сначала он дал нагоняй "совету двух", потом взялся за меня.
- Андрей, скажи мне честно, - начал отец, заводя меня в свой кабинет и прислоняясь спиной к двери, - почему ты отказался от занятий с Мариной Витальевной?
- Потому что с сентября у нас в школе уроков прибавилось.
- Понятно… а ещё скажи, мне тут дядя Саша говорил, что у тебя получается дружить с этой девочкой, Ирой. Это что, правда?
- Папа, - беспечно улыбнулся я, - я не знаю, что там рассказывал тебе Дядьсаша, но "с этой девочкой Ирой" мы не общаемся.
- Почему?
- Потому что с "этой девочкой Ирой" у нас лучше всего получается только одно: наши с ней перебранки.
- Да? Ну, ладно… ну, хорошо. Ну, тогда иди, - ответил отец, выпуская меня из кабинета. Он так никогда и не узнал, что я соврал ему тогда - соврал в первый раз жизни…
5 ноября 1996 года мы встретились с Ирой ещё раз. Я как раз ехал на "Алексеевскую", собираясь подловить укрощённую мной Красную Шапочку и пригласить её на свой день рождения. В полупустой вагон метро входили пассажиры. Кто-то выходил из вагона, кто-то садился рядом со мной, кто-то вставал напротив. На "Рижской" моё сердце дало два глухих удара, и я, покрутив головой, нашёл взглядом Иру. Вернее, нашел не её, а - их, потому что Самойлова вошла в вагон вместе с Зайкой. Рука Мити по-хозяйски лежала у неё на талии. Моё сердце забилось. Между тем Кузнецов наклонился к Ире и что-то прошептал ей на ухо. Самойлова смутилась и всё же кивнула ему. Митя самоуверенно улыбнулся и очень по-свойски отвёл прядь её волос от лица, точно Ира ему принадлежала. Такой злости я не испытывал никогда. И я направился к ним, чтобы раз и навсегда разобраться с Кузнецовым на свой лад. Шаг - и мои глаза встретились с глазами Самойловой. И я с ослепительной ясностью понял, осознал: той Иры, что знал я, больше нету. Она не ждала меня. Она действительно ему принадлежала. И это я, а не он, был третьим лишним с самого начала… Я ничего не сказал. Просто вышел из вагона.
В тот вечер я впервые надрался до невменяемого состояния и угодил в детскую комнату милиции. Спасибо, мне с инспектором повезло: сообразив, в чём моя "трагедия", добрая женщина сорока лет вызвала мою маму и пообещала не сообщать о моих "заслугах" ни в школу, ни в спортивную секцию. Мы сидели с инспектором, ожидая, когда "совет двух" заберёт меня, а женщина, вытирая мои пьяные сопли, как могла, меня утешала:
- Ну, Андрей, ну ты что… Ну да, твоя Ира взрослая… Ну да, вполне естественно, что у неё… э-э, первый роман с её ровесником… Но ты - ты же такой обаятельный, такой хороший. Ну, посмотри на себя… Такие ресницы длинные… Такие глазки серые… Вот и выбери себе ровесницу - девочку, которой ты нравишься. Поухаживай за ней. Потом вы закончите школу, и только тогда вы…
Ага! - знала бы инспектор, как я воспользуюсь её советом.
Пережив утром следующего дня зубодробительную лекцию от "совета двух" (папа Серёжа, как всегда, успел слинять в командировку), я отправился в школу и на первой же перемене подошёл к одной из старших школьниц - большой любительнице целоваться со мной.
- Пойдёшь со мной на день рождения? - с ходу спросил я.
- Ой, да… С тобой - да. А это чей день рождения?
- Мой.
- Ой, а где это будет?
- В квартире у Ботаса. У него родители на три дня в Финляндию укатили.
- Ой, прелесть, какая… Ой, а что тебе подарить?
- Не переживай, - хмыкнул я, - у тебя уже есть для меня подарок…