* * *
Сентябрьским днем она отказалась от приглашения в театр ради чашки чая в компании юной миссис Артур Элкинс, с которой когда-то делила комнату в школьном общежитии.
– Хотелось бы мне, – сказала Майра, когда они уселись за изящный столик, – быть сеньоритой, или мадмуазель, или кем-то в этом роде. Подумать только! После выхода в свет только и остается, что выйти замуж, да и на покой!
Лейла Элкинс уже сталкивалась с подобным томлением духа.
– Да, действительно, – холодно ответила она. – Так и сделай!
– Лейла, мне кажется, что я уже не способна увлечься, – сказала Майра, подавшись вперед. – Я так много флиртовала, что теперь, целуясь с мужчиной, сразу же думаю: скоро ли он мне надоест? Никаких таких сильных чувств, как раньше!
– А сколько тебе лет, Майра?
– Прошлой весной исполнился двадцать один.
– Что ж, – самодовольно сказала Лейла, – прими от меня совет: не выходи замуж, пока тебе окончательно не наскучит флирт! Ты же понимаешь, как много ты теряешь?
– Пока не наскучит?! Да я уже по горло сыта своим бессмысленным существованием! Как это ни смешно, Лейла, но я чувствую себя какой-то древней развалиной! Прошлой весной в Нью-Хейвене со мной танцевали мужчины, которые выглядели как мальчишки; и в гардеробной я случайно услышала, одна девушка сказала: "Это же Майра Харпер! Она сюда уже восемь лет катается". Конечно, года на три она обсчиталась, но все же это вызвало у меня легкую календарную грусть.
– Мы с тобой впервые поехали на бал, когда нам было по шестнадцать, – пять лет назад.
– Боже мой! – вздохнула Майра. – А теперь меня уже некоторые ребята боятся! Так жалко! Да еще и самые симпатичные… Один вот по выходным три недели подряд ездил ко мне аж из Морристауна, и вдруг – как черт от ладана! Какой-то добрый приятель нашептал ему, что в этом году я активно ищу мужа, и он испугался, что все зайдет слишком далеко!
– Ну ты ведь и правда в активном поиске и хочешь замуж, разве не так?
– Думаю, да… В некотором смысле. – Майра умолкла и осторожно огляделась вокруг. – Ты знакома с Ноулетоном Уитни? Знаешь, он изумительно выглядит, а отец у него, говорят, очень состоятельный! Когда нас представляли, я заметила, он вздрогнул, услышав мое имя, и тут же стушевался, но, Лейла, дорогая, я же отнюдь не древняя и не невзрачная, правда?
– Конечно, правда! – рассмеялась Лейла. – И мой тебе совет: выбирай лучшее из того, что есть, – выбирай мужчину, у которого есть все, что тебе нужно, в плане ума, внешности, положения в обществе и денег; затем приложи все силы, чтобы его захватить, – ну, как раньше, у нас с тобой ведь все всегда получалось! И когда он станет твоим, не говори себе: "Ах, но он не умеет петь, как Билли!" или "Эх, ему бы еще поучиться играть в гольф". Нельзя получить все и сразу. Закрой глаза, отключи чувство юмора, а когда выйдешь замуж, все покажется тебе уже в ином свете, и ты будешь очень счастлива.
– Да, – рассеянно сказала Майра. – Такой совет я уже слышала.
– Легко быть романтиком, когда тебе восемнадцать! – подчеркнула Лейла. – Но через пять лет вся твоя романтика улетучивается, как дым!
– Мне было так хорошо, – вздохнула Майра. – Такие симпатичные парни были рядом со мной! Сказать по правде, я уже решила, за кем мне приударить.
– И за кем же?
– За Ноулетоном Уитни. Поверь: может, я и выгляжу несколько пресыщенной, но я все еще могу заполучить любого, кого только захочу!
– А ты его и правда хочешь?
– Да. Если кого и хочу, так только кого-нибудь вроде него! Он сногсшибательный и застенчивый… Очень милый и застенчивый… И еще, говорят, у них потрясающее имение в округе Вестчестер!
Лейла допила чай и бросила взгляд на свои наручные часики:
– Мне пора бежать, дорогая!
Обе встали и, неторопливо выйдя на Парк-авеню, поймали такси.
– Я ужасно рада за тебя, Майра; я знаю, что ты будешь очень счастлива!
Майра обошла небольшую лужицу на асфальте и, подойдя к такси, задержалась на подножке авто, балансируя, словно балерина:
– Пока, Лейла! Увидимся!
– До свидания, Майра. Удачи тебе!
И, хорошо зная Майру, Лейла подумала, что в данном случае последнее пожелание было излишним.
II
Главным образом именно поэтому в пятницу вечером шесть недель спустя Ноулетон Уитни заплатил таксисту семь долларов десять центов и, в смешанных чувствах, остановился рядом с Майрой на лестнице отеля "Билтмор". Под внешней, безумно счастливой оболочкой его разума постепенно зрел тяжкий испуг от того, что он натворил. Ведь это он сам, защищаемый уже с первого курса Гарварда от ловушек очаровательных охотниц за состояниями, он самый, кого – с его молчаливого согласия – удалось буквально за загривок оттащить от нескольких юных и милых созданий, сейчас воспользовался отлучкой родителей на запад страны и умудрился так запутаться в силках, что теперь было сложно сказать, где силки, а где – он!
День прошел, как во сне: в ноябрьских сумерках после дневного спектакля они с Майрой смотрели на городскую толпу из романтического уединения кеба – что за удивительный экипаж! – и вот они уже сидят за чаем в "Ритце", и ее белая рука лежит на темном подлокотнике соседнего кресла, внезапно звучат торопливые сбивчивые слова… Затем они едут в ювелирный магазин, потом – безумный ужин в каком-то маленьком итальянском ресторанчике, где на обороте меню он написал: "Ты?" – и передал его ей, а она подписала снизу вечно чудесное: "Ты же знаешь, что да!" А вот и день подходит к концу, и они стоят на лестнице у "Билтмора".
– Скажи! – шепнула Майра ему на ухо.
Он сказал.
Ах, Майра, как много воспоминаний, должно быть, пронеслось в твоей памяти в этот момент!
– Я так счастлива, милый! – нежно сказала она.
– Нет! Это я счастлив! Ты же знаешь… Майра…
– Знаю!
– Навсегда?
– Навсегда! Смотри, что у меня есть! – И она поднесла к губам новое кольцо с бриллиантом. О, Майра знала, что следует делать в таких случаях!
– Спокойной ночи!
– Спокойной ночи! Спокойной ночи…
Словно призрачная фея в мерцающем розовом платье, она легко взбежала по широким ступеням; ее щеки горели, когда она вызывала лифт.
Через две недели она получила от него телеграмму, которой он сообщал, что родители вернулись с запада и приглашают ее на недельку в гости в свое имение в округе Вестчестер. Майра телеграфировала время прибытия поезда, купила три новых вечерних платья и принялась паковать дорожный сундук.
Она приехала холодным ноябрьским вечером; сойдя с поезда в густых сумерках, она слегка поежилась от холода и поискала взглядом Ноулетона.
Какое-то время на платформе было много народу, все возвращались из города – слышалась разноголосица приветствий жен и семейных шоферов, затем раздалось громкое ворчание лимузинов, сдававших назад, разворачивавшихся и отъезжавших от станции. А затем – она и опомниться не успела – платформа опустела, и вокруг не осталось ни одного роскошного автомобиля. Должно быть, Ноулетон перепутал поезд!
С едва слышным "Черт возьми!" она пошла к возведенному в Елизаветинскую эпоху зданию станции, чтобы позвонить по телефону, но тут какая-то грязная и неряшливо одетая личность, приподнявшая в качестве приветствия свою видавшую виды фуражку, обратилась к ней надтреснутым и ворчливым голосом:
– Это вы, мисс Харпер?
– Да, – сильно удивившись, ответила она. Неужели эта немыслимая личность могла быть шофером?
– Шофер приболел, – продолжала личность пронзительным ноющим тоном. – Я его сын!
Майра открыла от изумления рот:
– Вы про шофера мистера Уитни?
– Да! Как война началась, так он оставил только одного шо фера. Экономит изо всех сил, чистый Гувер! – Он нервно потоптался и хлопнул в ладоши, облаченные в огромные краги. – Ну да ладно, чего тут на холоде стоять, болтать-то? Давайте ваш сак вояж.
Потеряв от изумления дар речи, но ничуть не обескураженная, Майра последовала за своим провожатым до самого конца платформы. Напрасно она искала глазами лимузин – его там не было. Но долго удивляться ей не пришлось, потому что личность направилась прямо к видавшей виды машинке-развалюхе, в кабину которой и был помещен ее саквояж.
– Лимузин поломался, – пояснил он. – Придется ехать на этом или пешком. – Он открыл для нее переднюю дверь и кивнул: – Залезайте!
– Если вы не возражаете, я, пожалуй, сяду сзади!
– Да как хотите, – фыркнул он, открыв заднюю дверь. – Я просто подумал, что дорожный сундук небось по дороге станет болтаться туда-сюда на сиденье, вы и разнервничаетесь.
– Какой еще сундук?
– Ну, ваш.
– Ах, а разве мистер Уитни… Разве нельзя сделать две поездки?
Он упрямо покачал головой:
– Не разрешает! С тех пор как началась война. Богатые должны подавать пример, вот что мистер Уитни твердит. Давайте-ка квитанцию на багаж.
Когда он удалился, Майра безуспешно попыталась представить себе шофера, у которого мог бы быть такой сын. После загадочной перепалки с багажным агентом человек вернулся, отчаянно задыхаясь, таща на спине дорожный сундук. Водрузив его на заднее сиденье, он вскарабкался за руль впереди, рядом с ней.
Было уже совсем темно, когда они свернули с дороги и по длинной тенистой аллее подъехали к особняку семейства Уитни, освещенные окна которого отбрасывали большие пятна веселого желтоватого света на гравий, лужайку и деревья. Даже сейчас было видно, что дом очень красивый, в его неясных контурах угадывались черты колониального стиля Джорджии, а по обеим сторонам от дома были разбросаны обширные тенистые парки. Машина, дернувшись, остановилась перед квадратными каменными воротами особняка, шоферский сын выкарабкался из машины вслед за Майрой и распахнул дверь дома.
– Заходите! – фыркнул он; она переступила через порог и услышала, как он тихо затворил за ней дверь, оставшись снаружи вместе с темнотой.
Майра огляделась. Она находилась в обширном мрачном холле, обшитом на английский манер дубовыми панелями и освещавшемся тусклыми, полускрытыми плафонами, светильниками, напоминавшими светящихся желтых черепах, развешанных на равных расстояниях по стенам. Прямо перед ней была широкая лестница, по бокам которой было несколько дверей; вокруг не слышалось ни звука, никого не было видно, а с темно-малинового ковра, казалось, поднималась вверх напряженная неподвижность.
Так она простояла, должно быть, целую минуту, пока не почувствовала на себе чей-то взгляд; она заставила себя непринужденно повернуться.
В нескольких ярдах, вопросительно глядя на нее, стоял лысый, чисто выбритый коротышка с желтоватым лицом, наряженный в опрятный сюртук и белые гетры. На вид ему было лет пятьдесят, но ему не нужно было даже двигаться, чтобы ей в глаза бросилась распространяемая им вокруг себя забавная резвость, – сама его поза говорила о том, что она вот-вот сменится, пусть даже он ее только что принял. Миниатюрные ручки, ножки и причудливый изгиб бровей делали его похожим на проказника-эльфа, и у нее тут же возникло смутное мимолетное чувство, что когда-то давно она его уже где-то видела.
Мгновение они молча смотрели друг на друга; затем она чуть покраснела, и ей захотелось откашляться.
– Вы, должно быть, мистер Уитни? – Она чуть улыбнулась и сделала по направлению к нему шажок. – Меня зовут Майра Харпер!
Еще мгновение он молчал и не двигался, и Майра подумала, что он, должно быть, глуховат; затем, словно механический паяц, он дернулся, будто кто-то нажал кнопку и вдохнул в него душу.
– Ах, разумеется… Естественно! Я знаю… О да! – взволнованным пронзительным голоском эльфа воскликнул он; встав на цыпочки в порыве едва сдерживаемого энтузиазма, он одарил ее худосочной улыбкой и засеменил по темному ковру.
Она, как и подобало, залилась румянцем.
– Ужасно мило с вашей…
– Ах! – продолжал он. – Вы, должно быть, устали? Ужасная, неровная и грязная дорога, я знаю! Вы устали; вас, без сомнений, мучают голод и жажда! – Он с негодованием посмотрел вокруг. – Слуги в этом доме прямо-таки ужасно небрежны!
Майра не знала, что на это можно было сказать, и промолчала. Отвлекшись на мгновение, мистер Уитни с присущей ему буйной энергией пробежал по ковру и нажал кнопку; затем, словно танцуя, он опять оказался рядом с ней, слегка пренебрежительно всплескивая руками.
– Одну минуточку! – затараторил он. – Шестьдесят секундочек, не больше! Сейчас, вот!
Он резко бросился к стене и с некоторым усилием приподнял огромный резной стул в стиле Людовика Четырнадцатого, аккуратно вынес его на самую середину ковра и там поставил.
– Прошу вас, присядьте! Присаживайтесь! Я вам сейчас что-нибудь принесу. Всего шестьдесят секунд, и я вернусь!
Она стала отказываться, но он продолжал повторять "Присаживайтесь!" таким обиженным и одновременно исполненным надежды тоном, что Майре пришлось сесть на стул. Хозяин дома тут же удалился.
Она просидела пять минут, чувствуя, как ею овладевает подавленность. Еще никогда ей не оказывали столь странного приема. Хотя где-то она читала, что Ладлоу Уитни считается одной из самых эксцентричных фигур мира финансов, она не ожидала встретить похожего на эльфа коротышку с желтоватым лицом, да еще и перемещавшегося исключительно вприпрыжку, – это все нанесло удар ее чувству формы. Хорошо бы он привел Ноулетона! Она сидела и безостановочно сплетала-расплетала пальцы.
Услышав резкий кашель сбоку, она нервно вздрогнула. Вернулся мистер Уитни. В одной руке он нес стакан молока, в другой – синюю кухонную плошку, доверху наполненную черствыми гренками в виде кубиков, которые обычно кладут в супы.
– Проголодались с дороги? – сочувственным тоном воскликнул он. – Бедная девочка, ах, бедная девчушка умирает с голоду! – Последнее слово он произнес с таким напором, что даже молоко слегка расплескалось.
Майра покорно приняла угощение. Есть ей не хотелось, но на поиски этой еды он потратил десять минут, и поэтому отказываться было бы невежливо. Она робко пригубила молоко и съела одну гренку, пытаясь придумать, что бы такое сказать. Но эту проблему за нее решил мистер Уитни, удалившись вновь, – на этот раз он ускакал по широкой лестнице, преодолевая сразу по четыре ступеньки; лишь на мгновение в полутьме наверху сверкнул его лысый затылок.
Время шло. Майра разрывалась между негодованием и замешательством: почему она должна восседать на огромном неудобном стуле посреди холла и грызть гренки? Где это видано – так принимать в гостях невесту сына?
Ее сердце облегченно дрогнуло, когда с лестницы донеслось знакомое насвистывание. Наконец-то, Ноулетон! Увидев ее, он разинул от изумления рот:
– Майра?
Она аккуратно поставила плошку и стакан на ковер и с улыбкой встала со стула.
– Вот это да! – воскликнул он. – А мне даже не сказали, что ты приехала!
– А я тут с твоим папой знакомлюсь…
– Батюшки! Он, наверное, убежал наверх и забыл! Он что, угощал тебя вот этим? А что же ты ему не сказала, что не хочешь?
– Ну… Я не знаю…
– Милая, не обращай на папу внимания. Он рассеянный и в некотором роде оригинал, но ты к нему привыкнешь.
Он нажал кнопку, появился дворецкий.
– Проводите мисс Харпер в комнату, распорядитесь, чтобы принесли ее багаж, если его еще не принесли. – Он повернулся к Майре: – Милая, как жаль, что я не знал, что ты уже приехала! Давно ты здесь?
– Ах, да всего пару минут…
Минут было вообще-то двадцать с лишним, но зачем ему об этом говорить? Тем не менее у нее возникло какое-то странное нехорошее чувство.
Через полчаса, когда она застегивала последний крючок на своем вечернем платье, в дверь постучали.
– Майра, это я, Ноулетон! Если ты уже готова, давай перед ужином заглянем на минутку к маме?
Бросив последний довольный взгляд на свое отражение в зеркале, она выключила в комнате свет и вышла в коридор. Он повел ее по центральной галерее, коридор от которой отходил в другое крыло дома; у одной из дверей они остановились, он постучался и ввел Майру в самую странную комнату, которую она когда-либо видела.
Помещение представляло собой просторный роскошный будуар, обшитый, как и холл внизу, на английский манер дубовыми панелями; несколько ламп заливало все вокруг спокойным оранжевым светом, размывая очертания предметов в комнате, словно янтарная дымка. В огромном кресле с пестрой шелковой обивкой высоко на подушках возлежала весьма крепкая на вид пожилая дама с ярко-седыми волосами и тяжеловесными чертами; казалось, что она там находится уже очень-очень много лет. Она сонно покоилась на подушках, полузакрыв глаза; под черным халатом вздымался и опадал огромный бюст.
Однако в комнате было нечто еще более замечательное, чем эта дама, так что взгляд Майры скользнул по ней лишь мельком, – так сильно захватило ее воображение кое-что другое. На ковре, на стульях и на диванах, на огромной постели с балдахином и на мягком коврике из ангорской шерсти перед камином сидело, лежало и спало множество белых пуделей. Их было почти две дюжины – завитая шерсть падала челками на мечтательные собачьи глаза, на шеях были повязаны широкие желтые банты. Когда вошли Майра и Ноулетон, собак охватило волнение; двадцать один черный мокрый нос взмыл вверх, двадцать одна миниатюрная глотка принялась издавать отрывистый шумный лай, и в комнате воцарился такой гам, что Майра от неожиданности сделала шаг назад.
От шума сонные глаза толстой дамы дрогнули и открылись; низким хриплым голосом, который сам по себе до странности напоминал лай, она отрывисто скомандовала: "Прекратить этот гам!" – и собачий галдеж тут же стих. Сидевшие у камина два-три пуделя с блестящими глазами укоризненно переглянулись, негромко поворчали и улеглись, слившись с белоснежным ковриком из ангорской шерсти. Взъерошенный шарик на коленях у дамы уткнулся носом в изгиб локтя и опять закрыл глаза. Если бы не комки белой шерсти, разбросанные по комнате, Майра могла бы решить, что все это ей просто почудилось.
– Мама! – произнес Ноулетон, выдержав паузу. – Это Майра!
С губ дамы упало лишь одно хриплое слово:
– Майра?
– Она приехала к нам в гости, я тебе рассказывал…
Миссис Уитни подняла пухлую руку и устало провела ладонью по лбу.
– Дитя мое! – сказала она, и Майра вздрогнула, потому что голос вновь напомнил ей низкое собачье ворчание. – Ты хочешь выйти замуж за моего сына Ноулетона?
Майре показалось, что этим вопросом прицеп ставится впереди авто, но все же утвердительно кивнула в ответ:
– Да, миссис Уитни.
– Сколько тебе лет? – резко спросила дама.
– Мне двадцать один, миссис Уитни.
– Н-да… Ты родом из Кливленда? – это она уже практически пролаяла.
– Да, миссис Уитни.
– О!
Майра не была уверена, относилось ли последнее восклицание к разговору или это был просто стон, поэтому решила ничего не отвечать.