И тут Кино заметил их. Он застыл на месте, пригнул голову и выглянул из-под упавшей ветки. Вдали виднелись три человеческие фигуры – две пешие и одна конная. Кино понял, кто это, и по спине у него пробежал холодок. Даже с такого расстояния он видел, что двое пеших движутся медленно, низко склонившись над землей. То и дело один останавливался и что-то внимательно разглядывал, и к нему тут же присоединялся другой. Следопыты. Чуткие, как собаки, они могут выследить даже толсторогого барана в голых каменных горах. Если Кино с Хуаной ступили где-то мимо колеи, эти охотники из внутренних земель полуострова непременно заметят, прочтут по сломанной травинке или кучке пыли. Позади них ехал темнокожий всадник. Лицо у него было закрыто одеялом, поперек седла лежало поблескивающее на солнце ружье.
Кино лежал, прямой и неподвижный, как скрывающая его ветка, и почти не дышал. Он отыскал глазами то место, где заметал следы. Даже разровненный песок мог привлечь внимание следопытов. Кино хорошо знал этих ищеек из внутренних земель. Они жили охотой в краю, где почти не было дичи. И сейчас они охотились на него. Словно звери, следопыты обыскивали каждую пядь земли, замечали какой-нибудь знак и склонялись над ним, а всадник тем временем терпеливо ждал.
Следопыты тихонько поскуливали, точно собаки, напавшие на теплый след. Кино медленно взял в руку нож и приготовился. Он знал, что делать. Если обнаружат то место, где он заметал следы, нужно броситься на всадника, убить его и завладеть ружьем. Это единственный шанс. Когда все трое приблизились, Кино зарылся носками в песок, чтобы не оскользнуться и прыгнуть без предупреждения. Из-под упавшей ветки не было видно почти ничего.
У себя в укрытии Хуана услышала цокот лошадиных подков. Загулил Койотито. Она поспешно сунула ребенка под шаль, дала ему грудь, и он затих.
Враги подошли вплотную. Теперь из-под ветки можно было различить только человеческие и лошадиные ноги. Кино видел смуглые, заскорузлые стопы и драную белую одежду пеших охотников, слышал скрип седла и позвякивание шпор. Там, где он разравнивал песок, следопыты замерли и стали внимательно что-то разглядывать. Всадник тоже остановился. Лошадь запрокинула голову, закусив удила. Во рту у нее щелкнуло колесико грызла, и она фыркнула. Следопыты обернулись и внимательно посмотрели ей на уши.
Кино не дышал. Спина у него была слегка изогнута от напряжения, мускулы на руках и ногах вздулись буграми, на верхней губе выступил пот. Несколько долгих мгновений следопыты стояли неподвижно, а затем двинулись дальше. Всадник тронулся вслед за ними. Следопыты трусцой бежали по дороге, останавливались, что-то осматривали и спешили вперед. Кино знал: они вернутся. Так и будут рыскать, ходить кругами, вынюхивать и выглядывать, пока рано или поздно не обнаружат его заметенный след.
Кино отполз назад, даже не попытавшись замаскировать свой путь. Бесполезно: слишком много оставалось мелких примет, сломанных веток, отпечатков, смещенных камней. Кино охватил панический страх – страх преследуемого животного. Их непременно найдут. Оставалось одно – бежать. Кино осторожно отошел от дороги и бесшумно вернулся туда, где ждала Хуана. Она вопросительно посмотрела на него.
– Следопыты, – произнес он. – Идем!
Внезапно на Кино навалилось чувство беспомощности и безнадежности. Лицо его потемнело, глаза потухли.
– Быть может, мне лучше сдаться.
Хуана вскочила на ноги и положила руку ему на плечо.
– У тебя жемчужина! – хрипло воскликнула она. – Думаешь, тебя оставят в живых, чтобы ты мог обличить их в воровстве?
Рука Кино вяло потянулась к спрятанной под одеждой жемчужине.
– Они ее найдут, – слабо произнес он.
– Идем, – сказала Хуана. – Идем!
А когда он не ответил, добавила:
– Думаешь, они оставят в живых меня? Или малыша?
Ее слова достигли цели. Зубы у Кино оскалились, глаза сверкнули.
– Пошли, – сказал он. – Уйдем в горы. Может, нам удастся сбить их со следа.
Кино поспешно собрал мешочки и тыквенные бутылки – весь их нехитрый скарб. В левой руке он держал узелок, в правой свободно раскачивался нож. Кино раздвинул перед Хуаной ветки, и они скорым шагом двинулись на запад, к высоким гранитным горам. Это было паническое бегство. Кино даже не пытался замаскировать путь, которым они шли: распинывал камни, сбивал с низкорослых деревьев предательские листья. Высоко стоящее солнце палило так, что даже листва протестующе потрескивала. А впереди возвышались бесплодные каменные горы. Они вырастали из щебнистого предгорья и монолитной стеной вырисовывались на фоне неба. Кино бежал туда, где повыше, как делают почти все животные, когда уходят от погони.
В этой пустынной местности росли только способные запасать воду кактусы да неприхотливый кустарник, запускающий свои длинные корни глубоко в землю, чтобы добыть немного влаги. Под ногами была не почва, а каменные обломки – небольшие кубы и огромные плиты, неокатанные водой. Среди камней печальными сухими пучками торчала трава, которая всходила после случайного дождя, отцветала, роняла в землю семена и умирала. Рогатые ящерицы наблюдали за Кино с Хуаной, поворачивая им вслед свои маленькие драконьи головки. То и дело, потревоженный путниками, выскакивал из укрытия и прятался за ближайшим валуном большой длинноухий заяц. Над пустыней висел звенящий зной, а гранитные горы впереди сулили прохладу.
Кино бежал, как от погони. Он знал, что его ждет. Пройдя еще немного по дороге, охотники поймут, что сбились со следа. Тогда они вернуться назад и будут осматривать и обдумывать каждый знак, пока не отыщут то место, где отдыхали Кино с Хуаной. Остальное уже легко: мелкие камушки, сбитые листья и сломанные ветки, отпечаток оступившейся ноги… Кино так и видел, как они бегут по следу, поскуливая от возбуждения, а позади них, темнолицый и почти равнодушный, едет всадник с ружьем. До него дело дойдет в последнюю очередь: обратно он не возьмет с собой никого. О, как же громко раздавалась в голове у Кино мелодия зла! Она звучала в унисон со скрипом зноя и сухим потрескиванием змеиных трещоток. Теперь мелодия была не широкой и подавляющей, а тайной и ядовитой, и тяжелый стук его сердца задавал ей ритм.
Путь начал полого подниматься в гору, а камни постепенно становились крупнее. Кино немного оторвался от погони и перед восхождением решил сделать привал. Он взобрался на огромный валун и оглядел окутанную мерцающим маревом пустыню, однако не увидел своих преследователей – даже голова всадника нигде не возвышалась над зарослями. Хуана присела в тени валуна. Она поднесла бутылку к губам Койотито, и он принялся жадно пить, ловя воду пересохшим язычком. Когда Кино вернулся, Хуана подняла на него взгляд. Она заметила, что он рассматривает ее лодыжки, исцарапанные о камни и ветки, и поспешно прикрыла их юбкой. На усталом лице Хуаны ярко блестели глаза. Она протянула Кино бутылку с водой, но он только покачал головой и облизал потрескавшиеся губы.
– Хуана, – сказал Кино, – ты спрячься, а я пойду дальше. Попробую увести их в горы. Когда они пройдут, отправляйся на север, в Лорето или в Санта-Розалию. Если сумею спастись, я вас разыщу. Это единственный верный путь.
Хуана посмотрела прямо ему в глаза.
– Нет, – ответила она, – мы пойдем с тобой.
– Один я хожу быстрее, – резко возразил Кино. – К тому же со мной Койотито в большей опасности.
– Нет, – повторила Хуана.
– Ты должна остаться. Это разумно. Таково мое желание.
– Нет.
Кино заглянул ей в лицо, но не увидел ни слабости, ни страха, ни сомнения. Глаза Хуаны ярко блестели. Кино беспомощно пожал плечами, но ее решимость придала ему сил. Когда они снова тронулись в путь, это уже не было паническое бегство.
По мере приближения к горам пейзаж быстро менялся. Теперь они шли по длинным гранитным обнажениям, между которыми зияли глубокие трещины. Где мог Кино ступал по голому, не сохраняющему следов камню и перепрыгивал с уступа на уступ. Он знал: всякий раз, как охотники сбиваются со следа, они вынуждены ходить кругами и зря терять время. Поэтому теперь он шел к горам не напрямик, а петлял, порой возвращался к югу, оставлял какую-нибудь метку и продолжал путь по голому камню. Склон круто поднимался вверх, и Кино тяжело дышал на ходу.
Когда солнце начало клониться к голым зубьям каменных гор, Кино направился к темной расселине в стене гор. Кино знал: если где-то есть вода, то именно там: даже отсюда он различал какую-то слабую растительность. И если где-то можно найти проход в этой монолитной каменной стене, то искать его нужно там же. Здесь таилась своя опасность: следопыты тоже подумают о расселине в первую очередь, – однако опустевшая бутылка из-под воды решила дело. Солнце уже садилось, когда Кино с Хуаной начали устало взбираться по крутому склону.
Высоко в серых каменных горах, под хмурой вершиной, из трещины в скале струился ручей. Летом его питал лежащий в тени снег. Бывало, ручей пересыхал совсем, и тогда на дне обнажались голые камни и сухие водоросли. Обычно же он весело журчал, холодный, прозрачный и чистый. В пору шумливых дождей ручей иногда превращался в бурный поток, и тогда в расселину обрушивался пенный водопад, но чаще это была просто узкая струйка воды. Вода образовывала озерцо, падала с высоты сотни футов и образовывала следующее, а когда оно переполнялось, падала вновь. Так ручей и спускался, словно по ступеням, пока не достигал каменистого предгорья и не исчезал совсем. К тому времени от него почти ничего не оставалось: всякий раз, как он перетекал с уступа на уступ, его жадно вбирал засушливый воздух, а вода из озерец выплескивалась на сухую растительность. Со всей округи к ручью сходились животные: горные бараны и олени, пумы и еноты, мыши – все приходили сюда на водопой. По вечерам к маленьким озерам, похожим на выдолбленные в расселине ступени, слетались птицы, проводившие день в зарослях на предгорье. Там, где скапливалось достаточно земли, чтобы уцепиться корнями, зеленела разнообразная растительность: дикий виноград и миниатюрные пальмы, венерин волос, гибискус и высокая пампасная трава с остроконечными листьями и собранными в метелки цветами. В самих озерцах обитали лягушки и водомерки, а по дну ползали водяные черви. Все, что любило воду, стремилось сюда. Дикие кошки подкарауливали здесь добычу, разбрасывали по берегу перья и лакали воду сквозь окровавленные зубы. Вода делала озерца местом жизни – и местом смерти.
Нижний уступ, где ручеек разливался озерцом, прежде чем упасть вниз и затеряться среди каменистой пустыни, представлял собой небольшую гранитную площадку, покрытую песком. Сверху сочилась лишь тонкая струйка воды, однако ее хватало, чтобы наполнить озерцо до краев. Под обрывом зеленели папоротники, по каменной стене карабкался дикий виноград, и самые разные травы и кустики находили здесь приют. После половодья вокруг водоема образовался маленький песчаный пляж, и в сыром песке рос ярко-зеленый водяной кресс. Берег был изборожден следами животных, которые приходили сюда напиться воды и поохотиться.
Солнце уже перевалило за горы, когда обессиленные Кино с Хуаной вскарабкались по крутому склону и добрались до маленького водоема. Отсюда была видна вся иссушенная солнцем пустыня вплоть до синеющего вдали залива. Хуана тяжело опустилась на колени. Первым делом она умыла малышу лицо, а затем наполнила бутылку и дала ему напиться. Койотито устал и капризничал. Он тихо всхлипывал, пока Хуана не дала ему грудь, а тогда довольно загулил и зачмокал. Кино пил долго и жадно. Он растянулся на берегу, расслабил все мускулы и лежал, наблюдая, как Хуана кормит ребенка. Через минуту Кино встал, подошел к краю уступа, где вода переливалась вниз, и пристально вгляделся вдаль. Его внимание привлекла какая-то точка. Кино напрягся: у подножия склона он увидел двоих следопытов. Они казались едва ли больше двух копошащихся на земле муравьев, позади которых полз третий, более крупный.
Хуана оглянулась на мужа и увидела, как напряглась его спина.
– Далеко? – тихо спросила она.
– Будут здесь к вечеру, – ответил Кино и посмотрел на длинную, круто уходящую вверх расселину, по которой сбегала вода.
– Нужно уходить на запад, – добавил он и окинул взглядом гладкую каменную стену в стороне от расселины. Футах в тридцати над головой Кино заметил несколько маленьких, выдолбленных ветром пещерок. Он сбросил сандалии и полез наверх, цепляясь пальцами ног за голый камень. Пещерки оказались неглубокие, всего несколько футов в длину, зато слегка уходили вниз. Кино заполз в самую просторную и понял, что снаружи его не видно. Он быстро спустился к Хуане и сказал:
– Нужно подняться наверх. Быть может, там они нас не найдут.
Хуана беспрекословно наполнила бутылку, и Кино помог ей залезть в пещеру. Затем он поднял свертки с едой и передал Хуане. Она сидела у входа и наблюдала за ним. Кино не стал стирать следы на песке, а вскарабкался на обрыв рядом с озерцом, цепляясь за дикий виноград и папоротники. Поднявшись на следующий уступ, он спустился назад и внимательно осмотрел гладкую каменную стену, в которой была выдолблена пещера: не осталось ли следов. Наконец Кино тоже залез наверх и устроился рядом с Хуаной.
– Когда они поднимутся выше, мы снова спустимся на равнину. Боюсь только, как бы малыш не заплакал. Смотри, чтобы он не плакал.
– Малыш не заплачет, – пообещала Хуана. Она заглянула в глаза Койотито, и он серьезно посмотрел на нее в ответ. – Он понимает.
Кино лежал у входа в пещеру, положив подбородок на скрещенные руки, и наблюдал, как синяя тень горы постепенно вытягивалась, пока не доползла до залива и не накрыла собой всю пустыню.
Враги не появлялись еще долго: видимо, не могли распутать след. До озерца они добрались только в сумерках. Все трое шли теперь пешком, так как лошадь не смогла бы подняться по крутому склону. Сверху они казались тремя тоненькими тенями в вечерней мгле. Следопыты обшарили песчаный берег и, прежде чем напиться, внимательно изучили нарочно оставленный Кино след. Человек с ружьем сел на землю, а следопыты опустились на корточки подле него. В полутьме огоньки их сигарет то вспыхивали, то гасли. Затем Кино увидел, что они ужинают, и услышал неясный гул голосов.
Настала ночь, черная и непроницаемая в этом узком горном ущелье. Пришедшие на водопой животные принюхались, почуяли людей и отступили обратно в темноту.
За спиной у Кино раздался шепот:
– Койотито…
Хуана уговаривала сына не шуметь. Малыш всхлипнул, но как-то приглушенно, и Кино понял, что Хуана накрыла ему голову шалью.
Внизу зажглась спичка, и в ее мимолетном свете Кино заметил, что двое преследователей спят, свернувшись по-собачьи, а третий на часах. Огонек тут же погас, но перед глазами осталась картинка. Кино отчетливо видел всех троих: двое спят, третий сидит на корточках, и между колен у него ружье.
Кино бесшумно отполз вглубь пещеры. В темноте глаза Хуаны светились, отражая низкую звезду. Он осторожно придвинулся к ней вплотную и приблизил губы к самому ее уху.
– Я нашел выход, – прошептал он.
– Они же тебя убьют!
– Если первым доберусь до человека с ружьем, – главное, добраться до него первым, – все будет хорошо. Остальные двое спят.
Хуана высвободила руку из-под шали и стиснула его запястье.
– Они увидят твою одежду в звездном свете.
– Не увидят. Но уйти я должен до восхода луны.
Он попытался найти для нее ласковое слово, однако на ум ничего не пришло.
– Если меня убьют, отсидись в пещере, а когда они уйдут, отправляйся в Лорето.
Ее рука у него на запястье слегка задрожала.
– Выбора нет, – сказал Кино. – Это единственный выход. Утром они все равно нас обнаружат.
– Ступай с Богом, – прошептала Хуана, и голос ее чуть дрогнул.
В темноте Кино были видны только ее большие глаза. Он на ощупь отыскал Койотито, положил руку ему на голову, затем дотронулся до щеки Хуаны, и у нее перехватило дыхание.
Хуана видела, как на пороге пещеры Кино снимает свою белую одежду, грязную и рваную, но все же слишком заметную в ночной темноте. Смуглая кожа была ему куда лучшей защитой. Затем он привязал роговую рукоятку ножа к шнурку с амулетом, чтобы обе руки оставались свободны. К Хуане Кино больше не вернулся. На мгновение в проеме пещеры возник его черный силуэт, сгорбленный и безмолвный, и он исчез.
Хуана подобралась поближе к выходу из пещеры и высунулась наружу. Она выглядывала, точно сова из каменного дупла, а ребенок висел в шали у нее за спиной и спал, прижавшись щекой к ее плечу и шее. Кожей она чувствовала его теплое дыхание. Хуана шепотом повторяла обычную смесь заклинаний и молитв, "Аве Марию" вперемешку с древними заговорами от всякой черной нечисти.
Ночь казалась уже не такой темной, а на востоке, там, где должна была взойти луна, небо у горизонта слегка посветлело. Глядя вниз, Хуана могла различить огонек сигареты, которую курил дозорный.
Медленно, словно ящерица, Кино полз по гладкой гранитной стене. Он повесил нож за спину, чтобы не бился о камень. Широко расправленными пальцами Кино цеплялся за склон, босыми ногами нащупывал опору. Даже грудь его была плотно прижата к отвесу, чтобы не соскользнуть. Малейший шум – стук сорвавшегося камня, вздох, шорох кожи по голой скале – мог разбудить следопытов. Любой чуждый для ночи звук привлек бы их внимание. Однако безмолвной ночь не была: жившие у воды древесные лягушки щебетали, точно птицы, и высокий металлический звон цикад наполнял узкую расселину. А в голове у Кино звучала его собственная музыка, музыка врага, глухая и неровная, почти дремотная. Зато песня семьи стала теперь жесткой, хищной и грозной, точно рычание пумы. Это она гнала его вниз, на темного врага. Ей вторил резкий стрекот цикад, а древесные лягушки выводили отдельные фразы ее мелодии.
Кино полз бесшумно, словно тень. Одна босая нога скользнула вниз. Пальцы нащупали опору и прочно уцепились. Затем другая нога, одна рука, другая, и вот уже все тело незаметно переместилось ниже. Рот у Кино был открыт, чтобы даже дыхание не могло его выдать. Он знал, что не сделался невидимым. Если дозорный почувствует какое-то движение и посмотрит туда, где темным пятном выделяется на фоне скалы его смуглое тело, он пропал. Поэтому нужно двигаться так медленно, чтобы не привлечь внимания. Прошло немало времени, прежде чем Кино коснулся ногами земли и спрятался за низкорослой пальмой. Сердце у него оглушительно колотилось, лицо и ладони взмокли от пота. Кино дышал медленно и глубоко, чтобы успокоиться.