Миссис Хилери посмотрела на племянницу. Она и правда казалась какой-то прозрачной и хрупкой, но в ней сказывалась "порода" и чувствовалось, что дух ее сильнее плоти. Она могла проявить неожиданную выносливость и выдержку.
– Не думаю, Динни, род ваш живучий. Если бы не это, Хилери давно протянул бы ноги. Ну, вот и полиция. Жаль, что мне некогда зайти с тобой. Но все здесь будут очень любезны. Тут ведь тоже люди, хоть и не очень деликатные. Однако будь поосторожнее с теми, кто сидит рядом.
Динни подняла бровь.
– Вши, тетя Мэй?
– Не поручусь, что их там нет. Возвращайся пить чай, если успеешь.
Она ушла.
На торжище человеческой неделикатности яблоку негде было упасть: безошибочный нюх на всякую сенсацию заставил людей сбежаться сюда, где слушалось дело, по которому Хилери выступал свидетелем, – тут была затронута честь полиции. Динни заняла последние пятнадцать квадратных дюймов свободного места и поняла, что дело слушается вторично. Соседи справа напомнили ей детскую песенку: "Лекарь, сапожник, пекарь, пирожник".
Слева от нее стоял рослый полицейский. В глубине зала толпилось много женщин. Спертый воздух пропитался запахом неопрятной одежды. Динни взглянула на судью – вид у него был изможденный и какой-то кислый – и спросила себя, почему он не поставит на стол курильницу с благовониями. Потом внимание Динни привлекла женская фигура на скамье подсудимых; это была девушка одного с ней возраста, такая же высокая, чистенько одетая, с приятными чертами лица, – вот только рот чувственный, что сейчас было совсем некстати. Динни решила, что она, пожалуй, блондинка. Обвиняемая стояла неподвижно, ее бледные щеки чуть разрумянились, глаза испуганно бегали по сторонам. Звали ее, как выяснилось, Миллисент Поул. Насколько поняла Динни, некий полицейский заявил, что она приставала на Юстон-Род к двум мужчинам, – ни один из них, однако, не явился в суд, чтобы это подтвердить. Какой-то молодой человек, похожий на владельца табачной лавчонки, давал свидетельские показания: он видел, как обвиняемая два или три раза прошлась по улице; он обратил на нее внимание потому, что она "лакомый кусочек"; вид у нее был озабоченный, точно она что-то искала.
– Что-то или кого-то? – спросили у него.
Почем он знает? Нет, она не смотрела на тротуар; нет, она не нагибалась; на него она, во всяком случае, даже не взглянула. Он с ней заговорил? Еще чего выдумали! Что он делал на улице? Просто закрыл лавку и вышел подышать свежим воздухом. Он не заметил, заговаривала ли она с кем-нибудь? Нет, не заметил, но он и не стоял там долго.
– Преподобный Хилери Чаруэл!
Динни увидела, как ее дядя поднялся со скамьи и занял место под балдахином на возвышении для свидетелей. Вид у него был энергичный, он совсем не походил на священнослужителя, и она с удовольствием смотрела на его худое, все в морщинках, решительное лицо, дышавшее юмором.
– Ваше имя Хилери Чаруэл?
– Черрел, если не возражаете.
– Ничуть. Вы священник прихода святого Августина-в-Лугах?
Хилери поклонился.
– Давно?
– Тринадцать лет.
– Вы знаете обвиняемую?
– С самого детства.
– Расскажите, пожалуйста, все, что вы о ней знаете.
Динни увидела, как дядя решительно повернулся лицом к судье.
– Ее отец и мать, сэр, были достойны самого глубокого уважения; они хорошо воспитали своих детей. Он был сапожник, конечно, бедный; в моем приходе все мы бедны. Я бы даже мог сказать, что умерли они от бедности; это случилось пять или шесть лет назад; с тех пор их дочери росли у меня на глазах. Обе они работают у Петтера и Поплина. Я никогда не слышал ничего дурного о Миллисент. Насколько мне известно, она порядочная, честная девушка.
– А достаточно ли вы хорошо ее знаете?
– Видите ли… я часто посещаю тот дом, где она живет с сестрой. Если бы вы там побывали, сэр, вы бы сами поняли, – они с честью выходят из трудного положения.
– Она ваша прихожанка?
Хилери не сдержал улыбки, и судья улыбнулся ему в ответ.
Этого я бы не сказал. В наше время молодежь слишком дорожит воскресными днями. Но Миллисент одна из тех девушек, которые проводят праздники в нашем доме отдыха возле Доркинга. А девушки у нас там хорошие. Жена моего племянника, миссис Майкл Монт, которая заведует этим домом, прекрасно о ней отзывается. Хотите, я прочту ее отзыв? "Дорогой дядя Хилери. Ты спрашиваешь о Миллисент Поул. Она была у нас три раза; сестра-хозяйка считает, что она хорошая девушка и совсем не легкомысленная. У меня о ней сложилось такое же впечатление".
– Короче говоря, мистер Черрел, вы считаете, что в этом деле допущена ошибка?
– Да, сэр, я в этом уверен.
Девушка на скамье подсудимых приложила к глазам платок. И Динни вдруг до глубины души возмутила унизительность ее положения. Быть выставленной напоказ перед всеми этими людьми, даже если она и делала то, в чем ее обвиняют! А почему бы девушке и не предложить мужчине пойти с ней погулять? Ведь он же всегда может отказаться.
Рослый полицейский переступил с ноги на ногу, окинул Динни взглядом и, словно почуяв ее дерзкие мысли, кашлянул.
– Благодарю вас, мистер Черрел.
Спускаясь с возвышения для свидетелей, Хилери заметил племянницу и помахал ей. Динни поняла, что разбор дела окончен и судья принимает решение. Он сидел неподвижно, соединив кончики пальцев, и глядел на девушку; она перестала вытирать глаза и тоже уставилась на него. Динни затаила дыхание. В эту минуту решается судьба человека! Рослый полицейский снова переступил с ноги на ногу. На чьей стороне были его симпатии – на стороне сослуживца или на стороне девушки? В зале наступила мертвая тишина, слышалось только поскрипывание пера. Судья разъединил кончики пальцев и объявил:
– Я не считаю обвинение доказанным. Обвиняемая свободна. Можете идти.
Девушка тихонько всхлипнула. Справа от Динни "пекарь-пирожник" хрипло выкрикнул:
– Правильно!
– Тс-с! – одернул его рослый полицейский.
Динни увидела дядю, выходившего из зала рядом с девушкой; проходя мимо, он улыбнулся.
– Подожди меня, Динни, минутки две, не больше.
Проскользнув к выходу вслед за полицейским, Динни осталась ждать в вестибюле. Все вокруг наводило на нее такую жуть, какую испытываешь, зажигая ночью свет в пустой кухне; от запаха дезинфекции першило в горле; она подвинулась поближе к выходу. К ней обратился сержант полиции:
– Могу я быть вам чем-нибудь полезен, мисс?
– Спасибо, я жду дядю: он сейчас придет.
– Его преподобие?
Динни кивнула.
– А! Хороший человек наш священник. Девушку отпустили?
– Да.
– Ну, что ж. Всегда можно ошибиться. А вот и ваш дядюшка.
Хилери подошел и взял Динни под руку.
– А, сержант! – сказал он. – Как здоровье супруги?
– Первый сорт, сэр. Девушку, значит, вызволили?
– Да, – ответил Хилери. – А теперь я хочу курить. Пойдем, Динни.
И, кивнув на прощанье сержанту, он вывел ее на воздух.
– А ты как попала в это логово, Динни?
– Зашла за тобой. Меня привела тетя Мэй. Скажи, эта девушка правда не виновата?
– Понятия не имею. Но засудить ее – значит искалечить ей жизнь. Она задолжала за квартиру, и у нее больна сестра. Постой-ка, я зажгу трубку. – Он выпустил облако дыма и снова взял ее под руку. – А что тебе от меня нужно, дорогая?
– Рекомендательное письмо к лорду Саксендену.
– К Зазнайке Бентхему? Зачем он тебе?
– Для Хьюберта.
– Вот оно что! Хочешь соблазнить Бентхема?
– Да, если ты нас познакомишь.
– Я учился с ним в Харроу, – он был тогда всего лишь баронетом, – с тех пор я его не видел.
– Но ведь Уилфрид Бентуорт готов для тебя на все, а их имения рядом.
– Что ж, надеюсь, Бентуорт даст мне для тебя записку.
– Этого мало. Мне надо встретиться с лордом Саксенденом где-нибудь в обществе.
– Гм! Да, пожалуй, иначе тебе его не соблазнить. А в чем, собственно, дело?
– На карту поставлено будущее Хьюберта. Мы хотим погасить огонь, пока не разгорелся пожар.
– Понятно. Но в таком случае, Динни, тебе нужен Лоренс. В будущий вторник Бентуорт едет к нему в Липпингхолл поохотиться на куропаток. Поезжай и ты туда.
– Я подумывала о дяде Лоренсе, но не могла упустить случай повидаться с тобой.
– Ах, моя дорогая, – сказал Хилери, – прелестные феи не должны говорить таких вещей. А то я совсем зазнаюсь. Ну, вот мы и пришли. Зайди, выпей чаю.
В гостиной Динни с изумлением увидела дядю Адриана. Он сидел в уголке, подобрав длинные ноги, в обществе двух молодых женщин, похожих на учительниц. Он помахал Динни чайной ложечкой и вскоре подсел к ней.
– Динни, как ты думаешь, кто пришел ко мне, как только мы расстались? Сам злодей, – захотел посмотреть моих перуанцев.
– Неужели Халлорсен?
Адриан протянул ей карточку: "Профессор Эдуард Халлорсен"; карандашом было приписано: "Гостиница Пьемонт".
– Он куда симпатичнее, чем мне показалось тогда в Доломитах; там он был просто заросший щетиной верзила; пожалуй, он не так уж плох, если правильно к нему подойти. Вот я и хотел сказать: попробуй-ка найти к нему подход.
– Ты не читал дневника Хьюберта, дядя.
– Я бы охотно его прочел.
– Ты, наверно, его и прочтешь. Надеюсь, он будет опубликован.
Адриан тихонько свистнул.
– Подумай хорошенько, девочка. Собачья драка доставляет удовольствие всем, кроме самых собак.
– Халлорсен сделал свой ход. Теперь очередь Хьюберта.
– Знаешь, Динни, никогда не вредно поглядеть на противника, прежде чем вступишь в игру. Дай-ка я устрою небольшой обед. Диана Ферз пригласит нас к себе; ты сможешь у нее переночевать. Как насчет понедельника?
Динни поморщила вздернутый носик. Если она и правда поедет на той неделе в Липпингхолл, понедельник ее устраивает. Стоит взглянуть на этого американца прежде чем объявлять ему войну.
– Хорошо, дядя, большое тебе спасибо. Если ты едешь сейчас в Уэст-энд, можно мне с тобой? Я хочу зайти к тете Эмили и дяде Лоренсу. Маунт-стрит тебе по дороге.
– Ладно. Допивай чай и едем.
– Я уже кончила, – сказала Динни, вставая.
Глава шестая
Ей опять повезло, – она застала и третьего своего дядю; тот задумчиво разглядывал собственный дом на Маунт-стрит, словно собирался его купить.
– А, Динни! Пойдем, тетя хандрит и будет тебе рада. Мне недостает старого Форсайта, – добавил он в холле. – Я прикидывал, сколько запросить за дом, если мы сдадим его на зиму. Ты не знала старого Форсайта – отца Флер; занятный был человек.
– А что с тетей Эм?
– Ничего, дорогая. Просто вид бедного старого дяди Франтика заставил ее призадуматься о будущем. А ты когда-нибудь думаешь о будущем, Динни? Грустная это штука, когда прошла молодость.
Он открыл дверь.
– А к нам приехала Динни.
В обшитой панелью гостиной стояла Эмили, леди Монт, со своим попугаем на плече, – она смахивала метелкой пыль с комнатных цветов. Опустив метелку, она с каким-то рассеянным видом подошла и поцеловала племянницу.
– Осторожно, Полли, – сказала она попугаю.
Попугай перебрался на плечо Динни и с любопытством наклонил головку, заглядывая ей в лицо.
– Полли прелесть, – сказала леди Монт, – ты не рассердишься, если он ущипнет тебя за ухо? Я так рада, что ты приехала, Динни; у меня на уме одни похороны. Скажи, как, по-твоему, живут на том свете?
– А разве он есть, тетечка?
– Ах, Динни! Как все это грустно!
– Может, тот, кому он нужен, туда и попадает.
– Ты совсем как Майкл. Он тоже все умничает. Где ты нашел Динни, Лоренс?
– На улице.
– Какое неприличие. Динни, как поживает отец? Надеюсь, он не заболел, переночевав в этом ужасном доме в Портсминстере? Там так пахло сушеными мышами!
– Нас всех очень беспокоит Хьюберт.
– А! Хьюберт, ну, конечно. Знаешь, мне кажется, он напрасно бил этих людей. Застрелить – еще куда ни шло, но бить – это так прозаично; и потом, он ведь не Железный герцог.
– Разве тебе никогда не хотелось избить ломового извозчика, когда он хлещет лошадь, которая тащит в гору тяжелый воз?
– Хотелось. А разве они это делали?
– Только похуже. Выкручивали мулам хвосты, кололи их ножами и вообще мучили бедных животных как могли.
– Правда? Тогда хорошо, что он их побил, хотя я не люблю мулов с тех пор, как мы взбирались на Гемми. Помнишь, Лоренс?
Сэр Лоренс кивнул. На лице его было то ласковое, чуть насмешливое выражение, которое всегда напоминало Динни о тете Эм.
– А что там случилось, тетя?
– Они на меня свалились, – не все, конечно, а тот, на котором я ехала. А мне говорили, что мулы никогда ни на кого не падают – они такие устойчивые.
– Как это некрасиво с его стороны!
– Еще бы, и очень неприятно – так фамильярно. Как ты думаешь, Хьюберт не приехал бы на той неделе в Липпингхолл пострелять куропаток?
– По-моему, Хьюберта сейчас трудно куда-нибудь вытащить. У него на душе кошки скребут. Но если у тебя найдется конурка для меня, – можно мне приехать?
– Конечно. Места хватит. Давай-ка посчитаем: будут только Чарли Маскем со своей новой женой, мистер Бентуорт с Генриеттой, Майкл и Флер, Диана Ферз, может быть, Адриан, раз он все равно не умеет стрелять, и тетя Уилмет. Ах да! Еще лорд Саксенден.
– Не может быть! – воскликнула Динни.
– А что? Его нельзя принимать в обществе?
– Наоборот, я так рада. За ним-то я и гоняюсь.
– Какое неприличное слово; никогда не слышала, чтобы это так называлось. К тому же где-то есть еще и леди Саксенден, но она всегда болеет.
– Да нет же, тетя Эм. Он мне нужен из-за Хьюберта. Отец говорит, что за кулисами он самый главный.
– Динни, вы с Майклом очень странно выражаетесь. Какие кулисы?
Сэр Лоренс нарушил гробовое молчание, которое обычно хранил в присутствии жены.
– Динни хочет сказать, что Саксенден вертит делами армии за кулисами.
– Что он собой представляет, дядя Лоренс?
– Зазнайка? Мы знакомы с ним много лет… занятный тип.
– Ах, как меня все это волнует! – сказала леди Монт, беря у Динни попугая.
– Тетечка, милая, мне ничто не угрожает.
– Да, но этому лорду… как его… Зазнайке? Я всегда берегла репутацию Липпингхолла. Я и так уж сомневаюсь насчет Адриана, но… – она посадила попугая на камин, – он мой любимый брат. Чего не сделаешь для любимого брата!
– Вот именно, – сказала Динни.
– Все будет в порядке, Эм, – вставил сэр Лоренс. – Я присмотрю за Динни и Дианой, а ты не спускай глаз с Адриана и Зазнайки.
– Твой дядя становится с каждым годом все легкомысленнее, он мне рассказывает просто ужасные истории.
Она остановилась рядом с сэром Лоренсом, и он взял ее под руку.
"Черный ферзь и белая ладья", – подумала Динни.
– До свидания, Динни, – вдруг сказала леди Монт. – Я должна лечь. Шведская массажистка сгоняет с меня жир три раза в неделю. Я и правда худею. – Она оглядела Динни. – Интересно, может она нагнать на тебя хоть немножко?
– Я толще, чем выгляжу.
– Я тоже… и это ужасно. Я бы так не огорчалась, если бы твой дядя не был худым как жердь.
Она подставила щеку, и Динни ее звонко чмокнула.
– Как ты хорошо целуешься! – сказала леди Монт. – Сколько лет меня так не целовали. Люди теперь не целуют, они клюют. Пойдем, Полли! – И она выплыла из комнаты с попугаем на плече.
– Тетя Эм очень хорошо выглядит, – заметила Динни.
– Да. Но у нее мания – боится пополнеть, воюет с этим не на жизнь, а на смерть. Мы питаемся самой необыкновенной пищей. В Липпингхолле дело обстоит лучше, там хозяйка – Августина, а она все такая же француженка, какой была тридцать пять лет назад, когда мы привезли ее из нашего свадебного путешествия. И все так же любит готовить. К счастью, меня ничто не заставит пополнеть.
– Тетя Эм вовсе не полная.
– М-м… нет.
– И у нее прекрасная осанка. Мы так не умеем.
– Осанка исчезла вместе с веком короля Эдуарда, – сказал сэр Лоренс, – теперь ходят вприпрыжку. Все вы так подпрыгиваете, точно хотите на что-то кинуться и удрать с добычей. Интересно, что будет дальше. Логически рассуждая, вам пора перейти на скок, а может, наоборот, в моду войдет томная поступь.
– Дядя Лоренс, а что за человек лорд Саксенден?
– Один из тех, кто выиграл войну потому, что его никто не слушался. Знаешь, как пишут в мемуарах: "В субботу поехал в Кукерс. Там были Кэперсы и Гвен Блэндиш. Она была в ударе и объясняла положение на польском фронте. Я-то, конечно, знаю больше. Беседовал с Кэперсом; он думает, что боши при последнем издыхании. Я с ним не согласен; он очень зол на лорда Т. В воскресенье приехал Артур Проз; он считает, что у русских два миллиона винтовок, но нет пуль. Говорит, что война к январю кончится, потрясен нашими потерями. Знал бы он то, что знаю я! Приехала леди Трипп с сыном, – он потерял левую ногу. Милейшая женщина; обещал посетить ее госпиталь и посоветовать, как наладить дело. Воскресный обед прошел очень мило, – все были в ударе, играли в фанты. Потом пришел Алик; говорит, что в последнем наступлении мы потеряли сорок тысяч человек, но французы потеряли больше. Я высказал мнение, что все это очень серьезно. Никто не обратил внимания".
Динни рассмеялась.
– Неужели есть такие люди?
– А ты думаешь, нет! Не люди, а золото; что бы мы без них делали?.. Они выстояли, не дрогнув, вынесли все, не моргнув, проболтали всю войну, не запнувшись… надо было это видеть, чтобы поверить. И каждый считал, что войну выиграл именно он. Особенно отличался Саксенден. Он все время занимал такой важный пост.
– Какой?
– Он был в курсе дела. По его словам, он был в курсе дела больше, чем кто бы то ни было другой. К тому же у него редкое здоровье, это сразу видно, он прекрасный яхтсмен и, кажется, никогда не хворает.
– Интересно будет познакомиться с ним поближе.
– Зазнайка, – вздохнул ее дядя, – один из тех людей, от которых лучше держаться подальше. Ты останешься ночевать или поедешь домой?
– Мне надо сегодня же вернуться. Поезд отходит в восемь с Пэддингтонского вокзала.
– В таком случае я пробегусь с тобой через Хайдпарк, мы закусим на вокзале, и я посажу тебя в поезд.
– Незачем тебе со мной возиться, дядя Лоренс.
– Пустить тебя одну в парк и прозевать такой случай! Нет уж, дудки! Меня же могут арестовать за то, что я прогуливаюсь с молодой особой женского пола. Мы можем даже посидеть на травке и поглядеть, что из этого выйдет. Такие, как ты, и вводят пожилых людей в соблазн. В тебе есть что-то от женщин Боттичелли. Пойдем.
Было семь часов теплого сентябрьского вечера, когда они очутились в Хайд-парке; они прошли под платанами, и под ногами у них зашуршала сухая трава газона.