Радость всей ночи обернулась в нем горечью. Его тянуло к ней больше, чем когда-либо, потому что он был с ней и нашел ее такой теплой и желанной. Но теперь осталась только тьма и боль.
- Поешь! - прикрикнула на него Опора, но глаза у нее были добрые.
Мейзи подошла к нему.
- Я еду в гости к друзьям, - сказала она. - Я сегодня не работаю. Поедем со мной. Там легче забудется. Они хорошие люди. Тебе это пойдет на пользу.
Голос у нее был мягкий, ласковый.
- Поешь, Лия, - сказала Опора.
- А где Папаша? - спросила Лия. - Ты ему выпить оставила?
- Да. Он ничего. Сейчас он пальцем пошевелить не может, но когда выпьет - быстро согреется, а тогда придет и поест.
- Я подстрою ловушку, - задумчиво проговорила Лия.
- Может, это та желтая, Пьянчуга Лиз, - сказала Опора.
- Нет.
- И конечно, не Йоханнес и не Лина.
- Конечно, нет.
- Поедем со мной. Тебе это пойдет на пользу, - улещала Мейзи Кзуму.
- Дура ты, что обо мне заботишься, - сказал он. - Мне, дураку, понадобилась Элиза - такая женщина, а теперь ты, дура, заботишься обо мне.
- Я-то не дура, это я знаю. Поедешь со мной?
И голос и глаза ее молили.
После того, как с ним обошлась Элиза, было приятно, что кому-то он нужен. Что кому-то не безразличен.
- Я знаю, что ночь она провела с тобой, - сказала Мейзи.
Он поглядел на нее. Знает, а все-таки зовет с собой?
- Странная ты женщина, - сказал он.
Она улыбнулась, но за смехом в ее глазах таился мрак. Ей хотелось сказать ему, что Элиза не для него, но она знала, что к добру это не приведет. Знала: единственное, о чем нельзя говорить, это Элиза.
- Поедем? Ехать туда долго, надо поспеть на автобус. Тебе там понравится. Там как в деревне. На земле растет трава и деревья, и есть речка и коровы. Поедем?
Он засмеялся. Из ее описания стало так ясно, что надолго она из города никогда не уезжала.
- Ты что смеешься?
- Ты в деревне когда-нибудь жила?
- Нет.
- Потому и смеюсь. Когда ты про это говоришь, сразу видно, что тебе все это незнакомо.
- Да, - повторила Лия, и Опора кивнула. - Подстрою я этому гаду ловушку.
Мейзи встала и вышла из комнаты. Вернулась она в пальто и в шляпе. Глаза ее звали.
- Ладно, поедем, - сказал он неожиданно.
Мейзи вышла, принесла ему пальто и шляпу и помогла одеться.
- Я еду в Хоопвлай, и Кзума со мной, - сказала она Лии.
- Ладно, - рассеянно отозвалась Лия.
Опора проводила их до дверей.
Из какой-то комнаты появился Папаша, застегивая па ходу брюки. Он уже начал пьянеть.
- Лия беспокоится, - сказала Опора. Потом улыбнулась им. - Только смотрите, чтобы не шалить, - и дала Мейзи шлепка.
- Хватит, старуха! - сказал Кзума и рассмеялся.
- Вы его только послушайте! - сказала Опора и ловко повернулась вокруг своей оси, наградив себя звонким шлепком. - Меня называет старухой. Я такое умею, что иным молодым кобылкам и не снилось. Бели не веришь, Кзума, приходи ко мне, проверь.
Она вытолкала их на улицу, а сама стояла на веранде и смеялась.
Кзума с улыбкой поглядел на Мейзи.
- Шутница она.
- Она любит пошутить, но она добрая и очень умная. Ничего не говорит, а видит ох как много.
На углу они оглянулись и помахали. И Опора помахала им. Рядом с ней стоял Папаша.
Они заспешили к остановке автобуса. Автобус на Хоопвлай вот-вот должен был отойти. Мейзи пустилась бегом, Кзума за ней. Вскочили уже на ходу.
Машина была полна, но на задней лавке нашлось местечко. Они сидели тесно прижатые друг к другу. Рука Кзумы впивалась Мейзи в бок, он высвободил ее, обхватил Мейзи за плечи. Она подняла на него взгляд, и смех из ее глаз передался ему, и оба беспричинно рассмеялись.
Мейзи что-то сказала, но грохот стоял такой, что Кзума не расслышал. Он пригнулся к ней. Она повторила. С тем же успехом. Она открыла сумку, достала пачку сигарет, сунула одну ему в рот и поднесла огня. Потом закрыла глаза и уснула, положив голову ему на плечо.
Кзуме стало легко на сердце. Как в тот вечер, когда она повела его танцевать. Эта умеет быть счастливой. Умеет смеяться. И как хорошо, что она и других смешит, и сама радуется.
Два часа спустя Мейзи, спавшая лишь урывками, проснулась и огляделась, соображая, где она.
- Скоро приедем. Сойдем немножко раньше и дойдем пешком. Здесь хорошо. Тебе понравится.
Еще километра через два они сошли. Мейзи взяла его за руку и повела по тропинке. Да, здесь была деревня. Места, как у него на родине. Тишина и покой. И добрая, мягкая земля. Не жесткое шоссе, а мягкая ласковая земля.
- Теперь гляди, - сказала Мейзи.
Они только что обогнули уступ. Под ними лежала долина, и на дне ее пристроилась Хоопвлай - Долина Надежды, - горстка домов и несколько улиц. А позади река.
- Красота, - сказал Кзума и вздохнул полной грудью.
- Я так и знала, что тебе понравится.
- Земля, простор, вот что хорошо.
- Пошли, - сказала Мейзи и побежала вниз по тропинке.
Бежала она легко и проворно, перескакивая через большие камни, увиливая от торчащих из земли острых гребешков. Он и не знал, до чего стосковался по земле. И вот она перед ним. И сколько ее! И небо опять рядом с землею.
- Иди! - крикнула Мейзи.
- Иду! - отозвался он радостно.
Ее ясный беспечный смех долетел до него. Да, здесь он дома. Он побежал вниз по крутой тропинке. Когда до Мейзи оставалось несколько шагов, она опять пустилась бежать, крикнув: "Лови!" Кзума бросился следом, протянув руки, но она увернулась и, смеясь, убежала дальше.
- Лови!
- И поймаю!
Он ощущал себя, как в тот вечер, когда они пошли танцевать, абсолютно свободным и счастливым.
Они мчались вниз, Мейзи впереди, Кзума за ней по пятам. Настигая Мейзи, он всякий раз протягивал руку схватить ее, но опаздывал и только слышал ее веселый смех.
Кзума замедлил шаг. Мейзи тоже. Потом он рванулся вперед. Обхватил ее, и оба упали и покатились по траве.
Лежали запыхавшись, смеясь и не чувствовали холода, так им было жарко.
- Это нечестно, - сказала Мейзи.
- Ну, ты и бегаешь!
Мейзи вскочила на ноги.
- Надо идти. Мои друзья увидят автобус и решат, что я не приехала. Пошли.
Они двинулись дальше, вдоль реки. Кзума швырял в воду камешки. Мейзи плясала вокруг него, как в тот вечер, когда они ходили на танцы. Кзума был счастлив. Она это знала. Она и подарила ему это счастье. Пусть его бегает за Элизой, но два раза он побывал с нею, и оба раза был счастлив. Это он запомнит. Мужчины все такие.
- Здесь как дома, - сказал Кзума. - Это потому, что я с тобой, а ты умеешь дать человеку счастье.
Мейзи метнула на него быстрый взгляд. Его глаза смотрели в землю, смотрели спокойно и пусто. Она перевела взгляд на реку и пошла быстрее.
Кзума шел не спеша - слушал, как мягко шуршит вода по гальке, смотрел на крошечные водовороты, где течение перебивалось торчащим камнем или веткой ивы, погрузившейся в воду.
Небо было ясное и далекое, и все-таки оно было частью земли и зеленой травы, по которой он шел. Если б только с ним была Элиза. Была бы здесь и шла с ним рядом. Может быть, касалась его руки. Вот тогда все было бы лучше некуда. Но она нынче утром не пожелала с ним разговаривать, а потом ушла. Мейзи- вот кто хорошая. Она все понимает. Вон она - далеко впереди. Сняла пальто, несет на руке. Прохладный ветерок раздувает ее платье, и вся она видна, как на ладони.
Вот кто хорошая. Кто понимает. Кому он нужен. Так почему не она? Почему Элиза? Она его не обидит, как обидела Элиза. И знает, что для него хорошо, и помогает ему.
- Мейзи!
Она остановилась, поджидая его, очень юная и очень желанная, и глаза светятся смехом.
Он заглянул в ее глаза. Глаза смеялись ему, и он улыбнулся.
- Ты хорошая, - сказал он и обнял ее.
Наклонился к ней. Она откинулась назад, изучая его лицо. Ее глаза уже не смеялись, и она медленно покачала головой.
- Нет, Кзума. Ты думаешь не обо мне, а о ней.
Она высвободилась и пошла дальше, не отрывая глаз от травы.
Кзума хотел сказать, что это не так, но знал, что она почувствует ложь. И молча пошел за нею.
Они были уже близко от поселка. Уже ясно видны были дома. Во дворах и между домами двигались люди. С этого конца жили почти сплошь цветные, африканцы же селились на том, дальнем, конце. Африканцам не нравились предоставленные им районы, и к тому же там уже некуда было втиснуться, поэтому белые стали строить поселки на дальних окраинах Йоханнесбурга в надежде постепенно покончить с Вредедорпом и Малайской слободой. Именно таким образом многие районы и перестали существовать.
Лет через пять или через десять от Малайской слободы, может быть, останется одно название. Может быть, даже Вредедорп, где бьется сердце темнокожего населения города, станет лишь сказкой, рассказанной на ночь ребенку, который потом сможет вспомнить только разрозненные клочки ее. Да, может быть, через пять лет так и будет.
Они шли мимо домов, мимо работающих мужчин и женщин и играющих детей. Их разделяло молчание. Молчание наступало и раньше, но то было молчание друзей. Сейчас они молчали как чужие. Кзума чувствовал, что обидел ее, и не знал, как исправить дело. От этого было больно.
- Гляди! - вскричала Мейзи.
Она подбежала к нему, взяла под руку, указала. На том берегу реки голый по пояс мальчик гнал стадо коров. Кзума рассмеялся.
- Тебе бы в деревне жить.
- А тебе здесь разве не нравится?
- Очень даже нравится, - ответил он, и в голосе его звучал смех.
Она подняла голову и увидела, что смех не только в его голосе, но и в глазах. И ее глаза засмеялись в ответ.
Время близилось к полуночи. Последнее такси было переполнено. Мейзи пришлось сесть на колено Кзумы. На заднем сиденье такси их оказалось восемь человек - не пошевелиться.
День прошел так быстро - они и не заметили, и опоздали на последний автобус. Друзья у Мейзи оказались отличные. Смеха в них было не меньше, чем в самой Мейзи, и Кзума быстро почувствовал, будто знаком с ними всю жизнь.
Приняли они его как постоянного друга Мейзи, и она все поглядывала на него и ждала, что он станет отрицать, но он не сказал ни слова. Его угостили пивом - не таким, какое варят в городе, а местным, своего изготовления. И все много говорили, и Мейзи все время была с ним рядом.
Все забылось - Элиза и Лия, Папаша и Опора, и рудник, и все, что связывало с городом. И Мейзи, казалось, вовсе не была связана с городом. И было много смеха, свободного, счастливого, как в прежнее время в деревне.
О деревне говорили много, потому что друг Мейзи-ной приятельницы сам пришел из тех мест и очень их любил. Он поговаривал о том, чтобы вернуться туда, когда будут деньги, и купить участок земли. Но его женщина в эти минуты смотрела на него, как мать смотрит на ребенка, играющего водой.
А Кзума, согретый их радушием, разнежась от пива, чувствуя под ладонью плечо Мейзи, заговорил о своем доме, своих родных. О том, как красиво утро в вельде, когда встает солнце, и поют птицы, и мычат коровы - просятся на пастбище, и о том, как добра была его мать и как силен был отец, когда сам он и его братья были маленькими, и как охотились на зайцев, и обо всем, чем он занимался в детстве.
А потом пришли еще люди, и лилось пиво, и были песни, и смех, и танцы. Он танцевал с незнакомыми. Заговаривал с ними, а они с ним, и Мейзина подруга обняла его за шею и велела взять на руки. А Мейзи смеялась и так же обняла подругиного парня. И все хлопали в ладоши и смеялись. Мужчины подхватили женщин на руки, стали в круг, круг все ширился, пока комната не стала тесна, а тогда высыпали во двор.
И там стали в круг, и женщины запели, а остальные хлопали в ладоши и топали ногами. А потом одна пара вышла на середину круга и танцевала.
Когда они устали, опять полилось пиво, и танцы продолжались. Один из мужчин принес с собой гитару, другой гармонику. Народу все прибывало. Женщины принесли закуски и пива, еды и питья было вдоволь. И псе это время ему светило смеющееся лицо Мейзи и ее горящие глаза. И Мейзи была с ним рядом, полная смеха и счастья, и дарила смех и счастье ему.
И среди всего этого он взял Мейзи за руку, и они пошли к реке. Светила луна; и они почему-то смеялись. И смех их не умолкал, а разливался по всей реке.
Потом пришли остальные - искать их, и тогда они спрятались, и их долго не могли найти. А когда нашли, подняли на плечи и зашагали к дому, с песней.
И опять лилось пиво. И жизнь была хороша, потому что пиво было местное, а не та городская отрава, от которой только пьянеешь, а радости не прибавляется.
А потом Мейзи трясла его и тормошила и твердила, что пора на автобус. Они надели пальто, и все пошли провожать их к автобусу. Но автобус уже ушел, а следующий был только утром.
Мейзина подруга предложила - пусть ночуют у них. Но Мейзи сказала - нет, и объяснила, что завтра ему очень рано нужно быть на руднике. Сам он бахвалился, что это не страшно. Он остается. Но Мейзи выдержала характер и прямо заявила ему, что он пьян. И они выпили еще пива.
А потом нашли последнее такси.
И вот Мейзи, в битком набитом такси, сидит у него на колене. Ему жаль, что все кончилось. Хорошо было. Ему так хотелось, чтобы так все шло и шло. Мейзи обняла его рукой за шею. От этого стало лучше.
Такси сорвалось с места и ринулось в ночь, к Йоханнесбургу. На этот раз весь путь занял всего час.
Когда они вышли, Кзума понятия не имел, где они, и нисколько этим не интересовался.
- Я пьян, - объяснил он Мейзи.
- Я за тобой пригляжу, - сказала она и взяла его под руку.
Он улыбнулся. Раз Мейзи за ним приглядит, все будет в порядке. В этом он был уверен.
Очень скоро она свернула в какой-то проулок и велела ему подождать, пока она отворит дверь. Потом ввела в маленькую комнату. Закрыла дверь и включила свет. Он поглядел на электрические лампочки. Свет белого человека.
- Мы где?
- В моей комнате. Я здесь работаю. Тебе лучше поспать здесь, а утром я тебя разбужу на работу.
Он подошел к кровати и сел. Оглядел комнату. Похоже, как у того белого. А может, и нет. Он видел неясно. Все двигалось. Как будто двигалась его голова. Он схватил ее обеими руками и попробовал остановить. А она не останавливалась.
- Ляг, - сказала Мейзи.
Он послушался. Стало лучше, все по-прежнему двигалось, но медленнее. Только стали закрываться глаза.
- Мейзи.
- Да?
- Поди сюда.
Она подошла. Он протянул руку. Она взяла ее и потрепала.
- Ты от меня не уйдешь?
- Нет.
- Ты за мной приглядишь?
- Да, пригляжу.
- Это хорошо, - сказал Кзума и уснул.
Мейзи его раздела, себе постелила на полу. Постояла минутку, глядя на него, и выключила свет.
Глава девятая
- Вставать, Кзума! Вставать!
Он перекатился на другой бок и открыл глаза.
- Еще темно, - протянул он недовольно.
- Тебе идти на работу, - сказала Мейзи.
Кзума сел и протер глаза. Вспомнил вчерашний вечер. Он в комнате Мейзи. Вчера провел с ней весь день. В голове постукивало, но пиво вчера было хорошее, гак что это не мешало.
Одевайся, сейчас принесу тебе поесть, - сказала Мейзи и вышла из комнаты.
Кзума оделся, оглядел комнату. Приятная комната, чисто женская. И заметил постель на полу.
Вошла Мейзи, принесла чашку горячего кофе и тарелку с хлебом и мясом.
- Ты спала здесь? - спросил Кзума, указывая на пол.
Она кивнула и сказала:
- А ты поторопись.
- Который час?
- Пять… Тебе еще надо зайти к себе, переодеться.
Он кивнул. А он и не подумал об этом.
- Почему ты спала на полу?
- Некогда разговаривать. Давай быстрее.
Она, оказывается, принесла кувшин воды. Он умылся, поел. Потом встал, постоял, глядя на нее. Не поймешь ее. Он был ей нужен, а когда она его получила, спать легла на полу.
- Ты была ко мне добра, - сказал он.
- Пошли, - сказала она.
Он вышел следом за ней в проулок. Утро было холодное. Выпитый кофе приятно согревал нутро.
- Пойдешь по этой улице до поворота налево. Сверни и выйдешь в Малайскую слободу.
Уходить не хотелось. Он стоял и смотрел в лицо Мейзи. Все это время она не смотрела на него. А теперь подняла взгляд, и ее заспанное лицо смеялось.
- Хорошо было вчера, - сказал он и взял ее за руку.
- Я рада.
- Ты хорошая. Может, еще туда съездим?
- Если хочешь.
- Я-то хочу.
- А теперь беги, не то опоздаешь.
Рука ее была холодная. По руке он почувствовал, что она вся дрожит от холода. Она-то кофе не пила.
- До свидания, - сказал он.
- До свидания.
Но уйти от нее просто так было трудно. Нужно было еще что-то сделать, а что - неизвестно. Она отняла руку.
- Иди.
Он сделал несколько шагов и оглянулся. Она уже исчезла. Он быстро зашагал по широкой, обсаженной деревьями улице. Утренний холод покалывал. Он поднял воротник пальто и засунул руки глубоко в карманы. В такой день хорошо в руднике под землей. А еще лучше было бы посидеть у костра, какой сегодня будет у Лии.
В своей комнате он переоделся и отправился на рудник.
У ворот встретил Йоханнеса.
- Эй, Кзума, сукин ты сын!
Кзума улыбнулся. Йоханнес был еще пьян. Не очень пьян, но и не трезв.
- Как дела, Йоханнес?
- Я Й.-П. Вильямсон. Силен как бык и тюрьму их разнесу, вот увидишь!
Кзума подхватил его под руку, и они прошли в ворота.
- Что там стряслось?
- Стыд и позор, брат Кзума.
- Да в чем дело? Скажи мне.
- Женщину мою забрали.
- Твою женщину? Лину?
- Да! Полиция, сукины дети. Хоть одного, да убью.
- За что?
- Семь дней, либо фунт деньгами.
- За что забрали?
- Напилась и скандалила.
- Не горюй, попробуем достать денег и вызволим ее. Может быть, Лия даст взаймы. Я у нее попрошу, а ты потом отдашь, ладно?
- Нет! - взревел Йоханнес.
- Не ори, - сказал Кзума.
- Пусть поработает семь дней. Пойдет этой суке на пользу.
- А раз так, зачем разносить тюрьму?
Йоханнес одной рукой обхватил его за плечо и улыбнулся.
- Не знаю, брат, - прошептал он.
Кзума подвел его к колонке и заставил умыться. Йоханнес орал, что вода холодна, но Кзума настоял, и под громкую ругань Йоханнес все же умылся.
Из-за поворота показалась длинная колонна рабочих из бараков, впереди них и по бокам шли охранники. Шаги их глухо стучали о землю, поднимая мелкую пыль.
Из подсобки, где белые отдыхали и пили чай, вышел Падди. Увидев Кзуму, окликнул его. Кзума оставил Йоханнеса у колонки и пошел к подсобке.
- Здорово, Зума!
- Здорово, Рыжий!
- Как дела?
- Дела хорошо.
- Ты, я вижу, помогаешь Йоханнесу протрезвиться. Как он, сильно пьян?
Кзума промолчал. Падди улыбнулся и предложил ему сигарету.
- Слушай, Зума. Будем работать до перерыва на еду, потом выйдем и больше не работаем сегодня до полуночи. И дальше будем работать только ночью. И так целый месяц. Ясно?
- Ясно.