- Фабрика закрывается. - повторил сбоку человек с тонкими усами и лихорадочным румянцем на щеках.
- А мы? Дайте, я пройду!
- Иди. Может быть, мистер Спарк подарит тебе шляпу на прощание!
Мистер Спарк был хозяин. Кларенс умолк.
Если бы он умел скрывать! Он бродил весь день по городу, сидел у реки и вернулся домой в положенный час, но Джульетта только глянула на него и сразу спросила:
- Что случилось, Кларенс?
Кларенс улыбнулся:
- Ничего.
В черных глазах ее появились незнакомые, недобрые отблески смятенной догадки: он впервые говорил ей неправду. За едой мать рассказывала, сколько ей удалось сэкономить из тех денег, что дает Кларенс и присылает Айрин с Канкорда: пожалуй, они сумеют до холодов отремонтировать квартиру. Мать ничего не замечала.
Под утро Кларенс тихо позвал:
- Джульетта!
Он знал, что и для нее ночь на этот раз на отпустила сна, хотя Джульетта лежала без движения, как мертвая.
Она лежала на спине и смотрела, как светлеет потолок, который она выбелила несколько дней назад своими руками.
- Нет, Кларенс. - крикнула вдруг она. - Нет, нет!
- Хорошо, - сказал он.
Но ведь он не мог обманывать ее и дальше. И уйти на работу, которой у него больше не было. Да и сама Джульетта уже не могла обманывать себя. Он рассказал ей, что случилось.
- Поехала бы я лучше на Канкорд, - сказала она, - увидела бы хоть что-то...
Кларенс приподнялся на локте:
- Ты хотела увидеть?
- Нет, Кларенс, я хотела помочь тебе.
- Ты меня сейчас ненавидишь, как Рич.
- Неправда, Кларенс. Я думала о тебе, когда хотела поехать на Канкорд. Я так хочу помочь тебе! Я даже не думаю о нем...
- О ком?
- О нашем маленьком. Будущем малыше. Я забываю о нем. Только о тебе и о тебе...
- Прости меня.
Джульетта лежала все так же на спине и смотрела в потолок. Глаза ее наполнились слезами, как чашечки цветов наполняются дождем. Слезы перелились и побежали по щекам.
- За что? - спросила она. - За что тебя прощать, Кларенс? Ты ведь не виноват. Если бы у меня попросил прощения президент или хотя бы мистер Спарк...
Они встали поздно, как бездельники, и мать вторично разогрела завтрак. Теперь она не сказала ничего. А, может быть, она говорила, но он не слышал.
"Куда пойти?" - думал Кларенс.
Весь день он бродил по старым улицам и слышал старые слова, Его все время тянуло к дому. И, вернувшись, он увидел то, чего боялся.
Он увидел, как Джульетта уходила по узкому сумеречному тротуару. Она была уже далеко. Он узнал ее спину по красной блузке и юбке, купленной недавно.
Куда уходила Джульетта? Зачем уходила? В гости? В аптеку за покупками? К булочнику? Но он уже знал: она уходила совсем. Она уходила, чтобы помочь ему.
Может быть, отец увидел ее, когда она тайком пробиралась к Ричу за едой, и приказал ей вернуться. Ради маленького, о котором они забыли.
Вот она приостановилась вдалеке. Никак не перейдешь улицу. Разве в этом городе живут люди? Здесь живут машины. Их выпустили на свободу откуда-то, и они бегут, урча, словно хохочут, и чадят в глаза, одевая коричневыми облаками иглы высоких зданий.
Не надо спешить! Так, так, молодец, Джульетта! Но ей стоило подождать хоть немного еще... Он нашел бы превосходную работу и принес бы домой уйму денег. Он еще заработает их и тогда придет за Джульеттой.
Ты бредишь, Кларенс.
Как тень, он проводил Джульетту до Грэнич Вилэдж.
9
Он напился в портовом кабачке. Может быть, он заглянул туда для того, чтобы увидеть Ринальдо. Он ходил от столика к столику и рассказывал, как его прогнали с работы из гостиницы и что мистер Спарк закрыл фабрику.
- Это неинтересно, - отвечали ему.
Тогда он пробовал жаловаться, что от него ушла жена.
- Не надо было жениться, - советовали ему.
- Ах да, вы правы, - говорил Кларенс.
Иногда его угощали, иногда он брал рюмку без спроса и начинал рассказывать все сначала. Надо было заставить выслушать себя. Самое главное было в том, чтобы его выслушали.
Но никто не хотел слушать.
- Ты где будешь ночевать? - спросила его какая-то немолодая, подмалеванная блондинка голосом Джульетты.
Голосом Джульетты? Но ведь Джульетта ушла. И она не вернется. И он никогда не услышит ее голоса. Возможно, никогда. И ничего не будет. И не было. Не было у них счастья.
Нет, было, сказал себе Кларенс. Оно было, только очень короткое. Оно мелькнуло, как искра, вышибленная при ударе камня о камень. Но ей не суждено было разгореться. Она погасла в пустых руках. В четырех протянутых руках.
Говорят, счастье зевают робкие. Он не струсил. Он не был робким парнем. Но искра улетела, как птица со сломанной ветки, на которой не совьешь гнезда.
Эй, Кларенс, не будь размазней, сказал он себе тотчас же. Посмотри, как велик и прекрасен город на рассвете. Как он могуч и богат. Может быть, и тебе еще выкатится под ноги золотая монетка. Только ты устал ждать. Ты сплоховал, когда слез со стула Бернардо ради его младшего брата. Не надо было этого делать. Смешно!
Смешно, а ему хотелось плакать.
Мимо проехала машина, нагруженная бумажными мешками в сизой пыли. Куда-то повезли цемент.
Его отец тоже возил цемент. Он часто брал Кларенса с собой, чтобы приучать к делу. Кларенс помогал ему наваливать мешки из кузова на спину. Когда мешки плюхались на тротуар у дверей склада, там взрывалось облачко серо-зеленого дымка. Отец всегда сильно плевался и кашлял. С большим вкусом.
Однажды они зашли в кафетерий, вот такой, что уже открыл свои двери на улице, номера которой Кларенс не заметил. Он весь утонул в воспоминаниях. За прохладным стеклом на прилавках кафетерия лежали вкусные вещи. Кларенсу хотелось и того и того...
- Подожди, - говорил отец, - дальше, дальше...
И толкал поднос по металлическим стержням вдоль прилавка.
Наконец они дошли до сладкого яблочного пирога.
- Вот.
Они взяли по куску пирога и чашке кофе.
Кларенс запомнил, что пирог лежал в самом конце прилавка. Дальше, дальше... Подожди, Кларенс... Да, да. Надо идти и ждать. Чтобы найти работу еще на пять минут? Ждать? Нечего сказать - ждать! Зачем он уговаривает себя, как священник? А если ждать и не верить? Легко ли это?
А день все ярче расстилался над городом. Светло-синее небо полыхало над улицами, хотя внутри их темнела холодная тень. Небо никогда не опускалось вниз, в улицы Нью-Йорка и в глаза горожан. Небо с солнцем. Крыши и стены зданий держали его высоко, сверкающий блеск природы над колодезной теснотой города.
И Кларенс, один из ничтожных, бессмысленно шел вдоль могущественных громад, лезущих выше и выше. Они сближались, срастались, стены из бетона, стали и стекла. Они стиснули, сплюснули в щель, никогда не знавшую солнца, улицу шириною с долларовый билет. Она словно бы лежала в каменном сейфе города.
Банки, банки, компании... Рядом - биржа. На асфальтовых тротуарах - рои негритянских мальчишек с сапожными щетками в руках и баночками мази в карманах. Эти мальчишки падали голыми коленками на асфальт, к ботинкам идущих мимо людей, и до блеска терли живыми черными руками неживую черную кожу.
В биржевой сутолоке бизнесмены оттаптывали друг другу ноги, а на улице возле них кормились мальчишки, воробьи большого города.
Они ловили ботинки и даже не взглядывали в лица.
О безликая власть в блестящих ботинках! Как она крепко держала свои доллары за бетонными стенами и стальными стенками! Интересно, а как лежат доллары? Стопками? Высокими пачками? В мешках? Что из того! Власть ничего не давала даром. По одной бумажечке за мокрую от работы спину. А безработный потел бесплатно, в страхе за еще неродившегося ребенка.
И Кларенсу стало страшно. Здесь он вовсе никому и ничего не смог сказать. Он ушел, он почти бежал отсюда. Надо было где-то успокоиться, чтобы решить, как жить.
Он шел и шел, через весь город, длинный город, огромный город. На столбах у перекрестков висели кошки с зелеными глазами, предупреждая: не переходи улицу при красном свете, если у тебя нет, как у меня, семи жизней. Семи жизней, вероятно, хватило бы, чтобы дождаться счастья.
Кларенс был голоден. Он просто-напросто еще ничего не ел. Он зашел в какой-то универмаг и напился холодной воды из фонтанчика, вделанного в стену.
Он и сам не знал, как попал на знакомую улицу, полную пестрых витрин и красочных криков: распродажа! Это была улица Джульетты. У Кларенса сжалось сердце. Он прибавил шагу. Город отовсюду гнал его. Большущий город, в котором ему не было места.
Наконец через час-другой город вытолкнул его на мост Джорджа Вашингтона. И тогда Кларенс, точно прозрев, понял, зачем шел сюда. Надо было заставить выслушать себя. Он дошел до первой арки моста, где небо было куда светлее и шире, чем над городом, и открытое солнце стояло в зените. Вдруг, уцепившись за стальную перекладину, Кларенс подтянулся на руках, пока нога не коснулась другой перекладины, и полез вверх по одной из ажурных стоек металлической арки. Дальше, дальше...
10
Город опускался, опускались автобусы на мосту, он уже видел их пыльные скользящие крыши. В головокружительной дали серебрился под мостом Гудзон. Еще, еще... С каждой секундой стихали городские шумы, и Кларенс слышал только одно: как приливами ходит в нем его собственная кровь.
Он остановился и глянул вдоль берегов. Гудзон, точно специально для него, резко раскинул оба берега в сторону. Слева, далеко, курчавились зеленью холмы и обрывы, справа, ближе, вдоль стен с бессчетными окнами, бежали, куда-то спеша, разноцветные букашки автомобилей. Они катились по окружной автостраде, по ее спускам, взлетам и эстакадам равнодушно, непрерывно, с механическим постоянством раз и навсегда заведенной карусель
Кларенса заметили.
Снизу отчаянно крикнули:
- Эй! Эй!
Голос зазвенел и отлетел в пространстве.
Мост Джорджа Вашингтона людный. Кроме автобусных линий, по его висячей плоскости тянутся и тянутся пешеходные дорожки. Скоро внизу собралась толпа. Ему свистели.
Это было то, чего хотел Кларенс.
Люди шумели все громче.
- Эй, не дури! - догнал его тот же голос.
- Я прыгну в Гудзон, - крикнул Кларенс, - если среди вас нет человека, который даст мне работу!
- Работу? - донеслось снизу.
Кларенс утвердительно кивнул головой.
Теперь, когда он открывал рот, его слушали. Шум сразу замирал. Люди прикладывали к ушам ладони. Он добился своего.
- Кто даст мне работу?
Под его ногами была свалка голов, люди высыпали из остановившихся автобусов, любопытные выскакивали из своих автомобилей. Многие бросали их на берегу и бежали на мост.
- Слушай, это глупо, парень, спускайся вниз! - кричал кто-то в сером костюме, сложив руки рупором.
- Дайте мне работу, - отвечал Кларенс, повиснув грудью на стальном перекрестье, - я сойду.
Кто-то с бородкой, придерживая одной рукой шляпу, грозил ему пальцем.
- Ты сорвешься! Это плохая шутка!
Кларенс поднялся выше по арочной стойке и повис на следующей распорке. Ему хорошо было видно, как опрокинутой радугой прогибались, улетая вдаль, от арки к арке, тросы, а от них падали тонкие нити, на которых висел мост.
- Остолоп! Слезай сейчас же! - заорал толстяк в расстегнутом пиджаке.
- А ты дашь мне работу? - спросил Кларенс. - У меня скоро будет ребенок.
Больше он ничего не прибавлял к своим словам. Он повторял одно и то же.
- Заладил! - ругнулись в толпе.
Конечно, вот уже появились и полицейские. Без них не могло обойтись. Одни стали разгонять толпу, но она только колыхалась. Другие властно загорланили в микрофоны своих машин, чтобы Кларенс слезал.
- Ты еще насидишься за решеткой! - грозило ему ревущее радио.
Сзади, за толпой, несколько полицейских в серых рубахах, посвистывая, оттесняли людей с проезжей части и снова пытались рассеять их. Бестолковые короткие свистки напоминали сверху писк всполошенных цыплят.
Мужчина в полосатой тонкой фуфайке растолкал народ и пробился наконец ближе всех к арке, отчаянно работая плечами и кулаками. У него был спортивный вид, и Кларенс подумал, что этот смельчак сейчас полезет за ним.
Но тот взялся одной рукой за стойку, а другой прикрыл свое лицо от солнца и крикнул:
- Эй, побойся бога! Ты какой веры?
"Не полезет", - с облегчением подумал Кларенс и ответил:
- Я католик!
Ведь на нем был крестик Джульетты.
Полосатый спортсмен стал выбираться назад, из толпы, и Кларенс о нем забыл.
Вверх полезли полицейские. Их было двое. Они приближались. Кларенс стал забираться выше. Небо, перечеркнутое сталью, падало, и можно было задохнуться ст его огромности.
Полицейские на миг остановились, и Кларенс остановился тоже. Руки его тряслись, налившись усталостью, было больно в груди. Он с трудом, глубоко вздохнул.
- Ты зачем туда забрался? - крикнул один полицейский.
- Меня нигде не хотели слушать!
- А чего тебе надо?
- Я прошу работы.
- Болван! - заорал полицейский.
- Для этого есть агентства! - прибавил второй. - Слышишь?
- Митинги на месту запрещены! - крикнул первый.
И они снова двинулись за Кларенсом, а у него не было сил лезть выше, и тогда он только перебрался на внешнюю сторону арки, к воде, и, кинув ноги в пустоту, повис на руках. И отпустил одну руку.
- Стой, - заорала толпа полиции. - Назад!
Кларенс закрыл глаза.
Голос по радио тоже сказал: "Стой!" Чертыхаясь, полицейские подчинились. Они постояли немного там, куда добрались, а потом спустились на дорожку. Кларенс уцепился ногами за косую балку. Железо здесь было холодней, чем внизу. Так что же они ему скажут? Они там, на мосту, молчали. Сейчас, вот сейчас чей-то голос прозвучит: "Работу? Сколько хочешь! Спускайся, парень!"
Он не видел, как по пути из Пэлэсайдс остановилась машина, и из нее выскочил толстый Фрэнк. Какая-то дама забыла в лифте подушечку для собаки, и Фрэнку поручили отвезти эту подушечку в Нью-Джерси, куда уехала хозяйка с песиком. Фрэнк возвращался. Толпа привлекла его внимание.
- Что он там делает? - спросил Фрэнк девушку, глядящую вверх из-под ладошки.
- Ищет работу, - объяснил за нее мужчина в темных очках.
Фрэнк узнал Кларенса.
- Он сумасшедший, - сказал кто-то.
- Сам ты сумасшедший, - ответили из толпы.
- Все мы сумасшедшие, если ничего не можем сделать с ним.
Кларенс не слышал этих слов. Он отдыхал, думая о том, что еще заставит людей заговорить. Сейчас они молчат. Но они будут говорить. Пусть молчат и хотя бы смотрят.
- А парень не хочет прыгать, - прозвучало сзади Фрэнка. - Все ждет.
- Конечно.
- Поехали, Бэт. Придется долго торчать.
- Зачем он туда залез?
- Скажите же кто-нибудь, что даете ему работу! - пронзительно закричала девушка, глядевшая на Кларенса из-под пальчиков с сиреневым маникюром.
- У вас есть работа, вы и скажите.
- Надо обмануть его.
- А завтра?
- Завтра он прыгнет, как пить дать.
- Поехали, Бэт. Неужели нам ждать до завтра?
"Кларенс!" - задохнулся Фрэнк. Он даже не прошептал его имени. Он понял, что звать бесполезно. Но была Джульетта! И Фрэнк, барабаня по телам кулаками, начал пробиваться к своей машине.
С крыши автобуса Кларенса снимали кинооператоры. Он опять полез вверх.
"Пусть снимают, - думал он. - Пусть". О нем заговорят в домах, его увидят на экранах кино. Жаль, нельзя будет сказать, но люди и так поймут. Почему человек должен искать работу, а не работа ждать, звать, искать его? Разве уже нечего делать на земле?
Он поговорит с каждым. Даже с президентом. Наконец он поговорит с президентом! Не удастся проститься с матерью, но и мать еще увидит его.
Кинооператоров становилось все больше. Кларенс не слышал, как они переругивались, мешая друг другу, и радовались:
- Хорошо, что солнце!
Но один голос, усиленный радио, долетел и снова остановил его:
- Спустись, сын мой!
Возле крошечной полицейской машины стоял священник. Он держал в руке микрофон. Священника привез тот, в спортивной фуфайке.
- Грех твой никогда не простится богом, - летело над мостом.
Толпа притихла.
- Несчастный! - услышал Кларенс, и несправедливое слово ударило его в самое сердце, как пуля, попавшая в цель.
Несчастный? Нет, он был счастлив, но не мог жить.
- Несчастный, спустись, и бог выслушает тебя. Я посредник между тобой и богом, - звучал голос священника, усиленный полицейским микрофоном.
Красный катерок бежал по Гудзону, точно вприскочку, как детский мячик. Промелькнул и исчез под мостом, пронеся над собой большой фанерный флаг с надписью "В 1961 году вам...". Кларенс не дочитал.
- Спустись и поговори со мной.
"Зачем мне говорить с тобой, - подумал Кларенс, - если через пять минут я поговорю с богом".
Уцепившись руками за ребро балки, он опять повис в воздухе. У него заныло сердце. Он запрокинул голову.
Игрушечный самолет летел куда-то, точно вырезанный из серебра Гудзона. Но он летел отдельно ото всего вокруг. Город жил отдельно. И машины катились по берегу отдельными шариками, падая на виражах. Все рассыпалось. И небоскребы сразу легли вкось, когда Кларенс отпустил руки.
Если бы Фрэнк знал, где Джульетта, может быть, он поехал бы в Грэнич Вилэдж, а не в восточный район. Он застал там одну мать. Но восточный район далеко, как, впрочем, и Грэнич Вилэдж. Когда они вернулись, мост был уже пуст. Он снова стал обычной дорогой автобусов и людей. Они брели с портфелями, вытирая потные лбы, и с удочками, потому что день близился к концу, а вечером с того берега хорошо ловится рыба.
Только мать бежала по мосту, повторяя:
- Кларенс, Кларенс, Кларенс!
11
Вечерние газеты писали о нем. Сообщалось, что причина самоубийства неизвестна. Но уже к утру все прояснилось. Жители города узнали, что виной его смерти была неудачная любовь.
Сентябрь, 1960 г.