"Просто" Энди Локхарт! Чемпион по гольфу западных штатов в восемнадцать лет, капитан юношеской бейсбольной команды, красавец, добивавшийся успеха во всем, живой символ великолепного и чарующего мира Йеля! Целый год Бэзил пытался перенять его походку и безуспешно пытался научиться играть на фортепьяно без нот, со слуха, как это умел делать Энди Локхарт.
Поскольку отступление стало невозможным, пришлось пройти в комнату. Их план уже казался им чересчур самонадеянным и смехотворным.
Заметив, в каком они находятся состоянии, Эвелин попыталась их немного успокоить с помощью легкого подтрунивания.
– А вы как раз вовремя! – сказала она Бэзилу. – А то я вечера напролет сидела дома и все ждала, ну когда же вы придете, прямо с того самого вечера у Дэйвисов. И что же вы раньше-то не приходили?
Бэзил смущенно посмотрел на нее, не в силах даже улыбнуться, и пробормотал:
– Ну да, так мы и поверили!
– Но это действительно так! Присаживайтесь и расскажите мне, пожалуйста, почему вы меня бросили? Подозреваю, что вы оба были слишком заняты, ухаживая за прекрасной Имогеной Биссел!
– М-м-м, как я понял… – сказал Бэзил. – Н-да, я слышал, что она уехала, ей должны вырезать аппендицит, вот как…
На этом его голос превратился в неразборчивое бормотание, потому что Энди Локхарт стал наигрывать на фортепьяно задумчивые аккорды, сменившиеся матчишем – эксцентрическим пасынком аргентинского танго. Откинув назад шарф, чуть приподняв юбку, Эвелин плавно протопала несколько па, постукивая каблучками по полу.
Не подавая признаков жизни, они сидели на диване, словно подушки, и глядели на нее. Она была почти что красавица, с довольно крупными чертами лица и ярким румянцем, за которым, казалось, всегда чуть подрагивало от смеха ее сердце. Ее голос и гибкое тело пребывали в постоянном движении, безостановочно отзываясь забавным эхом на каждый звук и движение окружающего мира, и даже те, кому она не нравилась, вынуждены были признавать: "Эвелин всегда умеет рассмешить". Свой танец она завершила, нарочно споткнувшись и будто бы в испуге ухватившись за фортепьяно, и Бэзил с Рипли прыснули. Заметив, что их смущение прошло, она подошла к ним и села, и они опять рассмеялись, когда она сказала:
– Прошу прощения – не смогла удержаться!
– Хочешь сыграть главную роль в нашей пьесе? – спросил Бэзил, набравшись отчаянной храбрости. – Мы ставим ее в школе "Мартиндейл", а сборы пойдут в пользу Фонда помощи бедным детям.
– Бэзил, это так неожиданно…
Энди Локхарт отвернулся от фортепьяно и посмотрел на них:
– И что вы собираетесь ставить? Шоу с негритянскими песнями?
– Нет, мы ставим криминальную драму, она называется "Тень плененная". Под руководством мисс Халлибартон. – Он внезапно оценил все удобство этого имени, за которым можно было легко спрятаться.
– А почему бы вам не поставить, например, "Личного секретаря"? – перебил его Энди. – Очень хорошая пьеса для вашего возраста. Мы ставили ее в последнем классе.
– Нет-нет, все уже решено! – торопливо произнес Бэзил. – Мы ставим мою пьесу!
– Так ты сам ее написал? – воскликнула Эвелин.
– Да!
– О, боже мой! – сказал Энди. И вновь принялся наигрывать на фортепьяно.
– Послушай, Эвелин! – сказал Бэзил. – Репетировать будем всего три недели, и у тебя будет главная роль!
Она рассмеялась:
– Ах, нет! Я не смогу. Почему бы вам не пригласить Имогену?
– Она заболела, я же только что говорил… Послушай…
– Или Маргарет Торренс?
– Мне не нужен никто, кроме тебя!
Прямота этой просьбы тронула ее сердце, и она на мгновение заколебалась. Но в этот миг чемпион по гольфу среди западных штатов вновь посмотрел на нее с насмешливой улыбкой, и она покачала головой:
– Я не смогу, Бэзил. Мне, скорее всего, придется ехать с семьей на восток…
Бэзил и Рипли нехотя встали.
– Эх, как бы мне хотелось, чтобы ты согласилась, Эвелин!
– Мне очень жаль, но я не смогу.
Бэзил помедлил, пытаясь придумать что-нибудь на ходу; ему еще больше захотелось, чтобы она согласилась; стоило ли вообще продолжать всю эту историю без нее? И внезапно с его губ сорвалось отчаянное:
– Ты, без сомнения, смотрелась бы на сцене просто чудесно! Видишь ли, главную роль у нас будет играть Хьюберт Блэр…
И посмотрел на нее, затаив дыхание; она задумалась.
– До свидания! – сказал он.
Чуть нахмурившись, она проводила их до двери и вышла с ними на веранду.
– Так сколько времени, вы говорите, нужно будет репетировать? – задумчиво спросила она.
II
Три дня спустя, августовским вечером, на крыльце дома мисс Халлибартон Бэзил читал актерам свою пьесу. Он нервничал, и поначалу так и сыпались замечания вроде: "Погромче!" или "Помедленнее, пожалуйста!" В тот самый момент, когда остроумная перепалка двух бандитовкомиков вызвала у слушателей смех – шутки были проверены временем и обкатаны еще Уэбером и Филдсом, – читку прервало прибытие Хьюберта Блэра.
Хьюберту было пятнадцать лет; это был довольно ограниченный мальчик, от остальных его отличали лишь дветри способности, зато развиты они у него были в экстраординарной степени. А поскольку одно совершенство всегда подразумевает наличие и других совершенств, юные дамы никогда не могли оставить без внимания ни одного даже самого прихотливого его каприза, безмолвно терпели его ветреность и не могли поверить, что им никогда не удастся побороть лежавшее в глубине его натуры равнодушие. Их ослепляла его яркая самоуверенность, его прямо-таки ангельская непосредственность, за которой скрывался настоящий талант манипулятора, и его экстраординарная грация. Длинноногий, красиво сложенный, он обладал ловкостью и силой акробата, которая обычно наблюдается лишь у тех, кто, как говорится, "плоть от плоти земной". Его тело находилось в постоянном движении, смотреть на него было истинным наслаждением, и Эвелин Биби была не единственной девушкой из "взрослой" компании, которой мерещилось в нем некое таинственное обещание; не она одна подолгу наблюдала за ним, испытывая нечто большее, чем банальное любопытство.
И вот он появился в дверях, с выражением притворного почтения на округлом дерзком лице.
– Прошу прощения! – произнес он. – Это же Первая методистская епископальная церковь, не правда ли? – Все, включая Бэзила, рассмеялись. – Я просто был не совсем уверен. Мне показалось, что я попал в церковь, но здесь почему-то нет скамеек!
Все опять, уже слегка обескураженно, рассмеялись. Бэзил подождал, пока Хьюберт усядется рядом с Эвелин Биби. Затем он снова стал читать пьесу, а все остальные – восхищенно смотреть, как Хьюберт пытается удержать равновесие, балансируя на двух задних ножках стула. Чтение теперь сопровождалось этим скрипучим аккомпанементом. Внимание слушателей вновь обратилось к пьесе лишь тогда, когда Бэзил произнес: "А теперь на сцену выходит Хьюберт".
Бэзил читал больше часа. Когда он закончил, закрыл тетрадь и робко взглянул на слушателей, неожиданно раздался взрыв аплодисментов. Он очень точно описал своих героев, и, несмотря на все несуразицы, результат его трудов и в самом деле вызывал интерес – это была самая настоящая пьеса. Бэзил еще задержался поговорить с мисс Халлибартон, а затем, весь красный от смущения, пошел домой в августовских сумерках, чуть-чуть актерствуя по дороге – просто так, сам для себя.
Всю первую неделю репетиций Бэзил провел, бегая из зала на сцену и со сцены в зал, крича: "О, нет! Конни, ну посмотри же: ты должна стоять вот так!" А затем пошли неприятности. В один прекрасный день на репетицию пришла миссис Ван-Шеллингер. После репетиции она объявила, что не может позволить Глэдис участвовать в "пьесе о преступниках". Она считала, что от этого элемента действие можно легко избавить; например, пару бандитовкомиков легко заменит "пара веселых фермеров".
Бэзил с ужасом все это выслушал. Когда она ушла, он заверил мисс Халлибартон, что не изменит в тексте ни слова. К счастью, Глэдис играла кухарку, и эту вставную роль можно было легко убрать, но ее отсутствие сказалось в совершенно ином аспекте. Глэдис была спокойной и смирной девушкой, "самой воспитанной девушкой в городе", и с ее отсутствием поведение актеров на репетициях стало ухудшаться. Те, у кого были лишь реплики вроде: "Я спрошу у мистера Ван-Бейкера, сэр!" в первом акте и "Нет, мэм!" в третьем, стали демонстрировать свою неприкаянность в промежутках между выходами. Так что теперь на репетициях стало все чаще раздаваться:
– Прошу вас, уймите этого щенка или отправьте его, наконец, домой!
– Да где же эта кухарка? Маргарет, проснись, наконец, бога ради!
– И что же тут такого смешного, чтобы ржать как лошадь?
Мало-помалу главной проблемой стала необходимость исподволь и тактично управлять Хьюбертом Блэром. Не считая его нежелания учить реплики, актером он оказался вполне сносным, но вне сцены он превратился в настоящую проблему. Он без устали актерствовал лично для Эвелин Биби, что выражалось, например, в том, что он игриво гонялся за ней по фойе или же щелкал орешки и бросал скорлупки за спину так, что они самым таинственным образом всегда приземлялись прямо на сцене. Когда его призывали к порядку, он бормотал вполголоса себе под нос: "Ах, да сам заткнись!", и Бэзил вполне угадывал смысл слов, хотя толком ничего разобрать не мог.
Но Эвелин Биби полностью оправдала все ожидания Бэзила. Едва выйдя на сцену, она тут же приковывала к себе внимание зала, и Бэзил это отметил, добавив ей реплик. Он завидовал тому слегка сентиментальному удовольствию, которое она испытывала от совместных с Хьюбертом сцен, и даже ощущал неопределенную и обезличенную ревность, видя, как почти каждый вечер после репетиций Хьюберт подвозил ее домой в своей машине.
Однажды на второй неделе репетиций Хьюберт опоздал на целый час, вяло отработал первый акт, а затем объявил миссис Халлибартон о том, что ему пора домой.
– А что случилось? – спросил Бэзил.
– У меня дела.
– Что, очень важные?
– А тебе какое дело?
– Да такое! – запальчиво ответил Бэзил, но тут вмешалась мисс Халлибартон:
– Не нужно ссориться, ребята! Хьюберт, Бэзил ведь просто хотел сказать, что если это не слишком важное дело, то… Мы ведь все здесь жертвуем своим свободным временем ради того, чтобы у нас получилась успешная постановка!
Это замечание явно не вызвало у Хьюберта ничего, кроме скуки.
– Мне нужно съездить в центр и забрать отца.
Он бросил холодный взгляд на Бэзила, словно желая ему сказать – ну, попробуй скажи, что это ерунда!
– А почему же ты тогда опоздал на целый час? – спросил Бэзил.
– Потому что мне нужно было помочь маме.
Вокруг собралась уже целая группа, и он окинул окружающих взглядом победителя. Ведь причина была уважительная – и лишь Бэзил заметил, что это было вранье.
– Чепуха! – сказал он.
– Может, для тебя и так… Генеральчик!
Бэзил шагнул к нему, его глаза сверкнули.
– Что ты сейчас сказал?
– Я сказал "генеральчик". Разве не так тебя прозвали в школе?
Это было правдой. Кличка преследовала его и дома. И даже когда он прямо-таки побелел от ярости, на него тут же навалилось полнейшее бессилие от понимания того, что прошлое – оно всегда рядом, никуда от него не деться. На миг ему показалось, что вокруг – смеющиеся над ним его школьные недруги. Хьюберт засмеялся.
– Уходи! – натянутым голосом произнес Бэзил. – Ну, давай! Уходи!
Хьюберт опять засмеялся, но Бэзил внезапно к нему шагнул, и Хьюберт тут же сделал шаг назад:
– Да не очень-то и хотелось участвовать в твоей пьесе! Очень надо!
– Тогда уходи и не возвращайся!
– Успокойся, Бэзил! – безмолвно нависла над ними мисс Халлибартон; Хьюберт вновь засмеялся и стал искать взглядом свою кепку.
– Я в твоем дурацком погорелом театре участвовать точно не буду! – ответил он и медленно, с веселым видом, развернулся и, не торопясь, ушел.
В тот день реплики Хьюберта читал Рипли Бакнер, но казалось, что над репетиционным залом нависла туча. Игре мисс Биби не хватало привычной силы, все остальные актеры периодически собирались в группы и перешептывались, мгновенно умолкая с приближением Бэзила. После репетиции мисс Халлибартон, Рипли и Бэзил собрались на совещание. Поскольку Бэзил наотрез отказался играть главную роль, было решено пригласить некоего Мэйола Де-Бека, с которым Рипли был немного знаком и который уже прославился своей игрой в драмкружке городской старшей школы.
Следующий день ознаменовался новым беспощадным ударом. Эвелин, покраснев и смутившись, сказала Бэзилу и мисс Халлибартон о том, что у семьи изменились планы и они уезжают на восток страны на следующей неделе, так что у нее никак не получится сыграть премьеру. Бэзил все понял. Она была с ними до сих пор лишь из-за Хьюберта.
– До свидания, – печально сказал он.
Ей стало стыдно, когда она увидела его неприкрытое отчаяние, и она попыталась оправдаться:
– Но я, в самом деле, ничего не могу поделать! Бэзил, мне очень жаль!
– А если я за тобой присмотрю, ты не сможешь остаться дома еще на неделю? А потом поедешь к семье, – предложила ничего не подозревавшая мисс Халлибартон.
– Нет, не получится. Отец хочет, чтобы мы ехали вместе. Если бы не он, я бы осталась!
– Ладно, – сказал Бэзил. – До свидания.
– Бэзил, ты ведь не обиделся, правда? – Ею овладел порыв раскаяния. – Я буду помогать вам всем, чем только смогу! Я буду репетировать еще неделю, пока вы не найдете кого-нибудь мне на замену; я помогу всем, чем только можно. Но, к сожалению, отец сказал, что ехать мы должны вместе.
В тот вечер после репетиции Рипли тщетно взывал к боевому духу Бэзила, предлагая ему разные решения, которые Бэзил с презрением отвергал. Маргарет Торренс? Конни Дэйвис? Да они едва справляются с теми ролями, которые у них уже есть! Бэзилу казалось, что постановка попросту разваливается на глазах.
Когда он пришел домой, было еще совсем не поздно. Упав духом, он сидел у окна своей спальни, глядя, как сын Барнфильдов одиноко играет сам с собой в соседнем дворе.
Мама Бэзила пришла домой в пять и сразу почувствовала, как он подавлен.
– У Тедди Барнфильда свинка, – сказала она, пытаясь его растормошить. – Вот он и играет там один…
– Да? – равнодушно ответил он.
– Это не опасно, но болезнь очень заразная. Ты уже переболел, когда тебе было семь лет.
– Гм…
Она помолчала.
– Ты беспокоишься из-за своей пьесы? У вас там что-то случилось?
– Нет, мама. Я просто хочу побыть один.
Через некоторое время он встал и пошел на улицу, чтобы выпить солодового молока в кафе за углом. У него в голове бродила шальная мысль – а что, если взять и зайти к мистеру Биби и попросить его отложить отъезд на неделю? Эх, если бы только знать наверняка, что именно отъезд и есть единственная причина отказа Эвелин…
Его мысли нарушил шагавший навстречу по улице девятилетний брат Эвелин.
– Привет, Хем! Слышал, вы собрались уезжать?
Хем утвердительно кивнул:
– На следующей неделе. Поедем на море.
Бэзил задумчиво на него посмотрел, словно младший брат Эвелин в силу своей к ней близости владел неким секретом, с помощью которого можно было заставить ее передумать.
– А куда ты собрался? – спросил Бэзил.
– Иду играть с Тедди Барнфильдом.
– Что? – воскликнул Бэзил. – Да разве ты не знаешь… – И тут же умолк. Ему в голову пришла абсолютно безумная и преступная мысль; в голове вновь прозвучали слова матери:
"Это не опасно, но болезнь очень заразная". Если юный Хем Биби подхватит свинку, то Эвелин никуда не поедет.
Решение он принял быстро и хладнокровно.
– Тедди играет во дворе за домом, – сказал он. – Если хочешь пройти к нему побыстрее, не ходи через дом – можно пройти чуть дальше по улице, а затем свернуть на аллею.
– Ладно… Спасибо! – доверчиво сказал Хем.
Почти минуту Бэзил простоял, глядя ему вслед, пока мальчишка не свернул за угол на аллею; Бэзил знал, что в жизни еще не совершал поступка хуже.
III
Неделю спустя миссис Ли приказала подать ужин раньше обычного; на столе были любимые блюда Бэзила: гуляш, жаренная ломтиками картошка, нарезанные колечками персики со сливками и шоколадный торт.
Каждые несколько минут Бэзил говорил: "Боже! А сколько сейчас времени?" – и выбегал в холл посмотреть на часы. "А они не отстают?" – вдруг спрашивал он с подозрением. Раньше его никогда это не интересовало.
– Ни на секунду! Если будешь так быстро есть, начнется изжога, и ты не сможешь хорошо сыграть.
– Тебе понравилась афиша? – уже в третий раз спрашивал он. – "Рипли Бакнер-мл. представляет комедию Бэзила Дьюка Ли "Тень плененная"".
– Да, очень мило.
– Но на самом деле он ведь ничего не представляет!
– Зато звучит очень солидно!
– А сколько сейчас времени? – спросил он.
– Ты только что сам говорил, что сейчас десять минут шестого.
– Ну да. Мне, наверное, уже пора идти?
– Ешь персики, Бэзил! Если не доешь, не будет сил играть!
– Но мне ведь не нужно играть, – терпеливо объяснял он. – У меня лишь малюсенькая роль, и совершенно неважно…
Объяснять дальше уже не стоило.
– Мама, прошу тебя, не улыбайся, когда я выйду на сцену, – попросил он. – Веди себя так, словно ты меня совсем не знаешь.
– Что, даже "Привет!" нельзя будет крикнуть?
– Что?! – Он совершенно утратил чувство юмора.
Со всеми попрощался, и, стараясь изо всех сил заставить свой желудок переваривать еду, а не сердце, которое вдруг почему-то оказалось в районе живота, он отправился в школу "Мартиндейл".
Когда в сумерках показались освещенные окна школы, его волнение стало просто невыносимым; здание сейчас ничуть не походило на то здание, куда он ходил целых три недели подряд. Его шаги в пустынном вестибюле звучали гулко и зловеще; наверху был только смотритель, расставлявший рядами стулья, и Бэзил бродил один по пустой сцене, пока в зал не вошел кто-то еще.
Пришел Мэйол Де-Бек, высокий, умный, но не слишком приятный юноша, которого они импортировали из располагавшегося в нефешенебельной части Крест-авеню квартала для исполнения главной роли. Мэйол, который вовсе не нервничал, попытался завязать с Бэзилом непринужденную беседу. Ему хотелось знать мнение Бэзила относительно того, не будет ли Эвелин Биби возражать, если он станет изредка ее навещать после того, как они отыграют спектакль. Бэзил предположил, что не будет. Мэйол сообщил, что у него есть друг, отец которого владеет пивоварней, и еще у него есть машина с двигателем из двенадцати цилиндров.
Бэзил ответил: "Вот это да!"
В четверть седьмого группами стали прибывать другие участники постановки: Рипли Бакнер с шестью ребятами, которые должны были выполнять обязанности капельдинеров и билетеров; мисс Халлибартон, старавшаяся выглядеть спокойно и солидно; Эвелин Биби, которая вошла, словно принося себя в жертву неизвестно чему, и бросила на Бэзила взгляд, говоривший: "Ну что ж! Похоже, мне и в самом деле придется через все это пройти…"