По степени сложности оздоровительных процедур, если сравнить с отвлечёнными, целомудренными понятиями, блядки дают психофизические нагрузки в диапазоне от бега трусцой, до слалома по отвесной скале.
Блядки общедоступны. У вас нет средств поехать на горнолыжный курорт? - идите на блядки и вам гарантирован бесплатный выброс адреналина в ударных дозах.
В отдельных случаях блядки по ощущениям эквивалентны охоте на крокодилов, или даже крокодилов - на вас.
В общем, куда ни кинь, блядки полезны.
Особенно для здоровья.
- Ну, так как, баб тебе можно? - Снова спросил я Валеру. И по всему его виду понял, что действует, уже целительно действует на него воздух Родины. Валера заулыбался, порозовел, заматерился. Нет, не зря он сюда приехал. Будет он еще сына кверху подбрасывать. Тоже Валеру, первенца своего. В университете сейчас преподаёт, в Зигене.
Ну, естественно, не сразу мы с другом на это дело сорвались. Походили пару дней по посёлку, по окрестностям. Я в Слюдяном недавно, всего шесть лет. Приютила меня Россия. Раньше моих родителей из России сослали в Казахстан, и Казахстан их приютил. А потом Казахстану свалился на голову суверенитет, и все, кого он приютил под присмотром партии и КГБ, почувствовали необходимость искать другого приюта. Нам с женой удалось поселиться в России до того, как плохой Ельцин помазал на своё место хорошего Путина, и потому гражданство получили бескровно. Сейчас это стоит больших денег. Каждому придётся чем–нибудь заплатить за удовольствие иметь молодого и красивого президента.
Марии мы сказали, что едем с ночёвкой на рыбалку. Уложили в мою старенькую "Ниву" палатку, одеяла, удочки. Накопали червей. Всё, как в семидесятые. Ну и - смылись.
Речка небольшая, с исконно русским названием Джуса. Посреди голой степи, извилистая, почти без течения, с глубокими родниковыми ямами и чистой водой, в поросли чахлых кустиков.
Приехали под вечер. Комаров почти не было. Установили палатку, развели костёр. Даже закинули удочки. Я на маленьком коврике разложил закуску, достал пузырь. Налил в две стопочки. Смотрю - Валера как будто чего–то ещё ждёт. Помнит, стервец! Вот ведь память! Три дня назад ему про баб только намекнул, а он до сих пор помнит!
- Будут бабы, будут, - успокоил я Валеру. - Чуть попозже. Давай вначале выпьем.
- Ты же знаешь - мне нельзя.
- Мне тоже. А это и не водка. Простая вода из местного родника. За ней из самого Оренбурга приезжает с флягами шофёр губернатора. Мы с тобой этой водички в рюмочки нальём, выпьем и закусим. Ты мне скажи: какие блядки без выпивки?
Валера согласился, что такого не бывает. Мы выпили и закусили. Полагалось поговорить, но разговор не клеился. Валера всё чего–то ждал. Нетерпеливый какой–то. Зацикленный. Словно из тюрьмы только вышел.
Я пошёл к машине, достал два свёртка, принёс. Один Валере, другой - мне. Смотрю - Валера не двигается, не понимает, что ему нужно делать. Я взялся помогать: развернул ему свёрток. Потом свой. Две резиновые шкуры. Если надуть - две бабы. Одна блондинка, другая - брюнетка. Блондинку Валере - ему всегда светленькие нравились. Тут же рядом и миникомпрессор. Если хорошо накачать - будет пухленькая.
Толстушки - Валерина слабость. Когда–то, ещё в Союзе, влюбил он в себя почтенную замужнюю женщину весом килограммов на сто пятьдесят. Ходил счастливый, как будто в лотерею чёрную "Волгу" выиграл. А начинающая молодая грешница совсем от него голову потеряла. Никто никогда не видел, не признавал в ней богини, включая, конечно, рогатого мужа, а Валера… Восторг его был искренним. Однажды я сидел с Валерой в машине, когда он поджидал свою ненаглядную. Я до сих пор помню этот его взгляд, каким он её встречал, едва завидев, узнав её ещё метров за 500, что, впрочем, было не трудно. Танк, глыба, матёрый человечище, его Миля, ёщё там, на горизонте, чувствовала, что уже попала в прицел восхищённого взгляда Валеры. Она шла навстречу ему и на глазах расцветала.
Мне пришлось пойти пешком, но я не обиделся: Валера убрал, спрятал в багажник переднее сиденье, чтобы его Миле не было тесно. Третий в машине был не просто лишний: ему не было места.
Можно ли обвинять Милю в том, что она, когда любовники оставались наедине, исполняла все его незамысловатые фантазии, до которых, впрочем, никогда не мог додуматься её туповатый муж.
Однажды, когда Миля ещё только–только потеряла свою супружескую невинность, Валера вывез её за город и прямо в чистом поле стал снова склонять к незаконному сожительству. - Здесь же всё видно, - нерешительно возражала Миля, указывая на проходящую почти рядом автостраду. - А ты возьми монтировку, наклонись и стучи по колесу, будто неисправность ищешь, а я тебя сзади, - со смехом сказал ей Валера. Миля покраснела и наклонилась. И, насколько ей позволяла особенная, непоправимая стать, даже слегка прогнулась…
Впрочем, со стороны автострады, маленькая, копошащаяся возле Мили Валерина фигурка, практически не была заметна.
Мои интересы были, чуть ли не прямо противоположными. Я любил худеньких. И, конечно, находясь в постоянном режиме поиска своего идеала, однажды я его нашёл. Наверное, худее в России бывают только мумии на первом этаже Эрмитажа, да дедушка Ленин. Как моя девушка достигла такой формы, как её поддерживала - загадка природы. Кушала она со мной наравне, иногда мне казалось, что даже больше, и всё, без разбору. И здесь тоже вспоминается один случай.
Я учился в Москве. Накануне экзамена ко мне приехала из Ораниенбурга она, моя идеально худенькая Зоенька. Я пошутил, когда мы с ней разговаривали по телефону, сказал: - Приезжай. А она взяла и приехала. Можно представить, как я провёл ночь перед экзаменом.
И вот я сижу перед молоденькой преподавательницей, стараюсь вспомнить, кто такой Дирихле, и что у него там были за принципы. Напрягаю, пытаюсь собрать в одно русло расползающиеся мысли, но постоянно отвлекаюсь на тихую ноющую боль в низу живота. Дирихле… Дирихле… Что–то с ящичками, шариками… Да… он как–то пробовал разложить в девять ящичков десять шариков. Когда увидел, что по одному не помещаются, был потрясён. Рассказал друзьям–ученым - те чуть с ума не сошли: что? - правда не помещаются? - А Дирихле им: - Чтоб мне забыть таблицу умножения!
И прославился из–за такой ерунды.
Я пересказал эту историю, до слёз рассмешил преподавательницу и получил за это тройку, чему обрадовался, как чуду. Ну, не мог я сосредоточиться. Шарики, ящички… А у меня болит неизвестно что…
А ларчик просто открывался: минувшей ночью, "в час разъятий единящих", я всего лишь расшиб себе лобок.
Зоенька была сильно в меня влюблена. Наверное, по каким–то параметрам я тоже оказался близок к её идеалу. Мне было даже как–то неловко, что она так хорошо ко мне относится. Надо же - в шутку сказал "приезжай", и она приехала. А ведь у нас–то и не было с ней ничего. Только так - разговоры - очень смешно, весело нам было вместе. Ну, а приехала - тут уж какие шутки. Тут уж нельзя в грязь лицом ударить, тут уже все серьёзно. Я и старался. В комнате общежития, конечно, были ещё ребята, но мы отгородились парой шкафов, а ребята изо всех сил старались спать. Спасибо им, настоящие друзья. Временами Зоенька так вскрикивала, что я боялся визита отряда комсомольских активистов, которые в таких случаях не очень церемонились. А я к утру распоясался окончательно, что–то вдруг на меня нашло. Это, когда всё можешь, всё получается, и конца не видно. Наверное, сказалась нервозность, волнение перед экзаменом. Видимо, в тот момент я и травмировался. Очередная баталия происходила с выносом исполнительного органа за пределы познаваемого объекта, для увеличения амплитуды размаха. Каждый последующий удар–всплеск–погружение оказывался настолько умопомрачительным, что боли от столкновения лобковых костей не чувствовалось. А, благодаря кожаной поверхности и естественному волосяному покрову, мерный, повторяющийся стук приглушался, был почти не слышен.
Вечером, оставшись с Зоенькой наедине, я попросил её раздеться и внимательно исследовал состояние области лобка. Полное отсутствие обычных для этого места предохранительных жировых отложений. Не мягкая подушечка, а жёсткий, рифообразный выступ, прикрытый декоративной порослью мелких кудрявых волос. Однако жалоб со стороны Зоеньки не было никаких. Вспоминая сумасшедшее наше предутрие, я подумал, что при таких показаниях можно было и до перелома достучаться.
Интересно, поступают ли в больницу пациенты с такими травмами?
Накладывают ли на лобки гипс?
Результатом осмотра девушки явилась новая вспышка страсти, которую ни я, ни Зоенька не стали сдерживать. Правда, в целях обоюдной безопасности, я пренебрёг классическими позициями и предусмотрительно провернул подружку на сто восемьдесят градусов относительно Генеральной Оси наших, фактически уже, матримониальных отношений.
Пока Валера остолбенело смотрел на развёрнутые мужские сокровища, я стал объяснять: - Наши, баковские. Изделие № 69. С голландскими лубрикаторами. Нюша и Ксюша. Эти обычные, резиновые. Говорят, для олигархов, членов правительства и на экспорт делают из натуральной человеческой кожи. Хочешь - китаянку, хочешь - мулатку–шоколадку.
Тут, Валера, три дырки. Две рядом и одна - вот здесь, в самом начале. Ну, что к чему - ты там сориентируешься. В Интернете я видел - уже выпускают с четырьмя дырками, но до нас ещё не дошли.
Я достал духи "Тет–а–тет" совместного производства СССР-Франция. Хранил для подходящего случая. Побрызгал шкуру. Валера всё это время молча за мной следил. По окончании инструктажа молчал ещё с минуту, потом выдавил: - Ну, ты, Саня, даёшь… Но спорить, возражать не стал. Всё–таки на блядки приехали.
Валера взял в одну руку шкуру, в другую компрессор и пошёл в жиденькие джусинские кусты.
Его не было с полчаса. Я, стыдно сказать - смалодушничал - не стал свою накачивать. Не по–товарищески, конечно.
Появился Валера. В одних плавках, заметно утомлённый. За собой тащил неимоверно раздутую резиновую куклу. Присел на коврик возле наших закусок. У меня простой мужской интерес: - ну, как? Я, конечно, не имел в виду, что, там, к примеру, может - не дала. Мне, как всякому мужику, хотелось всяких грязных подробностей качественного, динамичного секса Валеры с белокурой незнакомкой. В былые времена, пока я выяснял, какие книжки читает моя новая девушка, Валера успевал два, а то и три раза, прямо за нашими спинами, трахнуть её подругу. Но сейчас Валера молчал. Смотрел на закат, на остывающий костёр, на застывшие в камышах озерца Джусы.
- Не получилось у меня, Саня… Что–то не стоит…
- Может, тебе брюнетку?.. Хочешь - возьми мою. Я ещё не успел…
- Да, нет… я чувствую - не получится…
- А ты в рот пробовал?
- Ты её лицо видел?
- Да. Как у моей соседки, когда она по утрам своих свиней материт. Ну, с лица воду не пить…
- Да, не скажи.
- Тебе дать "виагру"?
- Ну, ты, Саня, капитально подготовился!.. Нет, не надо мне "виагру". Давай лучше выпьем.
Налили по стопочке. Выпили за здоровье. Родниковой нашей водицы. Закусили.
- Ну, как там у вас Шрёдер?
- Боится, что на следующий раз не выберут.
- Живёте вы, как на вулкане. Никогда ничего не знаете наперёд. А Лида работает?
- Да, из мясной лавки ушла, сейчас преподаёт математику в частной школе.
- А как у вас отношения?
- Как обычно - ругаемся. С тех пор, как в Германию переехали, всё как–то пошло кувырком. Есть квартира, две машины, дети хорошо устроились, а того, что было раньше, в драном Союзе, уже нет.
- На блядки ходишь?
- Какие там блядки! Другой язык, другие люди. Там все друг другу чужие. Как–то укусила меня собака. Пошёл в больницу. Там медсестра из наших, из Узбекистана. Сделала перевязку, укол и минет. Больше не виделись.
Выпили ещё по одной.
- Ну, а у тебя, Саня, как? Я смотрю, Мария улыбается, шутит…
- Да, шутит. Я пару лет назад стишок написал:
Ни начальства, ни - администраций,
На плоту остались ты и я.
Но и здесь не место расслабляться:
Мне с утра за всех даёт просраться
Женщина любимая моя…
- У нас тут, Валера, тоже всё на нервах. Ведь и мы тут мигранты. Из другого государства. Вы–то хоть по своей воле…
Валера пробыл ещё неделю. Перед отъездом, когда мы остались одни, он, почему–то улыбаясь то ли смущённо, то ли виновато, обратился с неожиданной просьбой. Подарить ему ту, рыжую куклу. - Нет проблем - сказал я Валере. - Я сам хотел тебе предложить, но думал, что ты обидишься…
На самом деле я ничего такого не хотел. Шкуры я попросил в местном магазине напрокат. Их с тех пор, как завезли, никто не брал. Висели так, для ассортимента.
Потом из Германии пришло письмо от его жены, Лиды. Она сообщала, что Валера доехал хорошо, и всё у них нормально. Даже более, чем. Потому что вернулся Валера другим человеком. Каким–то обновлённым, помолодевшим. Наверное, подействовали воздух, натуральные продукты. Встреча с друзьями. И ещё - Валера в каком–то смысле как будто с ума сошёл. К Лиде он стал относиться, как молодожён. Столько выдумки проявляет! - Он, наверное, думает, что мне девятьнадцать лет, и я резиновая - с восторгом писала об этом Лида.
Наш семейный быт тоже налаживается. Странно, но в интимной жизни у нас тоже что–то произошло. Мы с Марией как бы заново, осторожно стали друг в друга влюбляться.
И к жизни в посёлке я уже привык.
В последнее время стал замечать, что много стало вокруг ошиваться представителей нерусской национальности.
Значит, становлюсь настоящим россиянином.
И патриотом.
21.07.04 г.
13.08.04 г.
ДУРА
Супружескую жизнь прожить - не поле перейти. Гурий Львович Старкин был образцом семьянина и мужа. Но мог ли он признаться самому себе, либо кому похвалиться, что уже более 20 лет живёт счастливо со своей Снежаной Игнатьевной?
Гурий Львович любил Снежану Игнатьевну и, пожалуй, это было самой главной его ошибкой. Нельзя никогда, ни под каким предлогом, даже под страхом смерти, жениться на любимой женщине. Вас неминуемо ждут неприятности, из которых банальные рога - это ещё не самое страшное, что вам придётся вынести и пережить ("пережить" - не "прожить дольше": ни одному мужчине не удавалось в этом смысле пережить свои рога. Однажды появившись, они уже не отпадут, и - хочет он того, или не хочет, но каждый мужчина уносит свои рога с собой в могилу).
Но тут речь не о рогах. Снежана Игнатьевна никогда бы не изменила своему мужу. Почему? Для ответа на этот вопрос достаточно было взглянуть на её трусы. Они всегда наглухо закрывали её тело от нижнего женского предела до пупка включительно. Чуждо было Снежане Игнатьевне всякое эротическое вольнодумство. И не потому была она такой благодетельной, что от жгучих искушений стоически воздерживалась, а потому, что не мучили её никакие искушения. Ей даже, любимый будто бы муж, в последние годы стал казаться досадной помехой в кровати. Чего лезет? Полы не мыты, бельё не стирано, потолки не побелены, в углах паутина. И это всё притом, что Гурий Львович, как дурак, уже третий десяток лет водки не пил, с женщинами налево не гулял и Снежаны Игнатьевны, даже сильно осерчав, ни разу пальцем не тронул. Был, правда, однажды случай. Отдыхала Снежана Игнатьевна в домоддыхе, в Судаке. Месяц её не было. Гурий Львович в своей деревне следил всё это время за свиньями, выдаивал двух коров и одну первотёлку и воспитывал троих сыночков–малолеток, которым нужно было одёжки постирать, кушать сварить и носы повытирать, чтобы от соседей не было стыдно.
Да, в деревне жила семья Старкиных. И работали Гурий Львович и Снежана Игнатьевна учителями. Биолог и преподавательница немецкого. В школе - ученики, комиссии из РОНО, дома - семья, обязательное домашнее хозяйство.
Так вот, в каникулы приехала загорелая Снежана Игнатьевна со своего домоддыха и, вместо того, чтобы похвалить Гурия Львовича, на шею ему кинуться - она строго его спросила: "А почему цветочки мои не поливались?". Вместо ответа тихий Гурий Львович взял из сарая косу и любимые цветы Снежаны Игнатьевны все под корешок и скосил.
После этого он опять беспрекословно любил свою ненаглядную учительницу, хотя и занимался онанизмом, отвернувшись к стене ночью, когда сном праведницы засыпала его праведная жена Снежана Игнатьевна. Таким образом, его любовь, можно сказать, перешла в иную, более возвышенную, стадию, потому как не требовала от предмета любви никакого телесного износа.
Конечно, истории известны случаи, когда мужья в подобном режиме сосуществования благополучно дотягивают до старости и спасительного полового бессилия. Но случаи эти редки. Гурий Львович не мог стать героем такого романа. Может, потому, что вёл в школе биологию, а там каждый день приходилось рассказывать юным деревенским оболтусам про то, как на каждом шагу вокруг нас происходит размножение. Даже среди червяков. Да и сами оболтусы при случае не терялись. Сестрёнки Радайкины бегали вечерком в придорожное кафе, где за тарелку пельменей раз, а то и два в неделю отдавали проезжим дальнобойщикам свою невинность.
И у Гурия Львовича, наверное, крыша поехала. Он вдруг представил себе, что как–нибудь может совершить эякуляцию не в ладонь, не на стенку, а в соседку, девицу Аляпкину, которую сам всегда считал набитой дурой. Нет, это не было никакой натяжкой. Аляпкина в своё время с трудом окончила восемь классов. Парни обходили её стороной из–за скверности характера, и в девах Аляпкина засиделась до двадцати восьми лет. Тем не менее, интерес к половой жизни у неё не ослаб. Прослышав, что у Гурия Львовича есть дома видеофильмы про откровенную любовь, Аляпкина стала выпрашивать у стеснительного педагога кассеты и местами засмотрела их до дыр. Это, однако, не означало, что Аляпкина прискачет по первому зову, по первому свисту и с радостью подставит Гурию Львовичу своё заплесневелое сокровище. Старая дева - уже само по себе явление аномальное, а тут ещё и дура вдобавок. Тем более, место предполагаемого преступления - деревня. На селе от греховного замысла к его воплощению должны уходить годы. Сегодня ты поговорил с женщиной о погоде, через три месяца зашёл посоветоваться насчёт бройлерных кур. На следующую весну можно рискнуть, невзначай коснуться руки. Года два женщина будет вспоминать об этом прикосновении, в ней постепенно будет происходить кристаллизация полового чувства к этому - ах! - смельчаку. Ещё лет через пять дружба уже может зайти так далеко, что для обоих ситуация покажется, или даже окажется безвыходной. И где–нибудь на соломе, в тёплом ли силосе, коллизия благополучно разрешается. Иногда на это не хватает жизни.
Гурий Львович уже преодолел на пути к Аляпкиной несколько необходимых этапов. Инкубационный период шёл к завершению. Завидев Гурия Львовича, Аляпкина мазала губы чем–то белесым, похожим на сперму, и в цветной праздничной юбке становилась раком в огороде, делая вид, что прореживает на грядке густую морковку. Профессиональные шутки биолога в присутствии Аляпкиной по поводу неловкости местного племенного быка Артемия вызывали у неё эротическое "Гы…", которым она недавно пополнила небогатенький свой словарный запас. Видать, специально выучила, рассчитывая на общение с интеллигентным Гурием Львовичем. Руки её, он, правда, ещё не касался, но уже прокатнуться с учителем Старкиным на базар до Новоорска Аляпкина дала согласие.
Поехали. И после базара наступило самое интересное.