Суббота, три часа без пяти минут. Вот и их факультет - на пятом, на самом верху. Вот когда-то родной коридор - "наша аорта". Давненько я тут не хаживала. Но, как ни странно, меня здесь помнят: "Здрасте, Галина Борисовна", - и улыбка в полный накал. Приятно, когда вот так! Тепло и с уважением. А почему бы и нет? Человек я не вредный, не скандальный. Зла никому не делала, в интригах не участвовала и вообще старалась держаться в стороне: надежно и время экономит. Не говоря уж о нервах.
У двери, спиной ко мне, - студентка. Небольшого росточка, но крепкого оклада. "Пойдем курнем?" - обращается она к стоящей рядом подруге и вынимает пачку сигарет. Но, заметив меня, быстро прячет сигареты в карман и виновато смотрит мне в глаза: "Ой, здравствуйте, Галина Борисовна!" - "Здравствуйте", - отвечаю Макаровой. Это, вне всякого сомнения, она.
На кафедре - одна Шарова, второй член "триумвирата".
- Здравствуйте, Галина Борисовна, - поднялась навстречу моя бывшая коллега. - Соловьевой еще нет, - сообщила и посмотрела на меня со значением, дескать, можно оговорить кое-какие детали. Она, видимо, в курсе нашего с Софьей Карповной разговора. А чего тут оговаривать - экзамен покажет.
- Татьяна Григорьевна, что там у вас произошло? - спросила ее, воспользовавшись тем, что мы одни. - Куда Маргарита письмо написала? В министерство?
- Ну что вы! - замахала она руками. И, снизив голос до шепота и округлив почему-то глаза, сообщила: - В партийные органы! В институте сейчас работает комиссия, кафедру лихорадит. И как раз накануне нашего юбилея, ну надо же! Софью Карповну уже представили на заслуженного работника, а эта Соловьева!..
Действительно, не могла подождать, что ли? Ритка всегда была чересчур нетерпелива.
- Такой склочницей оказалась! - продолжала Шарова. Голос у нее нежный, но хорошо поставленный. - Целое ведро помоев на нас вылила: уж и отметки-то ставим незаслуженные, дутые, и не за знания, а за заслуги родителей, и показуха-то процветает, как в…
В это время открылась дверь и вошла Соловьева.
- Извините, катер опоздал, - сказала, повернувшись ко мне, и я поняла, что Ритка по-прежнему живет за городом, два часа на дорогу тратит. Не перебралась, значит, в Москву. А ведь еще при мне квартиру обещали, и местком поддерживал. И там, наверное, успела врагов нажить. С ее характером это запросто!
- Начнем? - спросила, по-прежнему обращаясь ко мне. На Шарову даже не взглянула. Да и та смотрит в сторону. Свои отношения они, сдается, давно выяснили.
Пригласили студентку. Пока она готовилась, мы сидели молча. Маргарита все старалась заглянуть мне в глаза. Но я достала из сумки свой отчет об агитаторской работе на втором курсе, сосредоточилась на бумагах. Подняла глаза от отчета и тут же наткнулась на Риткин взгляд. Ну чего она меня просвечивает?
Да, здорово Ритка сдала за последнее время. Вон какая сеть морщинок у глаз. Лицо неулыбчивое, жесткое, ямочек на щеках не видно. А одета по-прежнему со вкусом, строгое темно-вишневое платье оттеняется светлым воротом, но кофточка на плечах несколько узковата. Скорее всего с дочки.
Ноги длинные, стройные, в далеко не модных туфлях. И к тому же в засохшей глине - за городом сейчас грязь. Здорово, видать, торопилась.
Заметив мой взгляд, она спрятала ноги под стол. О господи!
Нет, это становится просто нетактичным: такой взгляд! Заварила кашу и хочет затянуть меня в союзники?.. Но что она имеет против своей заведующей? Ну, круто управляет вверенным ей хозяйством. Но руководителю и нельзя без этого. Зато на кафедре у нее порядок. Первое место во всех соревнованиях. Резка с подчиненными? Не терпит ничего против? Но это уже свойство характера. А что касается отметок - так это не от нее зависит, не у нее одной.
- Не пора ли начинать? - спрашиваю экзаменаторов. - Сорок пять минут прошло. Какой у вас первый вопрос? - интересуюсь у студентки.
- А можно начать во второго? - еле слышно просит Макарова и начинает комкать в руках платочек.
Маргарита неопределенно пожала плечами и взглянула на меня: ясно, что это будет за ответ.
- Начинайте со второго, - разрешила за нее Шарова и улыбнулась: мол, не волнуйтесь, здесь ваши доброжелатели. В большинстве. Потому что за меня она почти уверена. - Что там у вас? Прибавочная стоимость? Что это такое?
- Это… - Пауза. Ира хмурит лоб, листает свои записи. - Это… такая стоимость, которая добавляется… прибавляется…
- Как она создается? - наводящий вопрос Маргариты Алексеевны слегка взбадривает студентку.
- Она… - бойко начинает Ира, но тут же спотыкается. - Она создается путем… - Короткий звук - жалобное подергивание носом. Не то вздох, не то всхлип. Ира опускает голову, подносит платочек к глазам, из ее красивых, подведенных синей тенью очей закапали слезы. Самые настоящие. И крупные - как фасоль.
- Я… я… можно выйду? - Не дожидаясь разрешения, вскакивает с места, всхлипывая уже во всю мощь своих молодых легких. Сидим молча - все трое. А из-за двери доносятся рыдания.
- Вы создаете очень нервную, недоброжелательную атмосферу, Маргарита Алексеевна, - произносит наконец Татьяна Григорьевна. Ее нежный, высокого регистра голос дрожит от возмущения.
- Нервную? Недоброжелательную? В чем?
- В самой обстановке… В прошлый раз - тоже.
- Не будем здесь говорить о прошлом разе. Вы прекрасно знаете, как она отвечала, и как меня… - Риткин голос дрогнул, но она взяла себя в руки. - Галина Борисовна, разве я недоброжелательно спрашиваю? - взгляд, обращенный на меня, затравленный, но твердый. Без улыбки. Сдала Ритка, сдала.
- Да нет, я не нахожу. Просто девушка нервничает - это ведь ее последний шанс, не так ли?
- Так, - подтвердила Шарова. - Комиссия - крайняя мера. Мы должны объективно и непредвзято выявить всю глубину знаний.
- Какая там глубина, Татьяна Григорьевна! Побойтесь бога!
- Не слишком ли часто вы бога поминаете? Лучше бы вспомнили о нем, когда кляузы свои строчили…
Я встала, громко двинув стулом. Шарова тоже хороша, нашла время для диспутов!
- Позову студентку, - предупредила их и вышла за дверь.
- Ну, успокоились? - интересуюсь не слишком сочувственно, и девица тут же перестает всхлипывать. Смотрит робко и жалостливо, глаза красные, нос распухший. Как ей удалось нос так раскочегарить? Вошла и сразу же - к графину с водой.
- Можно я таблетку запью? - спрашивает и вытряхивает из тюбика. Ну и артистка!
- Что у вас еще в билете? - по новой начинает Соловьева.
- Производственные отношения - это такие отношения… которые в нашем обществе…
Опять! Элементарных вещей не знает. Гнать бы ее с такой подготовкой из института! Но у нее, кажется, извиняющие обстоятельства: болела, ребенка ждет.
К тому же отец - наш коллега. И, судя по словам Софьи Карповны, чересчур благородный: не позвонил даже, не попросил. Может, за такую лентяйку и просить-то стыдно? Ходят слухи, что Макарова метят в проректоры. Оттого Софья Карповна так и старается… Действительно он будет моим рецензентом или она это так? Покрепче привязать?..
- В нашем обществе…
- То есть вы хотите сказать, что в основе производственных отношений лежит общественная социалистическая собственность на средства производства, да? - подсказывает Маргарита. Видимо, не хочет, чтобы снова упрекнули в недоброжелательстве.
- Да! Именно это я хотела сказать, - обрадовалась Ирочка. - У нас капитал не присваивается, а идет на благо всех трудящихся: на строительство школ, больниц, на увеличение и подъем благосостояния трудящихся…
Наконец девица покидает кафедру. Остаемся одни. Друг на друга не смотрим. Молчим, каждая ждет, когда начнет другая. Я хоть тороплюсь, но первой не лезу, пусть они выскажутся. В конце концов, это их студентка. Но они не спешат, и я не выдерживаю:
- Ваше мнение, Маргарита Алексеевна?
- Вас оно действительно интересует? - усмехается она, но я, естественно, этого не замечаю. - Двух мнений здесь быть не может, Макарова не заслуживает положительной отметки - вы же слышали, как она отвечала.
- Зачем же так резко, Маргарита Алексеевна? Ее ответ, конечно, не блестящий, но вполне… релевантный. - Да, русское слово к такому ответу подобрать трудно. - Девочка нервничала, - напоминает Татьяна Григорьевна. - К тому же весь семестр проболела: есть оправдательные документы. - Мы с Риткой переглянулись: уж слишком хорошо знаем цену таким "документам". Пробездельничают весь семестр, а в конце - куча справок из ведомственных поликлиник. Поди подкопайся! - Девочка беременная, - продолжала Шарова. - Почему бы нам не проявить чуткость, не пойти ей навстречу?
Снова пауза. Слово, как я понимаю, за мной. Но я упорно молчу. Объективно это, конечно, пара. Субъективно - трояк с большой натяжкой. Если по всей строгости, значит, испорченные отношения не только с Макаровым, но и с Софьей Карповной. Положим, он даже не будет моим рецензентом, вряд ли возьмет две монографии сразу - ведь Риткину, как я поняла, он уже читает. Но все равно обращаться к нему придется. Особенно, если станет проректором. Да и с Софьей Карповной. Почти бессменный председатель экзаменационной комиссии. На следующий год мой племянник к нам в институт поступает. А через несколько лет - и собственная дочь. К тому же так просила, так просила! Видать, ей очень важно, чтобы Макарова получила положительную отметку. Из-за награды в юбилейный год или из-за чего другого? У нее ведь дочь в нашем институте, и Софья Карповна будет стараться устроить ее на практику за рубеж, давно мечтала. А это - опять же Макаров, зав. иностранной кафедрой. Потом - распределение, и тоже Макаров.
Ну и что? Что же в этом плохого? А я бы не старалась своей дочери устроить судьбу? Тоже ведь буду к кому-то обращаться. И если сегодня ты мне не сделаешь, завтра - я тебе, то что же тогда получится?
А Ритка просто выпендривается. И чего так уперлась? В конце концов, помочь коллеге - святой долг каждого…
- Давайте поставим ей тройку, и пусть идет себе на все четыре стороны, а? - увещевает своим баюкивающим голоском Шарова.
- Ну, что ж… Давайте, - соглашаюсь после паузы.
Мы с Шаровой расписались в экзаменационной ведомости, рядом с "удовл.". Маргарита сидела бледная, закусив нижнюю губу. Потом быстро встала, направилась к выходу.
- Маргарита Алексеевна, а вы? - поинтересовалась ее коллега. - Когда вы подпишете?
- Как только, так сразу, - ответила Ритка и засмеялась всеми своими четырьмя ямочками. Не исчезли, надо же! Толкнула дверь, вышла в коридор, даже не взглянув в мою сторону. Подписывать не пожелала. Но ее отказ ничего не значит - есть мнение большинства, а ей придется подчиниться - неужели она этого не понимает?
Когда я уходила с кафедры, механически заглянула в раскрытый журнал текущих дел. Тут записывают разные поручения. Внизу аккуратненьким почерком Софьи Карповны две строчки: "Монографию Соловьевой - на дополнительную рецензию Макарову".
Опустилась на стул, перечитала еще раз. Все точно, синим по белому, "на дополнительную". Я слишком хорошо знала, что это значит. Та рецензия, которая есть, кого-то не устраивает. Ясно кого и ясно почему. Софье Карповне, видно, позарез нужно, чтобы конечное мнение было отрицательным. Чем отрицательнее, тем лучше. Потому и дала Макарову. И пусть Ритка потом доказывает, что была всего-навсего объективна. Макаров и врежет ей со всей объективностью на весь остаток жизни. Ведь монография - труд многих лет. Меня даже в пот бросило, когда я подумала, что мою тоже могли бы зарезать…
И вдруг поняла, что Софья Карповна хочет избавиться от Соловьевой. Обкладывает со всех сторон: и с монографией, и с экзаменом. Ясно, почему попросила именно меня - знала, что не откажу. И сделаю как надо. Потому что я уважаю заслуги Софьи Карповны, знакома со "спецификой производства". А с Риткой слишком много возни: ну какому нормальному человеку охота жить в зоне повышенной опасности? Под неослабевающе высоким напряжением? Вон ведь что закрутила - целая комиссия в институте работает! И не какая-нибудь, а партийная.
А члены комиссии ни с Софьей Карповной не знакомы, ни со "спецификой" ее производства. И на ее прежние заслуги чихать хотели. Так что тут борьба не за отметку, а за жизнь. Или заслуженная заведующая, которая сумела добиться на кафедре высоких показателей, или какая-то вздорная преподавательница, которая прикрывает свою некомпетентность, непрофессионализм разглагольствованиями о качестве знаний и, соответственно, отметок. И кстати, бросает тень на других, честных тружеников кафедры: она объективная, хорошая, а остальные, значит, дерьмо? Да вот хоть у Шаровой спросите - как ей, приятно работать в одном коллективе с такой вот…
В общем, Риткины дни в институте, я поняла, сочтены. И я, натянув Макаровой тройку, этот торжественный момент приблизила…
По нашей "аорте" шла, опустив голову, и старалась держаться ближе к стенке. Встречаться с кем-то из знакомых, здороваться не было сил.
А может, все не так страшно? Может, выживет Ритка? "Ты всегда все драматизируешь", - явственно услышала голос мужа. Там, наверху, разберутся.
А как они разберутся? Что смогут доказать? Что завкафедрой нажимает на своих преподавателей? Заставляет ставить незаслуженные зачеты? Дутые отметки? Позвольте, позвольте. Вот комиссия слушала, дала свое заключение. Вполне заслуженная положительная отметка. А Соловьева необъективна. Создавала исключительно недоброжелательную атмосферу. Не верите? Зря. В комиссию входил компетентный преподаватель. Лицо постороннее, незаинтересованное, с другой кафедры. Кстати, бывшая подруга Маргариты Алексеевны.
В научном плане Соловьева тоже не ахти. Посмотрите, какие ляпсусы в ее монографии. Вот рецензия блестящего специалиста. Человека уважаемого, доктора наук. Как видите, по. всем статьям Соловьева не профессионал. Не может преподавать в вузе, воспитывать нашу молодежь.
На этом приговоре будет и моя дружеская подпись. Я, ее бывшая подруга, так легко предала…
Глупости, при чем тут предательство. Просто я помогла коллеге - святое дело…
Представила, как на обе наши монографии придут отзывы одного и того же рецензента: положительный - на мою, и отрицательный - на ее.
Как же я после этого с ней встречаться буду? Ведь ее монография намного талантливее моей. Запросы на оттиски публикаций по ее исследованию даже из других стран приходили. И вдруг меня одобрят, а ей напишут: "Рекомендовать к печати нельзя…"
Если бы еще разные рецензенты, можно было бы сослаться на субъективность оценок, на разные подходы к теме. А тут…
Господи, хоть бы у меня был не Макаров…
На улице вовсю расходилась осень. Ледяной дождь со снежной крупой просто звенит от ярости, подхлестываемый ветром. Мой зонт вывернуло наизнанку…
Хоть бы не Макаров…
Отзывы пришли ровно через десять дней. Один отрицательный, другой - положительный. Рецензентом в обоих случаях был Макаров. Но заключение "рекомендовать к печати нельзя" стояло в моем…
Пляши, Трофимовна
- Трофимовна-а! - позвали, когда она дошла до середины последней грядки. Подняла голову, а спина - как коромысло, не разогнешь. Намотыжишься за день, а к вечеру хоть саму в грядку закапывай! - Трофимовна, пляши! - радостно потребовали из-за забора, и она узнала голос соседки Нюрки. "Да, сейчас в самый раз в пляс удариться", - усмехнулась про себя Трофимовна, заводя руку за негнущуюся спину. - Пляши! - Нюрка махала белым конвертом. - Из Москвы, от ваших, - сообщила, открывая калитку. - Семеновну у правления встретила, вот передала.
- Ох, не стряслось ли у них чего? - взволновалась Дарья Трофимовна, ощупывая конверт. - Больно уж толстое письмо-то! - нетерпеливо надорвала край и побежала глазами по неровным, написанным торопливым невесткиным почерком словам.
"Дорогая мамочка…"
- "Мамочка"! Вот-те крест - стряслось! - побожилась и опустилась на расшатанную лавочку возле летней кухни. Нюрка села рядом.
"У нас все хорошо".
- "Хорошо"! - прозорливо не поверила свекровь. - Нешто сознается, что плохо? Образованная, скрывать умеет.
"Можете меня поздравить, - продолжала Марина, - я, кажется, стою на грани серьезного научного открытия (сплевываю через левое плечо - на всякий случай). Удалось обнаружить новую форму микроорганизмов, науке до сих пор неизвестную…"
И чуть не на целую страницу - как это ей удалось и какая она вообще умная. "В наше время, когда все давным-давно открыто и переоткрыто, описано и переописано, обнаружить новую форму почти невозможно. За ними охотятся все и повсюду. Ездят в дальние экспедиции, в невообразимо экзотические места, взбираются на вулканы, опускаются в гнилые ущелья, жарятся в тропиках и замерзают в Антарктиде. А я это сделала, не выходя из лаборатории. Каково?!"
- Умная у меня невестка! - похвалилась Нюрке Дарья Трофимовна. - Это ж надо: "Не выходя из лаборатории".
- Да, - согласно вздохнула Нюрка, - выходить ноне не любят. Мои тож все в дому сидят, высоко спускаться-то. Я, пока у них жила, тоже сидела. На волю за целый день, бывало, не выберешься - разве в булочную аль за молоком. Вот веришь?
- А то! - обрадованно подхватила Дарья Трофимовна. - Я как к своим приеду, так только с балкона на белый свет и гляжу. Сидишь, как подвешенная промеж землей и небом. То ли у нас! - Она посмотрела вверх, с благодарностью подставляя свои, еще не особо-то и глубокие морщины теплым лучам. Но тут же спохватилась, наклонилась к письму: - Ой, чует сердце, чтой-то стряслось!
- Да все ж - слава богу, сама ж пишет, - успокоила ее Нюрка. - Ты читай!
"Родику дали новую роль. Правда, не главную, но уже и не "певца за сценой". Во всяком случае, он доволен. Весь в репетициях, в творчестве, в подъеме. И днюет и ночует в театре…"
- Ах, вон оно что! Родион репетирует, а Маринка ревнует, - догадалась Трофимовна. - Сцены небось закатывает.
- Да ты дальше-то читай! - подтолкнула Нюрка.
А дальше невестка уверяла, что рада, что муж получил то, чего так долго добивался и чем так увлечен. "А то последнее время стал таким раздражительным и угрюмым. Сейчас наступил наконец долгожданный мир и покой в нашей семье…"
- Маринку послушать, так у них тишь да гладь, да божья благодать! А чего ради три листа бумаги извела?
"Ксюшка тоже жива и здорова. Правда, совсем от рук отбилась, ершистая, никого слушать не хочет. Мы, конечно, сами виноваты - баловали, слишком жалели. Особенно отец. Боюсь, чтобы Ксюша не выросла черствой и эгоистичной".
- Ну, известное дело - отец виноват! - обиженно повернулась Трофимовна к Нюрке. - Она тут ни при чем! Тоже меры ни в чем не знает, то цалует, то лупит до синяков. А разве можно с дитем так обходиться! "Эгоистка!" "Ершистая!" - тут не только ершиться, стрелять начнешь!
- Ой, да все они в тринадцать ершистые! Вспомни, мы-то какими росли.
- He-а, мы росли не такими, - не согласилась Трофимовна. - Видать, время другое было.
- Время, оно завсегда другое, - заметила Нюрка, и Дарья Трофимовна засмеялась:
- Ты прям как наш партейный секретарь рассумляешь!
"Но учится Ксения хорошо, - продолжала невестка. - Ее последнее сочинение Ольга Ивановна зачитывала вслух всему классу…"
- Вот вишь! - снова оторвалась от письма Трофимовна. - Сочинение-то всему классу учителка обнародовала. Даются, видать, моей внученьке слова хорошие.