Ну, и с руганью. Нет, правда, теперь он уже ни одного нормального слова не говорит, один мат-перемат, но покуда терплю.
Хотя надо сказать, Николай не раз требовал: уходи из торговли, больно много народу там вокруг тебя вертится; а куда же я уйду, в уборщицы? я же помимо торговли ничего делать не умею, да и хозяйка ко мне хорошо относится, не обижает. В самом деле, не в уборщицы и не в дворники идти. Нет, это ты кончай с бутылочками, ну в субботу, ну в праздники, ну после бани, я же человек и понимаю, но не каждый же божий день, ты даже телик не смотришь, ты совсем стал как сельский кулек. На что Николай сравнительно твердо заявил: и имею право - на свои и заработки хорошие (что правда - на свои и заработки хорошие), ну не можешь самостоятельно остановиться, сходи к доктору, да я сам себе доктор, захочу - остановлюсь без всяких докторов, ты еще не знаешь, какая у меня воля.
И все это с постоянной руганью. Хотя грешить на Николая не надо - принцип руконеприкладства он не нарушал.
Короче, Валя несколько раз предупреждала мужа: всю жизнь вот так маяться я не буду, не завяжешь - уйду. И даже сроки ставила. Но потом срок сдвигался. Вот Алеша кончит школу, вот он придет из армии, вот школу кончит Сева. Штука в том, что уйти было некуда - как ты разделишь двухкомнатную квартиру на четыре части. В ее случае уйти - значит уйти к другому мужчине.
Нет, тут ничего не понять: тебя ставят перед выбором - водка или жена, водка ведь противная, а жена - и это точно - хорошая. Ладно, ты можешь сомневаться, такая ли Валя недотрога, что вовсе не пикернет на стороне, ладно, в любой работе присутствует малая вредность, тем более эта вредность иной раз бывает приятной; но что твоя жена любит свой дом и своих детей, уж тут-то нет сомнений.
Дети всегда были ухоженные, чистые, и даже в подростковом возрасте, и вежливые, и учились сносно, и не хулиганистые, чтоб там выпивали или какую пакость нюхали.
Значит, перед тобой вольный выбор - водка или жена. И ты свой вольный выбор делаешь - водка. Валентина это так, пугает, капризничает Валентина, никуда она не денется. А он ничего плохого не делает, ну, заложит, так все закладывает, ну, поругает жену, так все ругают - исключительно в педагогических целях.
Но однажды Валя ушла. Алексей пришел из армии и сразу, значит, устроился в охранные структуры. А Сева в это же самое лето самостоятельно прорвался в технический техникум.
И она ушла.
Но в городке ее не одобрили.
Ну, вот так-то если разобраться, имеет человек право на счастье? Нет, чего так хватать, не на счастье пусть, так хоть на нормальную жизнь. С мужем все ясно, тут, как говорится, ловить нечего, детей вырастили, старший в состоянии не только себя защитить, но и других людей, если ему доверили пользоваться как холодным, так и горячим оружием. Младшенький хорошо учится, знает, чего хочет, и непременно этого добьется.
Словом, имеет право человек хоть на что-то впереди надеяться? Если нет и сорока пяти? Имеет! Однозначно.
Короче, когда-нибудь терпение Вали должно было лопнуть, и однажды оно лопнуло.
Значит, так. Инженер. Сравнительно обеспеченный. Лет на пять моложе Вали. Роста невысокого, но жилистый. Когда-то играл в футбол за городскую команду, да и сейчас иной раз по парку бегает. И однокомнатная квартира. Был женат, не был - не так важно. Главное - однокомнатная квартира. И он такую сказку говорил, что вот Валя ему много лет нравится, и он ходит только в этот магазин: получить из рук Вали товар, полюбоваться на нее, поймать ее улыбку, и уже спасибо, уже на душе веселей.
Ну, подробности тут неизвестны, но по веселью в глазах, по радостной улыбке все понимали: Вале новый мужчина понравился.
Он ласковый, как теленок, говорила Валя. Не поверите, больше всего он любит носить меня на руках. Он может так и предложить: давай я тебя поношу на руках и убаюкаю. Да, носит и убаюкивает. Ну, тут все понимали, Валя присвистывает, еще можно понять, когда на руках несут до койки, а что просто так, говорить ласковые слова и убаюкивать - нет, это женщина присвистывает. А Вале, видать, нравилось, что ее новый мужчина ласковый. Все понятно, за много лет привыкла, что муж обзывает по всякому, слова доброго не скажет, и если пристает к тебе (если пристает), то исключительно в силу крайней нужды и с отчаянным сивушным запахом.
Ладно, чтоб сказать коротко: инженер любил Валю, а она, похоже, любила его.
И этот новый ее мужчина каждый вечер встречал Валю с работы. Нет, правда, это даже странно: по телику кино гоняют, политики ссорятся, а ему на это тьфу и растереть - он жену встречает.
Нет, правда, девочки, я даже не знала, что так бывает, тороплюсь домой не потому, что ждут голодные рты, а вот знаешь, человек без тебя буквально жить не может. Теперь я думаю, а что я знала в своей жизни? Даже не помню, любила ли я Николая хоть в молодости, - всю память мою задушил водочным запахом. Хоть в пожилые годы покой и уважение. Это счастье, что я его встретила: всю жизнь прожила бы и не знала, что бывает по-другому, чем у нас с Николаем.
Но! Но не надо так понимать, была одна семья, и сразу другая - и все! и чистое поле, и я иду по этому полю, срываю цветочки и нюхаю их, а что у меня за спиной, ну ничегошеньки не помню.
Этого не было. Валя жила как бы на две семьи. Новый муж (нет, даже и не муж, поскольку с Николаем Валя не разводилась) и постоянная семья.
Когда была свободна (работа, и это понятно, у нее сменная), заходила домой, стирала белье, убирала квартиру, чтоб мужчины не превратили ухоженное жилье в берлогу, готовила еду. А то и в обед забегала. Нет, не кукушка, вот мои младенчики, а я, ку-ку, полетела в другое гнездо. Этого абсолютно не было.
Но городок ее выбор не одобрял.
Потому что к Вале был один вопросик.
Штука в том, что младшенький сынуля - вот как раз Сева - был болен. Лет в пятнадцать он тяжело простудился, и с тех пор у него начались приступы задыхов. В больницах лежал, это понятно. Болезнь назвали коротко и ясно - астма. То есть избегай простуд и нервных потрясений, всегда держи при себе вот такие таблетки и вот такую пшикалку. Как почувствуешь начало задыха, глотай столько-то таблеток и, открыв клювик, делай столько-то пшиков. Ну, если не поможет, вызывай "скорую".
Вот за это Валю как раз и осуждали. У тебя младшенький сынуля болен, а ты ушла к другому. Подумаешь, у нее сердце не ныло, как там мой младшенький, каждый вечер звонила домой, как ты, Сева, подумаешь, она оставила сына на необитаемом острове, а сама уехала в далекую красивую жизнь. Если что, Сева, сразу вызывай "скорую", на отца не надейся (что понятно, "скорая" не примет вызов у заплетающегося языка, а дайте нам что-нибудь более трезвенькое), к тому же приступ все-таки раскочегаривается постепенно, несколько часов, так звони мне, я все брошу (если на работе), прибегу и успокою. А не помогу, так сама вызову "скорую".
Еще раз напомнить: хоть и тревожилась постоянно за сыновей (а какая мать не тревожится), но была в это время именно что счастлива. Главное, постепенно она даже перестала скрывать, что счастлива.
Это, значит, Валя.
Теперь мужчины.
Ну, с Николаем все ясно. Если он засаживал при жене, то чего бы это он начал стесняться засадить влагу без жены. Но мотивчик малость изменился: теперь он засаживал с горя, ну, какая подлая у него жена, ведь она нас бросила, и нет достаточных слов, чтоб выразить, какая она гадина.
Разумеется, это одни догадки, прояснить этот мотивчик уже никто не может.
Да, но с уходом матери старший сын Алексей с устатку - после суточного дежурства - тоже мог засадить бутылочку. Взрослый человек, работает в охранных структурах - имеет законное право засадить.
И тут странная картинка: сидят за одним столом, закуска общая (что сами купили или мама принесла), а бутылочку каждый придавливает свою.
И этому есть объяснение.
Странно даже сказать, но у ребят не было такого: вот маманя, что кукушка, перелетела в другое гнездо, а мы, малые кукушата, разеваем клювики, дай нам червячка, дай сиротам червячка. Что сыновья мать любили, это понятно. Любят даже самых гулящих и бомжищ. Но Алексей и Сева не обижались на мать, что их родного батю оставила, нет, мама хорошая, а тебе, батяня, так и надо.
К примеру, когда Валя приходила домой и там был Сева, так он радостно тянул: мама пришла, чуть не всхлипывал от радости, и они, обнявшись, некоторое время стояли молча, словно после очень долгой разлуки.
Значит, расклад ясен.
Папаня теперь поддавал с горя. Он засадит свое, сидит мрачный и громко зубами скрежещет. И это сердило Алексея. Что понятно: он свое засасывал не с горя, а от переизбытка молодых сил и оттого, что жизнь, вообще-то говоря, радует. И ты, батя, зубами не скрежещи, если сломаешь зубы, я тебе кашку с ложечки скармливать не буду. Не будешь, соглашался отец. Ты как твоя мать. Далее, и это понятно, долго ругал свою жену.
А то Николай на высоте обиды со всего маху грохнет лбом по столу, ну да, освободит нужное место и ба-бах лбом изо всех сил, так выражая отношение к жене и жизни своей, которые оказались довольно паскудными.
Да, а Алексей очень не любил, когда отец ругал мать, и он честно предупреждал: ты, батя, на мать не греши. Я ее в обиду не дам. Будешь на нее бочку катить, я тебя когда-нибудь убью. Убьешь, убьешь, соглашался отец, ты такой.
Нет, даже не представить, что вертится в голове этого молодого человека, путь даже под крепкими парами. Паренек как паренек, не хулиганил, служил как надо, батя на присягу ездил, из полка благодарность присылали, какого орла вырастили, в охранных структурах служит, куда, это понятно, берут не всякого, но лишь отборного человека. Нет, ничего не понять: я тебя, батя, когда-нибудь убью!
Вот в старой песенке поется, пять минут все меняют очень круто. Да одна секунда все может сменить не только круто, но и безвозвратно.
Значит, так. Был конец июня, то есть самый накал белых ночей. Часов десять вечера, и солнце все не скатится с неба. Да, а Сева, собираясь зайти к друзьям и послушать музыку, сидел в своей комнате - он не любил жару и тополиный пух и ждал, пока спадет хоть жара.
А те, двое, размякшие от жары и бутылочек, сидели на кухне. И отец, видать, в тот вечер как-то особо ругал свою паскудную жену, этот вот тощий-тощий и, видать, в корень пошел, а твоя мать и рада, им, бабам, только одно и надо, известно чего.
И вот он, привычно выматерив жену, встал из-за стола, глянул в кухонное окно, потянулся, может, он хотел убедиться, что солнышко падает в залив, и, следовательно, ему, трудовому человеку, пора баиньки, и тут Алексей говорит: я обещал, батя, убить тебя и вот убиваю, и привычным натренированным движением сунул кухонный нож отцу точнехонько под левую лопатку и привычным же движением нож вытащил. Ну да, словно бы он в спортивном зале, и перед ним не отец родной, но исключительно учебная кукла.
Которая повела себя странно для учебной куклы: сползла по стене, встала на колени и упала навзничь. И что характерно, не дышит и глазами не моргает.
Алексей заглянул к брату: пойду на пруд, вода буквально парная.
Ну, что было с Севой, когда он увидел отца в луже крови, говорить излишне. Понятно, покричал от страха. Однако сообразил позвонить в три места: в милицию, на "скорую" и матери - Лешка папу убил.
Первой приехала милиция. Сразу взяли Севу за горло: признавайся, гаденыш, ну, пару раз дубинками огрели, ну, не убивал я, они тут с братом выпивали, но ведь брат не мог убить, это кто-то другой, да кто другой, кто другой, признавайся, а то задушим.
Ну, это не я, заплакал Сева, и мильтоны, видать, поняли, что этот хилый паренек с жидкой бородкой и с жиденькой же косичкой с одного удара не завалит не только что такого здоровяка, как его отец, но и муху.
А где брат? Он на пруд пошел - вода буквально парная. Обычно с тарзанки прыгает.
Одного милиционера оставили ждать "скорую", остальные на пруд.
Тут прибежала Валя: ну, горе и ужас, рассказывать невозможно.
Да, и от всего этого у Севы начался тяжелый приступ.
Приехала "скорая". Доктор трубочкой послушал Николая, глянул ему в глаза, нет, нам тут делать нечего. Милиционер по рации вызвал машину - увозить труп.
Да, а у Севы тяжелый приступ. Сейчас, сыночка, все пройдет, это все неправда, в жизни так не бывает, чтоб Алеша - и папу, так не бывает. После укола Сева раздышался.
А в это время милиция подъехала к пруду, Алексей как раз подходил к бережку, городок маленький, все друг друга знают, тем более парень в охранных структурах, его мильтоны сразу узнали и под локотки - колись! Да вы что, родного батю, да вы офигели! Ну, наддали ему, нет ли, сказать трудно, все-таки в охранных структурах. Да, но отца родного прирезал. Видать, все-таки наддали. Тот и признался. А куда деваться? Не на брата же валить. А сказки - мол, кто-то зашел в дом, сунул бате нож под лопатку и убежал - сказки для детсадников. Милиционеры были хоть и молодые, но не детсадники же. Увезли.
Все! В одночасье, нет, в одну секунду все кончилось: был муж, хорошие сыновья, любимый человек. И разом начинается новая жизнь. Вернись, вернись назад. Там были и радость, и обиды, и надежды, и безнадежность - но там была все-таки живая жизнь. Вернись!
Что дальше? Понятно что: Алексея отправили в "Кресты", Николая похоронили.
Если раньше, когда Валя ушла от мужа к другому человеку, городок не одобрял ее, то за похороны Николая одобряли. Мол, все заботы взяла на себя. Конечно, помог завод - дал машины и денежки, но главная забота на Вале - это конечно. Народу было много: не каждый день в маленьком городке сын убивает родного отца.
Что поразило всех на похоронах и поминках - Валя от горя разом почернела и постарела. И что характерно, ни слезинки не уронила. Ты поплачь, поплачь, легче будет, нет, ничего не получается. Душа буквально окаменела, черная пустыня, а не душа, охотно бы ушла за Николаем следом, но не имею права. Ну, конечно, у тебя Сева. Но Валя непременно поправляла - у меня Сева и Алеша.
Вот из-за кого ей было тяжелее всего - из-за Алеши. Чего там, Николая жалко, это такое горе, что можно плакать много дней кряду, но тяжелее всего было от вопроса - за что? Ну что отец сделал сыну плохого? Раньше они почти не ссорились. И отец сына любил.
Но ведь так не бывает, что никто ни в чем не виноват. После поминок Валя призналась ближайшей подруге: я одна во всем виновата. Да ты что? Они глушили водку, а ты виновата? Ты не имела права на личную жизнь? Ты их бросила в малолетнем состоянии? А Николай - беспомощный инвалид?
Но уговоры были бесполезными. Я должна была принять текущую жизнь, какая она есть, и не дергаться в поисках личной радости.
То есть у Вали получалось так. Если бы она не ушла, все было бы по-другому. При ней Алеша стеснялся выпивать. Нет, иной раз выпивал, но с товарищами по охранной структуре или с друзьями. Но не дома. А если и дома, то редко и опять же если приходили в гости друзья. И потому мне нет прощенья. Я просто обязана была все рассчитать наперед. Кто лучше меня знает мужа и деток? А я не рассчитала - и вот почему в душе черная пустыня. Надо было терпеть, а не дергаться в поисках лучшей жизни. Я же не рыбка, чтобы искать, где глубже.
Но как-то жила. Понятно, ходила на работу: во-первых, жить на что-то надо, во-вторых, отвлекаешься на товары и покупателей. Но взглянув на нее, даже незнакомый человек понимал - вот у этой женщины непоправимое горе.
Да, а как же друг? Каждый день он заходил на работу, встречал вечерами, предлагал, пожалуй, помощь и звал к себе: все понятно, мужа не вернешь, старшему сыну не поможешь, во всяком случае пока, жизнь между тем продолжается, и я без тебя не могу.
Но Валя, и это понятно, отказывалась: когда у тебя не душа, а черная пустыня, тут не до любви и не до желания приятной радости. Ну, что ты, не могу же я больного мальчика оставить в доме одного. Ну, хоть не на ночь, хоть на вечер. Зайди, может, поговорим, может, легче станет. Нет, легче не станет. Прошу тебя, ты не торопись, я буду ждать тебя, пока не станет легче. Мне никогда не станет легче.
Да, легче не становилось. И тогда Валя начала принимать то, что ежевечерне принимал ее муж. Придя с работы, она принимала бутылочку, но не всю - делила точнехонько на два вечера.
Выпив, она молча и тупо смотрела перед собой в пустое пространство. Так что со стороны могло показаться, что у женщины от горя крыша вовсе стронулась с привычного местонахождения.
Сколько дней это продолжалось, сказать трудно. Но! Напомнить надо, Сева эту отравную влагу на дух не переносил. Но однажды он подсел к матери, вылил в кружку оставленные на завтра полбутылки и разом жахнул. Теперь каждый вечер я буду выпивать вместе с тобой. Сколько ты, столько и я.
Именно это и подействовало на Валю. Не хватало только споить мальчика. Ну да, раньше на кухне сидел отец со старшим сыном, а теперь мать с младшеньким.
И тогда что-то случилось с ней: уронив голову на стол, она громко разрыдалась, а сын гладил ее голову, ну не надо, мама, ну ладно, ну не надо, мама.
Хорошо помнит, в голове мелькнуло: у меня хороший сынок, все он точно просек - ради него я не только с бутылкой попрощаюсь, но и с собственной жизнью.
Она выпрямилась, вытерла слезы: твердо обещаю, этого больше не будет. Пора заниматься делом. Все! Мы с тобой вдвоем. А потом будем втроем.
А дальше что? Дальше была без продыха работа, почти в две смены, поскольку нужны были деньги на адвоката, и несколько раз Валя ездила в "Кресты", надеясь хоть случайно увидеть сына (встречи до суда, сразу сказали, запрещены), и она торчала под стенами тюрьмы и надеялась в толпе таких же бедолаг, что с той, зарешеченной, стороны в каком-нибудь окошке мелькнет лицо ее сыночка. Но нет! Не увидела ни разу. Когда разрешали, возила передачи - все понятно. И возвращаясь после поездок в тюрьму, с удивлением говорила: никогда не думала, что на свете столько несчастных людей.
И это даже странно: подумаешь, она росла принцессой и исключительно на самом лучшем сливочном масле. Но нет! Сколько же вокруг несчастных людей! У нее так получалось, что вот когда-то давно - еще муж не пил, детки были с ней, и Сева здоров - она была до удивления счастлива, словно бы тогда дождей не было, а солнышко буквально ни на минутку не переставало светить, так что жизнь ее была тогда исключительно солнечной.
И говоря о несчастьях других, Валя добавляла тихо: ну, я еще ничего, у меня ведь детки есть - Сева всегда со мной, Алеша не разбойник какой, он попал в тюрьму случайно и обязательно вернется.
Ходила в церковь и просила Господа об одном: ты уж надоумь судей не слишком строго наказывать моего мальчика, это я во всем виновата, и на том свете мне придется плохо, но сыночка пожалей, прошу тебя. Ты только пожалей его, а я на все согласна.
Даже и странно: кто-то станет спрашивать, согласна она или нет. Ладно.
Сколько денег уходило на адвоката, даже страшно подумать. Валя не уточняла, вроде того что коммерческая тайна, ладно, деньги приходят, и они же уходят, лучше, конечно, чтоб они утекали медленнее, чем притекают, но, с другой стороны, какой счет, если необходимо сыну помочь; адвокат всякий раз объяснял: мол, надо бы одну статью перевести в другую, вроде того что ваш сын был в сильнейшем душевном волнении, а может, в еще другую статью, по которой ваш сын оборонялся, а может, но это вряд ли, он просто неосторожно обошелся с предметом кухонного обихода типа ножика.