Что касается армии, то хорош тот офицер, которого солдаты не запомнили, так как он со всеми был ровен и справедлив. Именно такие офицеры и могут говорить: "Честь имею", так как смотрят на мир абсолютно не предвзято, соизмеряя свою предвзятость с возможной гибелью солдат. Это довольно сложно для понимания, но именно это определяет "породу" офицера. Всей ротой или курсом Сергея командовал именно такой офицер - капитан В. А. Парамонов. Едва ли был хоть один курсант, который несправедливо был бы наказан им, но также едва ли есть хоть один офицер–выпускник, хорошо запомнивший его. А это высший пилотаж военного управления. Он задавал рамки курсантского бытия и наказывал тех, кто за них выходил. Это справедливо. Таким же был и Вася Церуш, но он тоже был курсантом, поэтому его запомнили все.
Все курсанты благодаря Васе понимали, что они, может быть, и умнее (они уже окончили и техникумы, а некоторые успели поучиться и в вузах), но в военных, даже не в боевых условиях, куда бы они ни сунулись, им везде "оторвут яйца".
Их ум эту военную среду абсолютно не интересовал. Здесь была необходима мудрость, которую давала выслуга, причём выслуга снизу в поте армейского труда. Каждый пункт алгоритма выживания должен был вбит в голову практикой. Вася ещё до училища многие пункты прошёл на собственном опыте. Он научился даже менять мотивации. Например, когда взвод охватывала беспричинная тоска, а причиной могло быть отсутствие долгое время хоть какого–нибудь отдыха, Вася неизменно говорил: "Для солдата повестка в военкомат - это зов в новую жизнь, и главное рассматривать эту новость именно с этой стороны", и неизменно кого–то откомандировывали за водкой.
Это были золотые годы. Сергей много раз задумывался над тем, что хорошее образование можно получить только в закрытом вузе. Вузе, по типу военных училищ. Закрытые учебные заведения прежде всего учат жить в коллективе. Именно этим они и ценны. Выпускники закрытых вузов не только военных училищ, но и гражданских: речных, авиационных, морских и т. д. являются лучшими представителями любого общества, так как имеют точные представления об этом обществе. В таких вузах даётся культура длительного автономного индивидуального и коллективного пребывания в определённой среде: в море, в окопах на войне, в своей и чужой стране. Более того, закрытый вуз учит пониманию и различению "моряков от салаг".
Сергей в начале своего обучения в училище просто упивался командами: "Товарищи курсанты", "Смирно, равнение на…" и т. д., которые подавались при входе офицеров в казарму, в курилку, в класс. Но по прошествии нескольких месяцев он очень ясно понял, что офицер должен появляться под ясные очи солдат и курсантов, если ему по–настоящему есть что сказать. Если тебе сказать нечего, то и не лезь в их жизнь. Подавать команду "Товарищи курсанты" офицеру, который просто так погулять вышел, это означало стать продолжением анекдота: "Служи, дурачок - заработаешь значок".
В любой профессии люди вынуждены очень долгое время находиться друг с другом бок о бок, и здесь всё может случиться, и надо быть к этому готовым. Именно закрытый вуз даёт навыки такого общежития, прививает принципы автономной жизни в коллективе. Учит порядку, чистоте, опрятности, честности. Надо понимать, что серьёзных дел без подготовленных кадров не бывает. Открытые вузы, например, геологические, железнодорожные фактически используют этот же приём через частые экспедиции, производственные практики.
Сергей по этому поводу часто вспоминал свой родной завод, где самым главным объединяющим фактором была "пол–литра". Хотя именно завод лишил его всяческого страха перед любой службой. Читая стишки, которыми были исписаны все подушки в казарме о трудностях службы, вроде таких: "Без фанфар и процессий// В солдатской шинели//, Сбросив капельки пота// С непросохших усов//, Я сапёрной лопатой//, Сдержав выкрики в горле//, Закопал свою юность// У Приокских холмов", Сергей часто думал, а слабо сдать пропуск на заводской проходной и оказаться за колючей проволокой на целую смену, и так каждый день. Там тоже командиры, только злее. Видимо, поэтому рабочие дружины и укатали Белую Армию в семнадцатом году.
На войсковую стажировку Сергей поехал в Крым. Был выбор. Наиболее ретивые курсанты рвались в войска, чтобы, так сказать, познать службу по полной программе. Это были те, кто хорошо учился, и кого это не испортило. Они не поняли даже главной заповеди: "Храбрый в бой, умный в тыл". Сергей хотел к морю. "Храбрые" поехали в войсковые части, расположенные вдоль Байкало - Амурской магистрали. Вернувшись оттуда, у них был точно такой же вид, какой был у Сергея в первый день работы на заводе, а у многих ещё хуже. Они обнаружили там, что "дикие племена солдат" часто не имеют даже ложек, не говоря уже о тарелках. Но самым главным было наблюдение того, что без тарелок жить, в принципе, можно, а вот без ложек - никак. Нечем вычёсывать вшей. Хотя и здесь наш солдат приспособился, он лопал самогон под ёлками, и пьяные вши осыпались с него вшивым дождём. Одним словом, Серёжкины однокурсники побывали в "Париже времён Людовика IV" и сильно призадумались над своей дальнейшей жизнью..
А тут ещё умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. Курсанты эту новость встретили весьма печально. Книги Леонида Ильича "Малая земля" и "Целина" они уже законспектировали, но эти конспекты одномоментно утратили всякий вес в глазах политотдела училища. Это значит, что с приходом нового вождя нужно будет конспектировать новые эпохальные, героические, исторические документы. Все мечтали о том, чтобы на трон Генсека пробился кто угодно, только не писатель.
Где–то с недельку после похорон Генсека ничего не менялось в жизни училища. Но через день после назначения Генеральным секретарём Андропова Юрия Владимировича, всё училище было построено на плацу и простояло в ожидании начальника училища часа два, чтобы лучше прочувствовать историзм и важность момента. Когда начальник училища поднялся на трибуну, все облегчённо вздохнули, решив, что осталось стоять недолго. Начальник училища сказал, что до этого дня курсанты жили "как попало", командование допускало слабину по отношению к ним, но в этот исторический день пришла бумага с требованием ужесточить дисциплину. Слово "ужесточить" он повторил несколько раз.
Уже на другой день жить стало значительно интересней. В городе начались проверки документов на предмет, где вы должны быть в это время: на каком заводе, фабрике, и почему вас там нет? Это стало пугающей неожиданностью, грозящей большими неприятностями.
Замкомвзвода Вася Церуш собрал наиболее оголтелых самоходчиков и сказал примерно следующее: "Я понимаю, что тот ритм службы, к которому мы привыкли, изменить нельзя, но и проблемы, тем более ваши, мне на мою родную задницу абсолютно не нужны. Поэтому делаем так. Ты ищешь лопаты и веники, ты место рядом с училищем, где всё это мы будем хранить. Никаких спортивных костюмов, никакой гражданской одежды. Все самоходы в повседневной форме с лопатой или метлой на плече. При задержании бодро отвечать: "Меня послали мести, копать, при этом доставать из кармана белый носовой платок и помахать им, вытирая пот".
До Васиных слов мы как - то не замечали, что всем курсантам выдавали белые носовые платки. Так выходило, что выдавали неспроста. Политработники учили: "Делай, как мы говорим", а командиры намекали: "В случае шухера, чем махать у вас есть". Одним словом, приноровились, причём быстрее офицеров.
Политотделу училища слово "ужесточить" чрезвычайно импонировало. Этот отдел вообще любил разного рода правительственные кампании. Они буквально устроили облаву на офицеров - преподавателей, любителей выпить после трудового дня на своей кафедре. Кафедры проверялись ежедневно, чёрные списки составлялись ежечасно. Оказалось, что самыми пьющими в училище оказались офицеры, плохо скрывающие свои профессиональные навыки. Многих отправили в войска. На их место пришли другие. Глупости стало ещё больше.
Политотдел напоминал Сергею взаимоотношения из своего детства, когда мальчишки сбивались в группу и шли хулиганить, пряча свою безответственность в общей толпе. Именно эта безответственность и служила тягой к созданию группировки, толпы. Но так было на гражданке. Гражданский люд именно так нарушал закон.
В военном училище стремление "сбиться" в толпу воспринималось как верх глупости. Здесь за всё, что совершалось с тобой и вокруг тебя, отвечал только ты. Здесь тоже можно было нарушать и законы, и уставы, но в одиночестве. Сила была в одиночестве. Одиночество было главным законом. Два человека, идущие вместе в "самоход", если второй не был преданным другом, приходили к неприятностям, которые по малости назывались "залётом" и приводили к нарядам на службу, а по великости к "вылету" из училища.
Школа была довольно жёсткая. Но так оказывалось, что есть в армии особая каста групповщины - политработники. Вторая сторона тыла. Но если тыловики были сродни разведчикам, то политбойцы сродни сутенёрам и проституткам, так как легко меняли принципы и всегда были готовы продать всё, даже Родину–мать, так как ни за что в ней конкретно не отвечали. Именно в училище Сергей понял, кого именно подпирали и подгоняли штыками во время атак заградительные отряды НКВД.
Вскоре умер и Ю. В. Андропов. Его сменил Черненко. Колесо закрутилось обратно. Началась новая кампания. Политработники и к ней приноровились и принялись грабить недограбленное. Это история радовала курсантов–старшекурсников лишь одним аспектом, раз "дерутся за ресурс и место", значит, есть что делить, может и нам что–нибудь останется. Нам, офицерам! Широка и богата страна Россия, много в ней лесов, полей и рек.
Всё было…
Сергей получил свои первые "золотые погоны".
Глава 3
ГОСПОДА ОФИЦЕРЫ
Военных округов в СССР было много, но весь золотой фонд Вооружённых сил, его офицерский корпус служить хотел в Краснознамённом Киевском военном округе. Защищать рубежи в других местах никто особенно не рвался. После войсковой стажировки в училище все хотели "На Берлин"! За место под "солнцем" шла самая настоящая война как между родителями будущих лейтенантов, так и между ними самими. Выигрывали в этой борьбе те, кто хорошо учился и главное тому, чему "инкогнито" и должно было научить училище тыла. Доходило до маразма.
Курсанты, которых в течение пяти лет командование приближало к себе за желание "стучать", вдруг поняли, что на их распределении это не скажется никак. Кто же помогает предателям. Их используют, только пока они нужны. Но в мозгах у этих олухов накануне распределения происходило нечто необъяснимое, они считали, что в очередной раз "настучав" на своего собрата курсанта, они получат хорошее место службы.
Такое стремление некоторых курсантов привело Сергея накануне выпуска в канцелярию ротного в одних трусах. Следом за ним семенил младший сержант Семёнов, неся в руках его, Сергея, одежду. Семёнов бодро начал докладывать ротному, что поймал Сергея сразу по возвращению его из самовольной отлучки… Ротный с тоской смотрел на эту картину. Утром был выпуск, уже все ходили в форме офицеров. Сергею он сказал: "Забери у него форму и иди спать".
Сергей поехал служить в Киевский военный округ. На флюиды ненависти своих недоброжелателей ему было абсолютно наплевать. Если бы он рвался в бой, он бы пошёл в десант. Но флюиды ненависти и в стране были уже сильны. Произошла авария на Чернобыльской АЭС. Все "ломанулись" обратно в Россию, хоть в ЗабВо, хоть в ДальВо, хоть в СибВо, хоть туда, где "Макар телят не пас", лишь бы подальше от ККВО. Сергея же устраивало на Украине всё.
Служить по специальности инженера - механика, которой его учили, Сергей не попал. На всех военных заводах, выпускающих технику тыла, был полный комплект. Он был направлен на должность начальника продовольственной службы отдельного батальона аэродромно–технического обеспечения. Сокращённо это звучало как ОБАТО. Всё хорошее в его службе сводилось к тому, что это было рядом с Киевом, остальное походило на вечный бой. Хоть как–то упорядочить службу в ОБАТО не было никакой реальной возможности. Назначение на любую должность в ОБАТО было сродни проводам в "последний путь". Но кто выдерживал в ОБАТО, пару лет не боялся уже вообще ничего и дальше делал хорошую военную карьеру, либо спивался к "чёртовой матери". Офицеры шутили, что в мире есть только три агрессивных блока: СЕНТО, НАТО и ОБАТО. Причём последний самый агрессивный.
ОБАТО занимался обеспечением полётов лётного полка. Лётчики летали постоянно: и днём и ночью. Их нужно было кормить, следить за тем, чтобы в окна столовой не дуло, так как любую простуду они сразу списывали на плохую заботу о них со стороны ОБАТО. Нужно было успокаивать официанток и поварих, которые вовсю вели охоту на лётчиков и даже авиационных техников, что всегда заканчивалось слезами и бабьими войнами вплоть до того, что повариха могла кинуться драться на официантку, вооружившись тёркой. Девчонки были красивые. Сергей им всем желал счастья, но службу это легче не делало.
К этому прибавлялось постоянно желание всего обслуживающего персонала без исключения, а особенно заведующих столовых, а их было целых три, унести из столовой свежие продукты, а еду готовить из тех, что остались с прошедшего дня. Периодически это приводило к массовым отравлениям, так как не у всех дур хватало мозгов хотя бы все просроченные продукты прокипятить и прожарить. Это был рукотворный ад. Но было не скучно. Не скучно настолько, что Сергею было некогда даже задуматься над тем, где я, кто я, что я?
Батальон собрать было невозможно. Все солдаты по штатному расписанию болтались кто где хотел. Именно болтались, так как согласованности в действиях комбата и комполка практически никогда не было. Видимо, порядок был в воздухе, а на земле был полный бедлам. К основному аэродрому придатком добавлялся ещё запасной. Бойцы там жили, как лесные братья.
Это был вечный, круглосуточный бой. Сергей даже ночевал в кабинете, там он хоть высыпался, ибо офицерское общежитие, куда его поселили, тоже представляло из себя большой бордель в период заката Римской империи. Авиационный полк летал на "МИГах - 25", их называли "летающими гастрономами". Спирт, которым промывались двигатели самолётов, промывал и кишки всего воинского братства. Он был везде: в ваннах, в вёдрах, в трёхлитровых банках, в вазах из–под цветов, в бутылках. Ёмкость тары соответствовала близости её владельца к самолёту.
В соседях с Сергеем был дикорастущий старлей Вася Савицкий из политотдела дивизии, со средним образованием авиационного техника, который постоянно учил Сергея жизни, говоря: "Хочешь расти, пол–оклада отдавай кадровику. Я уже через год старший лейтенант, "окучивающий" комсомол, а по–иному бегал бы с гаечным ключом за реактивным самолётом…".
В Васе всё было хорошо. Но он был страшный бабник и большой специалист по комсомолкам. Причём приводил на редкость красивых и ухоженных девчонок.
Сергею же видеть их было невыносимо. Такая красота - и почти под армейским порогом.
Пока Вася спаивал очередную жертву авиационной массандрой, Сергей, думая, куда бы ему из мужской солидарности пойти перекантоваться, сочинял стихи и дарил их падшим барышням:
Милая, прикрой лицо руками,
Твою улыбку видят столько глаз,
Боюсь, не затоптали бы ногами,
Плохих так много среди нас.
Ты улыбайся, будь нежна, игрива,
Но перед зеркалом, сама с собой.
Тогда, возможно, злая сила,
Тебя не видя, минет стороной.
Но как нежна твоя улыбка,
Что я совсем тебе чужой,
Тебя увидел - и влюблён.
Возможно, что стихи Сергея оказывали на барышень оздоровительный эффект. По крайней мере, ни одну из них Сергей не видел дважды.
А стишки его гуляли по гарнизону:
Не люби, любить уже поздно,
Любовь меня уже не найдёт,
Вспоминай, вспоминать ещё можно,
И меня, и наш гвардейский полк.
Вторым соседом был прапорщик - парашютист, Заслуженный мастер спорта. Он уходил рано утром, почти ночью, когда Сергей ещё спал. С парашютом он прыгал рано утром, до начала полётов. Приходя вечером, Сергей всегда его заставал сидящим на кровати, в позе лотоса с аэрофлотовской пиалой в руках и с крепко удерживаемой ногами трёхлитровой банкой со спиртом.
Сергей всякий раз, увидев мутный осадок на дне банки, состоящий из остатков сгоревшего авиационного керосина, говорил: "Валера, ты бы хоть процедил его, что ли".
Валера всякий раз отвечал: "Тех, кто цедил, давно смели вениками в мешок". Лицо у Валеры было синеватого цвета, всё в мелких точках. Как объяснял сам парашютист - это следы прыжков с большой высоты. Валера был не женат. Как понял Сергей, девушка, которая ему нравилась, разбилась лет 10 назад. Это его странным образом успокоило. Так выходило, что у него всё уже было: и любовь и жена - и что теперь он вдовец с пиалой в руках и трёхлитровой банкой со спиртом в ногах, с пустым сердцем и потухшими глазами.
Обслуга гостиницы извлекала из пьянства офицеров немалую прибыль. Ведёшь барышню в номер гостиницы, отведи глаза кастелянши, хотя бы "трёшкой". Но, были и жадные.
Напротив номера Сергея обитали штурмана. Возглавлял их Миша Хоменко. Миша был очень хороший парень и уже капитан. Собираясь на свидание, он без стука врывался в номер Сергея и спрашивал: "Есть чистая рубашка?". Ему всякий раз отвечали: "Возьми в шифоньере". В шифоньере валялось грязное бельё. Миша всё вываливал на пол и выбирал наиболее чистую и не мятую, иногда прихватывал и носки. Миша откровенно не признавал ни кастелянш, ни расточительства некоторых офицеров. Зачем переплачивать, если гостиница одноэтажная. И в ней, кроме дверей, есть ещё окна. Иногда Мише эти номера удавались, но это было редко. Воинская часть была древняя, для кастелянш секретов в ней не было. Они сами лет тридцать назад растягивали пружины этих же кроватей. Они чуяли нутром, как мимо них проплывает положенный за "тайну" гешефт.
Дежурная бабулька в любое время ночи могла встать под Мишиной дверью и заголосить: "Миша, я знаю, у тебя женщины". Миша начинал ругаться, его подруга хихикать. Бабулька продолжала голосить и будить всю гостиницу: "Миша, я сейчас позову начальника политотдела". Миша ей говорил: "Зови хоть всех начальников". Эти переговоры могли длиться и час, и два, но бабки всякий раз побеждали. Сергей несколько раз, чтобы выспаться с 50 % скидкой, расплачивался за Мишу. Бабулек такой вариант тоже устраивал.
Молодость била ключом, сперматозоиды играли, как мальки в озере. Всем было весело: и бабулькам - кастеляншам, и барышням, и офицерам.
Помимо человеческого фактора Сергей обнаружил, что голуби на Украине воркуют громче российских, хоть и тельцем помельче. Эти сизые бестии начинали ворковать с 4‑х часов утра. Вся эта суматоха была каждую ночь. Это тоже был своеобразный порядок, ритм жизни, но вывернутый наизнанку. Поэтому Сергей отсыпался на аэродроме.
Спасало ещё большое количество командировок. Фактически каждый месяц он куда–то летал. Самой продолжительной и трудной была командировка в Узбекистан.
Время шло, место службы у Сергея было хоть и трудное, но предельно "блатное". Киев - отец городов русских. Кроме того, кадровые отделы внимательно следили, чтобы дипломы офицеров соответствовали хотя бы их званиям. У Сергея был диплом инженера, и подошло время присвоения очередного воинского звания. Ему предложили перейти точно на такую же должность только из батальона в зенитно–ракетный полк, но за 200 километров от Киева. Сергей согласился. Конечно, после ОБАТО он попал в рай.