Это она почти крикнула.
- Ладно, - решил Батраков, - поехали. Страна большая, найдем место.
По сути дела, в большой стране место для них с Татьяной было только одно, Батраков его и держал в голове при том разговоре. Сам он был готов начать хоть с нуля, с общаги, а вот Танюшка могла не выдержать. Тут он мечтаний не строил, а рисковать не хотел. Не хотел рисковать Татьяной.
Ползимы пришлось кантоваться в родительском доме. Обошлось: бывало всякое, но глотки друг другу не рвали. Мать вроде бы подобрела и приладилась вечерами играть с Татьяной в дурака. А в начале февраля собрались, Батраков снял с книжки все свои шестьсот рэ, и поехали в Крым.
Дедов дом, щитовой, мазаный, а в былые времена и беленый, располагался посреди довольно большого поселка, некрасивого, но аккуратного, поставленного быстро, по линейке, лет тридцать назад, когда среди прочих принялись осваивать и крымскую целину. Была степь, стал колхоз. До райцентра восемнадцать километров, до моря сто десять. Хорошее место, в самый раз.
В первый же день, оглядевшись, Батраков понял, что с соседями повезло: дом так и стоял заколоченный, ни доски не отодрано, ни стекла не выбито. Забор из сетки поржавел и местами прилег, но тут забота предвиделась небольшая. Главное, ничего не испохабили и не растащили - похоже, народ вокруг обитал трудолюбивый, из тех, кому заработать проще, чем украсть.
Что Батракова особенно порадовало - как повела себя Татьяна. Пока он освобождал окна и примеривался к забору, она обследовала сарайку, разобралась в чуланчике и взялась за полы. Потом так споро разложила и развесила барахлишко, что и трех часов не прошло, а брошенный дом стал жилым. И пахло в нем не подвалом, а мытым деревом. И ужинали на чистом полотенце. И спать легли в чистую постель. Батраков сперва удивился, а потом вспомнил ухоженный сарай при бывшем ее жилье, дорожку с песочком, угрюмую свекровь и подумал, что домашнюю школу Танюшка прошла хорошую. Повезло ему с хозяйкой. И тут повезло.
Батраков устроился в колхозе механизатором, Татьяна пошла в школьную столовую. На двоих вышли приличные деньги, плюс ей на еду почти не тратиться, плюс у него… да мало ли какие у механизатора в деревне плюсы? Там починить, там подбросить - лишняя сотня в месяц сама набегала. А еще ведь усадьба! Батраков выписал в колхозе двух поросят, купил цыплят, окультурил черешни и яблони, сгоряча, в охотку, сунул в землю еще десяток корней, про огород и говорить нечего. Пожалуй, даже малость перехватил: ведь Крым, степь, все на поливе, приходил с работы к восьми и пластался до полуночи. Сразу возникла идея прикопить деньжат, достать труб и сделать по участку разводку. Но пока приходилось ведрами. Зато хлопоты эти были радостны, потому что рядом так же пласталась Татьяна.
Уживаться с ней было на удивление легко: держалась скромно, любую напряженку тут же снимала шуткой. Ревновать он не ревновал, да и поводов не давала. Когда послали на неделю в Джанкой, немного забеспокоился, но она только расхохоталась:
- Ну чего боишься, дурачок? Думаешь, я такая страстная? Да по мне хоть… Ну хочешь, проверь - месяц не трогай. Да хоть два. Только спи рядом, я уж привыкла с тобой засыпать.
Видно, из глаз его еще не ушла тревога - она ухмыльнулась:
- Не веришь? Ну, поставь пломбу для надежности.
И потянула вниз молнию на штанах.
Первая запомнившаяся размолвка произошла, когда в чуланчике, в ворохе рухляди Батраков наткнулся на пачку сигарет. Взял, повертел с недоумением и обидой. Как же так, ведь обещала…
Вошла Татьяна, поняла, сделала виноватое лицо:
- Ну, прости, не удержалась. Три штучки только. Ну, швырни в печку, и все.
- Ты ж обещала, - сказал Батраков.
- Ну, прости, - примирительно улыбнулась она.
- В рать-то зачем? Не можешь - кури при мне. Только не ври.
И тут она вдруг закричала, слезы рванулись из глаз:
- Ну не могу я так! В тюрьме я, что ли? Ну что я сделала-то?
Батраков растерялся, забормотал:
- Танюшка, да ты что? Что ты? Да кури, ради бога, если уж так. Я ведь почему? Ты молодая, женский организм, здоровье, сама понимаешь… У нас вон дома сосед…
- Ладно, швырни их в печку и забудь.
- Зачем в печку? Раз уж хочешь…
- Тогда держи у себя, - сказала она, - я ведь сама знаю. Но вот бывает иногда… Пускай лежат на черный день. Только если попрошу, не спрашивай, что и как. Дай, и все. Ладно?
- Идет, - пообещал Батраков.
Сигареты понадобились не скоро, месяца через полтора. Причины не было никакой. Случилось это в воскресенье. С утра часа полтора поработал дождь, освободив их от поливки. Потом солнце взяло свое. Батраков дождался, пока подсохнет, и часа четыре возился с сарайкой, менял изодранный, пересохший, трухлявый толь. Вернулся в дом голодный, схватил, что увидел на столе: ломоть хлеба, кусок холодной курятины. Отогнав первый голод, удивился, что Татьяна молчит - ни словечка, ни ухмылки. Глянул повнимательней - сидит на лавке понурая, локти в колени.
- Ты чего?
Она вяло шевельнула ладонью:
- Да нормально…
- Не приболела?
- Чего мне сделается…
Батраков подсел к ней, обнял, погладил по щеке, по груди.
- Танюшка, ты чего?
Она вдруг посмотрела на него - глаза измученные, жалкие:
- Дай закурить, а?
Без вопросов, как и договаривались, он достал сигареты:
- Ну, на, конечно, на.
- Не обижайся, ладно?
- Чего ж обижаться? Раз надо…
Она закурила. Батраков достал старые, оттопавшие свое ботинки и стал вертеть в руках, прикидывая, на что бы полезное употребить. Ничего путного не придумал, но хоть над душой не стоял.
Докурив, она попросила:
- Можно еще одну?
У него аж горло перехватило от жалости, заговорил невнятно:
- Танюшка, да ты чего? Что я тебе, жандарм какой? Раз требуется…
И опять она тянула дым, как алкаш водку, не спеша и не жадничая, но каждым глотком дорожа и наслаждаясь.
- Все, - сказала она потом, - отлегло.
Он осторожно спросил:
- Тебе плохо?
Она усмехнулась обычной своей усмешкой, только взгляд был в сторону и тоскливый:
- Наоборот - слишком хорошо. Со всех сторон сыта. - Снова усмехнулась, уже повеселей. - А волк должен быть голодный и злой, так ему положено. Понял?
- Какой же ты волк? - сказал он и провел ладонью по нежной щеке ее.
- Ну, волчица.
- Уж скорей котенок.
С каждым словом он жалел ее все больше и больше, и в конце концов эта волна жалости вынесла его туда, куда выносила обычно: хотелось обласкать и защитить ее всю, и даже легкий домашний халатик стал этой жалости помехой. Татьяна сперва была вялой и с привычной податливостью подчинялась его рукам, потом зажглась.
Вечер был душный, они окатились в сенях нагревшейся за день водой. Вытираясь, Татьяна сказала:
- Пойдем куда-нибудь, а?
- Куда?
- В гости. Бутылка есть.
- Давай, - согласился Батраков, - к кому?
Она подумала немного:
- Пожалуй, не к кому. Ни к кому не охота. Может, в район сгоняем?
- Не поздно?
- На попутках. - Опять подумала и сама же отвела идею: - Да нет, не стоит. Правда, поздно. Давай сами выпьем? Вдвоем.
Не торопясь, по-вечернему умиротворенно, они усидели пол-литра под курятину и малосольные огурцы.
- С тобой хорошо, - благодарно сказала Татьяна, - понимаешь. Как ты все понимаешь, а?
- Ты же мне не чужая, - застеснялся Батраков.
- Стасик, - сказала она и вздохнула.
Потом Батраков не раз думал, что сам же и виноват: размяк, привык к покою, стал относиться к Татьяне как к обычной домашней жене. Ведь мог же, многое мог! И к морю чего стоило съездить, всего-то пути часа три. И подальше куда, ну хоть за Байкал, в Читинскую область, в тот их поселок, к Галие… договаривались же, сама Танюшка первая и предложила. Деньги, конечно, но что деньги, деньги зарабатываются…
В ту пятницу утром он ушел на кошару, стригли овец, работы хватило до темна, еще и на субботу осталось. Вернулся поздно - Татьяны не было.
Батраков не встревожился: мало ли чего, может, к соседям к кому забежала, сидит, цветной телек смотрит, она это любит, какую-нибудь гимнастику, гибких девчонок в купальниках или кинопутешествия. Ну, может, выпьет малость для компании. Был, конечно, уговор без него не пить, но в жизни мало ли как повернется, всем нальют, а ей что же, людей смешить - муж, мол, не велел?
Хотел дождаться Танюшку, да не вышло - заснул.
Проснулся без будильника в шесть, как раз вовремя, на кошару договорились к семи. Татьяны не было. Он и тут в панику не ударился, могла засидеться и заночевать. Прежде, правда, такого не случалось, но ведь все когда-нибудь бывает в первый раз. Скажем, Женя, школьная техничка, Татьянина подруга, живет на краю поселка, за ставком, минут двадцать пехом, кому охота в темноте?.. Быстро поел, побрился и поспешил на кошару.
Часам к четырем начался дождь, с кошары отпустили. Домой почти бежал. Татьяны не было. Тут уж стало ясно - что-то произошло.
Очень хотелось есть. Батраков быстро нарезал хлеб, настрогал сала, достал из подпола три крупных соленых огурца: Танюшка любила маленькие, поэтому он стал любить большие, и обоим доставалось по вкусу. Заварил чаю, поел и стал думать.
Чего-то надо было делать. А чего? Бежать к Лизе? Но если Татьяны там нет, тогда как? Жену позорить, себя позорить? Просто по поселку пройтись, глянуть, что и как, разведать обстановку? Но и это рискованно: работящие мужики без дела по улицам не шастают, значит, пойдут расспросы, куда и зачем, а ответить будет нечего. Да и куда идти? Что разведывать?
Дождь почти иссяк, чуть сочился. Батраков вдруг понял, что делать: в райцентр надо, вот куда. Там вокзал, там шоссе - туда надо. Он переобулся и пошел к дороге ловить попутку.
Райцентр был невелик, городок тысяч на двадцать, но после поселка он казался большим и людным. Тут дождь прошел, видимо, еще утром, народ негусто, но гулял, лужицы на асфальте не мешали. Уже горели фонари, доносилась музыка. И все эти малости - асфальт, фонари, музыка - вместе создавали ощущение праздничности, загадки и тревоги. Здесь она, думал Батраков, здесь где-то.
Ресторан на вокзальной площади был приземистый, длинный, невзрачный, больше похожий на магазин или даже склад. Батраков заглянул туда. Человек двадцать сидело в дыму и шуме, сплошь мужики. Несло табаком и затхлостью, на воле было лучше.
Он обошел вокзал, новый, довольно просторный. Три старухи на узлах, солдатик с книжкой, цыганская семья, буфет на замке, туалет на ремонте. Татьяны не было, да и что ей тут делать?
В привокзальном парке развлекалась молодежь школьного вида. Мальчишки и девчонки теснились на редких лавочках, неумело, но старательно ходили в обнимку. Девчонки покуривали, мальчишки матерились - утверждались во взрослом состоянии. Асфальтированная тропка обегала парк, и Батраков прошел ее всю, хотя больше для очистки совести: обстановка была ему явно не по возрасту, да и Татьяне тоже. Немного потолкался у входа в кино, но это уже от полной безнадежности: не затем же она уехала из дому, чтобы субботним вечером смотреть фильм про колхоз. Автостанция была чуть поодаль от вокзала, но туда и заглядывать не стоило: какие автобусы на ночь глядя! Да и не любила она автобусы.
Больше искать было негде - в ста шагах от привокзального пятачка кончалась и людность, и праздничность, да и вообще ощущение города.
Все, подумал Батраков, домой надо.
Но и возвращаться было неловко. Зачем ехал-то? По парку прогуляться? Тоже еще сыщик, Шерлок Холмс!
А может, записку какую оставила, спохватился он вдруг. Ведь толком даже не смотрел. Хотя, с другой стороны, записку, наверное, заметил бы. На стол бы и положила, куда ж еще…
Батраков глянул на часы. Девять, еще есть время, попутку и в десять нетрудно поймать. На крайний случай, левак какой отвезет, в пятерку всего и встанет.
Он решил поужинать. Пусть душный, прокуренный, а все же ресторан. Кстати, получится, не зря ездил. Поужинать и ездил.
Батраков зашел в зал. Свободен был только один столик, у входа, сбоку за дверью. Ладно, какая разница! Он сел, заказал, что побыстрее, и, понукаемый ждущим взглядом официантки, добавил стакан крепленого вина. Потом ждал, пока подаст, и опять пытался вспомнить, не белел ли где клочок бумаги. Да нет, вроде, ничего не было. Если бы оставила, так на виду…
Он поднял взгляд и аж вздрогнул: в дверях, оком к нему, стояла Татьяна. Она была накрашена, это Батраков сразу заметил, и, похоже, слегка под газом - голова по-куриному клонилась набок. Она глядела в глубину узкого длинного зала, где на низком помосте стояли два пустых стула и коричневое пианино с ободранной кое-где фанеровкой.
- Да, - бросила она куда-то за спину, - не Париж!
Батраков подался чуть вперед и увидел ту, кому посылалась эта фраза. Девка, высокая, молодая, была разукрашена вовсе уж грубо, будто малярной кистью. Она была стройна, туго обтянута коротким платьем и, наверное, казалась бы просто красивой, если бы не общее ощущение непотребства.
- Не Париж! - подтвердила девка громко, и мужики с ближних столиков обернулись.
- Так что, Регина Павловна, останемся? - спросила Татьяна.
- Как скажешь, - опять громко ответила та, - я девушка сговорчивая.
Татьяна повела глазами, выбирая место, и тут увидела Батракова. Он ожидал, что она испугается, но не думал, что так сильно: она дернулась назад, оступилась, но ничего, устояла, только начала сильно краснеть. Батраков поманил ее пальцем - подошла, но не близко, остановилась метрах в полутора. Неужели боится, что ударю, в который раз пожалел ее Батраков, но на этот раз жалость была отстраненная, будто к чужому человеку.
- Ты чего здесь? - спросил он.
- А я тебя ищу, - соврала Татьяна совсем уж глупо.
- Это кто с тобой?
- Подруга.
- Новая, что ли?
- Да вот, познакомились…
- Друга встретила? - спросила, подходя, высокая девка. Татьяна не ответила, Батраков тоже отвечать не стал.
- В общем, так, - сказал он, - прощайся с девушкой и езжай домой. Я через час буду. Ужин сготовь, а то тут не больно наешься.
- Ладно, - пообещала она с облегчением, - сготовлю.
Она повернулась к дверям, наткнулась на новую товарку, и та спросила, засмеявшись:
- Марин, да ты чего? В глазах струя?
Опять Марина, подумал Батраков, быстро же у нее…
Он все же дождался сухого пережаренного мяса и выпил ненужное вино. Ему не хотелось возвращаться прежде, чем она сготовит, хотелось подгадать так, чтобы без всяких выяснений за стол, да и потом ничего не спрашивать, не выслушивать, только сказать сдержанно: "Постарайся, чтобы в последний раз. И все. Забыли". Вот так ему хотелось, потому что перед глазами стояло испуганное Татьянино лицо, а Батракову ее страх был не нужен, нужно было совсем иное, на чем только и может держаться долгая, счастливая и надежная жизнь.
Официантка обсчитала, он это видел, но машинально кинул рубль на чай. Ее наглость была противна, но тронула его слабо, настоящая горечь была от того, что Татьяна сорвалась. Где она ночевала, Батраков гадать не хотел - небось, у этой наштукатуренной и ночевала.
Попутку он поймал, едва вышел к дороге. Но на том его везение и кончилось, потому что Татьяны дома не оказалось. Зачем-то он стал искать записку, ту, что она могла оставить вчера. Нет, не оставила.
Батраков подождал еще час и понял, что все, не приедет. Ночь уже, а ночью в поселок попуток нет.
И на следующий день, уже автоматически, он все искал глазами записку. Но записки не было, и Татьяны не было. Не было Татьяны, и стало ясно, что лучше ее и не ждать.
Надо было как-то осмыслить происшедшее, и Батраков для себя определил его так: загуляла. Слово нашлось, и сразу стало полегче. Просто сорвалась, с кем не бывает. Тогда закурила, теперь загуляла. А он не срывался? Тоже срывался, когда-то даже из дому убегал
Тяжело оказалось засыпать, привык к Танюшкиному телу рядом. Но опять успокоил себя тем, что загуляла. Что тут поделаешь: у мужиков залой, у них загул. Намотается, отрезвеет и вернется.
Серьезная сложность возникла через два дня, когда Лиза забежала вечером узнать, чего Татьяны нет на работе - не заболела ли. Батраков сказал, что уехала по разным делам, а на сколько, пока не известно.
- Туда, что ли? - понимающе вздохнула Лиза.
- Да вроде собиралась, - уклонился Батраков, не сразу сообразивший, куда - туда.
- Надо, - одобрила Лиза, - давно пора, растет девчонка-то.
- То-то и оно, - кивнул Батраков, радуясь подсказанной версии.
И в дальнейшие дни, когда спрашивали, он не отвечал прямо, а принимался солидно рассуждать, что Татьяну понять можно, да он и сам считает, что решать как-то надо, все равно когда-нибудь придется, был бы парень - другое дело, а дочке нужна мать, это все знают. Недели через две он и сам уже почти верил, что Татьяна отправилась не куда-нибудь, а в родной поселок и теперь, небось, осторожно ходит вокруг прежнего гнезда, строя планы, как бы без скандала вызволить подросшую Аленку.
Однако вместе с тем Батраков купил в киоске карту Крыма и вечерами подолгу ее изучал, так что многие, даже малые населенные пункты уже помнил наизусть. Карта не обнадеживала: дорог на ней было множество, и почти все с твердым покрытием - на Евпаторию, на Симферополь, на Бахчисарай, Алушту и Ялту, на Судак и Старый Крым. Самая тревожная вела на Феодосию и дальше, вплоть до самой Керчи, но и там она, увы, не кончалась, а через паром уходила на Тамань, Анапу, Новороссийск и далее, за пределы карты, на огромные притягательные пространства Кавказа. Безнадега, думал он, тут уж не угадаешь, никто не знает, в какую сторону катила попутка и на каких неясных просторах прогромыхивает сейчас этот самый дальний бой, втянувший в себя, как смерч, несчастную накрашенную Танюшку. И сколько кабин придется сменить, чтобы добраться домой, если, конечно, потянет назад, а не дальше в неизвестность.
Вещи Татьянины он не трогал, как оставила, так и лежали, да и было их кошкины слезы, не успел жену одеть, как хотелось. Как-то наткнулся на торбочку, и сердце дрогнуло: как же она без сумки, ведь хоть что-то в дорогу все-таки надо. Батраков вспомнил про документы и выдвинул ящик, где они обычно лежали. Паспорта не увидел, зато трудовая лежала на месте, отнести ее в школу Татьяна так и не собралась. Под книжкой стопочкой лежали деньги, отложенные на телевизор. Уж деньги-то взять могла бы, мало ли что в дороге!
Усадьбу Батраков не забрасывал, что положено, хоть и вяловато, но делал - понимал, что, как бы у него ни складывалось, ни деревце, ни куст страдать не должны.
Довольно скоро он почувствовал, что телу тоскливо без женщины. Но смотрел вокруг, и ни к какой притронуться не хотелось.
В колхоз пригнали два новых грузовика, один предложили Батракову. Он взял машину с радостью - засиделся на месте, закис, а тут работа разъездная. Проезжая райцентр, каждый раз заглядывал в ресторан на привокзальной площади, но Татьяны не было.
Как-то вечером подвез со станции девчонку - ее после училища распределили в колхоз фельдшером. Девчонка была молоденькая, но в себе уверенная, она везла здоровенный чемодан и узел с постелью, включая пуховую подушку.
- Не надорвалась таскать? - посочувствовал Батраков.