- Это уж как-нибудь в следующий раз, а теперь я устал. Да и вам пора учить уроки.
- Разрешите мне сочинить рассказ о том, как вы чуть не попали в плен? Его обязательно напечатают в нашем журнале. Только перед тем, как подавать, я обязательно покажу вам. Вы проверите ошибки, хорошо?
Шадрин грустно улыбнулся. Чем-то, а чем, он пока еще не уловил, Ваня напомнил ему младшего брата Сашку, который лет десять назад был таким же вот пламенным фантазером и бесстрашным сорванцом. Теперь ему уже двадцать два года, и он работает пожарником в родном селе.
- Ладно, приноси. Только учти, я буду строгим критиком. Никаких скидок. Договорились?
- Договорились! - обрадованно воскликнул Ваня и хлопнул ладонью по коленке.
Заслышав быстрые шаги в коридоре, Дмитрий принялся поспешно тушить папиросу в пустом спичечном коробке, который служил ему пепельницей. Ваня догадался, что его подшефному угрожает опасность, а поэтому, раскрылившись больничным халатом, прикрыл руку Дмитрия.
В палату вошла Ольга. Никогда Дмитрий не видел ее такой возбужденной. Она остановилась в дверях, потом почти подбежала к койке Шадрина и, спрятав руки за спину, воскликнула:
- Угадай, что у меня в руках?
- Четвертинка?
- Как тебе не стыдно! Ты ужасный человек! - вспылила Ольга. - Нет, ты все-таки угадай! - настаивала она, шаг за шагом отступая от койки Шадрина, когда заметила, что Ваня решил подсмотреть, что находится в ее руках.
- А! Догадался, - протянул Дмитрий и махнул рукой. - Ты, между прочим, молодчина! Давай сюда.
- А что? - продолжала интриговать Ольга.
- Пачка "Беломора" и коробок спичек.
Это Ольге показалось издевкой. Тем более - после того, как она повела борьбу с курением Дмитрия.
- Ты что, смеешься надо мной?! - уже не на шутку рассердившись, сказала Ольга.
- Ну, показывай, показывай, не тяни за душу! Что там у тебя? Ваня! - Дмитрий подмигнул своему юному шефу. - Разведай и доложи.
Ваня ревностно, со всех ног - чтобы не опередила Нина - кинулся за спину Ольги, но та стояла не шелохнувшись. В руках у нее была книга.
- Книга! - обрадованно воскликнул Ваня и, пригнувшись, пытался разобрать ее название.
Дмитрий нервничал.
- Знаешь, Оля, это не совсем педагогично.
- Зато своевременно и крайне необходимо! - Ольга протянула Дмитрию книгу, в которую была вложена курортная путевка в Кисловодск.
Шадрин приподнялся на койке. Путевка была заполнена на его имя.
- Это откуда?
- Выделил университетский профком.
- Это ж замечательно! Это же чертовски здорово! Если честно признаться - это самое главное, что волновало меня последние дни. Думал, что придется недели две околачивать пороги из-за этой путевки, а тут вдруг… и так быстро! - Шадрин еще раз вслух прочитал путевку и спросил: - Сколько стоит?
- Бесплатная.
- Итак, через два дня я уже на колесах!
Дмитрий притянул к себе Ваню, указательным пальцем левой руки нажал на кончик его носа и издал звук, похожий на сирену автомашины: "Ту-ту-ту!"
Заметив на тумбочке пакет, Шадрин посмотрел на Ольгу.
- А это что?
- Это тебе на дорогу, на билеты…
Дмитрий раскрыл конверт. В нем были деньги.
- Откуда они? - Взгляд Шадрина стал неожиданно строгим.
- Это… - Ольга несколько замялась. - Это тоже дотация профкома… Безвозвратная ссуда.
- Ты брось мне про эти ссуды! Знаю я, как они выколачиваются. Ребята собрали? - Видя, что Ольга молчит, он строго и раздраженно сказал: - Страшно не люблю эти подаяния, сборы и приношения.
Дмитрий отодвинул пакет в сторону.
- Возьми, пожалуйста, назад! Отдай старосте курса. Это он, наверное, затеял. Поблагодари его и скажи, пусть на эти деньги купят приемник и проведут конкурс на лучшую студенческую комнату в общежитии.
- Митя!
- Я же сказал, что не возьму! На дорогу мне хватит своих денег. А старосте курса скажи, что я очень тронут его беспокойством о моем здоровье.
Дмитрий лежал сердитый.
Ваня осуждающе смотрел то на Ольгу, то на пакет с деньгами. Глазами он говорил: "Вот еще привязалась со своими деньгами!" Он не терял надежды, что после ухода Ольги, к которой он уже начинал ревновать своего подшефного Шадрина, ему удастся услышать еще новый интересный эпизод из боевого прошлого Дмитрия.
Молчание нарушила Ольга.
- Митя, я тебе сказала неправду. Деньги эти совсем не из профкома, их не собирали на курсе…
- А чьи же?
- Мои… Ты понимаешь, я даю тебе их вроде как бы взаймы. А когда у тебя будут, ты мне их вернешь. - И тут же, словно осененная неожиданно пришедшей мыслью, она обрадованно воскликнула: - Да, я совсем забыла сказать, ведь я выиграла по облигации! Целую тысячу рублей! Мама так довольна!..
- Зачем все эти фантазии? Скажи, зачем? Ты хочешь помочь мне, так и скажи.
- Митя, а если я тебя очень попрошу, чтобы ты взял эти деньги, ты это сделаешь? - Ольга умоляла. - Не для себя, а для меня. Ты что, боишься быть мне обязанным? Боишься, чтобы я не связала тебя этими деньгами? - В голосе ее звучала обида.
- Глупенькая ты… - Дмитрий протянул носовой платок к ее глазам, на которые навертывались слезы. - Вот ты уже и поплыла, и захныкала… Ладно, возьму. Только знай: как приеду на курорт, так дам такой загул на твои денежки, что затрещат все курортные рестораны! - Шадрин потянулся. - Гульну так, что до Москвы докатится молва!
Всему, что говорил Дмитрий, Ваня верил. За две недели шефства авторитет Шадрина для него был непререкаем. Но теперь он мучился в догадках: хорошо это или плохо, что Дмитрий собирается так гульнуть, что затрещат все курортные рестораны. В эту минуту ему отчетливо представилось лицо пьяного отчима, который тоже любил "гульнуть", а когда "гулял", то жестоко избивал мать.
Нина, сложив на коленях руки, тоже не понимала, чему так обрадованно улыбалась Ольга, когда Шадрин сказал, что затрещат рестораны. Она никак не могла себе представить, как это могут трещать рестораны. Рядом с их детдомом стоит большое серое здание с вывеской "Ресторан". Но он никогда еще не трещал.
Ольга заметила смущение на лицах детей и упрекнула Шадрина.
- Вот это совсем непедагогично! - Погладив по голове Ваню, она погасила шутку Дмитрия: - Он пошутил про рестораны.
Лукаво взглянув на Ольгу, Дмитрий улыбнулся.
- Деньги я возьму. Но при одном условии. Хотя нет, ты его никогда не выполнишь. У тебя просто не хватит силы воли.
- У меня? Не хватит силы воли?! - Это Ольгу подзадорило.
- Обещай, что хватит!
- Обещаю.
- Клянись, что выполнишь то, что я прикажу тебе сейчас! - Тон Дмитрия был одновременно и торжественно-суровым, и насмешливым.
Подвоха Ольга не ожидала.
- Клянусь! - сказала она с полной серьезностью.
Дмитрий заговорил таинственно:
- Вот сейчас я закурю, а ты будешь сидеть на месте и не шевельнешься, не нахмуришь брови, не скажешь ни одного бранного слова. Вот мое условие, которое ты поклялась выполнить.
Растерянно хлопая ресницами, Ольга сидела молча, чуть приоткрыв рот. Она ждала, что Шадрин потребует от нее чего-то большого, важного. А тут вдруг… Дмитрий беззвучно рассмеялся, достал из-под подушки папироску и блаженно, не торопясь, закурил. Ноздри его нервно вздрагивали. Он еле сдерживался, чтоб не расхохотаться.
Бледная, Ольга сидела, не шелохнувшись. Поджав губы, она мстительно проговорила:
- Хорошо! Я не шевельнусь! Я не пророню ни одного, как ты сказал, бранного слова! Но запомни - это твоя последняя папироса!
Не взглянув на Шадрина, Ольга встала и, не попрощавшись, направилась к выходу из палаты. В дверях она остановилась.
- Запомни, это твоя последняя папироса!
Сказала и закрыла за собой дверь.
Как только Ольга вышла из палаты, Федя Бабкин, который в течение всего разговора Дмитрия с Ольгой делал вид, что он увлекся книгой, почесал за ухом и вздохнул на всю палату.
- Да-а-а… А вот женишься, тогда еще не то будет!.. О, кто женат не бывал, тот горя не видал. И курить-то тебя отучат, и четвертинку выпить разрешат только по революционным праздникам, и ходить-то ты научишься по одной плашке… Прямо хоть в монахи записывайся. Я по своей знаю. Тоже такая нотная…
Не обращая внимания на причитания Бабкина, Шадрин достал из тумбочки бумагу, карандаш и поспешно написал:
"Оля!
Олечка!
Злая Ольга Петровна!
Виноват. Поднимаю руки. Сдаюсь. Обещаю, что это последняя папироска. Ты только что ушла, а я уже соскучился. Приходи завтра. Я что-то тебе расскажу интересное. Д."
Дмитрий поспешно свернул записку вчетверо и подал ее Ване:
- Алюр три креста!
- Что? - От удивления Ваня раскрыл рот. Он думал, что его спросили что-то по-немецки.
- Догони Ольгу и передай ей эту записку.
Счастливый от поручения, Ваня, даже не попрощавшись, придерживая на ходу длинные полы халата, кинулся в коридор.
Нина пропищала "До свидания!" и тоже бесшумно вышла следом за Ваней.
Дмитрий достал папиросу и решил: уж эта-то наверняка будет последняя. Прощальные затяжки казались сладкими, дурманящими.
- Федя! - окликнул Бабкина Дмитрий. - Придумай какой-нибудь больничный салют.
- В честь чего?
- Я делаю последние затяжки! Ты понимаешь, Федя, четырнадцать лет курить и бросить!
- Ну и что такого?
- Это же мучительно тяжело!
- Чепуха! Я раз десять бросал и по себе знаю - ничего нет тяжелого.
Дмитрий рассмеялся, а про себя подумал: "Теркин! Живой, послевоенный Теркин!"
- Ты все-таки придумай, Федя. Отметь эту историческую минуту.
Изображая голодного волка в морозную лунную ночь, Федя поднял голову к потолку и завыл на всю палату. Потом начал причитать:
- Больные миряне! Сестры и няни! Больничные врачи и весенние грачи! Наполним мензурки доверху напитком по вкусу: кто английской солью, кто русской касторкой! Взгляните! Под потолком сим, на железной койке, делает последние затяжки раб божий Дмитрий Шадрин. Прошу всех встать и поднять над головой кислородные подушки, утки, грелки и белые халаты! Выпьем! Аминь!
XIV
Покатая площадь Курского вокзала в вечерние часы бывает особенно оживленной. Две метровские станции, старая и новая, каждую минуту выбрасывают из своих железобетонных утроб разноязыкую пеструю толпу. Вал за валом катится и катится эта толпа и, кажется, нет ей конца. Потом она бойко растекается ручейками по улицам, ныряет в переулки, исчезает в электропоездах…
На карнизах и над крышами зданий, обрамляющих площадь, пылают разноцветные огненные рекламы. Одни предлагают хранить деньги в сберегательных кассах; другие советуют пить томатный сок, так как он полезен и дешев; третьи предостерегают родителей, чтобы они были осторожны с огнем и не оставляли детей одних в квартире… И уж, конечно, один из таких пылающих призывов напоминает, что в жизни бывают несчастные случаи, а поэтому разумно и выгодно застраховать свою жизнь, а также имущество в Госстрахе. А где-то в небесной глубине, словно гигантский восклицательный знак, над всем витринным разноцветьем пылают огненные буквы, извещающие, что по 3-процентному займу вы можете выиграть 100 тысяч рублей.
Эти броские витрины о громадных выигрышах всегда раздражали Шадрина. В них он видел что-то буржуазное, спекулятивное, не наше. Однажды на семинаре по политической экономии он долго спорил с преподавателем, доказывая, что подобная реклама не отвечает ни духу нашей власти, ни укладу нашей жизни. Шадрину казалось, что эта дразнящая реклама вредит воспитанию подрастающего поколения. Он считал: там, где деньги превращаются в культ, в азарт, они заслоняют главное - труд.
Оглушительно тарахтя, мимо пронесся мотоциклист в защитных очках и надвинутом на лоб берете. На заднем сиденье, вцепившись в его плечи, сидела молодая девушка в красной косынке, уголки которой трепыхались на ветру. Округло-литыми, оголенными выше колен ногами девушка судорожно сжимала сиденье мотоцикла. Во всей ее напряженно-скрюченной и наклоненной вперед фигуре было что-то вульгарное, грубое.
Дмитрий не раз наблюдал, как парочки с грохотом проносятся на мотоциклах по многолюдным улицам столицы. И раньше эти картины вызывали в нем чувство возмущения. Но теперь, когда рядом была Ольга, когда мысли его были кристально чистыми, он с какой-то особенной, брезгливой неприязнью проводил взглядом удаляющуюся с потоком машин молодую пару.
Они вышли на перрон.
- Седьмой вагон, - многозначительно сказал Дмитрий. - Прекрасно.
До отхода поезда оставалось двадцать минут. Поставить чемодан на багажную полку Ольге помог сосед по купе, молоденький офицер…
Вышли из вагона.
- Обещай, что при высадке ты попросишь кого-нибудь помочь снять чемодан.
- Обещаю.
В настое весны смешались сырость древних луж, горьковатый дегтярный запах пропитанных креозотом шпал, щекочущий ноздри острый душок выбеленных к 1 Мая заборов…
Дмитрий и Ольга отошли чуть в сторону, чтобы не мешать носильщикам и пассажирам.
- Митя, ты чувствуешь, уже весна! - Взгляд Ольги был обращен поверх голов снующих по перрону пассажиров. - А на юге уже цветут мимозы. Как мне хочется когда-нибудь поехать в поезде! Да так, чтобы несколько суток! До самого Владивостока! Если бы ты знал, как я люблю дорогу!
- А ты когда-нибудь была дальше Рязани? - пошутил Дмитрий. Он знал, что за всю жизнь она дальше Рязани нигде не была. Да и то в детстве, когда ее увозила туда с собой бабушка.
- А ты и рад, что я, как старуха из сибирских урманов, нигде не была?
Дмитрия забавляло почти детское раздражение Ольги, которое овладевало ею, когда он начинал или противоречить ей, или подшучивать.
- Когда вырастешь большая и закончишь свой институт, тебя пошлют торговать пушниной куда-нибудь на Север. Вот тогда-то ты досыта накатаешься и на поездах и на оленях.
Ольга выжидательно и строго посмотрела на Дмитрия.
- Ну-ну, дальше что скажешь?
- Что ну-ну? Алитет ушел в горы, торговать некому. - Дмитрий тихо засмеялся. Когда он бывал с Ольгой, его непобедимо обуревали два, казалось бы, совсем противоречивых чувства. То ему хотелось взять ее, как ребенка, на руки, ласкать, говорить нежные слова. А то находили минуты, когда он истязал ее шутками, насмешками. И чем больше Ольга злилась, тем сильнее и сильнее разгоралось в нем желание позлить ее еще.
- Поострее ничего не мог придумать?
- Ты сердишься? Хочешь, я спою тебе песенку, которую ты будешь петь эскимосам и ненцам? - Дмитрий тихо, еле слышно запел:
Цену сам платил немалую,
Не торгуйся, не скупись.
Подставляй-ка губки алые…
- Ты наха-а… - Ольга так и не договорила. Зажав в своих широких ладонях холодные щеки Ольги, Дмитрий поцеловал ее в губы.
- Как не стыдно! Ведь люди кругом!
- А что мне люди?! Хочешь, крикну на всю платформу, что люблю тебя?!
Ольга как-то сразу обмякла, потеплела. Раздражение ее погасло.
- Лечись хорошенько. Не смей курить. Вовремя ложись спать, занимайся лечебной гимнастикой… - Она совсем забыла, что кругом сновали люди. Положив на плечи Дмитрия руки, перешла на шепот: - Скажи, ты хорошо будешь вести себя на курорте?
Дмитрий ухмыльнулся.
- С утра до вечера, как чертик, буду по ушки сидеть в лечебной грязи и выпивать три ушата нарзана.
- Ты неисправим! - Ольга приглушенно засмеялась.
Неожиданно Дмитрий встрепенулся и отстранил от себя Ольгу. Она оглянулась. И то, что увидела в следующую секунду, ее глубоко растрогало. По перрону, вставая на цыпочки и заглядывая в окна вагонов, шли Ваня и Нина. В озябших руках Нина держала ветку мимозы.
Губы Дмитрия вздрагивали. Таким Ольга видела его однажды, когда из дома сообщили, что дед его, старый любимый дед, доживший до восьмидесяти годов, умер.
Шадрин шагнул навстречу детям.
Увидев Дмитрия, Нина обрадованно кинулась к нему, протягивая перед собой ветку мимозы.
- Как вы очутились здесь?
- Нам в общежитии сказали, что вы поехали на Курский вокзал, - ответила Нина.
- Вот молодцы! Вот не ожидал! - Дмитрий сжимал в руках худенькие плечи Вани.
- А мы купили перронные билеты, вот они. - Ваня показал надорванный желтенький билет, зажатый в кулаке. - И у Нины такой же.
Растроганный Дмитрий первые минуты не мог ничего сказать.
- Как вас отпустили?
- А мы не одни. Мы с вожатой. - Ваня показал в сторону, где у чугунной тумбы, улыбаясь, стояла худенькая девушка, которую Ольга видела во дворике детского дома, когда Дмитрий лежал в больнице. Ольга приветливо помахала ей рукой. Поклонился и Шадрин.
Девушка, как наседка за цыплятами, издали следила за Ваней и Ниной.
Нина протянула Дмитрию пушистую ветку мимозы.
- Это вам!
- Спасибо! Я поставлю ее сейчас же в воду.
- А вы скоро приедете назад? - спросил Ваня.
- Ровно через тридцать дней.
- Когда вернетесь, я вам покажу рассказ. Я его уже начал сочинять.
До отхода поезда оставались считанные минуты. Диктор объявил по радио, чтобы провожающие освобождали вагоны.
Дмитрий помахал рукой вожатой, неловко ткнулся губами в щеку Ольги, поднял на руки Нину - в эту минуту и он и Ольга совсем забыли, что ему нельзя поднимать ничего тяжелого, - расцеловал ее в морозные щеки, по-мужски пожал руку Вани.
Пока вагон, набирая скорость, плыл вдоль перрона, Дмитрий еще видел из тамбура четыре фигурки с поднятыми руками. Он отличал их в толпе провожающих. Когда же внизу замелькали шпалы, фигурки бесследно потонули в мареве апрельского вечера.
Чугунная чечетка под ногами становилась все чаще. А через полчаса Москва уже осталась позади. Издали она пламенела разноцветной мозаикой огней, которые радужно переливались и, как живые капли росы, приобретали все новые и новые оттенки.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
С Николаем Струмилиным Лиля познакомилась на курорте. Шумные улицы Одессы с ее модными женщинами, которые вечерами прогуливались по Дерибасовской улице, катание на лодках, дальние заплывы с "диких" пляжей, где дежурные катера не так бдительны, как на центральных, и наконец - гордость каждого одессита - театр оперы и балета - все это Лиле казалось особенным, красивым, по-европейски блестящим. Она не любила глухих приморских местечек, куда люди ехали отдохнуть и укрепить нервы. Рожденная в столице, прожившая в ней всю свою жизнь, в Одессе Лиля нашла то, что было близко ее привычкам.
Если случалось Лиле иногда в детстве недели на две уезжать с дедом в тамбовскую деревню, где он родился и вырос, то через несколько дней она начинала скучать. Деревенская тишина, которая в первые дни покоряла ее, вскоре начинала угнетать. Ей казалось, что в деревне от безделья она постепенно тупеет. На нее наваливалась такая лень и безволие, что она уже не в силах была даже читать книги. Другое дело - Одесса. Днем в этом городе можно лежать на пляже, купаться, на предельной скорости - так, чтобы по бокам лодки пенными бурунами вскипала вода, - нестись наперерез накатистым волнам. А вечерами… Тихими одесскими вечерами слушать музыку, ходить в театры, бродить по Приморскому бульвару…