- Да ну вас, Иван Иваныч, виски попробуете?
Иван согласно кивнул, и Маринка пошла хлопотать.
Глава пятьдесят шестая
Аналогии
Государь - вожак. Народные толпы - звериные стаи. Вроде замкнутый цикл. Торная дорога, по которой сначала бегали стаи к водопою, к еде, затем стаи вытеснили люди, но чтобы не забыть тех, кого уничтожают, придумали "Красную книгу" и зоопарк. И всё–таки природа нуждается в человеческих руках, а ещё больше в его разуме. Ведь есть разница между розовым хряком и клыкастым, заросшим щетиной кабаном, между волком и пуделем, между сорняком и розой. Но что–то в стране опыта не работало в нужном направлении. Это была какая–то военизированная страна, правда на такой же военизированной планете. На этой планете, к чему бы ни прикоснулись руки человека, выходило оружие.
Были отдельные представители людей, которые предупреждали, что всё в руках людей и ни в чьих более. Но их не слушали, ибо даже церковной стройкой загадить девственную природу всегда было выгодней, чем не загадить. А объяснение более чем убедительное: "Что не так, Господь поправит", словно у него своих дел нет, как только наши поправлять. Но слушали в стране опыта больше тех, кого было выгодней, чем тех, кто призывал не гадить, чтобы не жить в своей же блевотине.
Остров же уже облюбовали помощники Скульптора. Они были заняты им, а следовательно, решая свои дела, помогали и его обитателям. Остров по этой причине отличала одна странная особенность. По мере проводимых раскопок он становился только чище. В стране же опыта, как и вы знаете, всё с точностью наоборот.
Например, на острове археологи раскопают демократические ценности или наоборот диктаторские, посмотрят на них, подерутся при дележе и забудут и о ценностях, и о драках. Роют, ищут дальше. Выкопанные ямы и горы островной земли быстро выравниваются, затягиваются и придают острову первозданный вид.
Страна же опыта была только в самом начале пути к такому жизнеустройству, ни наводнения, ни оползни, ни другие "напасти" в ней не наводили порядок. В основном всё шло по старинке: для ценностей были выделены специальные места, называемые свалками, мусорками, помойками. А уж если ценность была всем ценностям ценность, то откопав и слегка почистив, её выставляли в музей. А если унести ценность было невозможно, то оставляли на месте, обносили забором и брали деньги за просмотр.
Страна опыта была похожа на склеп ветхой недвижимости. В этом склепе разного ветхого барахла скопилось столько, что возникли целые министерства по его охране. Конвейер был запущен на славу: одни копают, другие чистят, третьи оценивают, четвёртые пытаются украсть, пятые берут деньги за охрану, шестые продают, чтобы первым было на что копать, а пятым охранять. Все заняты. И так во всём. От этой всеобщей занятости люди в стране опыта перестали соображать совсем.
Спасало их от "гиены огненной", и то не всех, лишь то, что кто–то, где–то, когда–то сделал всё то, что они находили, и не мешал им повторять свои творения по аналогии. Люди чувствовали подвох и даже пели: "Бег по кругу, по кругу без конца". Островитяне же такой аналогии были лишены напрочь. Они просто копали и искали, что первично - демократия или диктатура, даже не задумываясь, что и остров кто–то создал.
Глава пятьдесят седьмая
"Былое и Думы" [21]
Джеймс Бонд [22] возмущался и капризничал.
Возмущался своим правительством, российским, американским, иракским и всеми остальными. Он жаловался Иван Иванычу на то, что раньше от одного его подвига до другого успевали фильм снять, а он мог отдохнуть. Теперь у него не жизнь, а сплошной подвиг. Но это у него. А у сценаристов он сплошная головная боль. Ибо выполняя задание, он вроде герой, а по выполнению - дурак, предатель. И снова в бой - искупать вину, и опять подвиг, и опять дурак.
Бонд капризничал, отказываясь шлёпнуть Маринку по заду и выпить с Иван Иванычем водки.
Иван Иваныч ещё не совсем отошёл от островной жизни и, слушая Бонда, думал как–то странно, странно и говорил: "Джеймс - это закон кармы, вечно только движение, вчера мы так жили, сегодня вы. Значит, опыт ещё интересен, ещё не закончен".
- Какой опыт? - шумел Джеймс, - Власти не стало. Был Рим, была Персия, Вавилон, Египет, Британия - царица морей, Россия - международный жандарм…
- Не перегибай, - вставил своё веское слово Иван Иваныч.
- Что не перегибай? - горячился Бонд.
- Да, жандарм, и это было правильно. Империя - это концентрация власти, богатства. Насаждение порядка, присущего, вернее отвечающего пониманию императора, диктатора, цезаря, царя. Менялись императоры, но на их опыте крепли умы советников, разведчиков. Что сегодня? Шпана выбирает себе предводителя, президента, канцлера, председателя, спикера. Сколько их развелось.
Иван Иваныч улыбнулся. Он вспомнил Кису [23], выбранного дворянством своим предводителем. Кто же знал, что процесс так усугубится? Хотя Сталин делал всё, что мог. Но сказал он другое: "У империй есть и другая особенность - объединять народы. Пока собранные ею народы не думают о разъединении, империя жива. Поэтому главной задачей империй является поддержание веры у народов в её необходимости, хотя бы у 30 процентов. Хотя наш опыт показал, что этого не достаточно, необходимо 50 %, а лучше 70 %. Это не кормление элиты через привилегии и льготы, не выделение её среди остального населения, это буквально поддержание идеи единения. Вот только через что? Раньше через силу. Но сила оказалась не очень хорошим объединяющим началом. Сила может удерживать только до поры созревания другой силы. Поэтому империи рушатся. Народы распыляются. У каждого народа появляется свой правитель с имперскими замашками. А так как эти правители ничего в империи, кроме силы и страха, не видели и не чувствовали, то ничего другого и представить себе не могут. Как итог, мельчают и правители, и народы. Они друг друга стоят. Но с другой стороны, если большая сила распадается на малые силёнки, значит кто–то устал. Расширение, сжатие.
На твоём острове и на моей Большой Земле это известно очень хорошо.
Чем сильнее гнёт в центре, тем больше желание не признающих чужую силу и власть над собой освободиться. Они уходят туда, где есть свободный ресурс. Их правители в центре считают, что завоёвывают себе новые колонии. Но колонизаторы - то сами ушли от гнёта, хотя часто колонизируемым принесли гнёт ещё более тяжкий. Просто они другого ничего не видели и не знали. До недавнего времени это была единственная возможность начать новую жизнь. Сегодня изменился, скажу так, стратегический ресурс. Он остался только в виде мыслей. Мыслящих стало много, и мыслей стало много. Если приходит мысль о могуществе над всеми, то она из прошлого. Этих мыслителей, как ни странно, уже можно жалеть. Если мысль творит любовь, красоту и гармонию, то она из будущего - это вечность, это свобода".
Бонд смотрел на Ивана Иваныча с удивлением.
Иван Иваныч продолжал: "Все планеты - живые существа. Вообще в нашем мире всё то, что мы видим, живое: и воздух, и вода, и камни, и растения. Во всём есть жизнь, во всём есть энергия. Нам, людям, выпало счастье осознать это. Осознание началось с осмысления и описания себя и всего, что нас окружает. Сначала было Слово. Господь собирает в России всех дураков не для того, чтобы они мучили друг друга, а для того, чтобы посылаемые им святые Души могли себя проверить, закалиться в трудностях. Да, у нас дураки, но не идиоты, которые всё то, что не могут принять, сразу тащат и распинают на кресте. В России во всём живёт Дух, и его ничего не утяжеляет".
У Джеймса от изумления лицо вытянулось, и глаза стали круглы от любопытства и предвкушения. Словом, он стал похож на своего сценического двойника при столкновении с неведомым.
- Видимо, трудная у вас была командировка, - произнёс Бонд.
- По площадям всегда тяжело ходить, - парировал Иван Иваныч и продолжил, - Что утяжеляет Дух? Привязанность к материальным ценностям. Чем больше имеешь, тем больше хочется. Но для чего? Чтобы иметь ещё больше. Разве богатство такого рода даёт свободу?
- Богатство сегодня - это бюджет. Свой, страны, сообщества, - защитился Бонд.
- Бюджет, бюджет, бюджет, - повторил Иван Иваныч несколько раз. Он хотел продолжить, но на острове не было бюджета, а что такое бюджет в стране опыта, он забыл.
Иван Иваныч задумался. Бонд почувствовал себя виноватым. Мудрые наставники его с детства учили не перебивать старших, особенно если они говорят о нетленных основах, ибо мысль можно спугнуть и потом долго ждать её прихода. А задача разведки не распылять, а собирать, но Бонду терпение всегда изменяло, особенно если он чувствовал, что тоже знает. Чтобы сгладить свою вину и вернуть Иван Иваныча к прерванной мысли, Бонд позвал Маринку и, шлёпнув её по заду, попросил принести водки. Что ко всеобщему удовольствию и было проделано.
Монах сразу почувствовал, что у Вани возникли трудности с объяснением, но не очень - то спешил на выручку. Он его отправлял встречать Новый год, а он чем занялся? Монах решил, пока Ваня внутрь не примет, свою вселенную не развеселит, ничего ему о бюджете не говорить.
Глава пятьдесят восьмая
Остров - видения
На острове жизнь шла своим чередом. Островитяне опять сбились с ритма и были очень далеки от поиска. А направляющая сила в лице Демонкрата и Диктаткрата рубилась в картишки. По этой части они оба были большие знатоки.
Диктаткрат предпочитал английские небольшие карты французского образца, изготовленные Деларю и К для сбыта во Франции.
Демонкрат - так называемые "танкервильскiя", братьев Бэнкс, но английского образца. Эти карты были тонки и малы, что позволяло проделывать игрокам разные фокусы.
Кто же отважится заподозрить их в "мухлеже". В стране опыта, конечно, уже никто не помнил этих изготовителей, да и последние колоды давно превратились в пыль, ещё лет 100 тому назад, но чем - то они запомнились Скульптору, и он не возражал, если его помощники к своему удовольствию и всеобщей радости распишут "пульку" именно этими картишками.
Трудиться им приходилось в агрессивных условиях. На военизированной планете только и отдохнешь, что за выпивкой или игрой. Если ты, дорогой читатель, думаешь, что везде играют в игры, пьют и курят, то спешу тебя расстроить или наоборот обрадовать, не везде. Только там, где жизнь невыносима без этих маленьких радостей. Но там, где есть большие радости, через маленькие уже перешагнули. Мы же пока на маленьких радостях тренируем свои, увы, ещё маленькие мозги. Но не буду отвлекаться.
Карты эти ласкали и руки, и глаз, как хорошо сделанная вещь, завершившая мысль. Но самым интересным в этих картах была лицевая сторона. С такой стороной шельмовать было невозможно. Это была вечно изменяющаяся голограмма.
Демонкрат с интересом рассматривал карты Диктаткрата, пытаясь угадать, что у того на руках. Вроде, все карты одинаковые: Амфитеатр, арена, изрубленные гладиаторы лежат на подкрашенном красной пылью песке, чтобы слабонервные не падали в обморок от кровяных луж.
Один гладиатор стоит высоко подняв меч и щит. По всему видно, что убивать ему больше некого и народ на трибунах выдыхает из себя последнюю жажду крови. Но это только, так сказать, фасад, низенькая оградка, а за ней совсем другая жизнь. Демонкрат видит совершенно иную галокартину.
Демонкрат видит в этом гладиаторе Спартака. Видит стонущих от вожделения и похоти женщин, готовых броситься под его меч или под щит, как получится. Особенно беснуется одна у самой арены. От вида могучего тела, крови разум её затуманился окончательно. Такого экстаза она не получала даже слушая высокие голоса самых знаменитых певцов. Она просто превратилась в страсть. Философ и художник устремили на неё свои взоры. Не каждый день увидишь выражение такого сильного чувства, да ещё проявленного женой самого известного римского сенатора.
Сенатор тоже видит, что происходит с его женой, но относится к её чувству, как впрочем и ко всему, что происходит в Риме, с лёгкой иронией. Он давно уже над Римом, хоть и в Риме. Он фактический диктатор. Демонкрат пытается понять, что за крапом. Его выигрыш или его проигрыш? С этими людьми вечно так: лицевая сторона вроде одна, но масти уже четыре, и как она ляжет, известно только Скульптору. Но он не подскажет, а сам не всегда додумаешься. Ему, Демонкрату, заняться бы текущими, островными делами, но игра затянула.
Глава пятьдесят девятая
Бюджет
Джеймс Бонд и Иван Иванович выкушали водочки ровно столько, сколько было нужно для лёгкого и непринуждённого продолжения беседы. Маринка тоже не мешала.
Джеймс никак не мог понять Иван Ивановича. То ли он ворчит, то ли учит.
- Джеймс, - говорил он. - Ты, пиранья, защищающая "акул капитализма" и их собственность, говоришь о государственном бюджете.
- Я говорю? - удивлялся Джеймс. - Это вы тут на Красной, Старой, Новой площадях, на Охочем ряду, все с утра и до вечера только и говорите о бюджете и его социальной значимости.
- Разве? - изумлялся Иван Иванович. - Это, наверное, пока меня не было, сложили новую песню. И о чём поют?
- Да ни о чём, - устало отвечал Бонд, эта трудная тема вгоняла его в сон.
- У вас какие - то странные подданные, приближенные к телу "императора". Старые истины всё время трактуют на новый манер. Такое ощущение, что они толком ничего не знали, не знают и знать не хотят.
- Так и есть, - вносил ясность Иван Иванович, - истину мы тщательно скрываем по причине наших необъятных просторов и для пользы тех, кто на них пасётся. Что такое бюджет, так скажем, в первобытнообщинном обществе или племени? Это все те средства, которые накапливались на "чёрный день", плюс те средства, на которые бы жили, вернее чем бы питались грудные дети и немощные старики, калеки, то есть те, кто не приносил никакой еды, а значит и ощутимой пользы. Бюджет - это запас, "НЗ", пополняемый за счёт кое - каких излишек и расходуемый исключительно на будущее - детей и прошлое - стариков, как моральный аспект. Весь бюджет был в руках Бога.
Есть бюджет - есть дети и старики, нет бюджета - всех "съели". Но главное не в этом. Наши первобытные предки понимали, что бюджет - это не панацея от всех бед, и надежда на него небольшая. То засуха, то наводнение, то ледниковый период. Это знание стимулировало мозги лучше любой науки и в конце концов привело человека к изготовлению орудия труда. Каменный топор - это первое серьёзное бюджетное вложение племени. Этого вложения хватило не на один миллион лет.
Другое дело, что потом человека привело к такому состоянию, что он забыл всё, включая и каменный топор? И прежде, чем додуматься до каменного топора, ещё несколько миллионов лет рвал руками плоды с деревьев и рылся в земле в поисках кореньев.
- Наверное, бюджет, - шутливо предположил Бонд.
- Верно, - на полном серьёзе и с похвалой в голосе произнёс Иван Иванович. - А то многие считают себя обязанными своим происхождением обезьянам. И не только считают, а так обезьянами и живут весь свой век. Бюджет - дело нужное как защита от непредвиденных ситуаций. Хотя в гармоничном мире я даже затрудняюсь сказать каких ситуаций, ну например, если только инопланетяне заехали в гости. Выпить, закусить, подарки раздать - бюджет просто необходим. И если бы развитие бюджета шло этим гармоничным путём, возможно человечество на Земле не отставало бы на миллионы лет от своих предков. Но когда - то и где - то произошёл сбой программы. Излишки превысили необходимый, а главное допустимый уровень, а изобилие так же вредно, как нищета. Раз появились излишки, значит появились и претенденты на них, следом за ними хранители и распределители этого, уже в нашем понимании бюджета. Словом, куча посредников между теми, кто бюджет создаёт, и теми, кто его потребляет. Что мы имеем?
- Войну, - раздумчиво произнёс Бонд, - всё больше проникаясь в суть беседы.
- Точно, - радостно от того, что его понял Бонд, - произнёс Иван Иванович и продолжил. - Замысел бюджета был каков? Голод, холод или гости - достал заначку - раздал, все согрелись, наелись и гостей приняли. А что наступило с изобилием? Держатель бюджета в лихую годину начал думать, дать горсть зерна голодному или покуражиться над ним, власть свою показать. Но голодный хочет жить, он не понимает, что такое бюджет, он понимает, что такое зерно. Для него это жизнь. А для делителя и хранителя - это власть. Те, кто своим трудом этот бюджет создаёт, ему совершенно не интересны. Он считает, что народу до хрена, всех не прокормишь. Бог даст, доживут до следующего урожая. Не даст - не доживут. Хотя история знает очень трогательные примеры заботы о народе.
В России, например, один очень известный политик защитил всех пьяниц, тунеядцев, которых хотели уволить со своих предприятий директора. Он просто сказал: "Вы своих уволите, а у меня их вся Россия, и куда их?". Эта эпоха и этот политик довольно интересный опыт на Земле - народный бюджет, сформированный народным хозяйством. Он рухнул, правда без пыли и шума, чего нельзя сказать о других видах бюджета. По мере его увеличения увеличивается и охрана. Так появляется войско, армия, блок - это второй отряд бюджетников после хранителя–держателя и его челяди. Впрочем, со временем произошло их сращивание в родственные кланы. Карауля бюджет, они приобретают навыки насилия, власти и все сопутствующие им пороки.
Рассказывают сказки о том, что возникшие излишки освободили народы от непосильного труда. В результате у народа появилось свободное время, и он занялся разными ремёслами и искусством. Это полный бред. Сегодня масса балбесов, которым заткнули рот поп - корном и чипсами, чтобы не переводить на них доброкачественную еду. У этих балбесов масса свободного времени и никакого желания творить.
А тогда, во времена, когда бюджета не было, рисовали на скалах и так хорошо, что и через тысячи лет не проходит удивление от увиденного. Человек мыслит. Это его главная отличительная особенность. Наши службы ищут интеллект у зверюшек не ради праздного интереса, а исключительно с целью выявления скрытой опасности. Ибо мы, люди, привыкли жить во вражде друг другу, и того же ожидаем, например, от крыс, мышей или дельфинов. Вдруг они тоже думают, и до чего они могут додуматься?
Так вот, как только появились защитники бюджета, в бюджете сразу стали образовываться дыры. Ели они много, а работали мало.
Хранители бюджета решили направить этих защитников на завоевание других бюджетов. И легионы бюджетников стали рыскать по миру, увеличивая свои бюджеты трофеями или теряя их. В любом случае, повылазили недовольные, но имеющие право на бюджет: нищие, лентяи, тунеядцы и прочие, справедливо полагающие, что между ними, хранителями и защитниками, особой разницы нет, а значит надо делиться. Господь сделал так, что защитников и лентяев в мире примерно одинаково, процентов по пятнадцать, всего тридцать.