В стране опыта была совершенно определённая часть общества, для которой Первомай был сравним с Пасхой, Рождеством и даже Масленицей. Это часть общества называлась социальными работниками. Историю своего возникновения эта социальная армия знала плохо. Но из того, что ей было известно, выходило так, что чем больше бедных, тем богаче делитель, то есть этот самый социальный работник. Как–то так незаметно получилось, что все чиновники в стране опыта стали именно социальными работниками, и такое понятие, как "социальная услуга" без приставки "себе" отказывались понимать, собственно, поэтому и дураки. "Социальные услуги" себе - это была их работа, а хобби - это получение максимальных льгот при переходе от работы к "заслуженной старости".
Жизнь чиновника в стране опыта целиком уходила на получение льгот. Это был пароль для дураков: есть льготы - свой, нет - чужой.
Другая часть истории о социальных работниках была более интересна для островных жителей. Они кое–что откопали на острове, что натолкнуло их на мысль о кармических узлах и кармических связях. А отрыли они в застойный, скучный период буквально атрибуты насилия над собой. Особенно у всех вызвал восторг хлыст с ручкой из кости, инкрустированной бриллиантами. Отрыв его, все как один почувствовали, как этим хлыстом какой–то далёкий правитель хлыстал себя, именно себя, чтобы избежать в будущем бития со стороны других. Шотландец даже рассмотрел на хлысте кровь и прилипший кусочек мяса.
Видимо, правитель очень понятно и доступно утверждал свои мысли, делая их понятными для других. Это был правильный социальный работник. Это уже потом потомки того, кто хлыст потерял, заполнили в стране опыта вокзалы, помойки и грязные улицы.
Хотя народ страны опыта смутно помнил и понимал происходящее с ним, выражал всю свою жизнь одной фразой: "Хорошо никогда не жили, нечего и начинать". Можно лишь заметить, что видимо первоначальная мысль правильного социального работника вела не туда, куда должна была вести. А возможно, что и не было мысли, был остаток какого–то смутного чувства, застрявшего в душе и ставшего её памятью. Эта память сыграла с правильным социальным работником злую шутку. Он решил, что хлыст не для напоминания себе, а для бития себя. Но с другой стороны, он хоть сам страдал на виду у всех, но и всем было не так обидно. Работая руками, этот правильный социальный работник совсем не думал о голове, почему хлыст и потеряли.
Кое–где, иногда, опять же народ в стране опыта, которому просто дано было сохранять и охранять в себе всю память человечества, многозначительно произносил: "Кнут и пряник", но народ помнил, а социальный работник в стране опыта давно об этом забыл. И вся эта сволочь в итоге ничего уже не могла делать ни руками, потеряв хлыст, ни головой.
Любой труд головой, которым ей предписывал заняться сам СКУЛЬПТОР, вызывал у неё ужас и воспринимался как покушение на основы…. Ибо если трудишься головой, значит свободен и независим, а как тогда прикажете жить социальному работнику, если на его глазах буквально исчезает бедность? Скульптор иногда устраивал им "ХА–РА–КИ-РИ", сгоняя их на разные прорывы и стройки в стране опыта, но и там, построив…БАМ…, они изо всех сил пытались прирасти льготами к этому … БАМу.
Если же степень разложения социальных работников доходила до крайних пределов, и заставить созидать что–либо их было невозможно, тогда применялся реанимационный приём - всех сгоняли на тракт. А разложение наступало всякий раз, как исчезали те, кого надо было "защищать" Погонял в стране опыта в среде социальных работников было полно, ибо бедность надо шевелить, чтобы она о себе заявляла. Если её не шевелить, она становится юродивой, и ей всё становится по "барабану" по случаю приобретения счастья. Какие же льготы счастливым? У них и так всё есть. Поэтому погонял в социальной сфере культивировали. И делал это самый главный социальный работник. А на тракте нет стульев, лавок. Сидеть можно только на корточках, ходить гуськом, держа руки за головой. Неудобно, конечно, зато на выходе всё понятно - жертва. Раз жертва, надо защищать. И по мере уменьшения жертв их защита всё увеличивается вместе с ростом благосостояния защитников - социальных работников.
Итак, был праздник Первомай. Правительство страны опыта собралось на природе под стенами с зубцами. Было раннее утро. Часть правительства, чтобы не привыкать к хорошему, сидела на корточках по кругу, курила, иногда посматривая на красную стену с многочисленными памятными досками. Эта была та часть правительства, которая отвечала за социальное развитие страны.
Другая часть правительства больше была похожа на шпану. Эта часть ещё ничего не знала ни о сибирском тракте, ни о владимирском централе, поэтому разбрелась.
Одни ковыряли пальцами памятные доски, наконец–то дорвавшись до них и примеряясь, а некоторые, упираясь плечом в красную стену и даже в зданьице из красного мрамора, пытались выяснить, прочно ли стоит.
Те, которые сидели на корточках, обсуждали очень серьёзный вопрос, чтобы сидеть как–то иначе, так как, в стране наметились тенденции к созиданию.
Созидание… - это была прямая угроза всем членам правительства, сплошь состоящего из работников социальной сферы. Надо заметить, пока так называемые "трудоголики" страны опыта восстанавливали храмы и церкви, правительство не шибко волновалось. В храмах верховодили те же делители. Но созидать новое, когда ещё полным–полно старого, это лишнее.
Члены правительства сидели и курили. В воздухе из колец серого дыма складывались слова: "Кто виноват?", "Что делать?". Многочисленные зеваки, которых и ранним утром много в тех местах, даже могли их прочесть. Бой часов каждые пятнадцать минут то поднимал дым выше, то наоборот прибивал его к земле. Правительство решало труднейшую задачу - как "Не пущать" к созиданию. Самый мудрый и почётный член правительства, на местном сленге вожак, "вор в законе", "неприкасаемый" рёк лозунг: "Наша цель - социально–ответственное созидание". Ему вторил второй по значимости вор: "И то верно, пусть восстанавливают народное хозяйство, и так вон сколько всего понастроили".
Его взгляд упёрся в недавно восстановленную церковь двум святым, носящим имена внуков первого вора, а не наоборот. Остальные молчали и не потому, что думали, просто вечером открывалось окно "раздатки", и место возле корыта было куда важнее всех висящих в воздухе вопросов. "Воры" задремали. Их дрёму прервал специально приглашённый по данному случаю представитель народа с соседней улицы. Это был истинный представитель народа. Народ его избирал из вредности, и чтобы не скучно было. Он оправдывал все ожидания. Не сумев сдвинуть здание из красного мрамора, он обежал всю площадь вокруг него в поисках виноватого. Он ещё ничего не знал о новом лозунге, поэтому тараторил не в тему: "Убрать здание, а то опять гуськом руки за голову от нар до нар постигать прелесть справедливого дележа". Воры вздохнули и посмотрели на вторую часть правительства…
Первомай был в разгаре…
Только Ванька Встанька в подвале Ивана Ивановича звенел не переставая. Это попугай не давал ему покоя, живя ожиданием и предвкушением своего праздника Международного дня попугая, которым по какой–то странной причине венчался месяц май.
Попка справедливо полагал, что раз есть он попугай, значит есть и праздник его появления на Свет. И это правильно, поэтому он и звенел. Рядом с этим звоном все остальные были не слышимы…
Глава шестьдесят третья
Пороки
Согласитесь, что несмотря ни на что, отправку экспедиции на остров правительством страны опыта можно записать в его актив. Возможно, автору этой идеи из тамошнего правительства когда–нибудь поставят памятник. Но это будет не скоро. Вернётся экспедиция, подведёт итоги, озвучит результаты, сделает выводы, раздадут награды…членам правительства и т. д.
А пока члены экспедиции выясняют, что же первично: демократия или диктатура. Удивительное дело, но грани мироощущения археологами и могилокопателями по мере прохождения многотрудного пути стали стираться. Это стирание граней мироощущения вроде бы между разными людьми разных профессий и даже национальностей есть прямой путь к глобализации. Но такого слова островитяне ещё не знали, а жителей страны опыта, уже просвещённых, интересовал всё тот же вопрос: "глобализации на принципах диктатуры или демократии"? Это очень "высокая" политика, но очень маленького вопроса.
В низах же островитяне подсматривали за тем, как складывается игра в карты между Демонкратом и Диктаткратом. По причине перестройки в карты игроков совали свои носы все кому не лень.
Кто их только научил такому поведению? Смотрели бы издалека на лицевую сторону, так нет же, они пытались разглядеть и масть и даже крап. Это, прямо скажу, не удалось никому, а лицевая сторона всё время менялась, что наводило на мысль всех членов экспедиции, что колода меченая. Считали так они, конечно, в силу своей испорченности ещё в стране опыта, а не потому, что не верили в честность игроков. Они уже пожили при обоих властителях, чтобы сомневаться в их глубокой порядочности, принципиальности и бездонной любви к ним, островитянам.
Но какова была лицевая сторона? Спартак, а сомнения в том, кто это, пропали у всех, махал мечом и вёл рабов к свободе. Это возбуждало островитян. Да и могло ли быть иначе. Баб нет, Ивана нет, попугай куда–то запропастился, Монах всё время проводит в медитации, лягушки квакают, а этим двоим ничего кроме карт не надо. Одним словом, "перестройка". Полный разброд. А в это время спартаковское войско "крошило в капусту" дружные ряды римских легионеров, а самые продвинутые спартаковцы уже обчищали богатую римскую виллу.
Островитяне видели, что Спартаку удавалось совмещать полезное с приятным. Островитяне даже начали перешёптываться по данному поводу, но только никак не могли определиться с тем, с кем им быть, кого крушить и грабить. И тут еврей увидел в этом карточном иллюзионе своего родственника, который, судя по яростному оскалу зубов, рубил и легионеров, и сильно назойливых собратьев из своего же войска. Изрубив всех вокруг себя, он в полном одиночестве начал набивать захваченную по случаю пару дамских сапожков золотыми монетами. Как заметил островной еврей, хозяйство для разорения спартаковскому войску попалось богатое.
Далёкий родственник островного еврея сыпал в сапожки монеты, отчеканенные в память об оккупации Египта, и монеты с изображением Мария, и монеты с профилем Суллы, но особенно много монет было с изображением Антония и Клавдия.
Островной итальянец принял гордый вид и произнёс что–то вроде того, что в будущем всех примирила нумизматика. Его никто не слушал, слишком свежи были в памяти "пиастры", вкус демократии и её следствия.
Но дурные мысли уже пришли в голову…
Масла в огонь добавил всё тот же еврей. Ограбив виллу, он решил, что всё на этом, его борьба за свободу закончилась. Пусть теперь другие корячатся.
Островной еврей с тоской понял, кому обязаны его собратья в стране опыта таким к себе отношением.
Не примирила их со всем остальным восставшим войском даже "нумизматика". Войско рабов верило в Спартака, а еврей только в деньги. Островному еврею стало совсем плохо. Он вдруг кожей ощутил всю глубину падения своего далёкого предка. Что он урвал, если деньги даже не ресурс, а так, игрушки. Что он нашёл? А потерял ведь веру в богоизбранного властителя. Уж лучше бы он продолжал яростно махать мечом и встал рядом со Спартаком, тогда возможно падение бы замедлилось и он не просмотрел бы Иисуса Христа. Выражение лица островного еврея чрезвычайно занимало островного египтянина. Это именно он в те далёкие времена, сидя у костра, просвещал еврея о принципах власти. Он говорил, подбрасывая хворост в костёр, что любая власть базируется на контроле за ресурсами: природными, людскими и т. д. Редко кому удаётся совместить их все и подчинить своей воле для решения определённой задачи. Это удаётся жрецам. Они додумались, как овладеть всеми видами ресурсов, а вместе с этим, как управлять всеми властными группами, контролирующими те или иные ресурсы, ибо всё в мире взаимосвязано.
По наименованию и количеству ресурса можно определить силу властной группы. Алмазы, золото, драгоценные камни и т. п. - вот будущее мира, который строят египетские жрецы и фараоны. Риму в этом мире места не будет. Рим трудится. Труд сделал его народ богоизбранным. Что ему тут среди варваров делать? Поэтому он скоро уйдёт. Но многие знания пришли в Рим с Востока. И жрецы пришли в Египет из…
Египтянин сделал вид, что задремал. Еврей внимательно слушал и вроде даже понимал. Египтянин не обманывал. Он говорил правду о ресурсах, о власти, о труде. Намекнул о взаимосвязи. А утром подбросил еврею деньги в виллу, и тот увидел в них связующие звено между всеми видами ресурсов и власти. Так кто виноват?
Египтянин улыбнулся, еврей возгордился. Так они и живут до сих пор. Жрецы просвещают, евреи тырят, но кто же тогда трудится, если римляне ушли?
Глава шестьдесят четвёртая
Письмо Ивана к Монаху
Иван не то чтобы заскучал на Родине. Но что - то его мучило. Его мозг уже привык на острове к приёму совсем других мыслей. Перед отпуском он всё более и более задумывался, глядя на своих островных коллег, над творением Скульптора.
Скульптор вроде всё сделал правильно, но зачем многонациональный состав в стране опыта? Ведь мог бы быть один народ, например, русский или еврейский, или английский. И шёл бы этот народ через все круги земного ада или рая сам по себе без обид на соседей. Всё одному народу: могущество, власть, деньги и т. п. Сколько придурков, желающих встать над своими собратьями, есть и внутри одного народа? Так нет, он разбил народ ещё и по национальностям. Для чего?
Может быть, для того, чтобы у наиболее отъявленных придурков был хоть небольшой, но шанс выглядеть прилично, обирая не свой народ, а соседний. Тогда для своих он герой, а все другие… Так они ведь чужие, их можно. Но они чужие друг для друга, но не для Скульптора же.
Попав на Родину, Иван удивился, как за совсем короткое время всё изменилось. Свобода, о которой так долго говорили и к которой так долго стремились некоторые его собратья, получила выражение на удивление примитивное: "Деньги - это отчеканенная свобода". Иван догадывался, кто подсказал местным недоумкам этот лозунг. Но какая разница, кто подсказал, важно, что подхватили. А могли ли не подхватить, если на его Родине вся классическая литература была построена на высмеивании чиновников? Хочешь стать дураком в Вечности - стань чиновником. Когда–то он в сердцах обронил фразу "дороги и дураки", имея в виду дорогу из захолустного поместья в уездный городок и градоначальника этого уездного города. Фраза прижилась. Вообще Родина Ивана имела одно уникальную особенность. Она вмещала всё.
Поэтому она была огромна по территории и всё время увеличивалась, как и весь Космос. Это чрезвычайно злило соседей, но у них были хорошие дороги и совсем не было дураков в его родном, Ивана, понимании. Когда свора чиновников собирается и едет перенимать передовой опыт у продвинутых соседей, то соседи, впервые сталкивающиеся с властью страны опыта, видя, какие придурки к ним понаехали, сначала теряются. У них последнему дикарю "роги обломали" за излишнюю прожорливость очень давно, а тут ну прямо первобытнообщинный строй.
После растерянности наступало чувство радости, мол сейчас мы их обучим экономическим теориям, и они там быстро всё порушат. И учат ведь. А потом наступает разочарование. Учили, кормили, заплатили вперёд и что? Стране опята всё трынь - трава. А ведь как всё просто. У них всё решает власть, в стране опыта всё решает народ. Они, умные соседи, пытаются лишить его этого права уже не одну сотню лет. Пытаются упорядочить процесс, чтобы всё было, как у них.
Собрались "вожатые", наметили путь для народа и погнали его по этому пути. Только сена подкидывай. Страна же опыта признавала только Вождя, и никаких "вожатых". "Вожатых" - на кол, Вождя - на трон и терпеть, присматриваться, куда рулит… Но всё ли так просто, если жители страны опыта растворяются в других народах бесследно? А все остальные изо всех сил пытаются сохранить свою самобытность даже в стране опыта. А потом вдруг оказывается, что хранителем этой самобытности был ранее растворившийся в этом народе, например, русский морской офицер, или донской казак, или алтайский жрец.
Иван стал догадываться о том, что кто–то на Земле утаивает правду о многонациональном составе, и что, в итоге, он может оказаться евреем, а еврей - пигмеем, а пигмей - французом, а все вместе они могут быть "истинными арийцами" или марсианами, или залетевшими сюда с Венеры или Сириуса инопланетянами. Мало ли в Космосе мест, где могла зародиться их жизнь? А сколько таких мест было, есть и будет на Земле.
Эти мысли стали чрезвычайно занимать Ивана в стране опыта, на своей Родине. Он же не знал, что на острове Демонкрат и Диктаткрат "режутся" в картишки, а его коллеги по экспедиции подсматривают за ними.
Мысли одолевали Ивана. Даже в обличье Ивана Ивановича, исполняя свои земные обязанности, он никак не мог отделаться от них.
Зачем же эта многонациональность, на которую накладывается и многорелигиозность, а под ними ещё и классовые противоречия, а где - то рядом те, кто хочет всем этим управлять, а им мешают те, кто управлять ничем не хочет, но и власть ничью признавать не хочет, опираясь только на свою собственность, которую составляет единственно голова.
Замечу, что вопросы эти витали в воздухе давно. Ветер носил их в виде обрывков газет, шума листвы и волн. Иван Иванович что–то смутно помнил, но что? Его когда - то учили сосредотачиваться. Но разные дела всё время уводили от главного.
Наконец Иван Иванович, измотанный мыслями, выгнал всех, даже Бонда и Маринку, взял ручку и сел писать. Рядом стоял хрустальный графин в виде, как и положено, графини. Хрустальна юбка богемского стекла матово переливалась солнечными бликами, исходившими от заполнявшего её коньяка. Чудная головка графини лежала рядом с маленькой хрустальной стопочкой. Иван Иванович был в раздумье: с чего начать? Сначала выпить, затем начать писать, или наоборот. Подвал наполнился чудесным пьянящим запахом коньяка. Вопрос был задан для Музы, а она и не шла.
Иван Иванович решил писать, а уж потом, если охватит вдохновение, опрокинуть стопочку, чокнувшись с милой головкой графини.
Итак, он писал: "…чтобы не тяготить парней и барышень из Лэнгли, надо, пожалуй, ввести в наш лексикон не просто адекватные слова, а слова им понятные абсолютно, без вторых трактовок. Если уж просвещать, так просвещать. Вернуть такие понятия, как олигарх, деньги, коррупция в их первоначальный смысл. Деньги отдать олигархам, которые через сети коррупции перевести их в "развитые" страны всё равно не смогут, а уж тем более распоряжаться ими. Олигархов не обижать, никаких ледорубов, зонтиков и прочих кардинальных мер. Они должны служить примером свободы. Других примеров пока у нас нет. "Деньги - это свобода" - вот лозунг текущего момента…"