Вышел из дома и учитель Гасан. Касум считал, что он куда больше обременен делами и заботами, чем его соседи. Гасан тоже так считал с той лишь разницей, что имел при этом в виду себя. Даже сейчас, летом, когда занятия в школе закончились, когда учителю положено отдыхать, он крутился, как заведенный. Во–первых, надо отвезти жену с детишками к теще в соседнее село, где она жила; последнее время теща стала прихварывать, ухаживать было некому, и Хатын Арвад ездила к ней каждый. день, прихватив с собой ребятишек, за которыми тоже надо было присматривать. Можно было бы, конечно, взять тещу, к себе, но Гасан решил, что лучше каждый день отвозить и привозить жену, чем жить вместе с тещей. Вряд ли он принял бы такое решение, если бы не любил так возиться со своим "Запорожцем". Каждая поездка для него становилась праздником. "Кто это едет?" - спрашивали раньше, завидев машину Гасана. "Гасан–учитель, сын Керима". - "О, о, сын Керима имеет машину!" Теперь уже не спрашивали, а просто говорили: "Едет учитель Гасан!" Жаль, что не дожили его старики до этих дней.
Во–вторых, надо было запастись сеном. Гасану полагалось сено на одну корову, а держал он две, значит, надо было что–то придумать. В-третьих, сено, которое выделят в колхозе, он и даром не возьмет - одни будылья, жесткие, как проволока, да колючки. Достать бы сено с лугов Пиркалем - душистое, мягкое, жирное на ощупь, как то масло, в которое оно превратится. Есть и в-четвертых, и в-пятых, и в-шестых… Разве можно сравнить его заботы с заботами соседей? У Солтана - ни кола ни двора, всей живности - один приблудный кобель, у Касума - дети взрослые, сами помогают.
Гасан выкатил из гаража "Запорожец" и занялся осмотром машины. На днях что–то заскрипело под ней. Гасан не поленился, съездил в город к знакомому механику. Нестоящий человек оказался. "Газуй, говорит, дальше. Если что серьезное - оно себя покажет, а если несерьезное - само перестанет". - "Нельзя мне ждать, - возразил ему Гасан. - Погляди, прошу тебя, не дай бог откажет чего–нибудь на ходу, дети сиротами останутся". - "Не откажет! Рессоры скрипят - всех делов!" - улыбнулся механик. "Ну ладно, правду скажу, - решился Гасан. - Продавать собираюсь этого ишака. Скрип мне дорого обойдется. Такая чепуха, а пару сотен за него снимут наверняка". - "Так бы сразу и сказал! - ухмыльнулся механик. - "Жигули" хочешь?" - "Там видно будет", - осторожно ответил Гасан. Механик загнал смазку в рессоры, скрип исчез, а через день вновь возник. Совсем человек совесть потерял.
Стараясь не наступать в грязь, окружавшую колонку, Гасан принес ведро воды, вымыл машину и отогнал ее чуть в сторонку, на травку, чтобы не угодить в лужицы, образовавшиеся после мытья. Но именно здесь его ожидала неприятность. Едва он зашел сзади и нагнулся, пытаясь определить причину неприятного скрипа, как тотчас грязная, жижа брызнула из–под травы, намочив туфли. Это было так неожиданно, что Гасан застыл на месте. Такая славная зеленая травка, а под ней настоящее болото! Не иначе как натекла из колонки. Проклятая! Видно, придется все же ему заняться ею, привезти мастера, если соседи - бессовестные…
Пока Гасан вытирал туфли тряпкой, его ребятишки выскочили из дома с сумками в руках и направились к отцу. Гасан крикнул, чтобы предупредить их, но было уже поздно: все трое влезли в грязь. Испугавшись крика, одна из дочерей выронила сумку, нагнулась, чтобы поднять ее, и. шлепнулась. Поспешавшая вслед за детьми Хатын Арвад схватила дочерей за уши,
- Слепые вы! Не видите, куда лезете! Дочери завизжали от боли.
- Мы не виноваты… Сверху все сухо. Гасан тем временем ругал сына:
- Посмотри на свои туфли, на брюки. В твои годы я в калошах ходил, туфли берег. И калошибле–стели как новые даже через три года. А ты? Не успел во двер выйти - и уже всё в грязи!
Мальчишка невольно посмотрел на туфли и брюки отца; перепачканные еще больше, чем у него, по промолчал. Хатын Арвад кое–как почистила ребятишек, Гасан завел "Запорожец" - к своему удивлению, с первого раза, притихшие дети залезли в кабину. Машина тронулась, вздымая пыль и удаляясь все дальше и дальше. Сзади она казалась бегущей по дороге курицей, собравшей под свои крылья цыплят: из каждого окошка высовывалась детская головенка.
* * *
Сенокос в долине Пиркалем набирал силу, и Ка–сум мог бы перевести, наконец, дух: люди выходили на работу дружно, уходили лишь тогда, когда солнце скрывалось за Курой. Гасан вывел своих школьников на сенокос, ребята старались вовсю. Даже старый Гафароглы и тот не остался дома; кдк бы рано ни пришел бригадир в правление, старик уже сидел на крыльце, ждал других, чтобы отправиться вместе со всеми в долину Пиркалем.
Но такой уж был у Касума характер - он и сейчас продолжал беспокоиться и суетиться, справедливо считая, что начать дело - хорошо, а хорошо закончить его - еще лучше.
Долина Пиркалем, зажатая между гор, походила на русло широкой реки. Она тянулась до самой границы лесов; сильный ветер вдоль долины колыхал высокую, густую траву, и казалось, полноводная зеленая река несет свои волны в зеленое море леса.
Косилки стрекотали и словно бы покачивались на этих волнах, как неуклюжие суденышки. Возле скал косили вручную. Жара плыла над. долиной, вчера скошенную траву можно было уже убирать.
Гасан, снимая с потного лица прилипшие былинки, приставал к Касуму:
- Ну, теперь твоя душа довольна? А то одни упреки: упустим время, пропадет трава…
Касум, подбирая сено, пропущенное машинными граблями, ворчал:
- Смотри, что делается! Вон сколько оставили. Это же - золото, чистое золото!
- Я скажу своим школьникам, подберут, - успокоил его Гасан. - Ну, что бы ты делал без них, а?
- Это верно, - согласился Касум. - Вы нам здорово- помогаете. Нет, ты только взгляни, какая красота!
Зрелище и впрямь было прекрасным. Ветер чуть переменился, и теперь по всей долине вздымались разноцветные волны: зеленые, фиолетовые, серебристые.
- Машаллах, - продолжал Касум. - В этом году трава росла не по дням, а по часам. Даже на камнях! Наконец–то скотина голодать не будет зимой.
- Ты о людях больше думай, сосед, - сказал Гасан. - Трава - она и есть трава. Вот где настоящая–то красота! - Он показал на цепочку школьников, равномерно взмахивающих граблями возле скалы. - Смотри, как; работают. А ведь хотели их в другую бригаду отправить. Я не позволил.
- Спасибо тебе.
- Да. Все–таки соседи. Если соседя друг другу не помогут, кто позаботится?
Гасан явно куда–то клонил разговор. Касум на всякий случай возразил:
- Ты не мне -.колхозу помог. Коровы - колхозные. А я, веришь ли, даже вкуса их молока не знаю.
- Ну, ну, не прибедняйся. Ты в колхозе не последний человек, а в своей бригаде и вовсе первый. Получишь высокие надои - тебе благодарность. Да и не только благодарность, кое–что посущественнее, верно?
- Ох, жара! - сказал Касум, стараясь не дать возможности Гасану окончательно повернуть разговор в нужном ему направлении. - Попить бы… Губы пересохли. Да и перекусить пора.
И он быстро пошел прочь от Гасана к колхозникам, покрикивая на ходу:
- Перекур! Перекур!
Ему действительно очень хотелось пить. Идти до кустов колючки, где в тени стояла бочка с водой, было далеко, и Касум направился к одинокому карагачу, поднявшемуся среди камней. Здесь, вдали от людей, устраивался на отдых в эти дни Солтан, и бригадир решил, что у него наверняка припрятан где–нибудь под деревом кувшин с водой.
Горлышко кувшина торчало из травы возле карагача, Касум припал к нему, с жадностью глотая прохладную воду, и вдруг его словно кто–то толкнул под руку. Он даже поперхнулся. Рядом с ним стоял Солтан. Только сейчас Касум подумал, что не надо бы трогать кувшин; любой другой и внимания не обратил бы на такой пустяк, но от Солтана всего можно ожидать, лучше с ним не связываться даже по пустякам.
- Прости, сосед, - поспешил извиниться Касум. - Все горло эта жара высушила, думал, не доберусь до своей фляжки.
Вид у него был такой виноватый, будто Солтан застал его на месте преступления.
Он не ошибся. Солтан с мрачным презрением окинул Касума взглядом и резко сказал:
- Ты меня за человека не считаешь? Что я тебе плохого сделал? Пей себе на здоровье, хоть лопни!
Вот и пойми его. Правда, лучше не связываться. Не знаешь, как и подойти к нему…
Долина Пиркалем мало–помалу замирала. Затих стрекот машин, звуки косовицы: мягкое вжиканье кос о траву, резкое - о точильные бруски. Отирая лица, все спешили укрыться в тень кустарника. Как будто обрадовавшись долгожданной тишине, отовсюду слетелись жаворонки и свиристели, запели, заиграли, но вскоре и они умолкли, видно, не выдержав зноя. Ветер ослаб. В воздухе пахло травой и потом.
Солтан, сняв с ветки карагача узелок, развязал его, достал лепешку и кусок сыра, разломил их пополам, молча протянул Касуму. Тот хотел было отказаться, но не посмел, подумав, что сосед опять разобидится. Молча они жевали нехитрый свой обед, запивая его по очереди водой из кувшина.
- Гостей принимаете, соседи? - раздался знакомый голос, и Гасан присел возле них. Касум обрадовался; сидеть молча наедине с Солтаном оказалось тяжело. Гасан - человек легкий, слово за словом, глядишь, и разговорится Солтан. Тогда бригадир сумеет улизнуть и от одного, и от другого. Но Гасан нарушил его планы, раскрыв сумку, которую принес с собой.
- Э! - сказал он укоризненно. - Что вы, как в войну, сухари жуете!
Из сумки он достал чистую тряпицу и принялся раскладывать на ней все, чем снабдила его жена: сочные куски баранины, огурцы, свежее масло в баночке, лаваш. Из термоса разлил по кружкам дымящийся чай.
Касум встал. - Куда? - спросил Гасан.
- Да я вроде бы… - начал Касум, Намереваясь сказать, что он уже наелся, что дел у него по горло, но вместо этого закончил неожиданно для себя: - …Вроде бы тоже должен свой обед принести.
- Мало тебе, что ли? - спросил Гасан, показав на свои припасы. - Пока будешь ходить - чай остынет.
- Нет, я быстро, - сказал Касум. Не хотелось ему сегодня угощаться за счет Гасана, чувствовал он, что неспроста все это.
- Ладно, - согласился Гасан. - Только я сам схожу, все–таки помоложе тебя, а, дядя Касум?
Он торопливо слил чай обратно в термос и заспешил к кустарнику, где оставляли обычно свои узелки с едой косари.
Солтан, пока соседи спорили, молча лежал на спине и, казалось, дремал. Касум тоже лег, подложив руки под голову. Но Солтан только глаза закрыл, отдыхая, а Касум, едва вытянулся на земле, как тотчас и захрапел.
Солтан, услышав переливистый храп, открыл глаза и в изумлении уставился на бригадира: не мог поверить, что человек может так быстро заснуть. Сам он ночью ворочался с боку на бок, устраивался так и этак, но сон не шел. Когда–то на фронте он мечтал выспаться, засыпал, как проваливался - в снегу, примерзая щекой к окованному прикладу автомата, в гнилой болотной воде; думал, если вернется живой, будет отсыпаться целый месяц без перерыва, днем и ночью. Но вернулся, и началась бессонница.
- Касум, ты спишь?
В ответ раздалось булькающее бормотанье.
Выражение лица у Касума во сне было одновременно детское и мудрое; отлетели прочь все заботы, которые постоянно терзали бригадира, разгладились складки. Солтан неумело улыбнулся, покачал головой:
- Эй, проснись! Ты - потный, нехорошо спать на земле, простудишься!
Касум не откликался. Солтан снял с ветки карагача свой старый пиджак, в котором ходил на работу, прикрыл им спящего бригадира, а сам сел рядом, обняв колени.
Когда–то, еще мальчишками, они забрались далеко в горы и не успели вернуться засветло. Решили заночевать в лесу. Разожгли костер, было страшновато, Касум и Осман откровенно трусили, но все–таки усталость взяла свое, они уснули, а Солтан просидел вот так же, обхватив колени, всю ночь, подбрасывая в костер сучья, хотя спать ему хотелось отчаянно. Он тогда был у них за главного, ребята его слушались, и он чувствовал свою ответственность за них;..
Жара совсем разморила Солтана. Лениво он наблюдал за ящерицей, которая ползла вверх по скале, возле которой рос карагач, за ястребом на его вершине, развернувшим крылья, лениво думал: "Сейчас схватит ее…" И точно: ястреб сложил крылья, скользнул вниз, схватил когтями ящерицу, на лету несколькими ударами клюва умертвил ее, снова сел на вершину дерева и принялся рвать добычу. Солтан поискал возле себя камень, нашел, хотел запустить в птицу, но камень был теплый, и он почему–то не стал кидать его. Солтан засыпал. Засыпал среди бела дня! Он знал, что через минуту растянется возле Касума и тоже будет спать так же сладко. Неужели подействовал на него сонный храп бригадира?
Голова Солтана склонилась на грудь, он дремал. И вдруг услышал тихое, далекое:
Лучше бы милого я не имела, Мы так в разлуке страдаем. Нет, лучше бы не было разлуки: Она для меня, как смерть…
Пели женщины, отдыхающие в кустарнике. Солтан мог поклясться, что различает среди их голосов так хорошо знакомый ему голос Сенем. Это была любимая ее баяты. Бывало, расставаясь с Солтаном, она всегда напевала грустно: "Лучше бы милого я не имела…"
Солтан мгновенно стряхнул с себя дремоту. "Издевается, что ли? - подумал гневно. - Или умом тронулась, старая?"
- Вот и я! Ох, умираю с голоду! - Гасан рысцой подбегал к ним. - Касум, вот твой обед. Касу–ум!
- Что? Где? Что случилось? - Касум вскочил как ужаленный. - Ну чего ты орешь? Такой интересный сон видел - не дал досмотреть.
"Это надо же! - поразился про себя Солтан. - Только глаза закрыл - и сразу сны…"
- Что снилось–то, дядя Касум? - игриво подмигнул Гасан. - Небось бабенка славная, больно жалеешь, что разбудили.
- Э, э, какая там бабенка. Это у тебя на уме бабенки, ты - молодой. А мне снилось, будто мой младшенький, Керим, на большого человека выучился, к себе зовет жить в город, машину за нами прислал. Выходим мы со старухой из машины, а нас с оркестром встречают…
- Все так и будет, дядя Касум! - серьезно сказал Гасан. - Насчет оркестра не уверен, а в остальном - точно. Твой Керим, что его ни спроси - соловьем заливается, лучший наш ученик. Я его своим оболтусам всегда в пример ставлю.
Приговаривая так, Гасан без дела не сидел, как будто к свадьбе готовился: раскладывал снедь, придвигая куски побольше и посочнее к Касуму. Оглянувшись по сторонам, достал из сумки бутылку.
- Нет, нет, - запротестовал Касум. - Ни к чему. Нам еще работать, да и жара…
- Ты же не знаешь, что это! - засмеялся Гасан. - Живая вода. Министерский товар. Такую только министры пьют. Кизиловая! Мне ее по великому блату достали. Полгода стояла, не трогал. А сегодня не выдержал, ради такого случая: когда еще мы, соседи, вместе соберемся!
Солтан, до сих пор безучастно сидевший в сторонке, вмешался:
- Чего ты из себя девочку строишь? Человек от души предлагает, уважение оказывает по–соседски.
"Знаю я его уважение!" - подумал Касум, но, заметив насмешливый взгляд Солтана, устремленный на учителя, понял: тот сообразил тоже, что Гасан старается не зря. И если раньше у бригадира не было уверенности, что он устоит против соблазна, то теперь он, сглотнув подступившую при виде бутылки слюну, решительно возразил:
- Не буду!
Гасан сокрушенно поцокал языком. и потянулся к бутылке, чтобы спрятать ее обратно в сумку, но Солтан опередил его:
- Я же не отказываюсь! - сказал он, перехватывая бутылку у растерявшегося учителя.
Гасан едва не стонал, глядя, как наливает себе в стакан драгоценный напиток сосед, да при этом еще ухмыляется криво, презрительно.
- Может, хватит? - не выдержал Гасан, когда стакан наполнился наполовину. - Работать не сможешь.
Солтан долил стакан до краев и лишь тогда ответил:
- Не беспокойся. Она, проклятая, меня не берет… Наджаф! - крикнул он проходившему поодаль колхознику. - Иди сюда!
Колчерукий Наджаф поспешил к нему.
- Садись! - сказал Солтан. - Вот учитель угощает по–соседски.
Он разлил оставшуюся водку в стаканы, подвинул их Гасану и Наджафу.
- За бригадира! - поспешно поднял свой стакан Гасан, боясь, что его опередят и он лишится последней возможности оказать уважение Касуму.
Солтан молча выпил, встал и, не оглядываясь, зашагал к карагачу, возле которого была воткнута в землю коса. Он взял ее и принялся за работу. Движения у него были такие резкие, что, казалось, он не косит траву, а срывает на ней все зло, накопившееся в нем.
Недаром он старался держаться подальше от людей. Стоило Солтану расслабиться, разговориться с ними, как тотчас же начинались неприятности. Словно бы сговорившись, все старались побольнее задеть его. Вот и эти… Младшенький, старшенький… С оркестром их, видишь ли, будут встречать. Сами темные делишки собирались за бутылкой решать - это он сразу сообразил, а детей своих на больших начальников учат. Был бы у Солтана сын - он бы его человеком воспитал. Большим человеком, это главное! Разве они могут? Или не хотят? Им важно, чтобы дети большими начальниками стали. Но они–то воспитают, выучат, а он - нет!
Трава с шипеньем падала перед Солтаном, он уходил по свежей, возникающей перед ним стерне, как по дороге.
Между тем, Гасан, дождавшись, когда Наджаф отошел, подсел поближе к Касуму.
- Слушай, ну как же? Сделаешь?
- Чего?
- А-а, совсем мне этот старый бандит голову задурил. Я и не сказал тебе… Ты мне машину травы дашь?
- Чего ты у меня спрашиваешь? Правление тебе разрешило.
- Э, э, это не та трава… Ее даже верблюд не станет есть. Настоящее сено только здесь, на Пиркалем. Не сено, а каша с маслом.
Касум уже шел прочь от соседа, тот догонял его, на ходу уговаривая:
- Я в долгу не останусь.
- Не имею права, дорогой.
- А школьников я имею право на сенокос тащить? Они только–только с занятиями разделались, а я уговорил!
Касум взял косу и двинулся вслед за Солтаном, далеко ушедшим вперед. Гасан тоже взял косу. Колхозники в тени кустарника смотрели на них с удивлением, не понимая, почему так быстро кончился перерыв.
- Ты не хуже меня знаешь, - сказал Касум. - Сено отсюда только телятам идет. И то не всем, а породистым.
- У меня как раз породистый…
Касум так быстро работал косой, стараясь поскорее избавиться от настырного соседа, что не заметил камня в траве; коса со скрежетом ударила в него и, соскользнув, едва не угодила по ноге Гасану.
- Слушай, отойди! - закричал Касум, не на шутку испугавшись и рассердившись. - Без ног останешься!
Некоторое время Гасан косил молча, держась позади Касума и выжидая момента. Наконец Касум остановился, достал из кармана брусок и принялся точить косу. Гасан тотчас догнал его и тоже вынул брусок.
- Если бы ты мне одну машину сена дал… Да еще одну я на покосе соберу. Тогда, пожалуй, и додержу скотину до весны, - проговорил он, словно в раздумье. - Тебе хорошо, у тебя дети взрослые, а у меня малышня. Им без молока никак нельзя.
Касум с ожесточением шаркал бруском по косе, стараясь заглушить голос соседа.
- Вот ты мне чуть ногу не порезал, - продолжал напирать Гасан. - Сколько лет косишь, а просчитался. Ты подумай, какая ответственность на мне за школьников. Случись с ними что–нибудь - с меня голову снимут. Не сообразил я раньше.
Касум сказал ласково, чтобы не закричать на Га–сана, не взорваться, как взрывается Солтан: