- Это действительно так. Не очень далеко отсюда, в некоторых районах Африки, положение изменилось настолько существенно, что черный цвет кожи не является больше тяжким бременем. И если, например, в Ньясаленде, Танганьике, Кении или Северной Родезии какой-нибудь цвет и считается бременем, так это белый.
- В такой же степени это касается и индийцев, - спокойно добавила она.
Да, и индийцев, - согласился он. - На западном побережье критерии совершенно иные. В западной Африке и Египте цвет кожи не имеет никакого значения, на него просто не обращают внимания. Там существуют качественно иные проблемы. Я прожил достаточно долго в этих странах и знаю - даже индийцы не испытывают там никаких неудобств.
- Но ведь я - жительница Южной Африки. Допустим, что все сказанное вами - правда; вряд ли это поможет мне в моем положении.
Она будто впервые заметила его доброту. Однако поборола в себе желание смягчиться и быть дружелюбной, более того, желание быть нежной.
- Я думаю, - сказал он, - что вы неверно расставляете акценты. Ведь не то важно, что человек рождается или умирает, а то, что он живет. Жить, быть человеком - гораздо важнее, чем быть просто индийцем, черным, белым или вообще южноафриканцем.
- Но вы не станете отрицать, - поспешила вставить она, - что бытие, жизнь немыслимы вне времени и пространства. Вы здесь со мной потому, что вас здесь нет. Ваше пребывание в стране не зарегистрировано властями, и все же вы пленник. Знаете, вот сейчас, сидя с вами, я испытываю такое спокойствие, такую умиротворенность, каких не испытывала с самого детства. И, мне кажется, это благодаря вашему присутствию, вашим идеалам. Это идеалы, которые возвышают сердце. Но вы, как и я, прекрасно знаете, что стоит только выйти из этого сада, как ваши прекрасные идеалы потеряют всякий смысл. Мы еще не перестали быть варварами… Вы рисковали жизнью, чтобы доставить в эту страну деньги для подполья. Разве вы забыли о сотнях политзаключенных, о том, что во многих семьях отец и мать в тюрьме и некому присмотреть за детьми, накормить и одеть их, заплатить за жилье? Забыли, как людей приговаривают к домашнему аресту, дабы государству не нужно было обременять себя заботами, связанными с их содержанием в тюрьме? А какова участь бедных детей, когда оба кормильца оказываются под домашним арестом?
- Ну, говорите, говорите! Я вижу, дело скоро дойдет до политических лозунгов. Я же хотел сказать только одно: все ваши декларации, мое пребывание здесь преследуют единственную цель - создать такую Южную Африку, где мы могли бы спокойно жить, расти и чувствовать себя людьми. Мы все. Во имя этого мы и идем на такой риск.
- Да, - грустно заметила она. - Именно так должно быть. Но в действительности все обстоит иначе. Когда сидишь в этом саду, все кажется возможным. Однако я знаю, что это - иллюзия, навеянная вами. Мы находимся в состоянии войны, мой друг. И когда тобою, хотя бы на мгновение, овладевает иллюзия мира - это уже прекрасно. Но находиться долго во власти иллюзий рискованно. После нынешнего вечера я, конечно, стану более уязвимой, а это плохо и для меня, и для моих близких.
- Вы имеете в виду свое отношение к черным?
- Да… Знаете, мы ведь тоже не очень верим в цивилизованность черных. Это даже не предрассудок, скорее… нет, наверное, все же предрассудок. Мне лично теперь будет легче, и я этого боюсь. Когда я жила в Индии, меня ужасало откровенное предубеждение против обучающихся там африканских студентов… А сейчас помолчим немного, прошу вас.
Ты, оказывается, бываешь милой, когда даешь волю своим слабостям, подумал он, а вслух сказал:
- При любой неуверенности и опасениях, даже при угрозе поражения, главное- продолжать борьбу. А чтобы оставаться при всех обстоятельствах человеком, необходимо научиться критическому отношению к себе самому.
- Быть человеком. Это вы считаете самым важным?
- Быть или вновь стать человеком и культивировать в себе это свойство. Для меня это единственное оправдание.
- С вами я чувствую себя старой, циничной, жестокой. - Иронии не получилось, и он уловил в ее словах какую-то странную умиротворенную горечь. - Вы рассуждаете, словно ребенок, живущий в мире фантазий, которому и невдомек, что его подстерегают опасность и зло. Мы же должны помнить о реальной действительности. Достаточно очутиться за этими стенами, и вы сразу же столкнетесь со злом.
- Если реально существует только зло, какой же смысл бороться?
- Мы, кажется, повторяемся, - проговорила она устало.
Наступило молчание. Спокойное, мирное молчание, когда все ясно и когда теряется всякое представление о времени и пространстве.
█
И вот, когда они сидели, погруженные в молчание, пришел Сэмми Найду. Он пришел с улицы, и его глазам не надо было привыкать к темноте. Слуга провел его в темную гостиную и показал на стеклянную дверь, выходящую в сад. Перед этой дверью Сэмми остановился. Он решил было, что они уснули, но тут же усомнился в этом. Спящие люди редко излучают токи, а сейчас атмосфера была густо насыщена ими, и Сэмми Найду это почувствовал.
Что за черт, мысленно выругался он и на цыпочках прошел в заднюю часть дома. В кухне он застал двух худощавых женщин и высокого молодого человека с обильно напомаженными волосами. Не обращая внимания на женщин, Сэмми Найду подошел к мужчине:
- Что там происходит, Дики?
- Ничего.
- Что значит "ничего"?
- Они спустились вниз, поели, потом пошли в сад. Вот и все.
- Я же велел тебе наблюдать и слушать, о чем они будут говорить.
- А я так и делал.
- Ну, и что же?
- Да так, какую-то околесицу несли, я толком и не понял. Даже о политике как-то смешно говорили. Не так, как мы. Они, кажется, вовсю веселятся.
- Любовные штучки? - небрежно бросил Найду.
Вопрос поставил Дики в тупик.
- Нет, они не брали друг друга за руку, не обнимались и не целовались, ничего такого не было, и про любовь не говорили, а что-то между ними все же есть. Это я не сразу заметил, потом.
- А сначала что было?
- Я же сказал, они спустились вниз, и она накормила его ужином. Держалась она с ним так, как и все мы. Потом они стали спорить. - Дики заметил, как Найду изменился в лице. - Не так, как мы спорим, а как белые. Когда я работал в гостинице в Дурбане, мне приходилось видеть: без оскорблений, без крика, тихо, но сразу ясно, что ссорятся. Ну, вы знаете, как это обычно бывает…
- О чем они спорили?
- Она рассказывала, как убивали индийцев. Знаете…
- Да. А он стал возражать?
- Нет, он хотел сказать, что сожалеет, а она не дала и слова вымолвить. Потом рассказала, как мы к ним относимся.
- Дальше.
- Они пошли в сад и там продолжали вот так же странно ссориться. Сначала говорили об Африке и о цветном барьере, и об индийцах, а потом началась эта чудная тарабарщина: "я да мой народ", "ты да твой народ", потом о смерти, о рождении, и почему люди борются. Они так и сыпали английскими словами. Я горжусь мисс Ди, она не давала ему спуску! Но этот маленький кафр, скажу вам, хороший перец!
Укоризненный взгляд Найду заставил Дики спохватиться. С униженным видом он принялся оправдываться:
- Простите, Сэмми, простите меня. Нечаянно вырвалось. - Потом изобразил заискивающую улыбку: - Держу пари, между собой они все равно называют нас обгорелыми головешками и кули.
Но его просительный вид и просительный тон не возымели действия.
- Слушай, Дики, - холодно сказал Найду, - если я еще раз услышу это слово, ты снова отправишься на сахарные плантации, понял?
- Понял, Сэмми, понял!
- Так. Что же было дальше?
- Ничего. Эта забавная перепалка не прекращалась, и я понял лишь одно - они разговаривали ласково и нежно, как влюбленные. Потом они замолчали и с тех пор сидят вот так.
- И долго они молчат?
- По-моему, долго. Может, десять, а может, двадцать минут.
Некоторое время Сэмми Найду стоял в раздумье; его круглое черное лицо было спокойно и бесстрастно, большие руки засунуты глубоко в карманы темно-синего пиджака. Огромный, уверенный в себе, он был подобен утесу. Старшая из женщин внимательно посмотрела на него и заметила, что его лиловые губы словно припудрены пеплом, а глаза воспалены. Она вспомнила, что уже не раз бывало, когда он вот в таком же виде появлялся здесь поздно ночью, и доктор всегда требовал, чтобы прежде всего он поел.
- Вы хотите есть, мистер Найду?
Найду, казалось, угадал ее мысли и улыбнулся:
- Ты заменила доктора, Кисеи.
- Доктор говорит, что вы очень ценный для нас человек, мистер Найду, поэтому мы должны о вас хорошенько заботиться.
- Все люди ценные, Кисеи.
Кисеи, казалось, хотела возразить, но передумала.
- Садитесь, мистер Найду, я что-нибудь разогрею для вас.
- Попозже, - сказал Найду. Затем его лицо расплылось в доброй, благодарной улыбке. - Я скоро вернусь, а ты пока подогрей, хорошо?
Кисеи так и засветилась:
- Вас будет ждать горячая и вкусная еда, мистер Найду.
Так вот какие чувства пробудил он в Ди, думал Найду, уходя из кухни; но Ди не из простых доверчивых индийских женщин, чтобы смотреть на него так, как смотрит на меня Кисеи. Что же случилось? Может быть, Дики Наяккар просто дал золю фантазии? Но Дики - серьезный и надежный человек.
На этот раз Сэмми Найду сделал так, чтобы они заметили его приближение. Он хлопнул стеклянной дверью и кашлянул. Оба они тотчас поднялись со своих мест. Царившая здесь ранее атмосфера рассеялась. Но Ди казалась несколько смущенной, будто ее застали за каким-то неподобающим занятием.
- Извините, что я так поздно, - сказал Найду, обращаясь к Ди. Затем подошел к Нкози и протянул ему руку: - Как чувствуете себя?
- Отлично, - ответил Нкози.
Да, подумал Найду, это видно по тебе.
- Есть какие-нибудь вести от доктора?
- Он звонил сегодня вечером, - сказала Ди.
- Все в порядке?
- Да, но нам не удалось поговорить, послышался щелчок.
- Они подслушивают наши разговоры, - пояснил Найду. - Это теперь в порядке вещей. Только они еще не знают, что, когда подключаются, раздается слабый щелчок. - И он снова обратился к Ди: - Когда доктор возвращается?
- Завтра вечером.
- А как насчет меня? - поинтересовался Нкози. - Когда я смогу уехать?
- Вы что-нибудь ему говорили? - осведомился Найду.
- Нет, - ответила Ди.
Она взглянула в лицо Нкози, и Найду стало ясно, что они понимают друг друга без слов.
- Пойдемте-ка лучше в дом, - предложил Найду.
Ди молча пошла вперед.
Глядя, как она идет, припадая на больную ногу, Найду усомнился было в своих предположениях. Африканцы, все без исключения, даже такие рафинированные и образованные, как этот парень, питают инстинктивное, глубоко укоренившееся, традиционное отвращение ко всякого рода физическим недостаткам. В былые времена они убивали калек, а сейчас, не имея на то права, просто презирают их…
Ди поднялась по лестнице, повернула направо и открыла дверь. Она включила свет, и мужчины вслед за ней вошли в просторную комнату. Все стены, за исключением оконного проема, от пола до потолка были заставлены полками. Небольшая часть книг находилась под стеклом, остальные были размещены на простых деревянных стеллажах. У окна стоял большой письменный стол красного дерева. Здесь был еще огромный диван, обитый коричневой кожей, и три массивных кресла - с такой же обивкой. В этой теплой, уютной комнате, где преобладали коричневые тона, чувствовался легкий запах пыли, который исходит от книг в жарких странах. Подставка с множеством различных трубок, едва уловимый запах трубочного табака, столь отличный от аромата сигарет, - все свидетельствовало о том, что здесь мужское царство.
Найду прикрыл за собой дверь и запер ее на ключ.
- Это любимая комната доктора, - сказал он. - Здесь всегда тихо, так что можно спокойно почитать и подумать.
- Подальше от женщин, - сухо добавила Ди.
Нкози заметил, как в глазах Найду вспыхнул огонек. Он с нетерпением, хотя и без тревоги ждал, что ему скажет Найду. Найду обошел вокруг стола и сел в кресло доктора. Ди Нанкху примостилась на диване, и Нкози заметил, что она инстинктивно поджала больную ногу. Он выбрал себе кресло поближе к письменному столу, устроился поудобнее и приготовился слушать.
Найду положил на стол свои огромные руки и уставился на них.
- Я очень сожалею, но заключительная часть нашего плана сорвалась.
- Из-за Вестхьюзена? - спросил Нкози.
Найду кивнул.
- Он все рассказал?
- Нет. Он ничего не рассказывал, но им в руки попал пропуск, который Вестхьюзен должен был передать вам. И они моментально установили, кто он такой.
- Патрульные знали, что его фамилия Кэтце.
- Сейчас не только патрульные, вся страна знает, что Кэтце и Вестхьюзен - одно и то же лицо. Об этом сообщали по радио, писали в газетах, все знают, как год назад его объявили цветным.
- Бедняга, - сказал Нкози. - Но я боюсь, что он обо всем расскажет!
Найду вскинул голову и в упор посмотрел на Нкози.
- Он ничего не расскажет. Он мертв.
Нкози взглянул на Ди и понял, что это ей давным-давно известно. Она ответила ему пристальным холодным взглядом, словно говорившим: я ведь предупреждала, что за стенами этого дома царит зло.
- Кто это сделал? Полиция или…
А ты догадлив! - подумал Найду. Чертовски догадлив!
- Он мог навести их на ваш след и на след Сэмми, - суровым спокойным тоном сказала Ди.
- Таким образом, его пришлось…
- А что было делать? - ответила она вопросом.
Так вот что имел в виду Дики Наяккар, когда говорил про тарабарщину, подумал Найду.
- По какому праву мы…
Найду не дал ему договорить:
- По праву, которое диктуется необходимостью, историей, желанием выжить. Мы стояли перед дилеммой: либо пойти на это, либо принести в жертву себя и наше общее дело.
Нкози решительно тряхнул головой.
- Я говорю не о восстании, диверсии или революции, - сказал он очень спокойно. - Речь идет об убийстве одного человека, который, к тому же, оказал нам услугу.
- Нравится вам или не нравится, но мы сделали то, что необходимо, - Найду закрыл глаза и вытянул губы. Он едва удержался от резких слов, которые так и напрашивались на язык. Найду не сумел скрыть своего раздражения, и именно потому, что он сдерживал себя, Нкози почувствовал его раздражение особенно остро. - Я в ответе за то, что произошло. Всю ответственность я беру на себя.
Волна гнева поднялась в сердце Нкози.
- Так оно и есть.
- Но что было делать? - настойчиво, с тревогой повторила Ди.
Оказывается, для нее важно его мнение, подумал Найду, и испугался этой мысли. Он перевел взгляд с Нкози на Ди, потом снова на Нкози.
- Простите, но я не собираюсь сейчас дискутировать по поводу моральной и этической стороны этого дела. Может быть, в другом месте и при иных обстоятельствах, но не здесь и не сейчас. Думайте что угодно, в настоящий момент для нас это не имеет никакого значения. И мы не можем позволить себе раздумывать над такими вещами.
Нет, нет! - вопреки всякой логике мысленно запротестовала Ди, хотя не могла бы объяснить почему.
- Непосредственно вас касается лишь то, - продолжал Найду, - что предназначавшийся для вас пропуск попал к ним. По причинам, известным им одним, они не обнародовали этот факт. Сообщили только, что Вестхьюзен убит поко. Но фотографию с пропуска размножили и сотни экземпляров разослали по всем полицейским участкам страны.
- Они думают, что убил его я…
- В неопубликованном докладе полиции говорится, что последний раз Вестхьюзена видели на рассвете в понедельник с "туземцем", которого, как он заявил полицейскому патрулю, он подобрал на границе Протектората. Приказ гласит: любой ценой изловить "туземца" и доставить его живым. Однако в газетных сообщениях о смерти Вестхьюзена ничего подобного не говорится.
Найду остановился, ему показалось, будто Нкози хочет что-то сказать. У него был усталый вид. Потом он заговорил снова:
- Кто убил Вестхьюзена - для них вопрос второстепенный. Прежде всего, их интересует, чем занимался Вестхьюзен, и они полагают, что "туземец", находившийся с ним, поможет это выяснить.
- Откуда вы все это знаете?
Найду казалось, что Нкози абсолютно спокоен, и только Ди понимала, в каком он напряжении. Лицо Найду странно изменилось.
- Мой брат, мой старший брат - следователь политического отделения в чине сержанта.
- Ясно, - сказал Нкози.
Найду внезапно взорвался:
- Ясно, ясно! Ни черта вам не ясно, мистер.
- Сэмми, прошу вас, - взмолилась Ди.
- Ничего, - успокоил ее Нкози.
- Ничего, - передразнил Найду, все больше распаляясь. - Человек говорит "ничего", значит ничего; человек говорит "ясно", значит, ему и в самом деле ясно. Он мудрый, он цивилизованный, ему не по нраву убийства, и он все понимает. Так позвольте мне все же сказать вам кое-что, мистер. Вы черный и родились здесь, но вы ни черта не видите!.. Честное слово, мне надоело смотреть, как вы разыгрываете этакого сердобольного боженьку.
- Сэмми! - на сей раз Ди действительно рассердилась. - Мистер Нкози - наш гость.
- Ваш, а не наш! - отрубил Сэмми. Затем сделал над собой усилие и виновато покачал головой: - Простите меня, Ди. Я не то сказал. Просто обидно, что он никак не хочет понять…
- А вы устали и проголодались. Поговорить можно и потом.
- Кисеи там что-то разогревает… - Он обернулся к Нкози: - Простите. У меня был очень тяжелый день. Убийство - не такое простое и веселое дело, каким вы, кажется, его себе представляете. Пожалуйста, не надо больше ничего говорить. Нет смысла затевать новый спор. Послушайте минутку. Перед нами, индийцами, стоит весьма своеобразная проблема. - Вы рассказывали ему о подполье? - обратился он к Ди. - Об особенностях нашего положения?
- Нет.
Найду опустил голову и закрыл глаза. Несколько мгновений он сидел, погрузившись в глубокое раздумье. Затем вскинул голову и взглянул на Нкози.