* * *
Блондинка вошла в переднюю, сняла плащ и, стоя у зеркала, причесала слегка намокшие волосы. Из комнаты донесся голос Анри Вильнуара:
- Маринетта!
Она молча вошла в спальню, села в кресло, положила ногу на ногу и закурила сигарету. Только тогда она спросила:
- Господин министр желает меня видеть?
- До чего же ты ребячлива!
Поговаривали о преобразовании кабинета, и Вильнуар надеялся на этом выиграть, тем более что Маринетта обещала, если он станет министром, взять развод и выйти за него замуж. Элен вернулась в Перигё и, казалось, образумилась. Правда, Вильнуар ожидал еще нескольких сцен, но самое трудное было позади. Элен теперь все знала. И, что еще важнее, Вильнуар-отец, поставленный в известность о намерениях сына, одобрял их. Главное теперь - избежать скандала. Элен будет неплохо обеспечена… Дети поедут учиться в лицей, а каникулы будут проводить с матерью. В общем Анри ни в чем не мог себя упрекнуть. Наконец, в сорок четыре года судьба ему улыбнулась.
Он встал из-за своего маленького письменного стола, чтобы подать Маринетте пепельницу, и, воспользовавшись случаем, поцеловал ее в затылок.
- Скажи, с кем ты разговаривала?
- С молодыми людьми.
- С молодыми людьми?
- Да, и с ними еще была очаровательная девушка.
- Чего они от тебя хотели?
- Ничего особенного, мою подпись.
- Для чего?
- Против ЕОС.
- И эти тоже! Надеюсь, ты не подписала?
- А почему? Нечего на меня так смотреть, вот уже три месяца, как я это сделала.
- И ты еще смеешься?
- По-твоему, я должна плакать?
- Но это же глупо. Кампанию проводят коммунисты.
- Знаешь, они слишком милы для коммунистов.
- Больше ни о чем они тебя не просили?
- Просили.
- О чем?
- Передать тебе, чтобы ты не голосовал за ЕОС.
- Они меня знают?
- По-видимому.
- Только этого недоставало. Они способны поднять шумиху в своей газете.
- Ну а честно говоря, как ты сам относишься к сообществу?
- Скорее отрицательно.
- Такой ответ меня не устраивает. Нужно оно французам? Да или нет?
- Нет.
- Значит, я правильно поступила.
- Подписывать не стоило.
- Почему?
- Я уже тебе объяснил, ты играешь на руку коммунистам.
- Но ты же сам сказал, что не одобряешь ЕОС.
- Да. Но из этого не следует, что нужно голосовать против.
- Я ничего не понимаю.
- Знаешь, в политике не так-то все просто…
XIV
- Мсье Ренгэ, вылетающий в Брюссель… - вызывали громкоговорители вокзала Инвалидов.
Это объявление привлекло внимание только трех человек, а именно: Ирэн Фурнье, Леона Бургена и депутата Сержа де Мулляка.
Вокруг шли обычные перед отлетом самолета приготовления. У окошек толпился народ, служащие авиакомпаний с подчеркнутой предупредительностью встречали пассажиров, на чемоданы вешались этикетки с названиями всех городов мира, на щите вспыхивали все новые надписи, приглашая вас лететь в Нью-Йорк, в Каир, в Лондон, в Дакар…
Ирэн не стоялось на месте от волнения. Она окинула взглядом зал в надежде увидеть среди прибывающих того, кого вызывали громкоговорители, и, не выдержав, снова подошла к окошечку "Эр-Франс".
- Мадмуазель, я сопровождаю профессора Ренгэ. Он должен прибыть с минуты на минуту…
Стюардесса ободряюще улыбнулась.
- У нас еще есть немного времени, но хорошо, если бы он поторопился. Автобус отправляется через несколько минут.
- А если он опоздает?
- Тогда пусть едет в Буржэ.
- Вы думаете, он поспеет?
- Наверняка. Ваш самолет отлетает только в одиннадцать часов.
Таким образом, у них оставалось еще больше часа. Значит, не все потеряно. Ирэн пошла было звонить по телефону, но ее пугала перспектива разговора с женой Ренгэ; кроме того, ей могли сообщить, что профессор передумал, и она решила позвонить в последнюю минуту.
Всю эту неделю она жила в постоянной тревоге. То ее окрыляла надежда, то терзали сомнения и преследовал страх, что в конце концов все сорвется. Началось с того дня, когда ее вызвали на улицу Пирамид. Один из руководителей Национального движения за мир попросил ее, если она может, девятого октября вылететь вместе с профессором Ренгэ и депутатом де Мулляком в Прагу. Это было для нее полной неожиданностью, и она не сразу ответила, думая, что произошло недоразумение или она чего-то не поняла.
- Там состоится конференция, и нам предложили прислать на нее своих представителей, - объяснили ей.
- Почему же вы выбрали именно меня? - удивленно спросила Ирэн. - Ведь у меня нет никаких заслуг.
- На конференции будет обсуждаться германский вопрос, а ваш комитет занял одно из первых мест в проводимой кампании. Кроме того, хорошо, чтобы в делегацию входила женщина…
Ирэн с трудом поверила в свое счастье. Она уже заранее представляла себе, как удивится Луи, когда она ему вечером сообщит: "Знаешь, я улетаю в Чехословакию". - "Ты смеешься!" - ответит муж. "Правда, уверяю тебя". Нет, это несбыточная мечта, все сорвется… Де Мулляк был одним из руководителей Национального движения за мир, и она понимала, что из-за него никаких затруднений не будет, а вот с профессором Ренгэ - дело другое.
И хотя ее уверяли, что все будет в порядке и он не откажется от приглашения, она лично не была в этом уверена. Его кандидатуру как будто бы предложил руководству Национального совета мира аббат Дюбрей. К ней отнеслись в высшей степени положительно. Профессор пользовался авторитетом в научном мире, кроме того, он не раз показал себя как рьяный противник войны и был председателем одного из комитетов мира… Самое трудное, считала Ирэн, получить его согласие. Ей-то и поручили вести с ним переговоры, сославшись на то, что она с ним встречалась. Ее предчувствия оправдались: уломать старика оказалось нелегко.
Первое ее свидание с Ренгэ произошло в его кабинете в присутствии Леона Бургена.
- Скажите, а почему меня хотят туда послать? Я не вхожу в Национальный комитет и несколько раз уже повторял, что не хочу в него входить. Значит, у меня нет права выступать от его имени…
- Но вы же принимаете участие в движении мира.
- Я работаю в Коллеж де Франс, мадмуазель. Моя частная жизнь никого не касается, но на поездку за границу я должен получить разрешение министра.
- Вы же будете отсутствовать только субботу и воскресенье.
- Правильно, но эти дни я проведу в Праге.
Ирэн, чувствуя, что все рушится, набралась храбрости и сказала:
- Я не понимаю, чего вы опасаетесь.
Профессор рассмеялся.
- Не воображайте, что я чего-то боюсь. В отличие от некоторых я не боюсь, что меня не выпустят обратно.
- Я не это имела в виду.
- Меня не страшит и порицание моего министра. Но почему посылают именно меня?
- Ваше присутствие придаст делегации вес.
- Не требуйте от меня слишком многого, я столько раз просил вас об этом. А собственно говоря, что это за конференция?
Профессор задал множество вопросов, сказал, что нужно подумать, и Ирэн пришлось навестить его еще несколько раз… В конце концов, после длительного колебания, после того, как он посоветовался с несколькими друзьями и среди них с Жолио-Кюри, он дал согласие, но при одном условии:
- Вокруг моей поездки не поднимайте шума.
- В каком смысле?
- Никаких фотографий в газете, никаких заголовков с моей фамилией. И чтобы по возвращении не было ни одной статьи, ни одного интервью, в которых от моего имени будут говориться вещи, которых я не высказывал.
- Но если появится отчет, как же избежать упоминания о вас?
- Ладно, на это я согласен, но чтобы больше нигде обо мне не писали.
Накануне отъезда Ирэн снова пришла к нему, чтобы вручить ему билет на самолет и условиться о встрече. Профессор нервничал, но не высказал никаких возражений, и она, боясь, что он в последнюю минуту передумает, поспешила уйти. Теперь она об этом сожалела. Поговори она с ним, возможно, сейчас не пришлось бы так волноваться…
Ирэн, наведя справки в окошечке, вернулась к Леону Бургену и де Мулляку. У депутата весь багаж состоял из кожаного портфеля.
- Надо было пригласить его жену, - сказал де Мулляк, тоже обеспокоенный отсутствием профессора.
- Я думаю, она бы отказалась, - возразила Ирэн.
- Все равно, надо было это сделать приличия ради. Может быть, он боится ездить без нее. А что мы будем делать, если он не приедет?
Этот же вопрос мучил Ирэн. Она уже подумывала, не следует ли в этом случае и ей остаться. Остаться, когда она уже вот-вот должна была улететь! Ирэн готова была заплакать. Хорошо, что ей пришло в голову попросить Леона Бургена проводить ее. Ему можно было поручить связаться с Национальным комитетом, узнать, какие будут указания, и передать ей ответ в Бурже. Если профессор появится после отхода автобуса, Бурген его отвезет на аэродром в такси. Но сперва нужно попытаться дозвониться Ренгэ. Ирэн направилась к телефонной будке, и в этот момент Леон крикнул:
- Вот он!
Ирэн и Леон бросились навстречу профессору. Тот шел по залу за носильщиком. Несмотря на сравнительно теплую погоду, Ренгэ был в пальто, которое могло защитить и от сибирских морозов.
- Меня задержала жена. Все читала наставления, как будто я уезжаю навсегда. И это повторяется перед каждым моим отъездом.
Ирэн занялась регистрацией его багажа. У профессора был огромный чемодан, который потянул точно столько килограммов, сколько полагалось по норме. Матерчатую сумку он решил оставить при себе.
Де Мулляк снял шляпу и представился.
- Господин профессор, я много слышал о вас, но не имею счастья быть с вами знакомым.
Профессору понравился этот высокий, изысканно вежливый молодой человек с тонкими чертами лица, и он откровенно поделился с ним своими волнениями.
- Знаете, меня тревожит эта поездка. Я не очень хорошо понимаю свою роль…
Громкоговорители снова кого-то вызывали…
- Это нас, - сказала Ирэн. Теперь, когда все уладилось, она боялась, что автобус уедет без них.
Леон Бурген попрощался, пожелав им счастливого пути.
- Боже мой! - воскликнул профессор, когда автобус тронулся. - Кажется, я забыл очки.
Он похлопал себя по карманам. К счастью, очки, а с ними и пилюли против укачивания оказались в пальто.
- Видите, жена обо всем подумала…
На аэродроме он спросил де Мулляка, не будет ли неприятностей на чешской границе.
- Почему?
- У меня с собой фотоаппарат и разные материалы.
- Литература их не интересует.
- Значит, я могу взять с собой газеты?
- Конечно.
Ирэн еще не летала и со смешанным чувством любопытства и беспокойства ждала отлета. Самолет медленно пересек поле и остановился. Когда все пассажиры заняли свои места, летчик включил один за другим все четыре мотора, самолет затрепетал, как скаковой конь, и, увлекаемый стремительной силой пропеллеров, покатил все быстрее и быстрее… Ирэн глядела, как убегает трава вдоль дорожки, и ей казалось, что она стремительно несется вперед… Еле ощутимый толчок - и огромная птица оторвалась от земли. Под ней поплыли зеленые ковры аэродрома и прилегающих полей… Самолет набрал высоту, нырнул в облака, вышел из них и понесся под яркими лучами солнца на фоне голубого неба.
- До чего же нелепо лететь через Брюссель, чтобы попасть в Прагу, - говорил профессор де Мулляку.
- Прямое сообщение прервано с пятьдесят первого года.
- Знаю. И сделали это мы. А еще говорим о железном занавесе!
Ирэн сидела у окошка и, рассеянно слушая разговор, любовалась расстилавшимся внизу бесконечным морем белых хлопьев… На мгновение ей показалось, что испортились моторы, но ее попутчики как ни в чем не бывало продолжали беседовать. У нее отлегло от сердца, только когда в приоткрытую дверку она увидела, что радист в кабине спокойно закуривает сигарету… За те пятьдесят минут, что длился перелет, у нее была еще минута испуга, когда самолет с приглушенным гулом пробивался сквозь туман, разрывая его в клочья и с безумной скоростью разбрасывая их по обе стороны своего корпуса.
- Господа пассажиры, прошу вас надеть пояса, - сказала стюардесса.
- Что случилось? - обеспокоенно спросила Ирэн.
- Мы сейчас будем приземляться.
В Брюсселе они пересели на самолет "Сабены" и благополучно долетели до Праги.
В пути им подали холодный завтрак. Ирэн дремала под мурлыканье моторов. Профессор спал почти всю дорогу. Де Мулляк читал детективный роман. Незадолго до посадки он пересел к Ирэн:
- Мы летим над Богемией.
- Откуда вы знаете?
- Здесь своеобразный пейзаж: равнины, холмы, поля и леса. Зимой все покрывается снегом и только изредка мелькают темные пятна - это еловые леса.
Самолет постепенно снижался. Яркий свет, исходивший от очистившегося неба, подчеркивал разнообразие красок осеннего пейзажа. Прямые, словно натянутые струны, дороги скрещивались, как на географической карте, и сбегались к крошечным деревушкам, Ирэн, разглядывая это необъятное пространство, пыталась найти признаки человеческого жилья. Какая-то черная палочка с медлительностью микроба ползла среди неподвижных полей. Ирэн не сразу догадалась, что это поезд. Вскоре она увидела маленькие белые точки, разбросанные вокруг домов и напоминавшие микроскопические шампиньоны…
- А что это за белые шарики?
- Гуси. В Чехословакии разводят гусей, так что нас с вами ждет вкусный обед.
Но в это время вспыхнула надпись, сообщавшая пассажирам, что самолет пошел на посадку, и Ирэн так и не узнала, всерьез говорил де Мулляк или шутил.
Бельгийская стюардесса указала им на симметрично расположенные дома с красными черепичными крышами, напоминавшие детский "конструктор", и сказала:
- Вот Лидице!
- Мне кажется, я слышал это название, - проговорил профессор.
Самолет медленно разворачивался над позолоченной солнцем Прагой… Он пролетел над голыми холмами, низко прошел над березовой рощей, над свекольным полем и с легкостью насекомого сел на летную дорожку. Постепенно замедляя ход, он пересек поле, спугивая огромных зайцев, которые убегали в сухую траву.
- Черт побери, здесь, видно, не охотятся! - заметил один из пассажиров.
- Охотятся, только не на аэродромах, - ответил его сосед.
Самолет описал полный круг и подкатил к зданию аэропорта, пропеллеры вздрогнули и замерли, моторы замолчали.
Девушка в ярко-синей форме радостно приветствовала бельгийскую стюардессу и поднялась на самолет за паспортами. Один из пассажиров выразил по поводу этого удивление.
- Чистая формальность, - ответила девушка. - Мы их вам сейчас вернем.
Фоторепортеры и кинооператор подбежали к сходням. Седой почтенный человек подошел к французским делегатам.
- Профессор Ренгэ? Разрешите приветствовать вас на нашей земле. Мы счастливы, что вы к нам приехали.
Затем он поздоровался с де Мулляком, с которым, видимо, был уже знаком. Их окружили еще какие-то люди, и все наперебой пожимали им руки и преподносили цветы.
Профессор не успевал отвечать на приветствия, и у Ирэн тревожно забилось сердце, когда она увидела, что его осаждают журналисты с блокнотами в руках и записывают все, что он говорит, а кто-то пытается подсунуть ему микрофон.
- Все здесь очаровательны, - сказал профессор, когда они в сопровождении толпы пошли к зданию аэропорта. - А что это за господин нас приветствовал? Он великолепно говорит по-французски. Я совершенно не запоминаю имен, - обратился Ренгэ к де Мулляку.
- Это ректор Пражского университета.
- Как же так! Надо было меня предупредить. А дама, заговорившая со мной по-чешски?
- Вице-председатель парламента. Она же - председатель чешского комитета мира.
Французских делегатов провели в зал ожидания и познакомили с молоденькой переводчицей Зюской и с американцем, похожим на аргентинца. Он приехал приветствовать их от Всемирного Совета Мира.
Ирэн старалась ничего не упустить, запомнить каждую мелочь в этом новом для нее мире. Она с интересом посмотрела на огромный фотомонтаж, висевший у входа. На нем было изображено строящееся здание на фоне средневековой башни. Под снимком надпись на нескольких языках:
"Чехословакия гордится своим прошлым и строит свое будущее".
Им подали аперитив с печеньем и бутербродами. Де Мулляк чувствовал себя как дома и переходил от группы к группе, обращаясь к каждому с приветливым словом. Профессор с ректором нашли общих знакомых, и их беседе, казалось, не будет конца. Но их прервала Зюска.
- Вы меня простите, господин профессор, нам надо зайти на таможню…
- А сюда мы еще вернемся?
- Если вы не возражаете, мы поедем прямо в гостиницу.
Ренгэ раскланялся со всеми приехавшими его встречать и пожал руку ректору.
- Надеюсь, мы с вами еще увидимся?
- Обязательно. Я завтра буду на конференции.
Зюска провела их к паспортному столу. В окошечке сидел военный с непроницаемым лицом. Кивком головы он разрешил им выйти.
- А паспорта разве нам не вернут? - спросил профессор.
- Потом, - ответила Зюска.
Таможенник попросил раскрыть чемоданы. Он проверил содержимое портфеля де Мулляка, слегка приподнял аккуратно сложенное белье и платья в саквояже Ирэн и вынул из чемодана профессора большую картонную коробку.
- Он спрашивает, что в ней лежит, - перевела Зюска.
- Честно говоря, я сам не знаю, - ответил профессор. - Ее всунула в последнюю минуту жена.
В коробке оказались две пачки сухарей, плитка шоколаду и немного печенья… Таможенник с бесстрастным лицом положил все на место, сам закрыл чемоданы и роздал паспорта.
У выхода их ждали две машины. Профессора поразила обтекаемая форма автомобилей и то, что мотор находится сзади.
- Чешская марка? - спросил он де Мулляка.
- Да, "татра". Они их экспортируют в большом количестве.
Де Мулляк и профессор сели в одну машину, Ирэн с Зюской - во вторую.
- Вы хорошо знаете профессора Ренгэ? - спросила чешка.
- Он председатель комитета мира нашего района.
- Тем лучше. Я робею при нем. Говорят, он крупный ученый.
Зюска была полненькая, круглолицая блондинка. Она без умолку болтала и рассказала Ирэн, что вдоль шоссе, по которому они едут, много новых зданий, а в скором времени начнут возводиться крупноблочные дома…
В Праге, городе ста башен, над которым величественно возвышается королевский замок и церковь святого Георгия, Зюска показала гостье Карлов мост и потемневшие от времени скульптуры. Ирэн казалось, что она перенеслась в далекое прошлое. Ее удивило множество церквей, и она спросила переводчицу, все ли они действуют.
- Конечно, - ответила та.
Ирэн и ее попутчики встретились в холле гостиницы "Алькрон". Кого здесь только не было! Дамы в мехах, мужчины в шляпах, две индианки, задрапированные в сари, пары, сидевшие в сторонке, деловые люди, дипломаты, журналисты, беседовавшие у стойки; у вешалки собрались латиноамериканцы и от полноты чувств похлопывали друг друга по спине.
- Какое космополитическое общество! - воскликнул профессор. - Можно подумать, что мы в Лондоне.
Зюска попросила провести гостей в отведенные им комнаты и условилась встретиться с ними попозже, чтобы идти ужинать.