А вот у Чайковских, был ли дома Илья Сергеевич или нет, Нина чувствовала себя свободно. Ленка никогда не мешала.
У Ленки интенсивно "нарастала", по выражению Петра, дружба с Рудиком, ее партнером по фигурному катанию, ладным, краснощеким пареньком, ровесником Петра. Ленка с ним кокетничала, явно им командовала и предостережение Петра "Вот пошлет он тебя когда-нибудь подальше" на нее не действовало.
На всякий случай Петр провел тонкую педагогическую беседу с Рудиком. Намекнул, что фигурное катание одно, а жизнь другое. Там они пару составили отличную, а вот в жизни разное бывает. Что Ленка еще девчонка, несмышленыш. И вообще, если люди забывают иногда, что к чему, то могут схлопотать по шее…
Но Рудик смотрел на Петра уважительно и доверчиво и, казалось, никак не мог понять, о чем речь.
Тогда Петр попытался поговорить с самой Ленкой, но сестра решительно отбрила его:
- Ты что думаешь, я с ним целоваться буду? Не беспокойся за меня. Я знаю, как себя вести. Лучше за своей Нинкой смотри. Таких девчат - одна на миллион. Зазеваешься, уведут.
От этого разговора у Петра остался неприятный осадок. Бог с ней, с Ленкой, он действительно был за нее спокоен, беседовал так, для порядка (должен же он воспитывать младшую сестру!), а вот насчет Нины правда - второй такой нет. Ее любой отбить захочет. Однако в Нину он верил, как в себя.
Вот так, накануне вечера, гуляя в запущенном парке, где дух захватывало от лесных ароматов, от пения птиц, от вида убегавших в лесные дебри таинственных тропинок, цветочных лиловых, желтых, белых полян, то и дело останавливаясь, чтобы поцеловаться и тут же тревожно оглядеться - не идет ли кто, - они обсуждали свои планы.
Итак, завтра на вечере Нина будет в новом платье. Это уже событие. Лева, Алла, Зина и Гарик поступают на курсы иностранных языков. Тоже событие, хотя и меньшее по значению. Будет новый классный руководитель! Что еще? После вечера, вернее, под утро домой не уйдут, оба класса решили, что отправятся в путешествие по реке. Школа договорилась с райкомом комсомола, достали баркас, старый буксирчик, наготовили провизии. Поедут километров за двадцать, есть там пляж, лес, луга. Будут купаться, играть в волейбол, разведут костры. Словом, веселье. Подумаешь, сутки не поспать! Когда раньше готовились к экзаменам, то ли еще бывало!
Это планы на завтра. Они прекрасны.
А на лето? Тут все становилось туманнее. Для Петра - не для Нины.
Нина через два дня после праздничного вечера уезжала с родителями в Москву - ее освободили от практики. А потом до первого сентября - в Крым. Договорились, что, как только она окажется в Москве, сразу же телеграммой сообщит свой адрес. Подумав, решили - до востребования. Но тут возник вопрос, как ей получать письма, по какому документу?
Как только Нина окажется в Крыму, она тоже пришлет свой адрес.
- Писать будем каждый день! - заявила Нина, потом, подумав, поправилась: - Через день. Но железно.
Петр со своей привычкой вечно говорить правду, засомневался:
- Может, каждые три дня. А? Не наберется за день новостей.
- Можешь вообще не писать. Я тебя не заставляю, - Нина надулась.
Приближалось облако ссоры.
- Ну ладно, - сказал Петр, - через день. Ведь писать будем не только о том, что делаем. А и что думаем, что чувствуем, верно?
- Вот именно, чувствуем, - назидательно заметила Нина, - если ты, конечно, будешь что-нибудь чувствовать. Если ты вообще что-нибудь чувствуешь ко мне.
Она развивала преимущество.
Последовали бурные протесты со стороны Петра. Заверения. Пауза для поцелуев. Мир.
А первого сентября они вновь съедутся в город, пойдут в школу, будут сидеть вечерами у Нины (родители ведь уедут), кушать бабушкины пирожки, готовить уроки, слушать новые записи… Словом, жизнь пойдет как прежде.
Пока для Нины все было ясно. У Петра все обстояло иначе. Для него лето с точки зрения жизненных планов пропадало впустую. Ну, практика. А дальше? Куда девать себя? Соревнований по дзюдо не предвиделось, готовиться в аэроклуб нечего, он и так всю теорию изучил на сто лет вперед. Нина уезжает, Ленка тоже - в пионерлагерь, куда девать себя? Можно, конечно, поехать с отцом в лагеря. Можно отправиться в дальний турпоход, куда-нибудь в горы. В Крым, например? Свалиться Нине как снег на голову в ее санаторий? Идея! Надо разузнать, как в такой поход можно устроиться.
Ну да ладно, черт с ним, с летом, пролетит - не заметишь. Неясной представлялась для Нины дальнейшая жизнь. Четкой и распланированной была она для Петра. Нина знала только, что постарается кончить школу с медалью. У нее были для этого все шансы. Потом поступит в институт. В какой? Вот тут начинались сомнения. Легче всего было бы, конечно, в языковый: английским она владела неплохо. Но потом? Педагогом быть не хотела, а берут ли на переводческий факультет девочек, она не знала. Родители толковали что-то о МИМО, институте международных отношений, о курсах ООН…
Можно на филологический, да, говорят, трудно попасть. На журналистский? Ну какая из нее журналистка! На исторический? Опять преподавателем? Можно в полиграфический. А редактор из нее получится?
Кто вообще из нее получится? Когда-то, глядя на себя в зеркало и слушая восхищенные ахи и охи подруг, она мечтала стать актрисой, до этого стюардессой, художницей (Нина неплохо рисовала), манекенщицей, еще раньше балериной - мечты детства…
Теперь-то она понимает, что для актрисы мало быть красивой, для стюардессы - длинноногой, а для художницы - уметь держать карандаш. Всюду нужен еще талант или хотя бы способности. Главное - призвание. Нужно заниматься делом, которое по душе. А какое ей по душе?
Вот она уже десятиклассница, да так и не знает, кем хочет стать в жизни. Позор! Ну ничего, впереди целый длинный год. Есть время подумать, посоветоваться с Петром. Вот кто твердо знает, чего хочет. Наверное, знал еще до рождения. И своего добьется. Хорошо, наверное, быть человеком, который умеет добиваться своего. И хорошо быть с таким человеком. Идти по жизни. Надежно.
Нина краснеет.
Она снова прислушивается к словам Петра, от которых отвлекли ненадолго ее мысли.
- …Понимаешь, за год я разряд получу, это точно! - с жаром объясняет Петр. - Тут сомнений быть не может. Так что в училище прихожу уже парашютистом-разрядником, окончившим аэроклуб, дзюдоистом-разрядником. Стрелять умею. Парень здоровый - на мне мешки возить можно. Теоретическая подготовка тоже - будь здоров! И потом…
- А можно так сказать: "Окончил аэроклуб"? - неожиданно перебивает Нина. - Разве можно окончить клуб?
Сбитый с толку, Петр останавливается, как конь перед внезапно возникшим препятствием.
- "Окончил аэроклуб"? Не знаю. Вообще-то, наверное, нельзя, надо вроде бы "Окончил курс…". Но все так говорят: "Окончил аэроклуб". Да ты слушай, - продолжает он увлеченно, - значит, поступаю в училище, заканчиваю его, становлюсь лейтенантом, но в армии, конечно, тоже своя специализация есть. Кем же мне стать: офицером ПДС - парашютно-десантной службы, строевиком, штабистом?.. Мало ли кем можно быть. Между прочим, если по-настоящему заняться парашютным спортом, то и тренером. Но это не по мне. Я все же выберу строй. Как дед. Как отец! А? Что ты на этот счет думаешь?
Но Нина сама задает вопрос:
- А после училища в академию нельзя?
- Можно. Почему нельзя. Но не сразу. Надо послужить, опыта поднабраться. Что ж, все за партой сидеть!
- Где ты будешь служить?
- Не знаю. Куда пошлют. Здесь. Или на западе, на востоке, может быть, на Украине, а может, в Сибири или в Средней Азии. Десантники всюду есть…
Нина молчит. Петр тоже. Он размышляет: где будет служить, и имеет ли это для него значение? Нина словно читает его мысли.
- Это имеет для тебя значение? Ты бы, например, где хотел?
Действительно, где? Раньше Петр никогда не задумывался об этом. Не все ли равно. Привыкший переезжать с отцом с места на место, из одного военного городка в другой, менять города и школы, он не видел большой разницы между жаркими южными краями и суровыми северными. Всюду было интересно, даже привлекательна такая новизна. Ему важнее было то, какой попадался классный руководитель, учитель по физике или тренер по дзюдо, чем какая стояла на улице погода и сколько длилось лето, а сколько зима. Было б интересно служить, вот что главное. Из разговоров в семье он чувствовал, конечно, что где-то отцу нравится больше, где-то меньше, а где-то совсем не нравится, Но это всегда было по причинам службы. Какие попадались начальники, сослуживцы, солдаты, какие подразделения, какие задания. А города, жилье, климат - это все было не главным. Ни для Чайковского, ни для его жены это не имело значения. Раз так у отца, так будет и у него.
И вдруг он подумал: для него - нет, а для нее? Для его, Петра, жены? Ведь будет же она когда-нибудь. Устроит ли ее такая жизнь? Она не обязательно будет парашютисткой. Кем-нибудь совсем другим. Он посмотрел на шедшую рядом Нину, вспомнил ее вопрос. Для него-то безразлично, где служить, а для нее…
Петр слегка покраснел.
- Чего сейчас об этом говорить, - он пожал плечами, - поживем - увидим.
- Да, конечно, - Нина невесело улыбнулась, - поживем - увидим. Что вот только?
Они еще погуляли, а затем отправились домой.
Вечер в школе выдался на славу. Девятиклассники, простите, теперь уже десятиклассники, устроили веселый капустник, на котором весьма жестоко высмеяли кое кого из класса и очень деликатно некоторых учителей. Впрочем, лишь тех, кто в десятом классе уже не преподавал.
Был и концерт самодеятельности, и танцы, и буфет, куда иные из мальчишек принесли "дополнительные продукты". Когда вышли на улицу, уже вставало солнце, уже все золотилось вокруг, и утренний ветерок охлаждал разгоряченные лица, трепал вихры и косы.
Шли гурьбой, взявшись под руки и развернувшись в цепь по всей ширине улицы. Шли с песнями и будили весь город. Но никто из горожан в обиде не был - одни сами были молоды, другие были молоды когда-то.
На улицах, казалось, деревья пахнут свежестью: раздвинув предрассветные облака, солнце наконец встало над горизонтом в полной своей золотой величавости. И сразу все засверкало вокруг - росные капли, новые крыши, стекла в домах, река под горой.
На реке уже пыхтел старенький буксир, впряженный в баркас.
С визгом, криками, смехом и шутками веселая орава скатилась с косогора к пристани и захватила баржу. Хрипло, но бодро прогудела сирена буксирчика; низкий ее гуд пронесся над городом, над лугами, над лесными далями и желтыми полями, над окольными деревнями, улетел в заречье.
Снова разнесся низкий гуд сирены, и влекомая буксиром баржа поплыла в серебристую речную бесконечность.
Вода сверкала в солнечных лучах, запахло прибрежными лугами, пароходным дымом.
Баржа плыла по середине реки, а с борта ее уже неслись, оглашая берега, песни, гитарные переборы, перепевы баяна…
Ребята разбились на группы. Одни танцевали танго, другие - отбивали чечетку, третьи - пели хором, собравшись в кружок, или слушали любимых школьных солистов, аккомпанировавших себе на гитаре.
То обстоятельство, что все эти вокальные и музыкальные ансамбли "работали" в полную силу и в двух шагах друг от друга, видимо, никого не смущало и никому не мешало.
Однако были на борту и такие, кто не присоединялся ни к одной компании. Кое-кто просто стоял у борта, задумчиво глядя на проплывавшие мимо, залитые солнцем берега, или, не выдержав бессонной ночи, прикорнул где-нибудь в уголке; уединившиеся парочки чувствовали себя так, словно были одни на борту, ничего не слыша и не видя.
Петр и Нина стояли на корме, опершись о борт и глядя на расширяющийся водный клин за кормой баржи. Здесь особенно силен был запах воды и разогретой солнцем смолы.
Стояли и молчали.
Петр был растерян. Они переживали сейчас первую серьезную размолвку. До сих пор ссорились иногда из-за пустяков: кто-то опоздал, кто-то не выполнил какого-то обещания, что-то не так сказал. Порой спорили из-за книг, кинофильмов, вкусов, мнений.
Но сегодня разлад впервые возник на почве ревности.
Нина сидела за одной партой с красивым, холеным мальчиком - Юрой. Среди мальчиков Юра был примерно тем, кем Нина среди девочек, - признанным "номером первым". Он великолепно играл в теннис, пел под гитару песни собственного сочинения, тоже знал английский язык, элегантно одевался, был остроумен, умен, отлично учился. Казалось бы, роман между Ниной и Юрой неизбежен. Но романа не получилось. Юра, правда, попытался ухаживать за своей соседкой по парте, красиво и изящно, как он делал все. Но, встретив с Нининой стороны лишь вежливое внимание, легко отступился. В него и так были влюблены все девчонки "класса и окрестностей".
У них сложились с Ниной хорошие товарищеские отношения.
Но на этом злосчастном вечере, то ли выпив немного предварительно, то ли вообще от избытка чувств, Юра смотрел на Нину своим самым магнетическим "взглядом № 1", как он сам любил шутить, а стоило Петру отойти, немедленно приглашал ее танцевать. Танцевал же он прекрасно, что нельзя было сказать о Петре.
Провожая Нину на место, нежно брал ее под локоток, многозначительно пожимал руку. И наконец, в каком-то укромном уголке зала (но так, чтоб Нина слышала), окруженный замиравшими от восторга девчонками, он спел недавно сочиненную им душещипательную песню, где имя "Нина" рифмовалось с "морем синим", "быть любимым" и так далее.
Когда вся ватага школьников ринулась к барже, как-то так получилось, что Петра оттерли, он отстал, а Юра, взяв Нину за руку, стремительно увлек ее вперед, добежав до цели, поднял сильными руками и перенес через борт.
Вот и все.
Для Петра же все это не прошло даром. Постепенно его стало раздражать поведение этого "смазливого красавчика".
И переполнилась чаша терпения, когда Юра переносил Нину через борт баржи. Петру привиделось, что Юра поцеловал девушку.
Вот тогда-то он впервые в жизни испытал чувство ревности. Сначала он даже не понял. Просто у него вконец испортилось настроение, он готов был выкинуть соперника за борт, сказать Нине оскорбительные слова и, бросив на нее взгляд, полный невыразимого презрения, удалиться навсегда!
Однако ничего этого он не сделал, а с удивлением сказал себе: "Да, я ревную! Нину! Мою Нину!" Он был настолько поражен своим открытием, что решил немедленно поделиться им с… Ниной. Он подбежал к ней, но она не дала ему вымолвить слова:
- Тише ты, слышишь, Юрка поет! Это моя любимая песня. Замечательная!
- Когда кончишь слушать этого дурака, приходи ко мне на корму, - довольно громко сказал Петр и ушел.
Нина с удивлением смотрела ему вслед.
А он шел на корму и ругал себя. Почему "дурака"? Юрка был совсем не дурак. Почему не послушать? Песня ведь действительно хорошая. Это он повел себя как дурак. И вообще… А зачем он ее поцеловал? Почему она позволила? Буря чувств бушевала в его душе, пока, стоя у борта, он смотрел на расплывающийся за кормой клин.
Потом подошла Нина, просунула свою руку под его, прижалась к нему и неодобрительно сказала:
- А ты свинья.
- Я? - возмутился Петр. - Я? Может быть, ты?
- Ну знаешь… - Она выдернула руку.
- Знаю, очень даже знаю! Тебе не стыдно было крутить с ним весь вечер?
- Я? Крутила? Как тебе не стыдно!
- А зачем ты разрешила ему поцеловать себя? Я же видел!
Тут у Нины даже не нашлось слов. Она только смотрела на Петра широко открытыми глазами и молчала.
- Да, я видел, - упрямо, но уже спокойно повторил Петр.
- Ну вот что, - сказала наконец Нина, обретя дар речи. - Это наша последняя встреча. Ты не только грубиян, ты еще и врун… Ты… - Она отвернулась и заплакала.
Петр растерялся.
- Но я же видел, - совсем упавшим голосом снова повторил он.
- Ничего ты не видел, - Нина повернула к нему лицо, нос у нее покраснел, щеки были мокрыми, - не видел, потому что этого не было! И не могло быть. Я бы никогда ему не позволила! А ты нахально наврал, только чтоб испортить мне весь вечер. Нарочно испортить! Я знаю.
Теперь Петр чувствовал себя виноватым. Нехитрые слова "никогда бы ему не позволила" сразу успокоили его. Он испытывал жгучее раскаяние, не знал, как исправить дело.
- Ну не надо, - просительно говорил он, - ну извини, ну мне так показалось. Ну могло мне показаться? Далеко ведь было…
- Нет, не могло! - хлюпая носом, но уже успокаиваясь, твердила Нина. - А если плохо видишь, купи очки. Отелло нашелся. Может, еще задушишь?
- И задушу! - уже улыбался Петр. Он воровато огляделся и, убедившись, что никто не обращает на них внимания, крепко сжав ее в объятиях, поцеловал. - И задушу!
- Сумасшедший, - Нина пыталась поправить прическу, - действительно задушишь. Народ же кругом…
Примирение состоялось, но Петр позже еще не раз с дрожью вспоминал испытанное им тогда жуткое чувство - ревность. Брр! Не дай бог!
А через два дня Нина уехала.
Из-за сборов, из-за ее родителей, объехавших весь свет, но совершенно беспомощных, когда пришлось отправиться в поездку по собственной стране, и страшно нервничавших, из-за других суетных дел прощание у них скомкалось. Нине удалось лишь на минутку забежать к Петру. Как на беду, там торчал у Ленки этот Рудик с румяными щеками. Петр вышел с Ниной на площадку, но там судачили соседки. Словно нарочно, все складывалось не так, словно назло!
Они спустились по лестнице и в подъезде наспех поцеловались, поклялись писать, скучать, любить и скорей вернуться друг к другу.
На вокзал Петр семью Плахиных, конечно, проводил. Он перетаскал из квартиры до такси, а потом от такси до вагона такое количество чемоданов, какого, наверное, не перетаскивала вся семья Чайковских за все свои переезды.
Пожал Нине руку под умиленным взглядом ее родителей ("Ты совсем большая, Ниночка, - сказали они ей потом, - скоро мальчики начнут присылать тебе записки"), помахал рукой вслед поезду, исчезавшему в дымной рельсовой дали, и пошел домой.
Первые дни Петр не знал куда себя девать.
Отца целые дни не было дома, он находился в летних лагерях и лишь изредка приезжал в город, загорелый до черноты, забегал домой, спрашивал, все ли в порядке, и снова уезжал.
Ленка отправилась в пионерлагерь и иногда присылала оттуда короткие письма, где сообщала что-то о событиях космического масштаба, происходивших в лагере, поимке ежа например.
Петр слонялся из угла в угол, ездил с ребятами на городской пляж.
Однажды отец увез его на несколько дней в летние лагеря. Но он торопился домой, там ждало, наверное, письмо от Нины.
Писем он нашел целых три.
"Я ошарашена, - писала Нина, - я ведь была в Москве совсем маленькой. А теперь ты даже не представляешь, что это такое! Ты был в Москве? Обязательно съезди. Чудо! Но сколько же народу, шума! Никуда не протолкнешься. Театры почти все закрыты. Есть концерты разных заграничных знаменитостей - папа меня водит. Некоторые ничего, а так чепуха. Ходила в Третьяковскую галерею, в Кремль, поднималась на телевизионную башню, там ресторан, он крутится. Здорово!
У мамы с папой все время какие-то, как они их называют, "деловые встречи", обеды, ужины, гости. Несколько раз пришлось тащиться с ними, ох и скука там!