Ты + я - Надежда Нелидова 6 стр.


Он лежал ничком на общежитской койке. "Я не выйду за тебя, – жёстко пообещала я. – Свадьба отменяется". Как он, вмиг протрезвев, цеплялся за меня, как исказилось его ангельское лицо! Как он размазывал по нему слёзы и то, что обильно текло из хлюпающего носа…

Перед регистрацией я обильно опрыскала его туалетной водой, чтобы перебить сивушный запах. А на скромной свадебной вечеринке он опрокинул одну рюмку, вторую. Пил жадно, как воду.

Я потянула его за рукав: "Хватит". Он выдернул руку: "Сам знаю! Надсмотрщица выискалась". Гости деликатно опустили глаза в тарелки.

Скажете, такого не бывает: чтобы здоровый человек добровольно связал жизнь с инвалидом, драчуном, пьяницей? Мужчины – да, на такое неспособны. А русские женщины – сплошь и рядом, если влюбятся и потеряют голову. Затмение какое-то находит, крышу сносит.

Нас, женщин, в первую очередь отталкивают мужские мелочность и скупердяйство. А он был щедр и не считал денег. Сколько есть в кармане – все твои. Если в кармане было пусто, всё равно вытаскивал, как фокусник, невесть откуда взявшуюся шоколадку.

Мою девочку сразу удочерил и полюбил, как свою собственную. Баловал, не жалел денег. Она и внешне была на него похожа.

А как он играл на гитаре, сочинял песни и пел! Какие у него были мускулистые, красивой аристократической формы руки – отталкиваясь своими утюжками, он легко взлетал на сильных руках ко мне на пятый этаж. Как он умел ими обнимать…

А ещё интуиция мне подсказывала: в нём ЕСТЬ. Есть тот стерженёк, который гнётся, да не ломается.

Не было такого, чтобы при неудачах он валялся на диване и ныл, как многие здоровые мужики. Снова и снова восставал как Феникс из пепла, обзванивал многочисленных знакомых и друзей и, гремя колёсиками, катился решать проблему. И решал!

…Откормить, остричь, отскрести, отмыть, купить кое-что из одежды. Заказать по квоте импортные протезы, точь-в-точь повторяющие движения ног. Научить его на них передвигаться – для меня это не было проблемой, я же соцработник. Гимнастика, многочасовые массажи, которые я делала собственноручно.

При этом – бесконечные кодирования, вшивания "торпед", лечения от запоев у врачей и гипнотизёров. Платные вызовы нарколога по ночам, если срывался, и становилось плохо с сердцем.

Зато когда был трезв… После женитьбы у него будто крылья выросли. На работе перевыполнял план на триста процентов. Плюс немалая пенсия по инвалидности. В первый же месяц принёс 370 рублей – огромные по тем временам деньги. Столько инженеры крупных предприятий тогда получали. Скоро мы купили дочке – самый дорогой кукольный домик, мне – пальто, ему – мощный магнитофон.

Нет, его сложный характер никуда не делся. Но постепенно, со скрипом мы притирались друг к другу. Были и ссоры, и обиды, и недельные молчанки – но это были волны, которые лизали наш домик счастья и не могли его разрушить.

Через некоторое время я подбросила ему идею поступить в областной институт. Там не было заочного и вечернего отделения – только дневное. После работы мы уходили в парк, и я его гоняла по экзаменационным билетам.

"Если не поедешь со мной – никуда не уеду, – предупредил он. – Ещё тут без меня замуж выскочишь". Ну что ж, куда иголочка – туда и ниточка. Уволилась, пять лет мы с ним снимали угол. Я работала, он после третьего курса тоже успешно подрабатывал.

На него положили глаз ещё во время учёбы и сразу пригласили на руководящую должность – пока небольшую, но перспективную. Мой Снежок уже хорошо самостоятельно передвигался. Кто не знал – ни за что бы не поверил, что на протезах.

Опираясь на красивую чёрную трость с белой резной костяной ручкой (мой подарок на розовую свадьбу), припадал на ногу при ходьбе. Но лёгкая хромота придавала ему мужской, "пиратский" шарм, от которого балдели окружающие женщины.

Одевала я его как игрушечку: в импозантные светлые костюмы – тройки, отбеливала и крахмалила ослепительные рубашки. Всё по этикету: чтобы из нагрудного кармашка высовывался уголок шёлкового платка, манжеты выглядывали из рукава на нужные полсантиметра. Отутюженные, как лезвия бритвы, брюки надламывались над сверкающими штиблетами: угол надлома ни миллиметром не больше и не меньше положенного.

Снежок был мой выпестованный, выношенный плод, плоть от плоти, моё дитя, моё любимое произведение. И когда он выходил из подъезда и садился в машину с личным шофёром – я с гордостью любовалась на него из окна.

Снежок, как я уже говорила, отлично ладил с людьми. У него была масса друзей, которые в нужное время в нужном месте молвили за него словечко. Он уверенно поднимался по карьерной лестнице. Совещания, командировки, корпоративы… Появились большие деньги, а вместе с ними заклубились женщины.

Да, я сделала большой промах, запустив себя. Я не работала – мы могли себе это позволить. С утра до вечера не снимала передник и косынку. Пласталась целыми днями на кухне, чтобы вечером муж снисходительно похлопал по спине: "Ужин у тебя удался".

Пил он меньше, но бывало. Тот случай, когда говорят: "Пьян да умён – два угодья в нём".

Однажды, будучи в запое, позвонил мне: перепутал балконную дверь с входной, разбил стекло и порезался, хлещет кровь. Лифт не работал. Я с тяжеленными сумками и дочкой на руках взлетела на четырнадцатый этаж… У мужа после того случая царапинки не найти – а у меня на всю жизнь опущение женских органов. Как следствие – постоянные мучительные боли в низу живота, проблемы в интимной жизни, страх близости.

Сколько я смотрела телешоу про то, как знаменитости на старости лет влюбляются в юных финтифлюшек и оставляют жён и детей безо всего, почти в нищете. Прямо всеобщее гормональное мужское помешательство.

Ну, уходишь ты из старой семьи, начинаешь жизнь с чистого листа – так и свою материальную жизнь начни с нуля, с чистого листа. Будь мужиком, не позорься. Уйди по-мужски с одной зубной щёткой, не собачься за чашки-ложки.

А-а, молодая жена не хочет тебя без финансов: без загородного особняка, крутой тачки и кругленького вклада на книжке? На кой ты ей без нажитого сдался, имей мужество взглянуть правде в глаза.

Вглядитесь в этих хищниц: ни одного простенького круглого, курносенького лица. Все с длинными носами крючком, глаза пустые, немигающие, круглые, змеиные. Жертва намечена, парализована, осталось сделать бросок и задушить в кольцах молодых беспощадных объятий.

…Стало быть, смотрела я телешоу и не знала, что сама без пяти минут их героиня. Начал Снежок ко мне придираться на ровном месте, спесиво задирать подбородок. И то ему не то, и это не эдак.

Скоро он ушёл к молодой любовнице. Не знаю, как она его зомбировала. Щедрый мой муж при разделе имущества остервенело, яростно, не на жизнь, а на смерть бился за каждую ложку. Какой-то в нём спортивный азарт обнаружился: побольнее меня куснуть.

В народе говорят: "Старый муж – молодая жена: жди детей. Старая жена – молодой муж: жди плетей". Она была беременна и вовсю выкладывала на своей страничке фото: Снежок слушает её животик, Снежок целует её животик, Снежок надевает на её животик наушники, чтобы младенец слушал классическую музыку…

А наша девочка для него перестала существовать. Не знаю, как его обработала хищница. Но, когда я получила алименты, выяснилось: у Снежка зарплата по ведомости… две тысячи рублей! Новыми деньгами!

Квартиру он у меня отсудил – недаром у него кругом друзья, и в судьях, и в адвокатах. Оказались мы с доченькой в бараке. Сколько я перенесла, сколько слёз выплакала. Кричала в исступлении: "Будьте вы прокляты! Пусть каждая слезинка упадёт на ваши головы!"

Всё давно перегорело, я на пенсии. Смотрю по телевизору шоу, наблюдаю одни и те же истории и думаю: какие мы дуры, в каком добровольном рабстве находимся у мужиков! Какая у нас страна бесправных женщин! Законы нас не защищают – потому что их принимают мужчины. В правительстве и Думе одни штаны кресла протирают. А если туда изредка затешутся юбки, то очень быстро либо омужичиваются, либо начинают плясать под мужскую дудку и забывают о своих сёстрах.

Дочка живёт в Америке, вышла замуж за гражданина США, русского по происхождению. Ездила я к ней недавно по гостевому вызову. И на каждом шагу: в парке, на пикниках, в гипермаркетах наблюдала типичные американские семейства.

Выводок разновозрастных детей, расплывшаяся, совершенно не следящая за собой жена-наседка. Рядом спортивный, подтянутый муж-мальчик. Вокруг полно тоненьких соблазнительных девушек, но ему в голову не придёт стрелять глазами и выбирать объект для вылазки налево.

– А если и придёт такая идея, – объяснила дочка, – то останется бедняга без штанов, с голой задницей, в прямом смысле слова. Практически всё нажитое отойдёт бывшей жене и детям, и будет он содержать бывшую до конца жизни.

На работе на него станут смотреть косо, замедлится карьерный рост. Потому что если ты изменил жене, то, как неблагонадёжный элемент, можешь изменить и родной фирме, и Соединённым Штатам. (Прямо по Чехову: если жена тебе изменила, радуйся, что она изменила тебе, а не Отечеству).

Да чего там: моей дочке 28 лет, а уже типичная американка. Заматерела, раздобрела, раздалась в покойной, безмятежной сытой бабьей полноте. Вальяжная, как сонный удав. "Смотри, Олька, – говорю, – скоро в дверь не пролезешь!" Она запрокинула голову, хохочет. Счастливая, уверенная, позволяющая себе быть такой, какая есть.

Не то, что наши женщины: вечный бой, покой нам только снится. Поджарые, как гончие собаки, вертимся волчком, держим ухо востро. Расслабишься, отвлечёшься, ослабишь внимание – тут же из-под носа уведут избранника молодые соперницы.

Нынче повальная мода: разводиться и жениться на молоденьких. Да женись ты хоть на четырёх молодых (виагра в помощь и инфаркт в перспективу). Но и старых жён содержи, и первых детей не забывай. Поэтому я обеими руками за многожёнство, как на востоке, прав Жириновский. Провисли русские бабоньки между Востоком и Западом, провалились в чёрную беспросветную дыру.

Вы думаете, американкам их блага на блюдечке поднесли? Думаете, сами собой американские мужья вышколились, выдрессировались? Как бы не так.

Вспомните историю 8 марта. Бедняжек из брандспойта ледяной грязной водой поливали, дубинками разгоняли, в тюрьмы швыряли – а они добились своего, накрутили американским мужикам хвосты. А у нас сунут на 8 марта, как подачку, жиденький букетик – мы радёхоньки, как дурочки с переулочка.

Вот я и обращаюсь к женщинам: довольно ублажать этих самцов, сидеть из-за них на диетах, худеть, ломать ноги на шпильках. Хватит семенить перед ними на цирлах. Обиженные женщины всей России, объединяйтесь! Нас – миллионы. Образуем партию брошенных жён. Проучим мужей, изменяющим нам с молодыми любовницами!"

ДЕВУШКА СУНДУК

– Ну-у, опять свой сундук притащила, – ворчала нянька, отпирая дверь приёмного покоя. Раз в два года, обычно осенью или зимой и почему-то в самую скверную погоду, на пороге роддома являлась смуглая худая женщина в чёрно-цветастом многослойном тряпье. Она слизывала с сизых – то ли от природы, то ли от холода – губ капельки дождя или снега. Страдальчески и виновато улыбаясь, одной рукой цеплялась за стену, другой поддерживала огромный живот.

Естественно, без документов – вон он, документ: лужа отошедших плодных вод в ногах. Тянула приготовленные раскисшие купюры – немного: ровно столько, чтобы не оскорбить обострённые классовые чувства младшего и среднего медицинского персонала.

– Айда на обработку, чего с тобой делать. Галь, грязный родзал свободен?… Ишь, пузо как сундук, а опростается вот такусеньким, – нянька показала половину мизинца. – Тех-то куда девает?

– Куда. С грудными – в переходе милостыню просит. А подрастут – продаст, – буркнула не столь добродушная акушерка. – Ну, давай, показывай свой… сундук.

– Сундук, сундук, – кивала плохо понимающая по-русски, на всё согласная роженица. Она, как прибившаяся доверчивая собака, знала, что сердитые женщины в белых шапочках и никабах не обидят её приплод. А её саму положат в чистую палату на твёрдые белые хрусткие, как сахар, простыни. Это в первый раз она не решалась к ним прикоснуться и всё пыталась отогнуть с полосатого матраца, пока на неё не прикрикнули.

Это в самый первый раз, родив в холодном чужом городе, где тускло светит флизелиновое северное солнышко, многое ей показалось удивительным. Что утром не растолкают, не напялят тяжёлый от грязи, толстый ватный халат и не пошлют убирать скотину или месить лепёшки, хотя ноет низ живота и ноги дрожат от слабости. Никто брезгливо не отведёт глаза: порченая, девять раз рожает – и все девочки. Раньше таким бросали обидные слова: "Лучше бы родила камень – пригодилось бы стену возвести".

…Родной кишлак: глинобитные кособокие плоские домики, редкие кривые смоковницы. В тени дувалов прячутся ослы и собаки, похожие на обтянутые шкурами скелеты… Белый воздух плавится и дрожит, как над раскалёнными углями. И только свежо и живительно булькает, шустрой девчонкой скачет по камням искристая ледяная речка. Она отделяет их выжженный солнцем, вытоптанный обжитой каменный пятачок от афганских гор.

Пить! Припасть жаркими обмётанными губами к той реке… Безымянная женщина дисциплинированно вытягивалась под капельницей в струну, и только тяжело дышала и ворочала сливовыми глазами.

– Я же говорю: пузо как сундук, а родит – в руки взять нечего, – ворчала нянька. Она принесла ребёнка на кормление, но врач дала знак унести обратно.

– Дочку как назовёшь? – крикнула врач, нагнувшись к невнятно шевельнувшимся губам женщины. Удивлённо обернулась к сестре:

– Сундук, говорит, что ли. Ни фига себе имечко. – Ещё раз, по слогам, раздельно повторила: – Дочку. Как. Назовёшь?

– Сундук… Сундук, – задыхалась женщина.

– Это у них обычай, я читала. Какое слово первое услышат – такое дают новорождённому, – невозмутимо и авторитетно пояснила молоденькая медсестра, подвигая каталку – везти родильницу в реанимацию. – От этого у ребёнка судьба зависит. И потом, может, на их языке сундук – какой-нибудь прекрасный цветок или звезды далёкой свет…

– Дикие какие люди, – с сомнением сказала врач. – А ребёнку всю жизнь жить.

В детской палате чмокала пухлым ротиком девочка-чернушка, наречённая матерью Сумруг – на языке её родины значило: жаркая, чувственная.

Лёвушка завтракал и смотрел утренние новости.

Завтрак готовился следующим образом. Лёвушка как-то всегда обнаруживал в холодильнике чёрствый, припахивающий пенициллином батон, резиновую корку сыра, колбасную попочку с поросячьим хвостиком – всё это рассматривал на предмет зелени и скупо срезал, если таковая отыскивалась. Зверски тряс бутылку с кетчупом и, как прилежная доярка, тщательно выдаивал из пакета последние капли майонеза. Через минуту микроволновка чудесным образом перевоплощала это сомнительное сооружение во вполне съедобный горячий бутерброд.

Банка с растворимым кофе и окаменевшая сахарница после ожесточённых, душераздирающих скребков ложкой, в очередной раз выдавали горстки ссохшихся крупинок. Залив их крутым кипятком, Лёвушка брал кружку с дымящимся кофе, тарелку с бутербродом и плюхался в продавленное кресло к телевизору, задрав ноги в сальных шлёпанцах на стол – блаженствовать. Он вздыхал, крутил головой, стучал кулаком по коленке – активно демонстрировал изумление и горькую иронию по поводу абсолютной профнепригодности коллег по цеху.

Собственно, новости лишь служили поводом для желчных Лёвушкиных комментариев. Из них явствовало, что коллеги бездари, а Лёвушка гений, а телестудия, видимо, объявляет конкурс на самых дебильных дебилов – и после строгого отбора зачисляет их в штат. Недавно Лёвушку с треском выгнали с телевидения за громкий провал авторской программы в прямом эфире.

Сегодня показывали рейд по торговым точкам города. Громадные румяные, увешанные оружием спецназовцы в бронежилетах топтались, позируя перед камерой на фоне продуктового ларька.

– Наряд явился по первому звонку! Только что была совершена контрольная закупка! Продана пачка сигарет лицу, не достигшему 18 лет! По новому закону, продавцу грозит штраф в сорок тысяч рублей!! – захлёбывался от ликования репортёр Димуля, Лёвушкин счастливый конкурент. Подражая столичным ведущим, он стоял на морозе с обнажённой головой, и велел оператору нацелиться так, чтобы была видна расстёгнутая австрийская дублёнка.

Димуля всегда был тупым оптимистом, и Лёвушка не отказал себе в удовольствии подытожить: "И-ди-от".

За добротно, тепло укутанными спецназовцами, оперативно и отважно обезвредившими опасную государственную преступницу, едва виднелась сама преступница. Похожая на затравленного зверка, она зябко куталась в жилетку и слабо, отрешённо, из вежливости улыбалась, видимо, плохо понимая, какая беда ей грозит.

Новостной блок завершал сюжет о торжественном, с высокими гостями из министерства культуры, открытии в центральном сквере памятника сосиске.

– Занимаются фуфлом, – возмущался Лёвушка, запихивая в рот остатки бутерброда. – Открывают памятники крокодилу, авоське, плавленому сырку, пельменю… Давно пора отлить из бронзы памятник забитой девчонке-продавцу, торгующей с ящиков фруктами: тощей, скуксившейся, с землистым личиком – вечной рабе Асланов, Гиви, Зурабов.

Кажется, осенью в криминальной хронике показывали ту же девчонку. Злостная рецидивистка вела торговлю в неположенном месте: продавала с грузовика яблоки (крупным планом – шмыгающий, красный от холода носик, задубевшие ручки-прутики крашеные, в потёках, сливовые глазёнки). Тогда вместо омоновцев топтался Роспотребнадзор: женщины с тяжёлыми лицами, в тяжёлых шубах.

Лёвушка превозмог гордость и позвонил Димуле. В процессе трёпа небрежно поинтересовался: что за ларёк зачищали омоновцы в утренних новостях, по какому адресу. Вскользь соврал:

– Мне тут любопытный проектик предлагают. Дашь камеру на вечерок?

Журналистская корочка (сто лет назад просроченная) у Лёвушки имелась. А похожая на огнемёт допотопная Димулина камера наперевес внушит доверие кому хочешь – не то, что запуганной продавщице. Черноволосая девчонка не шла из головы. А может, он даже в неё немножко влюбился.

– Ну, располагайся. Будь как дома, – Лёвушка суетился, в горле сохло от волнения. Точно, влюбился. Впервые в жизни порог его холостяцкого жилища переступала Женщина. Хотя чего там было женского – разве что вырезанные до висков длинные сливовые глаза да тяжёлые синие волосы, да смуглая кожа, полупрозрачная как у марсианки. Под ключицей, под нежной кожей голубые венки сплелись в паучка – этот паучок взволновал больше всего.

При встрече девчонка испуганно потащила из кармана паспорт – привыкла, что принимают за мигранта. Паспорт был российский, орлиный. Лёвушка из любопытства листнул страничку – и опупел.

– Умарова Сундук Умар кызы. Это ты – Сундук?

– Я. Но все зовут Соня, – торопливо и смущённо опустив глаза, будто извинилась девочка. Говорила она чисто, без акцента.

– Ну, Бог с этим, – Лёвушка страшно волновался, суетился. Со своей (то есть Димулиной) камерой и журналистской корочкой он возник в жизни девушки Сундук, как ангел-хранитель. Рассерженный хозяин ларька взял на себя выплату штрафа, но выгнал её с работы, не заплатив за полгода. И потребовал очистить полуподвальную комнатку, которую Соня-Сундук снимала с девятью девушками.

Назад Дальше