Бросив свою работу, Алексей спешил домой. Ему не терпелось расспросить бабушку, что за новая соседка обитает за косогором. Но бабушка не внесла никакой ясности. Жила, мол, там такая и такая-то старуха, они даже дружили и иногда ходили с нею в церковь в соседнее село, но этой зимой схоронили её, уж очень та старая была. Сейчас вернулась её дочка и продаёт дом, да покупателей пока нет. Кто захочет такую хибару на краю села? Внучка её тоже недавно в село приехала, как и все, на лето, поправить здоровье, хиленькая такая, а других, мол, нет у них никого, по крайней мере, никто не приезжал. "Наверное, бабушка не всё знает, – решил Алексей, – надо будет ещё кого-то расспросить".
Вечером на гулянье возле клуба было шумно, как всегда. Сашко и Андрей уже обзавелись "невестами" и пошли их провожать, ещё и полуночи не было. Они с Колей пытались что-то разузнать про незнакомку даже у старух, торчащих вечно возле клуба, но расспросы не дали ничего. Где-то и Николай потом пропал, пора было и Алексею собираться домой. Одинокая фигурка у колодца привлекла его внимание. Ах, да это Оксана! И как это он о ней позабыл? Та тоже заметила его, и уже нечего было делать, как только подойти к ней и хотя бы перекинуться парой слов. Но Оксана, заметив его, подошла к нему сама. Она очень изменилась за то время, что Алексей не видел её. К нему подошла та же в принципе малоинтересная личность, какую он увидел во время их первой встречи, но в решительной походке, жестах и даже в тоне её разговора не угадывалось даже тени смущения и неуверенности, что была присуща ей раньше. Она попросила провести её домой, так как случайно куда-то подевались её подружки и она оказалась одна. Отказывать девушке было не в духе Алексея, и они пошли. Инициативу в разговоре Оксана взяла на себя сразу, как они двинулись в путь, и Алёша с удивлением открыл в ней интереснейшего и эрудированного собеседника. Говорили обо всём – о медицине, о космосе и даже о любви. Девушка сказала, что пойдут они по старой верхней дороге, так как к её хате иначе и не подойдёшь. Но почему-то это совсем его не испугало, ведь Оксана, наверное, частенько ходит тем путём, если другого нет. В мыслях своих он всё больше склонялся к тому, что увиденные ими с товарищами происшествия не более чем маскарад, кем-то удачно подстроенный. Да и не будет он теперь таким наивным, его просто так не возьмешь, и у него есть возможность наконец докопаться до сути. Само провидение посылает ему эту Оксану, ведь сам бы он никогда не рискнул, да ещё и ночью, пройти тот путь и докопаться до истины, а что до товарищей, так лучше и не напоминать им об этом.
Идти было хорошо, и луна светила во всю яркость своего полного диска, а листья нежно шуршали, играя с легким ветерком. В разговорах Алексей и не заметил, как они поравнялись с тем злополучным местом, где на них с товарищами обрушилась чертовщина. Но ничего, прошли, не останавливаясь, ничего вокруг не творилось. Алексей и виду не подал, но тему о ведьмах и колдуньях затронул и выложил всё, что знал. Оксана ничего не испугалась – только хихикает и молчит. Вот и поворот к дому Алексея, ведущий обратно в село. Прошли и его. Оксана жила дальше. Тоненький, еле ощутимый холодок вдруг стал пробирать тело Алексея. Было приятно, тепло, и он не мог понять, в чём дело, почему какая-то неясная дрожь стала беспокоить его без причины? На самом краю села приютилось несколько хат, покрытых соломой, которые были уже довольно ветхими. Они остановились возле первой, и Оксана оперлась на маленькую калитку: "Вот я и дома". Он заглянул во двор, обрамлённый несколькими старыми вишнями. На заборе висело много глиняных горшков, а с другого края дворик примыкал к озеру или болоту. Вдруг, как молния с ясного неба, пронзила его сердце догадка: это тот самый дворик, который видел он сегодня утром, когда пошёл косить за косогор, но только с другой стороны! И именно здесь он увидел красавицу с чёрными косами. Кто она, он сейчас всё узнает и не отпустит эту амёбную Оксану, пока та всё не выложит. Оксана уже собралась было прощаться и открыла калитку, но Алексей задержал её и перегородил дорогу. Он пристально посмотрел ей в глаза, и даже при свете луны стало заметно, как она побледнела. "А теперь скажи, – обратился он к девушке, – что тут у вас за принцесса скрывается, а может, сразу веди меня к ней. Мне всё известно про ваши шалости и будет лучше, Оксана, и для тебя, и для неё, если мы все объяснимся сейчас. Я обещаю никому ничего не рассказывать". Оксана грустно улыбнулась такой обворожительной улыбкой и так посмотрела ему в глаза, что Алексею стало не по себе опять. "Что ж, твои дружки сильно испугались тогда? Ты, Алёша, оказался храбрее всех, за то тебя и полюбила". Алексей не верил своим глазам и ушам. Этот голос он уже слышал и вспоминал в своих грёзах, и этот дурманящий запах её волос так знаком ему, и эти манящие губы, и глаза, и руки, что обхватывают его сейчас за шею, – её! Жгучий сладострастный поцелуй опалил его и сдавил дыхание. Так целовала его только она. Её волосы, пахнущие молоком и горько-пряными цветами, иссиня-чёрные, густые и прекрасные, рассыпались по его плечам. "Нет!" – закричал он и с силой отшвырнул от себя наваждение, инстинктивно поняв, что эта ничтожная Оксана и есть та прекрасная фея, околдовавшая всё его существо. На его глазах отвергнутая девушка опять начала своё превращение, на сей раз из красавицы в ту, что он провожал. Её трусило так, что слышен был лязг и скрежет зубов, крутило и выворачивало суставы. Из её горла вырвался такой страшный, нечеловеческий крик, что заложило уши и волосы поднялись дыбом на голове. Так кричала и та птица в поле, на которую он наступил. Девушка вдруг сделала резкий рывок и со всей силой вцепилась ему в горло. Ноги и руки Алексея сразу занемели, он не мог не только сопротивляться, а даже пошевелить ими. Поняв, что теперь ему конец, Алексей умоляющим взглядом посмотрел ей в глаза, ещё пока не изменившиеся и недавно такие желанные, прекрасные глаза вожделенной красавицы. Они ещё не успели поменять свой цвет. Он молил о пощаде, и ведьма выпустила его из своих рук.
Обессиленная и разбитая Оксана, наконец, добралась, а скорее доползла до сеновала, где решила дождаться утра. Заснуть ей вряд ли удастся. Её разбитое и измученное борьбой тело невыносимо болело, и она лежала, широко раскинув руки и закрыв глаза, набираясь сил. Ей нет ещё и двадцати, а кажется, что живёт она на свете очень давно. Как у людей, что прожили век, так и у неё перед глазами пронеслись картинки её жизни, сменяя одна другую. Как случилось в её судьбе то, к чему она пришла сейчас?! Обычное детство, обычная юность в серых унылых красках пронеслись перед ней. Отец был военным, и они часто переезжали, не успев прижиться на одном месте. Хроническое отставание от всех детей в школе могла исправить только зубрёжка. С невзрачной внешностью справиться было сложнее, и она решила прикрыть её белым халатом, поступив в медицинский. Хоть здоровье не подводило, и то хорошо, а то не видать бы ей и института. И опять зубрёжка выручала, как всегда. Приехать на лето в деревню к бабушке было всегда её мечтой, хотя удавалось это редко, так как служба отца в отдалённых регионах страны была частым тому препятствием.
И вот наконец собрались, приехали – на похороны! Задержались из-за продажи дома, всё-таки наследство, говорит мать. Кроме старой хаты у бабушки был старинный окованный дубовый сундук огромных размеров, с ветхой старушечьей одежонкой. И вот, по просьбе матери перебирая нехитрый её гардероб, наткнулась она на "это". Теперь уж она и не знает, может, надо было утопить этот сундук со всем содержимым в озере, возле дома. Ох, если бы можно было повернуть время вспять! Она представила это действо. Нет, его и пустой не сдвинешь с места. А был выход: надо было сжечь эту хату с чёртовым сундуком дотла! А так – гореть теперь ей в аду вместо хаты.
Заныло сердце, когда вспомнился момент чудесной находки. На самом дне, под тряпками, она нашла тогда увесистую книгу в чёрной обложке, завёрнутую в старенькую домотканую длинную женскую рубаху. Сразу захотелось почему-то примерить эту рубаху, что она и сделала. Она подошла к зеркалу. И о диво! Рубаха, как живая, окутала её тело, и так стало приятно ощущать её на себе! Такие рубахи на селе называли сорочками. Деревенские женщины сами ткали льняное полотно и шили себе их на свой вкус и традиции, украшая вышивками. Вышивка на сорочке тоже была блёклая и вылинявшая, но, как только Оксана надела рубаху на себя, прямо на глазах эта вышивка стала меняться, вдруг превращаясь в яркую и сочную. Чёрно-красные маки вспыхнули на рукавах так, словно их вышивали только вчера дорогими шёлковыми нитками. Книгу, найденную в сундуке, пыталась она читать, да какие-то закарлючки, наверное, на старославянском языке, ей никак не давались. Так и заснула она тогда, помнится, в этой сорочке и с книгой в руках. И не то во сне, не то наяву входит в горницу женщина невиданной красоты и голая. Длинные черные волосы – аж до пола. И сразу – к ней. Рта не раскрывает, а голос слышится: "Вот моя сорочка на тебе". А потом махнула рукой: "Ладно, носи. Никому бы не позволила, но ты моя родня, прабабушкой тебе довожусь. Сама захотела – никто не хотел, а если сама, то теперь носи! Всё написано в книге – что захочешь и чего захочешь, любые ответы на любые вопросы, только спрашивай. Меня тоже Оксаной звали, как наденешь сорочку мою, будешь мною, и что знала и умела я, будешь знать и уметь ты, а как всё делать, книга тебе подскажет".
Так забавно сначала было, особенно читать эту чёрную книгу на незнакомом языке, тайно уединившись от матери или ночью, при свечке, в старой каморке. Вырядится Оксана в ту старую рубашку, положит книгу на колени и читает кое-как, коверкая слова, а в голове сразу перевод! Книга та была рекомендацией, а скорее пособием для ведьмы – что нужно сделать и для чего. Какую травку заварить да испить, чтобы превратиться в кошку, например, и выдоить соседских коров, или украсть что перед самым носом у хозяев, как найти клад и где искать, как приворожить к себе понравившегося парубка и много ещё чего. Всё было в той книге: и как убить, и как воскресить из мёртвых, как вызвать засуху или дожди. Те главы, что были ей не интересны сейчас, она пропускала, а вот что касалось приворота на любимого, ей понадобилось очень скоро.
Сначала она просто дурачилась, делая что-то сверхъестественное, и наблюдала реакцию окружающих, а потом однажды на пристани увидела его. Не такой уж он был красавец, но сердцу не прикажешь. Понравился и всё. Первое чувство вспыхнуло с такой силой, что не давало спать по ночам. Дивные драгоценные украшения были отрыты в огороде, на жуткой глубине, по указанию прабабки, а удерживать на себе по нескольку часов её прекрасный облик помогало молоко. Требовалось его по нескольку вёдер каждый раз, и добывать это средство приходилось по соседским хлевам, обратившись в чёрную кошку. Однажды её так огрели коромыслом, что она два дня охала и оттирала своё тело чудодейственными мазями, приготовленными из лягушек, летучих мышей и всякой "нечисти". Вспоминать даже противно! Но чего не сделаешь ради любви? Разве мог он полюбить её такую, настоящую?
А видать, не зря она его заприметила, раз и Алёнка, первая раскрасавица на селе, и та на него глаз положила, и уже сохнет по нему, о чём тайно ей поведала на днях. Вода, заговоры и молоко делали своё дело, и ей удалось несколько раз даже поцеловать его, а на Алёнку он и вовсе не смотрит! Правда, по селу поползли слухи, а вездесущие старухи что-то заподозрили, но она успела напустить на самых ретивых из них туману. И теперь такой удар! Что-то она сделала не так. Она и сама знала, что душа её любимого была обречена и почти уже принесена в жертву, но вечером этим что-то сложилось не так. Вот прабабушка её – та бы не осеклась. Она делала такое, и делала не раз. Возьми, что нужно, до конца, а потом те концы и в воду. Она, полная дура, мало что и не взяла, так ещё и выпустила свою жертву! Что теперь будет? Ведь раззвонит по всему селу, а завтра придут её убивать. Заколют вилами или сожгут живьём, или утопят, как топили ведьм в древности… Всё рисовала и рисовала Оксана в своём воображении сцены казней, а потом пришла к выводу, что сейчас далеко не то время, скорее засмеют и не поверят, да и Алексей не такой, чтобы выставить себя так просто на посмешище всему селу, а завтра она что-то придумает. Сон навалился на неё душным мраком лежалого сена. Ведьма уснула.
Было раннее утро. Ещё не выгоняли на пастбище коров, и они призывно мычали, ожидая своих хозяек, чтобы те их подоили. Во дворах перекликались петухи и громко кудахтали куры. Что говорил Алексей своей бабушке Дарье, когда поспешно собирал вещи, он уже не помнил. Только укоризненный взгляд и слёзы, текущие по её старушечьим щекам, ещё долго стояли у него перед глазами. Он попросил проститься за него с его друзьями и попросить прощения за такой внезапный отъезд, обещая быстро вернуться назад, буквально через несколько дней, а теперь бежал из села на первой утренней ракете. Он не видел оправдания такому своему поступку, но животный инстинкт, хранивший и оберегавший его где-то внутри, взбунтовался и гнал его подальше от этих мест, ещё недавно самых дорогих и любимых.
Русалка
Галочке исполнилось шесть лет, когда её забрали от одной бабушки и увезли к другой. Их бросил папа и ушёл к какой-то тёте, так что в доме, где они жили, им уже нельзя было оставаться. Так объяснили девочке и мама, и бабушка Оля. Прощание было тяжёлым и слёзным, и Галочке стало непонятно, почему её добрая бабушка Оля не может поехать вместе с ними. Только после бабушкиного уверительного обещания приехать к ней летом она наконец-то отпустила её руку и пошла с мамой садиться в поезд. В поезде было интересно. Она устроилась возле окошка и смотрела на пробегающие мимо города и станции. Пассажиры угощали её наперебой вкусным печеньем и конфетами, и Галочка забыла о своём горе. В автобусе, куда они пересели с мамой после поезда, было тесно и весело, и они не заметили, как приехали. Новая бабушка, закутанная в огромный платок, встретила их с автобуса, и они пошли по дороге через всё село к её дому. Дом казался огромный, крытый соломой. Внутри была большая просторная комната с высокой печкой, перегороженная надвое печкой поменьше. Там, за этой маленькой печкой, стояла красивая широкая деревянная кровать, где они с мамой и будут спать. Новую бабушку звали Марфой. Она была высокая и строгая. Мама скоро уехала. Ей надо было устраиваться на новом месте в большом городе, где она будет работать в больнице врачом. А на следующий год и она там же пойдёт в первый класс. Так что ей придётся недолго здесь пожить. А на Новый год мама обещала приехать опять и привезти много-много подарков и книжек, ведь ей надо будет подготовиться к школе.
Провожали маму до автобуса они с бабушкой Марфой уже по первому беленькому снежку, что выпал тихонько ночью, и она видела, как забавно деревенские дети играли в снежки и лепили снежную бабу. Бабушка Марфа обещала познакомить её с этими детьми. Ей, мол, не будет скучно. В этот же день она и перезнакомилась со всеми соседскими ребятами и стала тоже лепить с ними такую же снежную бабу у себя во дворе. Но вскоре дети поссорились. Они говорили на украинском языке, а Галочка на русском, дети стали смеяться над какими-то словами, что она произносила, и ей стало стыдно. А потом какой-то мальчик забрал у неё лопатку и обещал принести другую, но так и не принёс, и ей пришлось носить снег руками. Варежки промокли и замёрзли руки, а бабушка отругала её и забрала в дом.
В доме стало тоскливо, и Галочка, обняв старую чёрную кошку, с которой подружилась, горько заплакала, вспомнив о своём "горе". Заплакала с ней и бабушка Марфа и, обняв внучку, пообещала научить её украинскому языку, чтобы она не отличалась от других детей в их селе. На том и порешили, пообедав тёплыми оладушками и украинским борщом, которые так вкусно наготовила большая печка. Потом ей вместе с кошкой было разрешено забраться на эту огромную печку, в которой бабушка варила еду. На печи, на лежанке сушилось просо, и было приятно перебирать его гладенькие зёрнышки и вообще лежать, грея бока, ощущая тепло ещё не остывшей печки.
В сенях у бабушки стоял огромный кованный железом сундук, который назывался "скрыня". Он служил бабушке вместо шкафа, и она разрешила ей перекладывать и примерять одежду, что хранилась в нём. Галочка частенько наряжалась в эти наряды, приспосабливая их под свой маленький рост, и давала теперь концерты соседским старухам, что собирались вечером у её бабушки Марфы вышивать и петь песни. Уже иногда и она своим тоненьким голоском пыталась подтягивать им, выучив некоторые, что умиляло старух, и те хвалили её и гладили по головке, называя "янголятком". Так потихоньку шло время, и она стала привыкать и к новой жизни и к новой бабушке. Но иногда горе всё же находило её, особенно когда она оставалась одна. Тогда Галочка садилась на окно, где было видно сельскую дорогу, и ждала маму. Ей казалось, что если она будет её так преданно ждать, прильнув к окну, мама обязательно почувствует, как скучает и тоскует по ней её дочка, и, бросив всё, обязательно приедет к ней. Она могла так часами сидеть, вспоминая и своего папу Олега, и бабушку Олю, и как они жили все вместе там, на далёком теперь Донбассе. Ей было непонятно, почему сейчас она должна обходиться без их любви, сидеть здесь, на этом окне в чужой стороне, и страдать. В конце концов девочка начинала безутешно плакать, держась за место, где билось её полыхающее сердечко, которое, казалось вот-вот вырвется из её маленькой груди и побежит по этой дороге, засыпанной снегом, прямо к маме.
В один из таких грустных дней мама наконец приехала. Они с кошкой заметили её с окна, где сидели среди горшков с цветами. Далеко, на видимой из окна дороге, показалось сначала маленькое тёмное пятнышко, которое, приближаясь, переросло в её долгожданную любимую маму. На маленьких саночках она привезла целую кучу подарков и угощений, а главное – небольшую зелёную ёлочку, которую они все вместе тем же вечером нарядили и поставили дожидаться Нового года на столе, в углу, под старинными иконами бабушки Марфы. Но больше всего Галочка радовалась хорошеньким, раскрашенным в разные цвета саночкам. Вот как будут завидовать ей сельские ребята! Дождавшись утра, она целый день каталась на них вместе с сельской ребятнёй с горки, и радости не было границ. Потом, после гуляний, мама с бабушкой устроили "большую баню" и купали её в огромной деревянной кадке. На кровати лежало, дожидаясь её, невиданной красоты платье в клеточку с белоснежными пенными кружевами, в котором она и будет праздновать.
Галочка стояла посреди комнаты в одной тоненькой беленькой сорочке – и мама с бабушкой Марфой не могли налюбоваться ею, какая была она хорошенькая. Глазки чёрные, как угольки, и ясные, как звёздочки, сияли на беленьком личике, озаряя светом, казалось, всё вокруг, такие же чёрные, как и глаза, волосы спускались плотным шёлком до самых колен. И как ни тяжело было за ними ухаживать, ни бабушка, ни мама не отважились бы обрезать такую красоту. "Ей бы на голову венок – и чистая русалочка из сказки", – всплеснула руками бабушка!