И только минут через десять - пятнадцать, увидев показавшийся на дороге грузовик. Кутейникова, лейтенант Артюхов успокаивался, шел к колодцу, снимал гимнастерку и, пыхтя и фыркая, обливался холодной водой. Но даже и в эти минуты, умываясь, он то и дело вскидывал голову и смотрел в сторону приближающегося к колодцу ЗИСа, словно боясь: а вдруг он ошибся, вдруг это не их машина?
Галине было искренне жаль молчаливого и безответного сержанта Кутейникова, в машине которого что-то не ладилось с двигателем. Глядя на потрескавшиеся и пересохшие губы сержанта, на его воспаленные от напряжения и бессонной ночи глаза и выгоревшие на солнце брови, Галина хотела заступиться за шофера, злилась на Артюхова, который, отчитывая Кутейникова, всякий раз находил для него ядовитые и обидные слова. Молча выслушивая брань лейтенанта, сержант еще больше краснел и, обливаясь потом, лез под капот машины. Пока все отдыхали в холодке, он копался в двигателе.
- Свеча барахлит, товарищ лейтенант, - не глядя на Артюхова, объяснял причину отставания Кутейников и, посматривая в сторону колодца, спрашивал: - Разрешите залить холодненькой, а то в радиаторе уже кипяток. Я мигом.
- Только живо! Третий раз сегодня из-за тебя, растяпа, теряем по полчаса!
Откуда-то из-под сиденья сержант достал помятое, видавшее виды ведро и метнулся к колодцу. Сидя на бревнах перед покосившейся избенкой с окнами, уходящими в землю, и худой, почерневшей от времени и дождей соломенной крышей, Галина видела, как, жадно припав к ведру, сержант большими глотками пил холодную колодезную воду и оторвался от ведра только тогда, когда услышал окрик Артюхова:
- Хватит! Лопнешь! Ведь ледяная! Пожалей утробу!
Сержант спустил из перегревшегося радиатора кипяток и залил в него два ведра холодной воды. Глядя на пассажиров, уже забравшихся на свои места в кузове, он впервые за день улыбнулся и, поправив пилотку, подмигнул сыну полкового писаря:
- Как Балетка?
- Хорошо… - ответил мальчуган и, подняв щенка на руки, показал его шоферу.
- Не искусал никого? - на полном серьезе спросил Кутейников.
- Он не кусается.
- Смотри, а то лейтенант ему задаст! - Сержант сел в кабину и захлопнул за собой дверцу.
Дневная жара спадала. Струистое марево зноя гасил набегавший со стороны леса прохладный ветерок. Почерневшие кособокие избушки смоленских деревень вызывали в душе Галины грустные мысли. Не такой представлялась ей Смоленщина, край русского воинства, земля, помнящая баталии с Наполеоном, места, где партизаны под водительством Дениса Давыдова и Сеславина показали, на какие подвиги способен русский человек, когда на карту поставлена судьба Отечества…
И снова последняя машина отстала. Шофер, до конца выжимая газ, отчего двигатель ревел зверем, старался изо всех сил сократить разрыв между машинами. И снова в эти минуты в душе Галины вспыхивала жалость к сержанту.
Первым "раму" заметил Костя. Ладонью заслонив лицо от солнца, он напряженно во что-то вглядывался.
- Ты чего, Костя? - спросила Галина, прочитав на лице мальчишки тревогу. Что ты там увидел?
- "Рама"!.. - выдохнул Костя и показал рукой туда, где над кромкой леса, прямо над дорогой, по которой они ехали, повис немецкий "фокке-вульф".
Все, кто сидел в машине, уже знали, что такое "рама", когда она, снижаясь почти до вершин сосен и делая круги над военным городком, поливала пулеметным огнем тех, кто не успел скрыться в подвалах домов. Хотя бы вчерашний случай… Летчик не пощадил даже старушку с двухлетним внуком. Когда площадка перед домами, в которых проживал командный состав, опустела и на ней остались только двое - старуха в длинной черной юбке и белом платочке и малыш, играющий в песке, - "рама" сделала новый разворот, снизилась так, что чуть ли не задевала за трубы казарм, и пошла прямо на детскую площадку. Прицельная пулеметная очередь была точна. Убитые наповал старушка и малыш так и остались лежать, уткнувшись в песок.
Расстояние между "рамой" и грузовиком быстро сокращалось. Костя, пробравшись по узлам к кабине, начал что есть мочи колотить по крыше кулаками. Теперь "рама" казалась уже не повисшим черным бруском, а зловеще разрастающейся черной птицей с застывшими крыльями.
Резко затормозив, машина прижалась к обочине шоссе и остановилась. Из кабины выскочили сержант Кутейников и его напарник - боец с облупленным красным носом. Вытаращив испуганные бесцветные глаза, боец что есть духу крикнул сидящим в кузове:
- Во-оздух!.. - И в тот же миг бросился с протянутыми руками к машине, принял на руки дочку писаря Балабанова, прижал ее к груди и побежал с ней к дорожному кювету.
Шофер Кутейников, ссадив с машины Степаниду Архиповну, подхватил на руки трехлетнего малыша, которого ему подала жена писаря Балабанова, и тоже кинулся с ним к кювету.
Галина нащупала ногой скат машины, неловко носком уперлась в него и, соскользнув, всей тяжестью тела плюхнулась в горячую пыль дорожной обочины. В последний момент, когда Галина еще держалась за борт кузова, она успела увидеть, как жена Балабанова, передавая солдату девочку, одной ногой попала в ручку большого чемодана и, завязнув в ней, вгорячах резко дернула ее и с криком от боли присела на узел. "Наверное, сломала ногу", - подумала Галина.
Первые нули глухо цокнули о борта машины. До слуха Галины донеслись звуки пулеметной очереди. Немецкий летчик выполнял свою привычную работу. Поравнявшись с машиной, на которой в безжизненных позах лежали на узлах две женщины, а рядом с ними копошились мальчик и девочка, Он стремительно набрал высоту, сделал крутой разворот и снова, круто снижаясь, пошел на машину.
Галина, прижавшись к дну кювета, вскинула голову и увидела, как от самолета, с воем падающего на машину, отделились три похожие на свеклы бомбы. Покачиваясь, они падали на землю. Что было дальше - она не видела. Одна за другой над кюветом, где вместе с Галиной лежали Степанида Архиповна, солдат с дочкой писаря Балабанова и Кости, разорвались три бомбы. Всю дорогу молчавшая женщина с пятилетним сыном, на шапочке-матроске которого была надпись "Марат", и сержант Кутейников лежали в кювете по другую сторону дороги.
Первым из кювета поднялся боец с облупленным носом. По его искаженному лицу Галина поняла, что случилось ужасное.
- Вставайте, - сдавленным голосом проговорил солдат, глядя в сторону, где минуту назад была машина.
Цепляясь за кромку кювета, поросшего полынью, Галина встала. И тут же чуть не рухнула: там, где минуту назад стояла машина, валялись разбросанные по всей проезжей части дороги куски ЗИСа, разноцветное тряпье, расщепленные куски фанерных чемоданов… Два задних колеса вместе с диффером откатились от воронки метров на двадцать. Над воронками висело белое облако пуха из подушек.
Обезображенный труп жены полкового писаря был неузнаваем. Ее сына нашли лежащим на спине в придорожной пыльной траве за кюветом.
Галина опустилась на колени перед разметавшим руки мальчиком. Степанида Архиповна, боец и Костя молча стояли за ее спиной. Трехлетняя дочка писаря Балабанова, не понимавшая, что в жизни ее случилась страшная трагедия, сидела на горячем асфальте и жалобно скулила, глядя на свою - безголовую куклу, которую она увидела сразу же, как только выползла из кювета. В эту тяжелую минуту о ней словно забыли - все были потрясены случившимся.
В первый момент Галине показалось, что мальчик всего-навсего потерял сознание. Но когда она увидела окаменевшие в смертельной неподвижности широкие зрачки его, то почувствовала, как к горлу подступило что-то горячее, удушливое.
- Мертвый, - прошептала Галина и только теперь заметила над левым карманчиком выгоревшего пиджака рваную дырку величиной не больше трехкопеечной монеты. Галина отстегнула полу пиджака и увидела набухшую кровью клетчатую рубашку. - Прямо в сердце…
Почувствовав чье-то прикосновение к руке, Галина вздрогнула. Резко обернулась. В ее ногу тыкался носом Балетка. Увидев своего хозяина, лежащего в бурьяне, щенок обрадовался, заскулил и принялся облизывать его холодеющие пергаментные щеки.
Галина почувствовала, как сердце ее стискивает тупая боль и ей не хватает воздуха. Как во сне отошла она от трупика ребенка и взяла на руки не перестающую плакать девочку, которая, отбросив в сторону безголовую куклу, теперь стала звать мать.
Этого не выдержала и Степанида Архиповна, хлебнувшая на своем веку немало горестей и бед.
- Господи! - простонала она, подняв глаза к небу. - За что же, за какие грехи наказал ты эту кроху?
В ту же минуту все увидели, как с запада на восток, в стороне от дороги, в небе плыла темная тучка бомбовозов.
Гул нарастал. Переливистый, с равномерными порогами-перекатами, этот вой, несшийся с неба, давил на землю, угрожал смертью.
- Двенадцать, - насчитал Костя.
- Этим не до нас, пошли на Смоленск, а то и на Москву, - сказал боец и, отмерив от кювета тридцать шагов, остановился. - Похороним здесь.
- Здесь, так здесь, - со вздохом ответила Степанида Архиповна. - Мать сыра земля везде примет.
Могилу копал боец. Чудом уцелевшая лопата с коротким черенком глубоко входила в верхний пласт нетронутой придорожной целины. А когда показалась глина, боец закурил. Встретившись взглядом с Галиной, попросил:
- Где-то здесь должны валяться молоток, топор и гвозди. Лежали в багажнике. Поищите.
Пока боец углублял могилу, Галина нашла среди обломков кузова машины несколько длинных гвоздей. Костя в левом кювете подобрал молоток.
Дно могилы Степанида Архиповна устелила пахучим чабрецом. Тела погибших положили рядком, головой на закат солнца.
Над свежим холмиком боец поставил крест, сбитый из обломков бортовых досок машины. Потом достал из нагрудного кармана замусоленный блокнот, вырвал из него листок и, послюнив химический карандаш, написал: "Здесь похоронен погибший при бомбежке сержант Василий Кутейников, шахтер из Горловки, и…" - Окинув взглядом стоявших за его спиной Галину и Степаниду Архиповну, боец спросил: - Как фамилии остальных?
- Не знаю, сынок, - ответила Степанида Архиповна.
Взгляд бойца метнулся на Галину.
- И я не знаю.
Почесав за ухом, боец поплевал на карандаш и дописал: "…жены и дети командиров 565-го артиллерийского полка".
Бумажку он свернул вчетверо, аккуратно завернул ее в лоскут клеенки от сиденья, который валялся в кювете, и двумя гвоздями прибил сверток к кресту.
Другим теперь казался Галине боец, на облупленный нос и веснушчатое лицо которого она раньше не могла смотреть без улыбки.
- Вы идите к городу, - сказал боец и посмотрел на темнеющий вдали лес, за которым только что скрылось солнце.
- А вы? - тревожно спросила Галина, забыв в эту минуту, что задачи у бойца воюющего полка совсем другие, чем у эвакуированных жен и детей командиров.
- Пойду назад, в полк буду добираться на попутных. Если увидите лейтенанта Артюхова, расскажите ему обо всем. Скажите, где это случилось.
С узелками тряпья, оставшегося после бомбежки, Галина, Степанида Архиповна и Костя попрощались с бойцом и обочиной дороги двинулись на восток. Галину душили слезы. Заснувшая на ее руках дочь полкового писаря, откинув светло-русую головку, сладко посапывала. На руках Кости, пригревшись, тихо скулил Балетка. Впереди всех шла Степанида Архиповна. Опираясь на суковатую палку, подобранную на дороге, она, как слепая, высоко подняв голову и словно посылая кому-то вызов, смотрела туда, где дымом пожара обозначился горящий город.
Галина оглянулась, чувствуя, что кто-то смотрит ей в спину. Предчувствие не обмануло ее. Посреди дороги, отойдя шагов на сто от того места, где похоронили погибших, стоял боец, имени и фамилии которого она так и не спросила. Он махал рукой. Помахала ему и Галина. Костя тоже остановился и, прижав к груди Балетку, помахал рукой солдату.
Степанида Архиповна, опираясь правой рукой на посох, левую время от времени высоко вскидывала, словно с кем-то споря.
Вечерние сумерки опустились быстро. Тишину замершей степи нарушали гудевшие на шоссе машины и трактора-тягачи с пушками, идущие на запад. Навстречу им шли санитарные машины с ранеными, грузовики с женщинами и детьми.
Раза два Галина поднимала руку, пробовала голосовать, но машины проносились мимо.
- Не надо, дочка, - попросила Степанида Архиповна. - Не до нас им. Раненые. Дойдем своими ногами.
Вначале над городом, к которому они подходили, вспыхнули огненные сполохи, потом, несколько секунд спустя, раскатными волнами над степью понесся грохот. Так продолжалось минут десять: всплески огня и приглушенные расстоянием раскаты бомбовых взрывов.
- Это те, двенадцать, - сказал Костя, прижимая к груди Балетку.
ГЛАВА VII
Галина и Степанида Архиповна с детьми вошли в горящий город уже глубокой ночью. Оглушая надрывной сиреной узенькую пыльную улочку с деревянными домишками, мимо пронеслась пожарная машина с пожарниками в серых парусиновых комбинезонах. Следом за машиной пробежали с баграми и пустыми ведрами мужики и парни. У палисадников, перед избами, толпились бабы. Показывая руками в сторону оранжево-красных сполохов в центре города, они что-то тревожно наперебой говорили друг другу. Кое-где по деревянным и щеповым крышам ползали мужики и обливали водой из ведер, подаваемых снизу, прокаленные солнцем старые крыши.
Было видно почти как днем: ночь выдалась лунная, светлая.
Девочка, измучившаяся за день, безмятежно спала на руках у Галины. Руки Галины отекли, поясницу разламывало, в висках стучало. За Галиной еле волочил ноги Костя: сказывались бессонная ночь и тяжелый день. Глухо постукивая о пыльную дорогу палкой, за Костей брела Степанида Архиповна. Последние километры перед городом старушка молчала. Заговорила только тогда, когда остановились, не зная, куда поворачивать: улочка упиралась в кирпичную церковную ограду.
- Куда теперь, доченька?
- На вокзал пойдем, может, военный комендант посадит хоть в товарняк.
- А где он, вокзал-то?
- Спросим. Вой сколько людей везде. Весь город на ногах.
Все свернули в глухой проулок и чуть не попали под лошадей, впряженных в огромную телегу с пустой деревянной пожарной бочкой, па которой, махая вокруг головы вожжами и погоняя двух старых мосластых кляч с провисшими животами, сидел тощий мужик с темной повязкой на одном глазу. Надсадным голосом он кричал на лошадей, которые никак не переходили на галоп:
- Но-о-о, вы-ы-ы, о-одры-ы!..
Галина подошла к одной из женщин и спросила, как пройти на вокзал.
- Был вокзал, доченька, и нет вокзала. Разбили, ироды. Одни камушки остались.
- Да где же он все-таки был?
- Да вон, вишь, левее колокольни дымище горой стоит, идите на него и прямо выйдете туда, где был вокзал.
- Бабы, никак горисполком занялся? Он! Он! Гля, гля, как полыхнуло правее церкви!
- Нет, это, думается, милиция. Горисполком дальше. И потом он каменный, так враз, полыхмя, не займется.
Видя, что бабам не до беженцев, Галина пошла дальше. За ней потянулись Костя и Степанида Архиповна. На скамейке у покосившейся изгороди палисадника сели передохнуть. Ставни деревянного домишка были забиты - видно, хозяева уехали. Костя, привалившись головой к плечу Галины, заснул сразу же как убитый.
Балетка, учуяв где-то неподалеку съестное, стал принюхиваться. Потом, боязливо оглядевшись, юркнул в щель палисадника и сразу же вернулся с коркой хлеба.
- Измучилась ты, бедняжка, - вздохнула Степанида Архиповна, глядя на Галину. - Помогла бы тебе, понесла бы, да сил моих нету. Еле сама иду.
- Ничего, донесу, осталось немного.
- Куда же мы их повезем-то? Считай, оба осиротели.
- Пока в Москву, а там посмотрим. Девочку в детсад отдадим, мальчика в детдом, а там, может, и родственники найдутся.
- Ой, горюшко ты наше луковое! За что же так наказаны малые детушки? Чем они-то провинились перед судьбой?
На станцию пришли к рассвету. Головешки старого станционного здания еще чадили удушливой гарью, разносимой ветром. Некогда зеленый пристанционный скверик пожелтел и пожух от пожара. Всюду - на перроне, на путях, в пристанционном дворике - валялись разбитые кирпичи, обломки бревен и досок, куски обгорелой фанеры и искореженного кровельного железа. Старинный бронзовый колокол, в который бил дежурный по станции, извещая о прибытии и отходе поездов, очутился метрах в пятидесяти от того места, где он висел. А рядом с колоколом лежал помятый и во многих местах пробитый осколками цинковый бачок для питьевой воды, к крану которого была привязана цепью большая алюминиевая кружка.
Пристанционный дворик был забит беженцами. Кто спал тяжелым сном, растянувшись на пыльном дворе, кто, прислонившись к изгороди, дремал.
Все стремились уехать. Все ждали, когда красноармейцы железнодорожного батальона отремонтируют путь и к станции сможет подойти с востока эшелон с военными, а отсюда порожняк заберет раненых и эвакуированных.
Галина с трудом нашла военного коменданта станции, который разместился в крошечном пристанционном домике. Такие будки на железной дороге цепочкой лепятся на подъездах к небольшим станциям. Уже немолодой капитан, охрипший от ругани с красноармейцами-железнодорожниками, которые часто делали перекуры, понял Галину с полуслова.
- Все ясно, гражданка. Прибудет воинский эшелон - посажу всех. А сейчас, сами видите, - станция парализована.
- У меня на руках двое чужих детей, товарищ капитан. У мальчика тяжело ранили отца, мать эвакуирована с родильным домом на восток. У девочки по дороге сюда при бомбежке погибла мать.
- Эвакуацией детей занимается военком города. Советую вам поторопиться. Сегодня должны отправлять детдом. Им выделили несколько машин. - Капитан хотел сказать что-то еще, но в этот момент дверь в комендатуру широко распахнулась и на пороге вырос здоровенный, толстощекий боец, на лице которого крупные золотистые веснушки походили на пасынки-решетки только что расцветших подсолнухов.
Вытаращив глаза, боец уставился на военного коменданта. Потом, заикаясь, нечленораздельно что-то пробормотал.
- Что случилось?! Почему не на путях?! - закричал комендант.
- Бомба, товарищ капитан!
- Что бомба?! Где бомба?!
- Упала и не разорвалась. Один хвост из земли торчит. Работать на третьем пути нельзя.
- Почему нельзя?
- Возьмет и ахнет!
Капитан в сердцах плюнул, смачно выругался и приказал бойцу доложить командиру взвода, что он сейчас придет сам и посмотрит.
Солдат шмыгнул курносым носом, потоптался на месте, почесал затылок и вышел из будки.
- Советую вам не терять времени и вести детей в военкомат. Может быть, и сами с ними уедете. Скажите, что послал комендант станции.
Галина поблагодарила коменданта и вышла. Когда она вернулась в скверик, все трое - Степанида Архиповна, девочка и Костя - крепко спали. Степанида Архиповна, привалившись спиной к дощатому забору, опустила на грудь голову и прижала к своему мягкому животу девочку, обняв ее скрещенными узловатыми руками. Костя, подложив под щеку ладонь, во сне чему-то улыбался. Губы его вздрагивали. Галине было жалко будить их, но, вспомнив предупреждение военного коменданта, что они могут опоздать к отправке детдомовских детей, присела на корточки.