В спальне Зейнаб – ясно слышны крики, топот, выстрелы: это уж где-то здесь, во дворце, рядом. Испуганные Зейнаб и Мамка… Врываются трое казаков: один схватил Зейнаб, другой – Мамку, третий с любопытством вертит в руках клетку с соколом, открыл – птица вылетела, бьется в окно. Зейнаб бьется в руках у казака, кричит. Вбегает Васька Ус – Зейнаб узнала знакомого ей одноусого человека, дрожа кинулась, прижалась к нему. Он, обняв, ведет ее в соседний покой дворца.
Это – богато украшенный зал. В окнах мигает зарево близкого пожара. Толпа разинцев и сам Разин. Перед ним – мокрый Немой, беспомощно пытающийся объяснить что-то. И такой же мокрый с ног до головы Монах, оттолкнув Немого, говорит Разину: "Опоздал ты…" – и объясняет, что подвал, где был брат Разина и другие, залит водой, все там погибли… Разин стоит молча – грозный, темный, как туча, смотрит на Хана. У того ноги подгибаются, он опускается на пол. Зейнаб поняла, что отцу грозит опасность, она плачет, кричит что-то Разину, вырвалась из рук Уса, кинулась к Разину и зубами вцепилась в его руку, уже взявшуюся за рукоять сабли. Разин стряхнул ее, как котенка, посмотрел на кровь, выступившую на руке, пристально посмотрел на Зейнаб – говорит: "Отвести ее на мой струг!" Васька Ус отвечает: "Да это уж я ее отведу…" Хана Разин приказывает запереть в тот же подвал под террасой и снова залить подвал водою. Крики разинцев: "Так! Так!"
Вдруг все затихают, слышны только тихие всхлипывания Зейнаб – затихла и она: несколько разинцев вносят в зал тело Скомороха, кладут перед Разиным на ковер. Разин стоит над ним, сняв шапку, потом опускается на колени: "Спасибо тебе – положил голову за товарищей. Прощай, веселый человек!" – целует его и идет к двери, за ним остальные…
Яркий день. Волга. Летит стая птиц…
Струг Разина под парусами плывет по реке. Разинцы – часть вповалку спит на палубе, часть занята веселой игрой: здоровенный казак сидит на пушке, напружив живот, а другие по очереди подходят и лупят его по животу поленом… Гогочут… Разин вышел из своей рубки, смотрит хмуро. Сверху, с мачты, дозорный кричит: "Судно идет!" Взрыв хохота играющих заглушает дозорного – его услышал один Разин. Он быстро идет по палубе в корму – там другая рубка, окно открыто, слышен смех женщины. Разин, насупившись, остановился, заглянул в окно. Немой мычит, тянет его от окна – Разин оттолкнул его…
Внутри рубки: на полу, на ковре – сидит Зейнаб, перед ней на корточках Васька Ус, они играют "в ладошки", Зейнаб хохочет, дергает Ваську за ус, лицо у Васьки блаженно сияет… Разин входит в рубку. Зейнаб вскочила, забилась в угол, смотрит на Разина, как испуганный зверек. Разин – Ваське: "В ладошки играешь? Есау-ул!" Васька молчит. Разин приказывает ему пойти и приготовить людей: встречное судно идет. Васька нехотя уходит, на пороге остановился, хочет что-то сказать, но сжался под взглядом Разина, вышел. Разин медленно подходит к Зейнаб…
Васька Ус на палубе сердито кричит на играющих – те прекращают игру. Будит спящих. С мачты – снова крик: "Судно иде-ет!"
С верхушки мачты – вдали на реке видно судно. В рубке – Разин подошел к Зейнаб, опустился около нее, пробует, как Васька, играть с ней в ладошки, но она прячет свои руки под платье. Он вытаскивает из кармана ожерелья, браслеты, кладет ей на колени. Она берет подарки, смотрит на них – и сбрасывает их на пол, потом, топая ногами, кричит на Разина: "Уходи! Уходи!" Он растерянно, робко пятится к двери – сейчас уйдет…
Берег Волги. Бурлаки в лямках, с песней, тянут вверх по реке тяжело груженую купеческую баржу…
Разин на пороге рубки остановился: до него долетел чуть слышный обрывок бурлацкой песни, он что-то вспомнил. Вынул из кармана флягу, посмотрел: там – только последний глоток воды на дне… Все равно: выпил, запел тоскливую бурлацкую песню. Зейнаб затихла, широко открыла глаза, слушает. Разин, вдруг оборвав, – начинает другую, горячую любовную песню. И видно, как понемногу загорается Зейнаб – она встала, медленно приближается к певцу…
Васька Ус и несколько разинцев, занятых приготовлением к встрече с судном и к возможному бою, слышат негромкое пение из рубки. Васька остановился, криво усмехаясь, говорит: "Сейчас – дело, а он там персидке песни поет!" Казаки – добродушно: "Ничего-о! Успеется! Еще судно далеко!" Васька Ус сердито командует: "Спускай челн!" Спускают со струга лодку.
В рубке Разин перестал петь. Зейнаб – около него, она просит: "Еще! Еще!" Разин стал и совсем тихо поет колыбельную, осторожно привлекая к себе Зейнаб. Положил ее к себе на колени, тихо покачивает ее, она закрыла глаза…
На воде – уже спущен, покачивается челн…
Васька Ус одним рывком открывает дверь в рубку. "Ш-ш-ш!" – останавливает его Разин – на лице у Разина невиданная, нежная улыбка… "Челн спущен!" – угрюмо говорит Васька. Разин осторожно, как стеклянную, поднимает Зейнаб, чтоб положить на подушки, брошенные на ковре. Но Зейнаб не спит, она открыла глаза, обхватила шею Разина, не отпускает, просит его: "Еще пой! Еще!" Разин бережно кладет ее на ковер: "Подожди, к ночи вернусь – хоть до утра буду тебе петь…" Васька глухо говорит Разину: "Ты персидку не тронь, оставь, она моя!" – "А твоя – так бери, попробуй!" – усмехается Разин. Васька бросается к девушке, зовет ее: "Зейнаб, Зейнаб… это же я, я!" Но она как будто и не видит его, она тянется к Разину: "Не уходи…" Васька Ус скрипнул зубами, справился с собой, подходит к Разину: "Что ж, атаман, видно – твой верх!"
Оба выходят на палубу. Разин глотнул воздух полной грудью: "Эх, Васька! Хороша Волга-мать!" Васька молчит угрюмо. Оба спрыгивают в челн, где уже сидит несколько разинцев, и быстро плывут к берегу, к кустам…
Река, купеческая баржа. На палубе накрыт стол. Тощий старикашка с козлиной бородой, в кухарском фартуке завертывает пирожное тесто с начинкой: "Вот как пирог надо стряпать!" Протягивает руки, слуги вытирают ему руки полотенцем, он покрикивает на них, потом – за борт, громко, бурлакам: "Тяни, тяни, что стали?"
Берег, бурлаки-стоят. Из кустов выходит Разин: "А ну, дайте я потяну!" Отстранив бурлаков, взялся за канат, налег – баржа быстро пошла к берегу, а уж из кустов выскочили Васька Уси другие разинцы. Купец увидал с баржи, кричит слугам: "Караул! Пали в них! Пали!" Разин понатужился, резко дернул канат – Купец и кто-то из его людей рядом с ним падают, среди разинцев – хохот. Один из слуг Купца успел выстрелить, Разин шатнулся: по правому рукаву у него бежит кровь. Он перехватил канат в левую и подтягивает струг к берегу.
На разинском струге, в рубке – Зейнаб подняла с полу подаренный Разиным браслет, надела на правую руку, потом перенадела на левую. Взяла подаренное им ожерелье, приложила к щеке, затем надевает на шею…
Разин со своими людьми – уже на купеческой барже. Купец стоит связанный, ошалевший – и вдруг, оглядываясь куда-то назад, начинает метаться: "Пустите! Пустите!" Разин: "Куда? Куда?" Бурлаки кричат: "В воду его!" Купец, вырываясь, вопит: "Ой, пироги подгорят!" Действительно: слышно шипенье забытых на сковороде пирогов. Разин добродушно смеется (ему сегодня мил весь мир): "А пусть-ка он у нас кухарем будет! Ну, угощай, Купец, Стеньку Разина!" – "Ра… Разина?" – разинув рот, Купец в страхе валится на колени. Разин кричит ему: "Да пироги же подгорят!" Купец кидается к сковороде с пирогами. Хохот кругом…
На разинском струге, в рубке Зейнаб оделась в лучший свой наряд – ждет Разина. Он входит. Зейнаб увидела на рукаве, на руке у него кровь – бросилась к нему, схватила его за руку, испугана, слезы на глазах… Разин поднял ее, целует в глаза… Увидел надетые на ней свои подарки, спрашивает ее: "Что? Что ты еще хочешь? Говори – все тебе будет! Все!" Зейнаб вспомнила о своем любимом соколе: если бы еще он был тут…
Разин огорчен – как малый ребенок: откуда ж он ей достанет сокола? Вспомнил: "Постой, сейчас…" Вытащил из кисета подаренный Катериной уголек…
В другой, атаманской рубке – Васька Ус, обыскивающий Купца, рванул подкладку в купцовой шапке – и вытаскивает оттуда грамоту: "Это что?" Купец трясется, молчит… Васька читает про себя грамоту, водя пальцем по строкам…
Разин неумело чертит на бумаге угольком птицу, обводит квадратом, и еще маленький квадратик – дверца в клетке. Зейнаб смеется, а Разин – не то шутя, не то всерьез – глядит в окно: вот-вот сейчас влетит сокол. Но сокола нет, Разин с досадой швыряет уголек на пол. Зейнаб, смеясь, обнимает Разина. Под окном рубки скулит по-собачьи, воет Немой, видевший всю эту сцену. Но Разин не слышит: для него сейчас во всем мире – только обнявшая его Зейнаб…
Волга. Близок вечер. По небу несутся тучи.
У острова, в камышовых зарослях, стоит на якоре разинский струг. Свистит ветер в снастях. Паруса убраны. Группа разинцев на корме – шумят, галдят. К ним подходит Монах, они кричат ему: "Это что ж, уж которую неделю мы тут зря стоим! А в Астрахани-то… слыхал, что творится?" Купец выталкивает вперед горбатенького человечка, в рваной чуйке – беглеца из Астрахани. Он рассказывает, что Астрахань взята царскими войсками и что нынче вечером в соборе объявят анафему Разину и всем, кто с ним… Монах бледнеет, губы у него трясутся. Разинцы требуют, чтоб он шел с ними к атаману и доложил ему обо всем, Монах боится. Васька Ус зло усмехается: "Атаман занят". Крики: "С бабой занят?" – "Довольно! Идем! Васька Ус, веди нас к нему!"
В рубке – Разин с Зейнаб, полуодетый. Стук в дверь. Еще раз… Разин в гневе подбегает к двери: "Кто… Какой дьявол?" Голоса: "Все! Все!" Накинув кафтан, Разин выбегает, кричит: "Это что? Забыли, кто я?" Выступает вперед седой, как лунь, казак: "Уж прости, а похоже, Стенька, ты забыл, кто ты, – из-за бабы. Народ за тобой пошел, а ты – что же?" Разин пытается что-то сказать, но его заглушает такой дружный, общий, негодующий крик, что он растерянно отступает к рубке, захлопнул дверь, прижался к ней спиной, заслоняя собой вход в рубку, где осталась Зейнаб. Стоит, схватившись руками за голову, дико глядя на толпу. Толпа понемногу затихает. К Разину подходит Васька Ус: "Астрахань взята…" Разин опускается на чурбан у входа в рубку. Через толпу проталкивается казак, кричит Разину: "Монах в челне убежал – вон, вон!" Все головы поворачиваются туда, куда показывает казак: виден уплывающий челн с Монахом. Крики: "Гони за ним!" Разин – устало махнув рукой: "Не надо, пусть… Уйдите все – я скоро скажу вам, – дайте подумать…"
Все уходят. Возле Разина, у его ног – только Немой, мычит ему что-то, нету слов, не может сказать, как пес – трется о его колени. Разин погладил его по голове. Встал, идет в рубку. Немой вползает туда за ним, неслышно…
Зейнаб, видимо, поняла все, она слышала, как выкрикивали ее имя. Она просит Разина: "Лучше ты сам, сам убей меня!" Разин: "Замолчи!" – прижимает ее к себе. Немой поднимается с полу за ее спиной, вынул нож, знаками показывает Разину: "Дай – это сделаю я…" Разин, выхватив у него нож, замахивается на него. Зейнаб успела схватить Разина за руку, он яростным пинком вышвыривает Немого за дверь. Немой, всхлипывая, забивается между связками канатов на палубе. Разин вышел на палубу и стоит у борта, подставив ветру лицо, ссутулившись. Глаза закрыты, брови судорожно сцеплены. Издали ветер доносит еле слышный благовест колокола.
Прорез колокольни в Астрахани, качается язык колокола…
Васька Ус и Купец, тихо о чем-то разговаривая, остановились недалеко от Немого – он прислушивается к их разговору. К ним подходит Разин. Сгорбившись все так же – как будто неся на плечах огромную тяжесть, он твердо говорит Ваське Усу: "В ночь нынче идем на Астрахань…" – и Купцу, стараясь быть веселым: "Ну, кухарь, ничего не жалей – угости на прощанье!" Едва только Купец и Васька Ус отошли, Немой бросается к Разину, цепляется за него, не пускает его войти в рубку, в невероятном волнении хочет рассказать ему что-то очень важное, но слов нет. В дверях рубки показывается Зейнаб. Отмахнувшись от Немого, Разин идет к ней…
Прорез колокольни: медленные, редкие удары колокола.
Двери собора снаружи: они открыты, виден толпящийся внутри народ, шепчутся, смотрят на приготовленный, но еще не зажженный костер на каменных плитах перед дверями.
Празднично убранный разинский струг: мачты доверху увиты шелками, окручены шелком даже пушки. На скамьях за столами, на коврах, брошенных на палубу, – всюду люди Разина, идет пир. Веселый гомон голосов, пение. Место Разина еще пусто. Васька Ус постучал в двери разинской рубки, возвращается к пирующим: "Сейчас, сейчас придет…"
Собор – внутри. Посредине на возвышении – архиерей и духовенство. Хор поет. Вдруг замолкает, тишина. Открывается одна из боковых дверей алтаря, показывается какое-то шествие: пономари в стихарях, дьяконы. Слышны редкие удары колокола…
Открывается дверь разинской рубки, он выходит вместе с Зейнаб. Он – в богатом парчовом кафтане, она – в самом нарядном из своих платьев. Он ведет Зейнаб, крепко ее обнимая, как будто защищая ее…
Собор: шествие из алтаря. Дьяконы несут грубо сделанное – и все-таки похожее чучело Разина в казацком кафтане, несут его на возвышение посредине. В народе – движение, шепот, чей-то вскрик…
На струге: движение среди пирующих, появление Разина с Зейнаб принято как вызов. Поднимается ропот недовольства. Разин выпрямил сгорбленные плечи, метнул глазами, крикнул: "Молчать!" – Тишина. Он продолжает: "Подождите – будете атаманом довольны, недолго ждать!"
Прячась в камышах, недалеко от струга, пробирается лодка с какими-то людьми. Садится солнце.
Разин поднимает чару за здоровье товарищей. Выпил – и подставляет еще, и выпивает до дна третью. Гул одобрения, все кричат и пьют за атамана.
Собор: ударяя посохом в грудь чучела, архиерей провозглашает анафему Разину. Похоронный звон колокола…
Снаружи перед собором служки суетятся – готовятся зажигать костер. Недалеко стоит женщина, накрытая темным платком…
Разин приоткрывает покрывало на Зейнаб – целует ее и дает ей выпить вина из своей чаши, наливает еще: "Пей!" – и она пьет. Купец-кухарь суетится, перебегая от одной группы пирующих к другой, по временам выглядывает за борт. Перебежал на корму – там никого, пусто. К корме из камышей подходит лодка, притаилась под кормой…
Из дверей собора начинает выходить народ. Женщина в платке отступает за дверь, поворачивается – и теперь видно: это – спасенная Разиным Катерина.
Немой – сзади Разина – хочет помешать ему пить, он отталкивает его, пьет и снова поит Зейнаб. Пирующие кричат атаману: "Спой! Спой нам!" Он встал, вынул из кармана заветную флягу – но фляга пуста, он бросает ее за борт; молча, сгорбившись, опускается на скамью. Зейнаб ласкает, старается утешить его – она выскакивает из-за стола и начинает танцевать, сначала медленно, потом все быстрее, отчаянней, исступленней. Разин очнулся, жадно смотрит на нее… На столах, на бочках зажигаются огни…
Перед дверями собора – служки зажгли костер. Дьяконы выносят чучело Разина…
Зейнаб кончила танец, остановилась, качается – сейчас упадет. Разин вскочил, подхватил ее на руки, стиснул, неистово целует ее, поднимая все выше, – вдруг размахнулся – и бросил ее в воду, за борт… Ее крик – все вскочили, замерли, тишина, только слышен свист ветра в снастях, плеск волн о борт струга. Схватившись за голову, неподвижно стоит у борта Разин…
Перед дверями собора – дьяконы бросают чучело Разина в костер. Чучело вспыхивает. Медленные удары колокола… Катерина подбежала к костру, ее оттеснили…
Разина окружили, кричат, кто-то целует у него руки. Васька Ус подносит ему чашу вина, еще одну, он жадно пьет. Шатаясь, идет на свое место. Ударив кулаком по столу, кричит: "Что же вы? Пейте! Пойте!" Пир возобновляется…
Перед дверями собора – на костре чучело горит, корчится. Народ молча, со страхом, смотрит…
Разин встал из-за стола, идет, еле держится на ногах. Васька Ус уводит его, поддерживая под руку, на корму. Разин тяжело падает на груду запасных парусов в мертвом сне. Убедившись, что он спит, Васька Ус уходит. Возле Разина появляется Немой.
Перед дверями собора – костер уже догорает. Все разошлись. Около костра – одна стоит Катерина.
На струге – все пьяны, многие спят там же, где сидели. Другие еще шумят, допивают невыпитое. К корме крадутся Васька Ус и Купец. Немой заметил, вскочил, мычит. Васька Ус кинулся на него, схватил за горло – удар ножом – и Немой уже лежит на палубе, онемев навсегда. Васька Ус и Купец связывают Разина и спускают вниз в лодку, стоящую под кормой, туда же спускаются и сами. Люди в лодке освещают фонарем лицо Разина, он что-то бормочет во сне, слышно слово: "Зейнаб!" Лодка отплывает…
Утро. Тихо покачиваясь, плывет по реке шапочка Зейнаб. Над нею кружится птица…
Площадь в Астрахани перед Пыточной башней. На крыльце стоит Воевода, рядом с ним Васька Ус и Купец, теперь одетый в наряд Судьи. На площади народ. Судья – "Купец" вынимает из шапки <грамоту> с приказом поймать Разина, допросить и доставить в Москву для казни. В народе – угрюмое молчание. Чей-то крик: "Везут! Везут!"
Телега. В ней, с колодкой на шее, стоит прикованный к перекладине Разин. Телегу медленно везут между двумя шпалерами стрельцов, отделяющих Разина от толпы. Тишина. Слышны только чьи-то всхлипывания, причитания: "Батюшка! Сокол!"
На крыльце башни – Васька Ус бледнеет и хватается за косяк открытой двери башни: на него пристально смотрит с подъехавшей телеги Разин. "Ну, есаул мой верный, спасибо тебе!" – говорит Разин. Васька кричит Воеводе: "Не давай, не давай ему говорить – не давай!" По знаку Воеводы стрельцы направляются к Разину, но он так взглянул на них, что они как споткнулись – стали…
Сверху, с телеги, Разин обводит взглядом народ и хочет что-то сказать. Вдруг, прорвав стрелецкую охрану, к нему кидается из толпы женщина, хватает его за ноги, молча впивается в него взглядом. Это – Катерина. "Взять ее! Взять ее!" – кричит с крыльца Воевода. Стрельцы стоят, не двигаясь… "Вот и встретились… – говорит Катерине Разин. – Здравствуй!" Но Катерину уже схватили сбежавшие с крыльца Воевода и Судья, тащат ее в Пыточную башню, Катерина, обернувшись, кричит Разину: "Проща-ай!" Этот крик подхватывают в толпе. Движение Разина – толпа мгновенно затихла. Он говорит: "Не прощайтесь: еще вернусь я… Ждите!" Затем – стрельцам: "Ну, что ж стали? Ведите меня, пора!" Стрельцы, потупив глаза, робея, подходят к телеге…
Чох на ветер,
Кожа на шест,
Мясо собакам,
Кости в ров, –
Степан Тимофеич,
Будь здоров!
1932–1933