Когда Мэри кончила, он попросил ее спеть еще, что та охотно исполнила, а доктор слушал все с большим восторгом. В эти минуты он совершенно забыл все благоразумные проекты, которые излагал тетке относительно своего будущего, и ему казалось, что обладание этим юным и чистым существом должно было быть упоительным счастьем.
Мэри также была радостно взволнована: катание вдвоем приводило ее в восторг, и веселые глазки ласково глядели на спутника. Вадим Викторович представлялся ей теперь совсем другим, нежели бывал в присутствии баронессы: холодное равнодушие исчезло, пленительная улыбка скрашивала и молодила черты лица, и глаза оживились, точно с них спала завеса и открыла под личиной бесстрастного и непроницаемого ученого подлинного человека, душе которого сродни все свойственные смертному слабости и страсти.
Говорили сперва они мало, и оба находились под обаянием охватившего их настроения. Доктор первый нарушил молчание:
- Пора покинуть заколдованный мир ундин и вернуться к прозаической действительности, - сказал он, улыбаясь и направляя лодку к берегу.
Когда Мэри выскочила на пристань, из волос ее выпала украшавшая голову красная роза. Вадим Викторович поднял цветок и спросил, прицепляя его к бутоньерке:
- Могу я сохранить ее?
Мэри утвердительно кивнула головой, но сопровождавший вопрос взгляд был так загадочен, что она вспыхнула, и, чтобы выйти из замешательства, поспешила сказать:
- Благодарю вас, Вадим Викторович, за огромное доставленное мне удовольствие.
- Оно было взаимно, - ответил он, задержав на секунду протянутую ему ручку.
Вернувшись в свою комнату он открыл окно, прислонился к нему и задумчиво стал нюхать розу. И точно с ароматом цветка в голове его зашевелились бурные мысли. В его воображении встал образ Мэри, такой, какой он ее сейчас видел: очаровательной, как воплощенное искушение. Невольно сравнивал он ослепительно свежий цвет ее лица с подмалеванной физиономией баронессы, большие, ясные и веселые глазки Мэри с лукавым взглядом той и ее Несносной, грубой страстью. В эту минуту его возлюбленная была ему положительно противна. Эта ведьма преграждает ему путь к счастью и не выпустит его из когтей, а согласие ее на его женитьбу - притворно: чтобы закрыть ему доступ к сердцу прелестного ребенка, она будет глумиться над ним в присутствии Мэри.
Он встал и в волнении зашагал по комнате, но уравновешенная и благоразумная натура вскоре взяла верх: он бросился в кресло и думал, отирая лоб:
"Я в самом деле, кажется, схожу с ума! Можно ли поддаваться таким нелепым бредням? Ведь я действительно стар для такой девочки! Да и никогда я не отделаюсь от баронессы: полип этот крепко вцепился в меня и является Немезидой за мой подлый поступок… И зачем только ввязался я в эту гнусную связь?!."
Мрачный и раздраженный он встал и пошел спать.
Под впечатлением ночной прогулки Мэри долго не могла уснуть и думала о Вадиме Викторовиче: она сравнивала с доктором двух своих поклонников - Поля Норденскиольда и Эрика Раутенфельда - и, странное дело, преимущество оказывалось на стороне Заторского: он красивее и привлекательнее обоих. Сердце ее билось сильнее при воспоминании о загадочном выражении его глаз и тех вспыхнувших искрах, которые открывали скрытый мир и никогда не загорались в присутствии баронессы…
На другой день, за завтраком, Вадим Викторович принял свой обычный тон, хотя казался веселее обыкновенного. Он играл с детьми в крокет и лаун-теннис, бегал на гигантских шагах, а развеселившаяся Мэри совсем подружилась с ним, забыв даже о превосходстве своей юности.
После, игры в мяч Борис остановился, чтобы перевести дух, и отирая потный лоб, неожиданно спросил:
- Слушай-ка, дядя Вадим, почему это мама все говорит, что ты старик? А ты и бегаешь скоро, и ноги у тебя не хуже, чем у нас.
Мэри громко расхохоталась, а доктор повернулся и пристально посмотрел на нее.
- Мария Михайловна, а вы также находите, что я очень стар?
- Совсем нет. Наоборот, я нахожу, что вы молоды, - ответила она, сильно краснея.
- Благодарю. А теперь, чтобы оправдать вашу хорошую аттестацию, предлагаю еще партию лаун-тенниса, - засмеялся он.
День прошел весело. Только что кончился чай, как, к общему удивлению, явилась баронесса, которую ожидали только на другой день. Она пояснила, что болезнь отца оказалась ложной тревогой, а так как старик чувствовал себя хорошо, то она и поспешила вернуться.
Присутствие баронессы подействовало на Вадима Викторовича: он перестал смеяться и болтать, отказавшись затем играть в мяч, когда дети пришли звать его.
- Почему вы не хотите, доктор? Идите, идите. В ваши годы полезно иногда движение, - заметила баронесса.
Слова казались веселыми и шутливыми, но в тоне и взгляде слышалась злая насмешка. Ввиду резкого отрицательного жеста доктора, Мэри с детьми ушла с террасы. Вадим Викторович поставил бывшую в его руках тарелку с земляникой и, весь красный, повернулся к баронессе, насупив брови.
- Серьезно прошу вас, Анастасия Андреевна, воздержаться впредь от шуток дурного тона, к которым вы пристрастились. Я не считаю себя такой развалиной и настолько дряхлым, чтобы приходилось удивляться, если я сделаю какое-либо движение.
Баронесса разразилась взрывом грубого смеха и дружески похлопала его по плечу.
- Успокойтесь, мой милый! Конечно, вы не старик, но если вздумали бы прыгать и бегать с такими ребятами, как Лиза, Мэри и Борис, которые могли бы быть вашими детьми, то это было бы смешно. Мэри, правда, восемнадцать лет, и она так прелестна, что я думала одно время предложить ее вам в невесты, но затем я убедилась, к сожалению, что она слишком наивна и юна, а потому положительно не годится в жены такому серьезному человеку. Возможно даже, что в виду разницы в летах и родители ее не согласились бы, тем более, что по некоторым намекам Анны Петровны можно догадываться, на ком они остановили свой выбор. Но поговорим о другом: я забыла сказать, что завтра у нас будут гости. Я встретила Поля Норденскиольда и пригласила его с двоюродными братьями, тоже моряками, на несколько дней в Зельденбург. Надо же как-нибудь развлечь молодежь, а мы с вами немного стары для этого.
Доктор молча выслушал эту веселую и как будто произнесенную невинным тоном тираду, но он чувствовал выпущенные когти, которые невзначай поцарапали его, выставляя на вид разницу лет, отделявшую его от всего юного и прекрасного, могущего ему нравиться. В эту минуту он ощутил почти ненависть к надоевшей ему и стареющей женщине, язвительный язык которой ставил преграды и вырывал пропасти между ним и очаровательным существом, соблазнительным видением носившимся в его воображении минувшей ночью. Ему казалось, что невидимая тяжесть давит на него, что темнело и задергивалось пеленой все: и солнце, и веселость, которая со вчерашнего дня охватила его существо и наполняла сердце. Грубая правда, беспощадно бросаемая ему в лицо, гласила: "Ты стар и преступно было бы связать с собою этот весенний цветок". А ему так хотелось быть молодым: для нее одной и ни для кого другого…
Наступило продолжительное молчание. Доктор взял газету и, казалось, был поглощен чтением, а баронесса ела землянику, перелистывая привезенный из города модный журнал.
Прошло может быть с полчаса, как донесся шум голосов, а минуту спустя Мэри с Борисом ураганом вбежали по ступенькам террасы и запыхавшись остановились перед доктором.
- Вадим Викторович, пойдемте играть с нами. Пришли две дочки управляющего и его сын, студент, у нас ничего не выходит. Пойдемте, пойдемте! Вы так хорошо умеете устраивать игры! - умоляла Мэри, а Борис в это время повис на шее доктора.
Видя, что он молчит в нерешительности, Мэри обратилась к баронессе:
- Анастасия Андреевна, скажите Вадиму Викторовичу, чтобы он шел играть! Пожалуйста!
- Но дитя мое, я не имею такой власти над ним и не держу его: пусть идет играть с молодежью, если ему это нравится и приятно, - ответила баронесса, принужденно смеясь.
Доктор не слушал ее и видел только чудные, с мольбой и лаской обращенные на него глаза Мэри. Поддавшись их обаянию, он встал, и шалуны увели его.
Анастасия Андреевна продолжала сидеть, сумрачная и, видимо, обозленная: ее не пригласили участвовать в играх. Почему? Разве считали слишком старой? В эту минуту она почувствовала внезапную тяжесть в ногах. Конечно, это просто нервная слабость после дороги, а, впрочем, и лучше, может быть, не принимать участия в игре. Что, если бы она оказалась слишком тяжелой на бегу? Было бы ужасно смешно… Но она свое возьмет!
Когда крики и веселые голоса игравших возвестили, что оживление достигло высшей степени, она встала и оперлась о перила. Играли на усыпанной песком площадке недалеко от террасы, и ее взгляд впился в Вадима Викторовича. Как он проворен и ловок, ни на минуту не отставая от своих юных товарищей. И завистливое, злобное выражение исказило лицо баронессы. Он действительно еще молод и может претендовать на восемнадцатилетнюю жену, не рискуя казаться смешным: но только она никогда этого не допустит.
Вечер прошел весело и было уже довольно поздно, когда усталая и разгоряченная Мэри ушла в свою комнату, но ей не хотелось спать, и она собралась написать несколько писем. Она разделась, накинула пеньюар, отпустила горничную и уселась в своей гостиной.
Комната выходила в сад и из окна была видна стеклянная галерея, соединявшая со старым замком новое крыло. Там помещался доктор, и он тоже, вероятно, у себя, так как окна были освещены, а на спущенной шторе вырисовывалась тень двигавшегося взад-вперед человека.
Окончив три длинных письма - отцу, матери и тете, Мэри решила лечь, так как было уже около двух часов. Лампу она погасила, но желая еще насладиться воздухом открыла окно и полной грудью вдыхала чистый и свежий аромат ночи. Окна Вадима Викторовича все еще были освещены, значит, он еще работал. "Какой он любезный и обаятельный, когда захочет", подумала Мэри, вспоминая весело проведенный вечер. Вдруг она вздрогнула и откинулась: в стеклянной галерее появилась женская фигура, очевидно направлявшаяся к комнате доктора. Общий образ был хорошо знаком Мэри, а несколько минут спустя на опущенной шторе отразились две тени.
Мэри стояла неподвижно, не сводя глаз со шторы, не отражавшей более ничего, и неведомое ранее, но жгучее, горько-мучительное чувство охватило ее сердце. Значит, правда, что все рассказывают, и эта бесстыдница ночью идет к постороннему мужчине! А если он допускает это, значит любит ее?..
Жгучие слезы брызнули из глаз Мэри, а сердце забилось чувством, близким к ненависти. Какое отвращение! Эта отжившая, намазанная женщина, мать двоих детей, ведет грязную интригу, а он, презренный и бесчестный, нагло обманывает доверие отсутствующего друга!..
Мэри не сознавала, что волновавшее ее новое и болезненное чувство было ревностью: она наивно думала, что в ней кипит одно благородное негодование.
Она отвернулась и легла в постель. О! Как презирает она эту подлую парочку и сумеет показать доктору, что он не существует для нее.
Хорошо, что завтра будут гости…
Глава IV
Утром она проснулась поздно и приказала подать кофе в свою комнату. Настя, ее горничная, доложила, что к обеду ждут много гостей: баронесса получила несколько телеграмм о приезде знакомых, и на станцию уже отправлены экипажи.
Обед был назначен в два часа, а к часу ожидали моряков и остальных гостей. Раздражение Мэри против Вадима Викторовича не улеглось. Она собиралась кокетничать, хотела нравиться Норденскиольду и флиртовать с ним: она знала, что тот влюблен в нее, и ей легко довести его до белого каления. Туалет она считала главным средством для одержания победы, а потому надела белое фуляровое платье, богато вышитое, отделанное кружевами и опоясанное белым же шелковым кушаком, и одела белые кожаные туфли. После зрелого размышления она решила оживить белоснежный туалет, прибавив колье из розового коралла, а к поясу и волосам приколола пучки белых роз. В последний раз оглядывала она в зеркале свой пленительный образ, когда прибежала ее горничная с известием о приезде части гостей.
Выйдя на террасу Мэри заметила среди собравшихся генерала Сомова, приятеля и двоюродного брата ее отца. Она и обрадовалась и удивилась ему, так как считала его в отпуске в имении на юге России.
- Дядя Петя, вот сюрприз! - воскликнула она, целуя старого генерала, который очень любил и баловал ее.
- Я приехал по делам службы, но узнав, что баронесса здесь, заехал повидаться и с большим удовольствием узнал, что ты тут, - ответил генерал.
С гадливым, но тщательно скрытым чувством поцеловала Мэри баронессу, поздоровалась с гостями, а потом, чуть покраснев, протянула руку доктору. Как всегда строгий и бесстрастный он стоял у балюстрады и курил. Вскоре приехали трое моряков с остальными приглашенными, И все перешли в столовую.
Рядом с Мэри баронесса посадила Поля Норденскиольда, который принялся усердно ухаживать за соседкой, нисколько не скрывая своего восхищения, а Мэри смеялась, кокетничала, болтала и, видимо, благосклонно принимала знаки внимания соседа. По другую сторону стола, почти напротив Мэри сидел Вадим Викторович, около дамы неопределенных лет и бессовестно накрашенной, но он оказывал ей внимание насколько того требовала вежливость, не замечал ее кокетливых взглядов и казался задумчиво сосредоточенным. Иногда его мрачный взгляд скользил по Мэри и при этом каждый раз ее веселость туманилась рассеянностью: она смущалась и невпопад отвечала на любезность соседа.
После обеда Анастасия Андреевна предложила потанцевать. Хозяйка была в прекрасном расположении духа и довольно интересна в черном газовом платье, с изумрудного цвета бантами в рыжих волосах: искусная гримировка, конечно, тоже немало содействовала миловидности.
В первом этаже замка была большая зала, которую баронесса превратила в концертную: там стоял рояль, и м-ль Доберси, гувернантка предложила поиграть. Итак, танцевали под рояль, и даже баронесса дала себя уговорить принять участие. После нескольких удачных туров вальса она, смеясь, пригласила Вадима Викторовича, но тот холодно отказался и отошел к входной двери, где прислонился к косяку, скрестив руки. Он издали следил за Мэри, легко и грациозно переходившей от одного кавалера к другому, постоянно окруженной роем ухаживателей. Очутившись поблизости от доктора Мэри уловила его взгляд, в котором отражались грусть и уныние. Он был бледнее обыкновенного и в выражении лица его было столько тоскливой покорности судьбе, что у Мэри мгновенно исчезли всякая злоба и враждебность против него. Отчего ему, еще молодому и красивому, суждено только со стороны смотреть на минувшие его радости? И в сердце Мэри вдруг вспыхнуло такое теплое участие и сожаление, что даже слезы подступили к горлу, а одновременно с этим всколыхнулась злоба против баронессы. Сама она танцевала и разыгрывала молоденькую, а его старалась высмеять и называла стариком. Впечатлительная Мэри быстро решилась, не обдумывая первое побуждение. Как только кавалер довел ее до места, она встала и подбежала к доктору: щеки ее пылали и вместе с тем неловкость и решимость чередовались в выражении ее глаз.
- Хоть и не принято, чтобы дама приглашала кавалера сама, но я думаю, что мой поступок можно извинить относительно ученого, строгого и серьезного профессора, - проговорила она смущенным и вместе с тем лукавым тоном.
Доктор рассмеялся и выпрямился перед ней.
- Благодарю вас, Мария Михайловна, но я больше не танцую. Во-первых, это было бы смешно в мои лета, а во-вторых, я даже разучился танцевать.
- Ах, Вадим Викторович, не извольте кокетничать сединой, которой у вас еще и нет, - засмеялась Мэри. - Идемте же и докажите всем, что вы умеете танцевать так же хорошо, как назначать лекарства больным.
Прелестное ее личико было так красноречиво, что доктор более не колебался, а обхватил ее талию, и они смешались с другими танцующими. Танцевал он хорошо и красивая пара скоро привлекла внимание общества. Баронесса тотчас увидела их и побледнела, что было заметно даже под штукатуркой, но, быстро овладев собою, она первая стала восхищаться - хлопала в ладони и кричала так, что слышала вся зала:
- Браво, браво! Смотрите на нашего строгого профессора: он помолодел на двадцать лет и легок, как корнет!
Дамы аплодировали и окружили Заторского, так что ему пришлось танцевать со всеми. Наконец, он остановился, вытер мокрый лоб и объявил, смеясь:
- Баста, на сегодня довольно!
В девять часов ужинали, и доктор ухитрился сесть возле Мэри. Он был весел, разговорчив и воодушевлен, как никогда, а баронесса, хотя и притворялась веселой, на самом деле была нервна и раздражительна. В десять часов гости разъехались и Заторский с ними, так как хотел попасть на ночной поезд, отходивший в Петербург. Прощаясь, он весело предупредил, что на следующей неделе приедет уже в отпуск:
- В течение шести недель не хочу видеть ни одного больного, - прибавил он, рассмешив всех присутствующих.
Когда через неделю доктор приехал в замок, гувернантка с обвязанной головой объявила хриплым голосом, что баронессы два дня нет дома, а приедет она с последним поездом.
- Что с вами? Почему у вас завязана голова? - спросил доктор.
- О, у меня ужасно болят зубы и стреляет в левое ухо, - жалобным голосом ответила гувернантка. - Это еще пустяки, а вот Лиза и Борис ужасно кашляют, да и мадемуазель Мария нездорова: у нее лихорадка и болит голова. Я поила ее лимонадом с ромом, но это не помогло.
- Да это целый госпиталь! Где же это вы все простудились?
- Накануне отъезда мадам. Она повела всех гулять на берег моря, а было холодно и нас застал сильный дождь. Вернулись мы промокшие до костей и промерзли, потому что ветер с моря был ледяной. В первый день ничего не было, а вечером мы все заболели.
- А что, Мария Михайловна уже легла? - спросил доктор, качая головой.
- Нет еще, но она в своей комнате. Ей хотелось немного уснуть из-за страшной головной боли.
- Пошлите, пожалуйста, предупредить ее, что я зайду посмотреть, что с нею, а пока пройду к Лизе и Борису.
Известие о приходе Вадима Викторовича очень смутило Мэри, хотя ей действительно было нехорошо: голова горела, как в огне, а по всему телу пробегала ледяная дрожь. Поэтому она уже переоделась, накинув пеньюар из розовой фланели на шелковой подкладке и с большим кружевным воротником.
При появлении доктора она встала и, краснея, протянула ему свою горевшую руку.
Вадим Викторович покачал головой, пощупал пульс, а потом попросил разрешения выслушать ее. Щечки Мэри ярко зарделись, и она робко пыталась отказаться, однако с привычной доктору, относительно больных, мягкой, но строгой настойчивостью, он заметил, шутливо:
- Не стесняйтесь, Мария Михайловна, ведь я - старый доктор.
Мэри покорно расстегнула капот, но когда Заторский прикоснулся ухом к ее груди, сердце ее усиленно забилось.
- Часто у вас бывает такое сердцебиение? - спросил он, поднимая голову и испытывающе глядя в смущенные глазки больной.