болезней уха, горла, носа, минуя недомогания печени, желудка
несварение, живот, способный острым стать в любой момент,
и почки, отказать преподло норовящие, спускаться в тот
отдел, укромный уголок организма приматов, где гнездятся
напасти совсем малоприятные, стыдливо в народе именуемые
женскими.
Иначе говоря, вел опер Толю путем извилистым и
странным, и уж казалось, что вот-вот суровым голосом
потребует сознаться, за сколько же абортов криминальных ему
устроила фальшивую, дутую справку заботливая мама Ида
Соломоновна Шнапир, врач, доктор, заведующая отделением,
несмотря на деликатность исключительную, самая известная в
областном центре специалистка по устранению последствий
нежелательных неосмотрительности обоюдной, как вдруг…
улыбка? нет, ее предвозвещающее измененье кривизны шаров,
утрата выпуклости угрожающей белками голубыми, едва
заметная, но слабина губ малокровных, позыв, определенно,
служебным предписаниям вопреки, самодовольство,
достигшего без лишних осложнений цели профессионала.
- Да вы не волнуйтесь, - внезапно отпустил упавшего
уж было духом, бледного, скованного, неадекватного Толяна,
ослабил хватку, снизошел, даже барабанить перестал сухими,
как сучки обструганные, пальцами по суконными армейскими
локтями истертой столешнице.
- Вас мы ни в чем, абсолютно ни в чем не
подозреваем. Если бы хоть малейшее сомнение на ваш счет
имелось, мы бы беседовали с вами не здесь, в военкомате,
вдали от посторонних глаз, а сами знаете, наверное, куда я
приглашаю остальных?
- Нет, нет, узнать вас, Анатолий, поближе я решил
постольку, поскольку кажется мне, что у нас с вами общая
должна быть заинтересованность в скорейшем разоблачении
тех, кто самым подлым образом, в кустах укрывшись, просто
напросто сбежав, товарищей своих поставил под удар.
О!
И вслед за этими словами золотыми Виктор
Михайлович стал мысль свою детализировать и развивать, да
так психологически верно, столь тонко и расчетливо, что ни
малейшего сомнения возникнуть не могло, конечно, ждала
карьера фантастическая такого вот ловца душ человеческих в
рядах бойцов секретной службы сыска.
Да, говорил лейтенант о том, о чем предпочитал
Толян не думать, не вспоминать, на счастье, на авось
традиционно уповая.
Итак, в самом начале апреля, то есть недели за две до
злополучного происшествия в Ленинской комнате
Южносибирского горного института, по едва просохшему
после весеннего полноводья асфальту молодежь города
химиков и углекопов потянулась к дверям не столько
тенорами звонкими, сколько блохами, коварно ждущими
поднятия занавеса под швами плюшевыми кресел
прославленного театра оперетты Южбасса. В этом,
отвоеванном прыгающими паразитами у музыкальной
общественности города здании, четыре дня подряд с утра и до
позднего вечера на радость насекомым бескрылым и
прожорливым гулял, насосом безотказным ритма накачивал
всегда готовую отдаться цвету, свету, танцу огневому публику
областной смотр-конкурс дискотек и дискоклубов.
Впрочем, машина, перфоратор, устройство
электрическое на самом деле лишь после шести. Весь день до
этого во тьме полупустого зала жюри (компетентное и
представительное), шурша бельем нательным, кривясь,
почесываясь, но сохраняя выдержку, экзаменовало
коллективы самодеятельной молодежи на политическую и
гражданскую зрелость. О, нет, не зря, не напрасно все силы
бросил Анатолий, нелепое сопротивление своих паршивцев
несмышленышей преодолевая, на отработку программы
тематической с названием к сердцам горячим обращенным
"Товарищ Хара".
Одни слайды чего стоили, тут и комманданте Че с
глазами просветленными, и дядя Сэм с хлебалом
перекошенным, крестьяне на полях, рабочие на марше, черно
белый президент Альенде - палец на спусковом крючке,
Пиночет - бульдожья рожа в очках пижонских, штурмовые
винтовки, солдатские сапоги, и даже, кажется, нейтронная
бомба промелькнула зловещей тенью под звуки
"Венсеремоса" и песни "Когда мы едины, мы непобедимы",
фон создавая неповторимый и незабываемый для пируэтов, па
революционных, фуэте, исполненных специально
приглашенными солистами ансамбля институтского
танцевального "Шахтерский огонек". Исключительная работа
и в результате первое место, и возможность в субботу вечером
в день заключительный Амандой Лир и Донной Саммер
потешить весь молодежный городской актив, о положении
регулятора громкости уже не беспокоясь.
Да, так, но если откровенно, начистоту, то вовсе не
ради этого, конечно, два месяца (не меньше), забросив прочие
дела, готовился к большому смотру Толя. Нет, победитель
конкурса - дискоклуб Южносибирского горного помимо
грамот, вымпела и ценного подарка (магнитофона "Илеть")
смог получить, добиться невозможного, казалось бы, права на
большом празднике спорта и мира в столице нашей Родины
необъятной, городе-герое Москве, представлять наш
промышленный, богатый талантами край, иначе говоря,
участвовать этим летом в культурной программе Олимпиады
80, привечать и развлекать атлетов, дискоболов, метателей,
если не серпа, то уж молота определенно.
Был удостоин чести, да, но мог и лишиться ее, не
отведать, не вкусить плодов заслуженного, долгожданного
успеха, на что внимание Толика обостренное и обратил
(обиняками душу отведя сперва, намеками серьезно
растревожив селезенку собеседника), уже без всяких новых
экивоков, подвохов, хитростей, тон доверительный избрав на
сей раз, товарищ лейтенант, гражданин красивый фуражкин,
вернее кепкин, хоть и обладатель восьмиклинки
пролетарского покроя, но сшитой, тем не менее, в стране,
стихию буржуазную изжившей не вполне, Германской
демократической республике.
- Вы же понимаете, Анатолий, - добрел Виктор
Михайлович, смягчался прямо на глазах, - покуда в этом
грязном деле не будет поставлена точка, пятно позорное не
смыто с института, едва ли может речь идти об участии
вашего, безусловно, интересного клуба в столь ответственном
мероприятии.
- Скажу вам больше, - склонился вдруг к столу
товарищ Макунько, приблизил поросль уставную, усища
рыжие, рецепторы гвардейские совсем уже по-дружески,
непринужденно к лицу еще довольно анемичному Толяна,
под вопросом даже не поездка, что поездка, само
существование ваше, как коллектива.
Вот так просто, по-человечески, с печалью даже,
грустью в голосе, Господи, да только за это, за перемену
чудную внезапную, за знак расположения сладкий, казалось,
право, безусловно, впредь исключавший саму возможность
возвращения к вопросам, вроде:
- В случае недомогания вы к врачу обращаетесь или
вас Ида Соломоновна по-семейному пользует? - о, Боже мой,
готов был Толя, о сей, почти с приятельской небрежностью к
его щеке придвинутый прибор, колючки рыжие, иголки
безобразные с признательностью искреннею потереться.
Но, впрочем, этого не требовалось. Сущую мелочь,
безделицу, услугу мелкую всего лишь попросил Анатолия
Кузнецова оказать Виктор Михайлович Макунько.
- Поскольку вы, Толя, человек чистый, с этой
провокацией не связанный, личной заинтересованности чью
либо сторону держать, по мнению большинства, не имеющий,
то, я думаю, многие именно с вами и будут
откровенны. Конечно, ожидать не следует признания, но если
вы будете внимательны и, главное, не станете чураться
компании товарищей, прежде всего из состава комитета
ВЛКСМ, я полагаю, я уверен, вы не только нам сможете
помочь, но и в перспективы с вашим клубом и нашим
доверием к вам можете рассчитывать не только на поездку в
Москву или на БАМ.
О! Но это в принципе, в общем. Конкретно же, в
ближайшую пару дней хотелось бы лейтенанту Макунько
через дискжокея Кузнецова деликатно и ненавязчиво
выяснить, чем все же накануне торжественного, ко дню
рождения вождя, велевшего "учиться, учиться и еще раз
учиться" приуроченного собрания отличников ЮГИ
занимались два других основателя музыкального клуба "33 и
1/3", иммунитет имевшая и к насморку, и к кашлю стойкий,
парочка - заместитель секретаря институтской организации
молодежной Василий Закс (впрочем, бывший) и
верховодивший дружиной комсомольской горняков, член
комитета ВЛКСМ (пока еще) Игорек Ким.
Пьянствовали. Да.
А смесью жидкостей различных разгорячив кровь и
плоть разволновав, отправились оба в сопровождении двух
или трех дружинников активных из числа тех двоечников, что
как бы вечно на поруки взяты не то студсоветом, не то
студотрядом, любимым делом заниматься, а именно, бороться
за здоровый быт, иначе говоря, весь вечер свиньи
беспардонные ногами двери открывали на всех без
исключения этажах общаги номер три.
Собственно, рассказом об этом чудовищном
злоупотреблении общественным доверием, непрекрытом
самодурстве, самоуправстве, короче, безобразии "невиданном,
но регулярном" и смог восстановить доверие к себе, чуть было
не утраченное вовсе после невнятных, подозрительных, да
просто недостойных мужчины извинений за непростительное
опоздание, Толя Кузнецов.
- Так, так, - с приятной интонацией в голосе, с
невольной фитой носовой резюмировал его доклад,
сообщение, Виктор Михайлович, - значит, в нетрезвом
состоянии находились?
- Да, - подтвердил Кузнец, - Вне всякого сомнения,
головой качнул, шагая нога в ногу с высоким рыжим
лейтенантом, вглубь уходя аллейки сада городского, под
фонарями зимними которого порой отроческой, увы, ввиду
здоровья никудышного ему ни разу так и не пришлось
пошаркать острыми по гладкому.
- Отлично, отлично, - внезапно выполнил Виктор
Михайлович молниеносное кру-гом, сено с соломой
перепутал, заставил возомнившего уже черт знает что,
буквально окрыленного реакцией товарища М-ко, Толяна,
второй за это утро, подумать только, раз позорно дергаться,
какие-то движенья мелкие, смешные невольно совершать.
Впрочем, сотрудник комитета особого при Совете
Министров унижать информатора, его на место ставить и в
чувство приводить не собирался, не планировал, нет, просто
эмоциям дал волю офицер, расстроенный донельзя не просто
безответственностью, ах, если бы, преступным, скажем так,
пособничеством и не каких-то отдельных отщепенцев, а целых
групп и коллективов молодых людей мерзавцам, негодяям и
подонкам.
Ведь от скольких он уже об этом рейде слышал, а
скольких расспрашивал, подробности той экспедиции
карательной пытался выяснить, и никто, ну, надо же, ни один
человек до сего момента о самом главном, что уж говорить о
множестве подробностей, деталей, скрытых не без умысла, о
ключевом, центральном не сказал ни слова.
Значит, приуныли малость, развеяли печаль, ну, ну,
услышал наконец-то Виктор Михайлович звук долгожданный,
си-бемоль прикосновения зеленого к прозрачному, схватил,
похоже, поймал мелодию, которую, как и предчувствовал, он
должен был извлечь из стеклотары, двух запылиться не
успевших даже в углу под стульями сосудов, короче,
разволновался, и интуиции триумфом опьяненный, переступил
немного грань невозмутимости привычной.
- Хорошо, - остановился товарищ Макунько,
маневрами внезапными, нехитрым способом скрывая чувства,
дыханье восстанавливая, а так же соблюдая дистанцию
положенную.
- Неплохо, Анатолий, - сказал Виктор Михайлович,
усы неугомонные сверкнули в лучах весеннего светила, - ваши
сведения в общем и целом совпадают с моими, но есть и
заслуживающие внимания особого различия. Их изучением
мы и займемся.
О! После этих слов, такое сладкое, приятное
невыразимо сознание причастности лишило Толю разума, что
показалось бедному, будто и впрямь за этим "мы" немедленно
должно последовать неимоверно лестное, конечно,
предложение отправиться немедленно со старшим
лейтенантом в зеленый дом на площади Советов, дабы за
шторами, решетками и сеточкой специальной в ячейку
мелкую по-братски разделить и тяготы ночей бессонных и
бремя славы ДСП.
Но, нет, товарищ Макунько, уполномоченный в
гражданском реддинготе уж полностью владел собой.
- В институт сейчас? - осведомился он с бесстрастием
обычным.
- Но я не тороплюсь, - надежды не терял наш диск
жокей, любимец молодежи городской, красавец с волосами.
- Никаких проблем с зачетами, экзаменами?
участлив был, но холоден и равнодушен товарищ лейтенант,
Все нормально?
- Да вроде бы.
- Ну, что ж, - беседу закругляя, Виктор Михайлович
Макунько Толяну Кузнецову предложил вновь побороться за
форму, за целостность и неделимость его ладони
музыкальной. Деваться некуда, студент вложил в сухую и
шершавую свои изнеженные пять и, спину, шею, даже ухо
призвав на помощь, и в этот раз с нелегким испытаньем
справился.
И так они расстались.
Кокетка синяя уполномоченного разок, другой
мелькнула за деревьями и потерялась среди стволов, побегов
молодых, листочков клейких сада, а Толя, любимец мальчиков
и девочек, кумир, со временем идущей в ногу молодежи на
просеку, аллею главную без приключений быстро вышел и,
позади оставив колонны белые, высокий портик полукруглый,
как и предполагал товарищ Макунько, направился в
прославленную (ославленную) кузницу сибирских
инженерных кадров.
Конечно, неясность с поездкой в столицу оставалась
полнейшей, о чем-то большем, обещанном как будто бы за
мелкую услугу, старанья искренние, желанье следствию
помочь, не стоило пока, пожалуй, и мечтать, все это так, но
тем не менее, общение президента с товарищем усатым
синеглазым определенным, благотворным образом уже
сказалось на жизни клуба, вместо названия приличного
имевшего знак? символ? цифру? литеру? - периодическую
дробь.
Да, только энтузиастам диско-движений, поп-звуков
пионерам было позволено забрать аппаратуру из опечатанной
каморки. Даже Святопуло Андрея Евстафьевича, студента
заочника института культуры, режиссера СТЭМа ЮГИ,
просившего, буквально умолявшего в слезах ему возможность
предоставить взять хотя на время, под расписку даже, какие-то
необходимые для завершения работы дипломной сценарии, и
того отказом грубым обломили, а вот этим безумным, нос по
ветру держащим флюгерам, бесстыдно развращавшим
поколенье целое пустыми ритмами, мелодиями глупыми, без
долгих просьб и уговоров позволили все совершенно, до
последнего штепселя, разъемчика спокойно вынести из-за
спины широкой белой вандалами и выродками опоганенного
бюста. Впрочем, конечно, велено при сем "молниеносно, и
чтоб никто не видел".
Из главного корпуса диско-клуб переезжал в
инженерно-экономический. Жизнь продолжалась,
распоряженья президента исполнялись.
Приятным свидетельством чего был "пазик"
институтский у застекленного крыльца третьего корпуса. Его,
тупорылого, Кузнец увидел сразу, едва лишь ноги вынесли на
улицу Сибиряков-Гвардейцев. Звукооператора же своего,
тезку Толю Громова, несмотря на сто двадцать килограммов
живого веса, лишь подойдя вплотную и обогнув зеленый
автобус неуклюжий. Обжора, меломан, неряха сидел,
шельмец, на электрическом приборе, устройстве деликатном,
колонке акустической и папиросой "Беломор", болтая
толстыми конечностями, обутыми в ботинки неприглядные,
определенно наслаждался.
- Все тип-топ, босс, - хрюкнул, на месте преступления
застуканный козел, проворно спрыгнул на железный пол,
схватил предмет, служивший только что ему исправно, и на
ходу плевком окурок на газон невинный отправляя, доложил:
- Уже почти все затарили.
"Вот пес", - сердито думал Кузнецов, шагая следом,
изобретая наказания одно ужаснее другого, вплоть до угрозы
изгнать из коллектива в предверьи, накануне поездки
фантастической в далекий город на Москве-реке.
Но ход, полет идей административных был
остановлен, прерван неожиданным видением, Зух, Ленчик,
глист, кишка, свинья, не слишком сегодня церемонившийся в
аппартаментах, в клозете Кузнецова, пихтовым ароматом
освежаемом, мелькнул там впереди, возник из темноты
внезапно пустого холла поточных аудиторий.
Нет, он не умер от стыда, не провалился, не ушел
сквозь половицы по шею в глинистую почву, отнюдь нет.
Завидя школьного приятеля на том конце коридора длинного,
не попытался даже скрыться, чертяка этакий, в проеме
лестничном. Напротив, у приоткрытого окошка замер и
пухлыми губами какие-то невероятно паскудные движенья
совершая, причмокивая, цыкая, он ждал спокойно
приближенья диск-жокея. Он даже время дал ему собраться
духом для тирады гневной, но подловил на вздохе, не дал
исторгнуть звук, с гадливостью немыслимой спросив:
- Ну, что, пархатый, последнее продал?
ЛЕНЯ
М-да.
Впрочем, одно очевидно, сей губастый субъект,
образина, щеки как бы однажды втянувший в себя, а воздух
выдувший (по ошибке, видимо) через нос, отчего
приспособление обонятельное и без того неклассической
формы размер обрело попросту неприличный, этот тип,
Леонид Иванович Зухны, нечто иное в виду иметь должен,
нечто отличное определенно, несозвучное мыслям столь же
нескладного, но белокурого, белокожего и безгубого Ивана
Робертовича Закса, Ваньки Госстраха, клявшегося, между
прочим, истинный крест, в тот самый опустошительным
набегом отмеченный вечер мальчику из слоновой, сливочной
кости, ладному, ловкому и кареглазому Игорю Эдуардовичу:
- Кимка, я тебе говорю. Эта сука, мордехай
хитрозадый, он спит и видит, как будет всем один, без нас,