* * *
Собачьи времена наступают, истинно говорю вам.
Человек, каких теперь много
Смешно сказать: в течение двух дней я встретил этого человека три раза; и он мне был совершенно чужд и не нужен! А существуют люди, которых любишь и с которыми хотел бы встретиться, - и не видишь их годами…
Первая встреча с этим человеком произошла у крупного ювелира, где я выбирал булавку для подарка, а "этот человек" (до сих пор не знаю, как его зовут) бессмысленно переминался с ноги на ногу у прилавка, тоскливо вздыхая и то распахивая, то запахивая роскошную шубу с бобровым воротником.
- Вам, собственно, что хотелось бы? - спрашивал терпеливый приказчик.
- Да вот этих купить… ну, каких-нибудь драгоценных камней.
- Каких именно?
- Эти беленькие - бриллианты? - Да.
- Значит, бриллиантов. Потом еще голубых я взял бы… красных… А желтеньких нет?
- Есть. Топазы.
- Это дорогие?
- Нет, они дешевые.
- Тогда не стоит. Бриллианты - самые дорогие. Они как - поштучно?
- Нет, по весу.
- Вот вы мне полфунтика заверните.
- Видите ли, так, собственно, нельзя. Бриллианты продаются на караты…
- На что?
- На караты.
- Это скучно. Я этого не понимаю. Тогда лучше поштучно.
- Вам в изделии показать?
- А что шикарнее?
- Да в изделии можно носить, а так, отдельные камни - они у вас просто лежать будут.
- Тогда лучше изделие.
- Желаете, колье покажу?
- Хорошо… Оно дорогое? - 12 тысяч.
- Это ничего себе, это хорошо. Вот это оно? А почему же на нем одни белые камни? Хотелось бы чего-нибудь и зелененького…
- Вот вам другое, с изумрудом.
- Оно симпатичное, только куда я его надену?
- Виноват, это не мужская вещь, а дамская. Если жене подарить…
Незнакомец хитро прищурил один глаз:
- Экой вы чудак! А если я не женат?
- Гм! - промычал приказчик, усилием воли сгоняя с лица выражение отчаяния. - Вы, значит, хотели бы что-нибудь выбрать для себя лично?
- Ну да же! А вы что думали?
- Тогда возьмите кольцо.
- А оно сколько стоит?
- Смотря какое. Вот поглядите здесь: какое понравится.
- Вот это - почем? Голубенькое.
- Двести пятьдесят.
- Гадость. Мне тысяч на пятнадцать, на двадцать.
- Тогда бриллиантовые возьмите. Вот это - редкая вода: семь с половиной тысяч.
- А дороже нет?
- Нет. Да ведь вы можете три взять!
- И верно ведь. Заверните. Вы думаете, что они достаточно шикарны?
- О, помилуйте, мсье!
- Вы меня извините, но я в этом ничего не понимаю. Вот насчет бумаг я хорошо намастачился.
- Но ведь теперь, м-сье, биржа, кажется, не работает?
- Какая биржа? Я говорю о газетной бумаге, писчей, оберточной - все что угодно! Получите за кольца. Вы их пришлете ко мне с мальчишкой - не хочется таскаться с этой ерундой. Или лучше я их на пальцы надену. Экие здоровые каменищи. Не выпадут?
- О, помилуйте…
- А то выпадут - и пропало кольцо. Куда оно тогда? Наместо камня - дырка. Будто окно с выбитым стеклом. Прощайте.
* * *
В тот же день вечером я увидел его в мебельном магазине…
- Послушайте, - горячился он. - Поймите, если бы вы сказали мне: хочу иметь самую лучшую бумагу - я ответил бы: вот эта лучшая. А вы мне не говорите прямо, что хорошо, что нет. Вы говорите, что эта гостиная розового дерева, а эта - Людовика, ну? Какая же лучшая?
- Какая вам понравится…
- А которая дороже?
- Розового дерева. Три тысячи двести.
- Ну вот эту и заверните. Затем - какие еще комнаты есть у вас?
- Кабинет, спальня, столовая, передняя…
- А еще!
- Будуары еще есть.
- Ну, это всего шесть. А у меня десять. Чем же их заставлять прикажете?
- А кто у вас еще будет помещаться в квартире?
- Я один!
- Гм!.. Можно тогда библиотеку.
- Семь! А еще?
- Можно тогда какую-нибудь комнату в русском стиле. Потом, ну… сделайте второй кабинет. Один для работы, другой… так себе.
Оба глядели друг на друга бессмысленными от натуги глазами и мучительно думали.
- Это девять. А в десятую что я поставлю?
- А десятую… сдайте кому-нибудь. Ну, на что вам одному десять? Довольно и девяти. Сдадите - вам же веселее будет.
- Это идея. Мне бы хотелось, чтобы эта комната была стильная.
- В каком стиле, мсье?
- В хорошем. Ну, вы там сами подберите. Охо-хо… Теперь подсчитайте - сколько выйдет?
* * *
А на другой день я, к своему и его удивлению (он уже начал привыкать к моему лицу), встретил его на картинной выставке.
Он поместился сзади меня, поглядел из-за моего плеча на картину, перед которой я стоял, и спросил:
- Это хорошая?
- Картина? Ничего себе. Воздуху маловато.
- Ну! А я уже было хотел купить ее. Вижу, вы долго смотрите - значит, думаю, хорошая. Я уже три купил.
- Какие?
- Да вот те, около которых стоят. Я себе так и думаю: те картины, около которых стоят, значит, хорошие картины.
Я принял серьезный деловой вид.
- А сколько людей должно стоять перед картиной, чтобы вы ее купили?
- Десять, - так же серьезно ответил он. - Не меньше. Три, пять, шесть - уже не то.
- А вы сообразительный человек.
- Да, я только ничего не понимаю во многом. А природный ум у меня есть. Вы знаете, как ловко я купил себе автомобиль? Я ведь в них ничего не понимаю… Ну вот, прихожу в автомобильный магазин, расхаживаю себе, гуляю. Вижу, какой-то господин выбрал для себя машину… осмотрел он ее, похвалил, сторговался, а когда уж платил деньги, я и говорю: "Уступите ее мне, пятьсот отступного". Удивился, но уступил. Хороший такой господин.
- У вас, очевидно, большие средства?
- Ах, и не говорите. Намучился я с ними… Вы уже уходите? Пойдем, я вас подвезу на своей машине… Прогуляться хотите? Ну, пойдем пешком…
* * *
Взяв меня под руку, он зашагал подле, заискивающе глядя мне в глаза и согнувшись в своей великолепной шубе…
- Я был раньше такой бедный, что ужас: служил конторщиком, получал 40 рублей в месяц, но скопил сто рублей. Пришел один товарищ, говорит: "Давай купим пятнадцать стоп бумаги, а через неделю продадим". - "Давай". Купили по десяти рублей - через неделю продали по четырнадцати. Подождал он. - "Давай, - говорит, - купим по пятнадцати, продадим по двадцати". Опять купили, опять продали. Понимаете? Делать ничего не надо, а только покупать, подождать, а потом продавать. Понял я, в чем штука, стал один работать. Даже дело проще пошло: приезжаю на бумажную фабрику: почем эта бумага? По восемнадцать! Делайте тысячу стоп. Вот задаток. Дашь задаток и ждешь. Через две недели - письмо: "эта бумага уже стоит по двадцать четыре. Предлагаем пять тысяч отступного". Беру отступное, заказываю новую. Понимаете, удобно? Ни брать бумаги не нужно, ни возить ее, ни продавать… Ты себе гуляешь, а она себе растет. Очень спокойное дело. Ну, а теперь я решил зажить по-человечески… Скажите, лошадь иметь - шикарно?
- Очень.
- Надо бы купить. Знаете что? Я в лошадях ничего не понимаю. Вы купите лошадь с этой самой… с повозкой! А потом продайте мне с надбавкой. Заработаете - и мне спокойнее.
- Нет, я этими делами не занимаюсь.
- Жалко. На кого это вы так посмотрели?
- Дама одна прошла. Красивая.
- Серьезно красивая?
- Да, очень. Эффектная.
- Слушайте, а что, если ее взять на содержание?
- Почему непременно ее?!
- Я в этом, видите ли, ничего не понимаю, а вы говорите - красивая. Возьму ее на содержание, а?
- Позвольте! А вдруг это порядочная женщина?
- Ну, извинюсь. Большая беда. Сколько ей предложить, как вы думаете?
- Ей-Богу, затрудняюсь.
- Предложу три тысячи в месяц, черт с ним… Он догнал даму, пошел с ней рядом… Заговорил… На лице ее последовательно выразилось: возмущение, удивление, смущение, недоверчивость, колебание и, наконец, радость, розовым светом залившая ее красивое лицо.
Покупатель бумаги нашел самое нужное в своей пустой жизни…
* * *
И подумал я:
"Теперь ты научишься и бриллианты покупать с толком, и обстановку выбирать в настоящем стиле, и лошадь у тебя будет не одна, а двадцать одна, и картины появятся такие, перед которыми будут останавливаться не десятки, а сотни, и во всем поймешь ты смысл и толк… и когда поймешь ты все это, как следует, - не будет у тебя ни картин, ни бриллиантов, ибо есть справедливость на земле, ибо сказано: из земли взят, в землю и вернешься.
Да будет впоследствии тебе твое сорокарублевое жалованье пухом!"
Калифорния без золота
Когда первые золотоискатели наткнулись на Калифорнию - они буквально купались в золоте. Вторая волна золотоискателей - более многочисленная - ходила уже только по колена в золотых струях, третья - могла еле омочить пятки, а четвертая, пятая, шестая как нахлынула на сухой облезший, когда-то столь густо позолоченный берег - так ни с чем и отхлынула: редкому счастливцу после долгих поисков попадался золотой слиток, довольно ясно видимый под микроскопом.
Кто, какой пионер, какой первый золотоискатель открыл Выборг - этот золотой прииск, где можно купить любую вещь дешевле грибов - неизвестно. Может быть, оно раньше так и было - мне о том неведомо. Но вслед за первым золотоискателем из Петрограда хлынул целый поток золотоискателей - вот теперь они и бродят по унылым опустевшим магазинам Выборга - с видом усталых рудокопов, изрывших целые десятины, намывших целые горы земли и извлекших из ее недр одну только пару, подозрительного вида, чулков за десять марок.
* * *
Компания измученных петроградцев с остолбенелым видом останавливается перед витриной крохотной выборгской лавчонки и испускает ряд отрывистых восклицаний:
- Ого! Ботинки.
- Да. И как дешево. 50 марок.
- А в Петрограде за такие слупили бы рублей 25.
- Сколько это марок вышло бы?
- 25 рублей? Пятьдесят четыре с половиной марки.
- Ну, вот видите! На целых четыре с половиной марки дешевле.
- Зайдем, купим.
- Да мне таких не нужно. Я таких не ношу.
- Ну, вот еще какие тонкости! Дешево, так и бери.
Вваливаются в магазинчик.
- Покажите нам вот эти ботинки… Что? Последняя пара? Ну вот, видишь: я тебе говорил - покупай скорей. Гм! Последняя пара: вот что значить дешевка. Ну-ка, примерь.
- Гм… Вззз… ой!
- Что? Тесноваты? Ну, ничего - разносятся. Заверните ему. Плати. Пойдем.
- Да я, собственно, такой фасон не ношу…
- Но ведь дешевы!
- Дешево-то они дешевы. Жаль только, что тесноваты.
- А зато на четыре с половиной марки дешевле.
- Дешевле-то они дешевле.
- То-то и оно. Бери, пойдем. А это что - смотри-ка… Магазин рамочек. Для чего эти рамочки?
- Для чего-нибудь да нужны. Зря продавать не будут. И как дешево - голубенькая, а семь марок стоить. Зайдем, купим.
Входить всего четверо, но лавочка так мала, будто вошли сто.
- Слушайте: для чего эти рамочки, что вы продаете?
- Ля картина…
- Для картин, значит, - переводить один, очевидно, тонкий знаток финского языка.
- А через границу провести их можно?
- Та, мосна.
- Я знаю, что таможня, так я вот и спрашиваю…
- Ты его не понял, - торопливо поправляет переводчик. - Он говорит, что можно. Но вероятно, спрятать нужно, да?
- Та, мосна.
- Спрятать. Мы их под костюм спрячем, в чемодан. Знаешь, я возьму пять штук.
- И я три. Почем они?
- По восьми марок.
- А в Петрограде я такие по два рубля видел.
- Да уж там сдерут. Там могут. Россия!
- А тебе для чего эти рамки?
- Да придумаю. Сейчас не нужны, после понадобятся. Вставлю что-нибудь в них.
- Заплатили? Пойдем. Ну, что тебе еще нужно?
- Да так, собственно говоря, ничего…
- А ты вспомни!
- Ей Богу, ничего.
- Чулки не нужны ли?
- Чулки? - мямлить вялый петроградец. - Собственно говоря…
- Ну вот видишь! Вот тебе и чулочный магазин. Здравствуйте. Есть чулки?
- Нету. Се продано.
- Ну, что вы. Нам всего нисколько пар. Поищите. Может, найдется.
- Тамская есть чулки.
- Дамские?… Гм! А, ну покажите.
- Послушай… да зачем мне дамские.
- Вот чудак! Дешево ведь. Бери - теплее еще, чем носки. До самого колена. Бери ты три пары и я три пары.
- Сести пара нету. Сетыри пара есть сего.
- Нету шести пар? Ну, давайте четыре. А остальные две пары можно чем-нибудь другим добрать. Вот эту штуку дайте.
- Не, эта не продается. На эта стука сляпа надевается. Для окна. На выставка.
- Действительно, слушай… Ну зачем тебе болван для шляпы. К чему он?
- А? Ну, нет, знаешь, не скажи. Это штука удобная. Придешь домой - куда положить шляпу? Ну, и наденешь ее на эту чертовину. А что у вас еще есть?
- Нисего нету. Се родано.
- Русские все, черт их дери. Пронюхали - и сразу все расхватали. А это что за кошка? Почем?
- Это наса коска. Сивой.
- Живая? А чего ж она лежит, как искусственная. Только покупателей зря смущает…
- Пойдем, господа.
- Вот драма так драма… Приехали в Выборг, а купить нечего. А вот магазинчик какой-то, зайдем. Что здесь продается?
- Черт его… не разберешь. Витрина пустая. Войдем на всякий случай.
- Здравствуйте… Гм… Какие-то рабочие, а товару не видно. Что вы тут делаете, братцы? Это магазин?
- Та. Тольки сицас есцо магазина нету. Акроица тая неделя.
- На той неделе? А что тут будут продавать?
- Ветоцна магазин.
- Цветочный? Ну, ладно. Если еще приедем - зайдем, купим. Смотри, какими хорошенькими обоями оклеивают. Послушайте: почем обои?
- Bе марки кусок.
- Ну продайте нам вот эту пачку… Нельзя? Подумаешь важность… Почему нельзя? А ножницы продаются? Нет? Жалко; очень хорошенькие ножницы…
* * *
Номер гостиницы завален коробками, свертками, пачками.
- Ты чего сопишь?
- Да вот хочу ботинки в рукав пиджака засунуть. Боюсь, вдруг в Белоострове таможенные дощупаются.
- Если новые - конфискуют. А ты поцарапай подошвы - будто ношеные. Ношеные везти по закону можно.
Счастливый обладатель ботинок вытаскивает перочинный ножик и приступает к работе. Зажимает между коленей подметкой кверху ботинок и начинает царапать ножиком блестящий лак.
- Ну что?
- Черт их дери: все-таки, видно, что не ношеные, а просто поцарапанные. Грязи на них нету.
- А ты плюнь.
Владелец ботинок послушно плюет на подметку.
- Да нет, я тебе не в том смысле. Ну, да уж раз плюнул, теперь разотри получше. Об пол повози.
- И черт их знает, почему у них такие полы чистые… Не мажется! Блестит себе и блестит.
- Ножом потыкай. Постой, дай я. Вот так - и так… Ой! Видишь - дырка.
- Ну вот обрадовался.
- Ничего. Зато уж видно, что не новый. Оборви еще ушко ему, черту. Тогда уж никто не придерется.
- Я лучше шнурок, будто, оборву. Все поспокойнее.
- Собственно, на кой черт ты их взял? Фасон не модный, тесные, на боку дырка.
- Ты же сам говорил…
- Мало, что я говорил… Вон ты мне абажур ламповый посоветовал взять - я его себе надевать буду, что ли, ежели у меня электричество.
- Сколько ты за него заплатил?
- Пятнадцать рублей на наши деньги.
- Вот видишь, а в Петрограде за восемь целковых купишь - и возиться не надо, и прятать не надо.
- Гм… Действительно. Рамочки… тоже накупили! Обрадовались! Грубые, аляповатые.
- А ты еще в другом магазине докупил две штуки - к чему?
- Рамочки - что… Их, в крайнем случае выбросить можно. А вот чулки дамские - это форменное идиотство. Ну, как я их надевать буду?
- Обрежь верхушку - носки получатся.
- Носки… Их еще подрубить нужно. Да и носки сколько стоять? Два целковых? А я по четыре с полтиной за эту длиннейшую дрянь платил.
- Подари кому-нибудь.
- А ты найди мне такую женскую ногу. Сюда три поместятся, Постой… Это еще что такое?
- Пресс-папье из березовой коры.
- Боже, какая дрянь. Неужели, это мы купили?
- Мы. А в этом пакете что?
- Тоже рамочки. А это подставки для фруктовых ваз, банка гуммиарабика, лапландский ножик, сигары…
- Мы ведь не курим…
- Что значит - не курим. Мы никого и не режем, а лапландский ножик купили. Мы и не бабы, а шелковое трико коротенькое купили. Дураки мы, вот кто мы.
- А это что?
- Этого уж я и сам не знаю. К чему оно? Металлический ящик, ручка, какие-то колесики, задвижечка… Покупаешь, а даже не спросишь - что оно такое.
- Зато дешево. Тридцать две марки.
- Дешево?.. А я тебе вот что скажу: эти сорочки здесь стоят пять рублей, а в Петрограде - четыре, салфетки здесь десять рублей, в Петрограде семь, а галстуки… Галстуки, вообще, ничего не стоят! Повеситься можно на таком галстуке.
- Поехали, действительно! Обрадовались, накинулись.
- А тут еще с таможней может быть…
- Молчи, пока я тебя лапландским ножиком не полоснул!!
Тяжелое настроение.
* * *
Поездки в Выборг напоминают мне историю с Марьиной слободой в городе К.
Была такая Марьина слобода, которая вдруг прославилась тем, что живут там самые трезвые мещане и самые красивые, добродетельные девушки и жены. И когда пошла эта слава, то стала ездить туда публика - любоваться на трезвых мещан и добродетельных красавиц… И чем дальше - тем больше ездило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.
А когда мне совсем прожужжали уши о знаменитой слободе, и я поехал туда - я увидел ряд грязных покосившихся домов, поломанные заборы, под каждым из которых лежало по пьяному мещанину, а из домов неслись крики, хохот гостей, взвизгивание женщин и звуки скрипки и разбитого пианино: это добродетельные девушки и жены укрепляли славу своей удивительной слободы.
Ибо сказано - о Выборге ли, о Марьиной слободе ли: чересчур большой успех - портит.