- Так и стоит на панели, господа, кричит: "Избавительница, никому я не отдам моей трагедии - это он про перевод свой говорил, - вам принадлежит она, вы должны создать в ней тип, достойный шекспировского гения!.." Вы знаете, быть может, господа, что я душевно желала дебютировать именно в его переводе. Роль как раз идет к моим средствам. Я уже и дирекции заявила об этом, рукопись переписывалась для представления в комитет… И вдруг - внезапный, жалкий конец нашего незабвенного Платона! Так меня это и подкосило… Документа у меня, правда, никакого нет; он предлагал дать мне законнейшую расписку, но я отказалась…
Дама сделала громкую передышку, прожевала последний свой кусок, обтерла салфеткой не только губы, но и все лицо, встала и обернулась в угол "душеприказчиков".
- Василий Сергеич, Михал Михалыч! - более жалобно, чем торжественно, воскликнула она. - Призываю вас в свидетели. Вам, конечно, завещал Платон на словах, что не только трагедия его должна идти в мой дебют, но и поспектакльная плата в мою исключительную пользу, и гонорарий за печатание рукописи!..
Угол, к которому обратилась "избавительница", сурово молчал; но ни у кого не доставало духу приказать ее вывести.
- Гоните ее! - хотел было крикнуть Лука Иванович, но почувствовал, что все происходившее перед ним было слишком печально, чтобы вызывать такие протесты.
Один из "душеприказчиков", как величала их барыня, черноватый, наконец-то повел пренебрежительно плечами и глухо выговорил:
- Губа-то у вас - не дура, Прасковья Дмитриевна.
Как буря налетела на него барыня.
- Бога вы не боитесь, Василий Сергеич, да я небо призываю…
Дальше Лука Иванович уже не мог разобрать. Все поднялись с мест, начался общий спор и гам, грохот стульев и гул возгласов.
К Луке Ивановичу подкатился пухленький господин в мохнатом пальто и обнял его, улыбаясь посоловелыми глазами.
- И об одеждах его меташе жребий, - пролепетал он, принимаясь целоваться.
Лука Иванович с трудом освободился от его объятий; но пухленький господин все лез к нему, нашептывая удушливым, жирным голосом:
- Давно вас люблю и уважаю… Вы - человек, а мы все, сколько тут ни есть… одна, с позволения сказать…
С силой оттолкнул его от себя Лука Иванович и попал, у самой выходной двери, в руки распорядителя в желтом армяке.
- На минуточку! - крикнул тот с деловой миной; глаза его уже сильно блистали. - На одну секундочку!.. После Платона Алексеича остались у нас в номере кое-какие книжонки… Он не успел перевезти на квартиру… англицкие есть, я сам видел. Так мы с художником Карпатским предлагаем разыграть всю эту рухлядь в лотерею, по сорока копеечек билет… вот здесь же и разобрать могут… Не откажите… собрат был… жалости достойно!..
- Извольте, - сунул ему Лука Иванович два двугривенных и кинулся на лестницу.
Гам все усиливался и усиливался, покрываемый визгливыми нотами "избавительницы".
XXXII
Свежий воздух обдувал лицо Луки Ивановича, но голова его не поднималась; она была опущена еще ниже, чем два часа перед тем, когда он шел за гробовыми дрогами "собрата" на кладбище. Нестерпимо стало ему в кухмистерском мезонине; даже он, после стольких горьких дум и испытаний, не ожидал подобного финала. Теперь его не жгло и не мозжило, как тогда, когда он стоял у окна в гостиной Юлии Федоровны и глядел на ночную вьюгу; нет, но его давила тупая боль: острое чувство обиды и бессилия переходило в хроническую скорбь. Но не должен ли он считать себя еще избранником в настоящую минуту уже за то, что он идет в свою квартиру, а не в "номер" долговой тюрьмы, где товарищем его состоит верблюжий армяк - за то, что он на ногах еще, а не лежит в еловом гробу, на ободранных дрогах? Сегодня - да, а завтра, через неделю, через год, через пять лет? Где, в ком и в чем найдет он поруку, что не попадет он туда же, где сидел спущенный в могилу Платон Алексеич, что не выкупит его за сто рублей такая же "избавительница", что не кинется он хватать ее за колена, что не умрет он также безвременно и жалко, что не справят по нем такие точно поминки водкой и пивом, что не будут на поминках распоряжаться такие же товарищи "по номеру" и не станут уклончиво отмалчиваться более приличные собраты, слушая нахальное вранье первой попавшейся Прасковьи Дмитриевны?
Все эти вопросы прошли в его голове скоро-скоро и так отчетливо, с такой логикой правды и возможности, что он невольно остановился посреди дороги и закрыл глаза.
- Ваше высокоблагородие… - раздалось позади его, - позвольте на пару слов!
Лука Иванович вздрогнул и быстро обернулся от одних звуков голоса. Увидал он в двух шагах от себя небольшого роста человека, совсем желтого, с впалыми, тоже желтыми глазами, в суконном старом картузе, без всяких признаков белья, в желтоватом летнем пальто-сак и смазных сапогах, поверх которых болтались похожие на нанковые штаны. Шея у него обмотана была пестрым засаленным шарфом.
Голос, заставивший Луку Ивановича вздрогнуть, терялся еще в самой гортани: до того он был глух и сипл.
Оглядев незнакомца, Лука Иванович взялся в кармане за портмоне, чтобы достать гривенник.
- Не изволили меня признать, господин Присыпкин? - незнакомец пододвинулся еще на один шаг.
- Извините… - начал было Лука Иванович, приходя в невольное смущение.
- Болезнь и все прочее так меня отделали. Я вас сейчас приметил на похоронах и поджидал нарочно… туда я на поминки не ходил… сами изволите видеть, какой у меня туалет… Другим господам литераторам было бы, пожалуй, зазорно.
- Вы?..
- Писатель Тульский!.. Изволите помнить, - первые мои шаги поощряли?.. Я через вас и в печать попал. Конечно, по моему безграмотству не следовало бы соваться, а уж раз попадешь на эту зарубку…
- Это - вы! - вскричал, перебивая его, Лука Иванович. - Быть не может!..
- Павел Осипов Тульский… без обмана вам говорю-с… С тех самых пор, - и-и Боже мой!.. чего не было!.. Знаете, Лука Иванович, так, кажется, вас величать, повторяю, в сумеречки, сидя без свечи, стишок такой:
Братья писатели, в вашей судьбе-с
Что-то лежит роковое-с!
Оно как будто и полегчает…
И он засмеялся отрывистыми болезненными звуками.
- Но это невозможно! - словно про себя, воскликнул Лука Иванович. - Расскажите мне, пойдемте!
- Нет-с, благодарю сердечно, вам со мной идти будет конфузно. Я на пару слов… Вы - доброй души человек… Дело мое немудреное. Уж долго ли, коротко ли я маялся, про то я не стану расписывать. Только в первый самый раз обратился я к обществу… вы изволите состоять членом?
И глаза его тревожно остановились на Луке Ивановиче.
- Да, я - член.
- Благодарение угодникам! Так вот, в первый самый раз попросил… А проживал в те поры на хлебах из милости в доме Вяземского, у такого артиста, который перевоспитывает краденых собак-с.
- Что-о? - почти с ужасом закричал Лука Иванович.
- Верьте слову, такая индустрия есть: каждую собаку переделывает и по наружности, и по характеру ее. Вот у такого я артиста и проживал… в помощниках… Не извольте смущаться - по крайности сыт! Ну, просил - дали. Даже совсем было справился - захворал, желтуха: сами изволите видеть, какая у меня физиогномия. И с той поры не могу выбиться - шабаш! Господин Присыпкин, у всякого своя амбиция! Хоть из своих по званию сотоварищей, а стыдно клянчить, ей-же-ей!.. Кабы у нас такое товарищество основано было - ну, другое дело… а то - хотят дадут, хотят нет; да и дадут-то, не встанешь как следует на ноги, и опять пошло то же хождение души по сорока мукам!..
Лука Иванович так ушел в рассказ "собрата", что забыл даже, где он в эту минуту. Ему все хотелось прервать его и крикнуть: "довольно! вы пересолили, вы слишком актерствуете; в жизни так не бывает, не злоупотребляйте подмостками!"
Но он поднял голову, и посреди грязного тротуара, на пустынной кладбищенской улице стоял он не пред актером, а пред настоящим… писателем Тульским, которого он когда-то "поощрял".
- Что же я могу? - вскричал он, беря его за руку.
- На днях ожидаю посещения-с из общества, но наипаче надеюсь на вас. Скажите слово благородного человека: оно будет покрепче, чем по должности рапорт… Простите великодушно, что обеспокоил… Я потерплю и еще недельку… желудок у меня точно у жвачку жующих: верблюжьи свойства имеет… Да и весело мне намедни стало: читаю в ведомостях, Лука Иванович, как у одного господина обыск был по какой-то любовной истории; судебный-то следователь его и спрашивает: "вы-де кто такой?" А тот ему: "я-де ремеслом литератор". Так и прописано-с. Как только я это самое слово - "ремесло" прочел, даже вслух рассмеялся… Прежде бы оно ни с чем не сообразно было, а теперь - в самый раз!.. Коли другие мастеровые без работы сидят, из больницы вышедши, так что ж нашему брату обижаться?.. Простите за глупую болтовню!..
Он приподнял высоко картуз и силился улыбнуться.
- Значит, у вас и неделю-то нечем прожить? - стремительным шепотом спросил Лука Иванович, близко подходя и схватываясь за бумажник.
Тот только повел плечами.
- От сотоварища не обидно, - шепнул Лука Иванович, сунув ему что-то в руку, и быстро повернул в переулок.
Это была его зелененькая.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые напечатано: "Отечественные записки", 1875, № 10.
Публикуется по изданию: Сочинения П. Д. Боборыкина. СПб. - М., 1886, т. XI.
Дополнительный интерес повести, рисующей положение русских литераторов-поденщиков в пореформенную эпоху, придает беллетризованный "отчет" о похоронах известного русского критика и поэта Аполлона Григорьева (1822–1864).
Стр. 325. "Шведка" - порода небольших, но крепких лошадей.
Стр. 327. Спенсер - вид модной в середине XIX в. верхней женской одежды.
Казакин - верхняя мужская и женская одежда у украинцев и русских в XIX - начале XX в., представляющая собой короткий кафтан, сшитый в талию, со сборками сзади.
Стр. 332. Каменный театр - см. примеч. к с. 304.
Второе Парголово - ближайший пригород Петербурга, железнодорожная станция по Финляндской дороге.
Киссинген - известный бальнеологический курорт в Баварии.
Стр. 333. Прокуратить - проказить, бедокурить (обл.).
Стр. 335. Апраксин двор - торговые ряды в Петербурге, где постоянно шла распродажа товаров по сниженным ценам (ныне большой универсальный магазин).
Стр. 337. Белло (Бело) Адольф (1829–1890) - французский писатель, автор бульварных романов, имевших скандальный успех благодаря своим фривольным сюжетам ("Девица Жиро - моя жена", "Огненная женщина" и др.).
Стр. 342. Красненькая - десятирублевая ассигнация.
Стр. 356–357. ЧиновникV-го класса - статский советник по действовавшей в дореволюционной России табели о рангах.
Стр. 359. "Кантонист" - солдатский сын, числившийся со дня рождения за военным ведомством; здесь: человек "низкого" происхождения.
Стр. 376. Бенедиктинец - член католического монашеского ордена, основанного около 530 г. Бенедиктом Нурийским в Италии.
Стр. 379."Ты царь, живи один - дорогою свободной…" - неточная цитата из стихотворения А. С. Пушкина "Поэту" (1830).
Стр. 386. Парадер - строевая верховая лошадь для парадов.
Подъездок - молодая или запасная лошадь, которая иногда, в перемену, ходит в упряжи или под седлом.
Стр. 391. Племя Адэхэ - адыге, самоназвание кабардинцев, адыгейцев и черкесов.
Стр. 397. "…толцыте и отверзится вам!" - цитата из Евангелия от Луки.
Стр. 403. Капитан Копейкин - главный герой "Повести о капитане Копейкине", представляющей собою часть поэмы Н. В. Гоголя "Мертвые души"; здесь: проситель.
Стр. 413. К Святой - т. е. к Пасхе.
Фактор - распорядитель всеми работами в типографии.
Стр. 414. Гинецей - в Древней Греции женская половина в задней части дома.
Стр. 431. Песнь о рубашке - стихотворение английского поэта Томаса Гуда (1799–1845) "Песня о рубашке" (1843, рус. перев.- 1860), рисующее тяжелый труд швеи и приобретшее благодаря своему обличительному пафосу широкую известность в России.
Стр. 436. Бедный Платон Алексеич. - В главах XXX–XXXII описаны похороны Аполлона Александровича Григорьева, состоявшиеся 25 сентября 1864 г. в Петербурге. Боборыкии вспоминал: "И вот мы узнаем, что Аполлон Григорьев скоропостижно умер, только что выйдя из долгового отделения, которое помещалось тогда в Измайловском полку. Эта "Яма" (как в Москве еще тогда называли долговое отделение) была довольно сильным пугалом не только для несостоятельных купцов, но и для нашего брата писателя. Было что-то унизительное в этом лишении свободы из-за какого-нибудь векселька, выданного хищному ростовщику. Григорьев тоже оказался жертвой своего хронического безденежья. Эти писательские похороны и памятны мне как нечто глубоко печальное. Я их отчасти описал в моей позднейшей повести "Долго ли?", где я коснулся тяжелой доли пишущей братии" (Воспоминания, т. I, с. 394–395).
Стр. 439. …юркий, суховатого склада брюнет, в беспорядочной прическе, с шершавой бородкой, в армяке из желтого верблюжьего сукна, подпоясанном черным ремнем с насечками. - Ср. с мемуарными записями Боборыкина о похоронах Ап. Григорьева: "…выделялся своей курьезной фигурой Лев Камбек, стяжавший себе в начале 60-х годов комическую репутацию. Он был одет в поддевку из бурого верблюжьего сукна и смотрел настоящим "мизераблем", но все еще разглагольствовал и хорохорился" (там же, с. 395).
Стр. 440. Художник Карпатский. - Имеется в виду, по воспоминаниям Боборыкина, "художник Бернардский, когда-то талантливый рисовальщик, которому принадлежат иллюстрации в "Тарантасе" гр. Соллогуба и "Путешествии madame де Курдюков" (там же, с. 395).
Адмиральский час - т. е. время выпить и закусить; это шутливое выражение идет со времен Петра I, когда заседания Адмиралтейств-коллегий заканчивались в одиннадцать часов утра, после чего начиналась пора обеда.
Канареечка - бытовавшее в то время просторечное название рублевой ассигнации.
Зелененькая - трехрублевая ассигнация.
Стр. 441. …какой-то толстенький человек в мохнатом пальто (Лука Иванович признал в нем актера)… - Имеется в виду, судя по воспоминаниям Боборыкина, артист московского Малого театра П. В. Васильев (1832–1879).
…обширная дама - летсильно за пятьдесят - в пестрой шали и шляпе с пером. - Ср. в воспоминаниях Боборыкина: "Выкупила его (Ап. Григорьева. - С. Ч.) (не совсем с бескорыстной целью). известная всему Петербургу "генеральша" (вдова адмирала) Бибикова. Она внесла за Григорьева долг с расчетом на приобретение дешевой ценой его сочинений. Но когда мы шли с нею с похорон Григорьева, она мне рассказала историю своего "благодеяния", уверяя меня, что когда она выкупила Григорьева, то он, идя с ней по набережной Фонтанки, бросился перед ней на колени" (Воспоминания, т. I, с. 394–395).
Стр. 443. "И об одеждах его меташе жребий" - цитата из Псалтыри.
Стр. 445. "Братья-писатели, в вашей судьбе-с…" - искаженная цитата из стихотворения Н. А. Некрасова "В больнице" (1855).
Note1
нечисто (фр.).
Note2
Здесь: беда (фр.).
Note3
Здесь: откровениям (фр.).
Note4
"Клянусь честью, и это хорошо!" (фр., нем.).
Note5
упряжка (фр.).
Note6
маленький утренний прием (фр.).
Note7
Позвольте (фр.).