Доктор медицины Филиппе Меччио, признанный глава своей партии, был рождён быть трибуном. Прирождённый демагог, он лучше всего чувствовал себя перед толпою, слушающею его речь, хотя бы то была и враждебная ему компания самодовольных, сытых мещан. Речи его покоряли рабочую толпу; они зажигали в трудящемся люде живую веру, - и немногого стоили в печати. Его жест, его взгляд, его внезапный сарказм, - вот от чего дрожали и бледнели его политические враги, вот от чего горели восторгом сердца его единомышленников. Говоря парламенту или толпе, он не вдавался в изысканные утончённости. То, что он говорил, в устах другого могло бы показаться избитым, банальным. Но когда Филиппо Меччио в тысячный раз повторял, что частная собственность на орудия производства должна быть уничтожена, казалось, что в громе и в молнии рождается новый закон, изведённый из трепетно-пламенеющей души человека, который страданиями непостыдной, славной жизни и тяжкими усилиями мысли стяжал познание непреложной истины.
Филиппо Меччио отличался железным самообладанием. Сегодня утром он говорил на митинге телефонисток, и имел бурный успех. С цветами, с восторженными криками провожали его девушки до редакции. Теперь цветы благоухали в стеклянных и глиняных вазах, на столах, на полках, на подоконниках, а Филиппо Меччио был невозмутимо спокоен, точно овации милых девушек нисколько не взволновали его.
Перед Филиппом Меччио лежала груда писем. Он поздоровался с Афрою, и продолжал читать письма. Сказал Афре:
- Хорошие вести с механических заводов. Рабочие организованы и готовы к действиям.
- Как вы любите мучить! - сказала Афра.
- Чем? - с удивлением спросил Меччио.
- Филиппо, когда я ни приду, вы всё заняты, - сказала Афра. - Вы совсем не обращаете на меня внимания!
- Милая Афра, я так занят! - сказал Меччио. - Но я очень люблю, когда вы приходите. В моей конуре становится светлее.
- Но вы так мало со мною разговариваете, - жаловалась Афра. - И никогда не зовёте меня сами. Хоть бы в часы отдыха звали меня.
- Когда же мне отдыхать, милая Афра! Готовятся важные события. Настала пора для организованного выступления пролетариата.
Но он быстро сложил письма, непрочитанные в одну пачку, прочитанные в другую, спрятал их отдельно каждую, и сел рядом с Афрою на диван, в спокойной позе отдыхающего человека. Он казался усталым, лицо у него было рассеянное, и видно было, что он всё ещё думает о своей работе.
Афра вздохнула. Он посмотрел на неё, и выражение сдержанной страстности мгновенно мелькнуло в его внезапно оживившихся глазах. Он взял её руку, и долго целовал её. Спросил:
- Которые же цветы - ваши?
- О, Филиппо, вы их даже не заметили! Она взяла лежавший на диване рядом с нею букет, и сказала:
- У вас сегодня такое множество цветов. Если вы позволите, я соединю розы из этих двух ваз в одну вазу, а мои поставлю в другую.
- Отлично! - весело сказал Меччио. - Меня влечёт к вам обаяние вашей девственности. Я удивляюсь, как вы сохранились среди всех соблазнов высокой среды.
Афра, с заботливою осторожностью перемещая цветы, спросила:
- Неужели вы считаете необходимым вооружённое восстание?
- Нет, - сказал Меччио, - мы его не хотим.
- Зачем же вы к нему готовитесь?
- Зачем? Оно не то, что необходимо, - оно, к сожалению, неизбежно.
- Вы в этом уверены?
- Да. Рабочие достаточно сорганизованы в своих синдикатах. Как ни борется правительство против того, чтобы чиновники соединялись в синдикаты, но кое-где оно должно было уступить. Синдикаты учителей и учительниц существуют беспрепятственно. Недавно мы добились регистрации синдиката почтово-телеграфных служащих и телефонисток. Но организация ещё не всё. Настало время добиться экспроприации орудий производства. Пора действовать.
- Ну, что ж, - сказала Афра, - будет всеобщая забастовка.
- Если бы на сцене были только капиталисты да рабочие, - говорил Меччио, - вопрос разрешился бы просто победою тех или других или компромиссом. Но к услугам западноевропейского капитала есть организованное в его интересах буржуазное государство, - сила большая и нам враждебная. Капитал не уступит без отчаянной борьбы, и государство поможет ему всеми своими силами. Оно будет защищать то, что называют порядком, против того, что оно назовёт бунтом. Оно двинет к фабрикам и шахтам полицию и войска. Полицейские будут разгонять наши собрания, и не постесняются пустить в ход кулаки и палки, и даже оружие. Если наши окажут где-нибудь сопротивление этому насилию, то правительство объявит ту местность в состоянии восстания, назначит военного губернатора, и тогда на место наших собраний явятся войска. Если мы не разойдёмся, войска начнут стрелять, и нам останется на выбор или покорность, или гражданская война.
- А если забастовка будет течь мирно, - спросила Афра, - и рабочие не станут оказывать сопротивления полиции и войскам?
- Техника дела известная, - продолжал Меччио. - Правительство во что бы то ни стало попытается сорвать забастовку и вызвать вооружённое восстание в надежде залить страну кровью и ужаснуть рабочих. Для этого ему достаточно подослать несколько провокаторов. Они сделают два-три выстрела в войска, и солдаты поверят, что перед ними - враги.
- Вы забываете, Меччио, что королева Ортруда не согласится на то, чтобы ввести военное положение, - сказала Афра.
Меччио спокойно ответил:
- Воля доброй королевы не устоит перед яростью трусливого буржуазного парламента. В крайнем случае её убьют или свергнут. Нет, Афра, мы должны быть готовы ко всем случайностям. Всеобщая забастовка, вооружённое восстание, захват пролетариатом власти, - вот этапы нашего пути.
- А жёлтые синдикаты вас не беспокоят?
- Пустяки! Наш центральный комитет решил набирать боевые дружины. И это исполняется в большой тайне.
Афра сказала улыбаясь:
- Филиппо, вы так откровенны со мною! Вы знаете, что я близка к Ортруде.
- От наших организаций, - возразил Меччио, - Ортруде лично и её семье не угрожает ни малейшей опасности. В этом я вам ручаюсь. Пусть она занимается своею живописью безбоязненно, - мы ничего не имеем против того, чтобы её милые пейзажи, в которых так много настроения, и её изображения нагих дев, которые она пишет с настоящим искусством, приобретались и впредь для национальной галереи.
Афра улыбаясь сказала:
- Я вспомнила сейчас забавную встречу с одною простушкою. Она при всей своей болтливости всё же не могла выболтать тайны только потому, что и сама не была в неё посвящена.
Рассказала об Альдонсе Жорис.
- Это, конечно, Танкред, - с негодованием сказал Меччио. - Этот авантюрист никому не даёт спуску. Но скоро он сломит себе голову.
- А моей болтливости вы, Филиппо, не боитесь? - спросила Афра.
- Болтайте, Афра, сколько хотите, - отвечал Меччио, я уверен, что, предупреждая ваших друзей, вы не скажете им того, чего говорить им не надо. Но о том, что народ готов восстать, говорите им. Мы и в парламенте громко говорим большинству: если вы не совершите немедленно крупных социальных реформ, то неизбежно вооружённое восстание. Об этом же говорят те тысячи книжек, которые мы бросаем в народ. Народ доведён до отчаяния, - повторяйте своей высокой подруге почаще эти простые и страшные слова.
- Ортруда их запомнила, - сказала Афра. - Но что же она может сделать!
- Так и мы, - сказал Меччио, - ничего не можем. Ход событий неотвратим. Мы только облегчаем течение событий. Доставка оружия, - Афра, это - большая тайна, - идёт успешно. Кроме того, мы устроили в горах свой завод для выделки холодного оружия. Славные оттуда выходят клинки! Нам удалось устроить склад оружия под боком у королевского замка.
- Зачем там?
- Нашлось безопасное место. Один раз наши, правда, оплошали. Солдаты совсем было окружили их, но, если поверить их спутанному рассказу, их спасла какая-то горная фея, черноокая царица лазурного грота.
Афра отвернулась к окну. Делала вид, что увидела на улице что-то интересное. На лице её отражалось колебание. Меччио продолжал:
- Эти люди очень суеверны. Не знаю, что им там показалось. Опасный промысел! Понятно, что контрабандисту трудно сохранить душевное равновесие. На что вы там смотрите, Афра?
Подошёл к окну. Сказал:
- Вот один из отрядов нашей армии.
Открыл окно. С улицы доносилось пение: женские голоса пели международный гимн. По улице шли босые девушки и женщины в простонародной одинаковой одежде. Лица у них были праздничные, на одежде и в волосах у них было много цветов, и в руках у некоторых были флаги с какими-то изображениями и буквами,
- Женщины, которых вы видите, - объяснял Меччио, - члены двух синдикатов, телефонисток и сельских учительниц. Они празднуют регистрацию синдиката телефонисток.
Афра спросила:
- Почему у них одежды одинаковы и ленты одного цвета?
Меччио засмеялся. Сказал:
- К стыду моему должен сознаться, что нашим агитаторам помогают народные суеверия. Слухи о гроте, который открылся, о белом короле, - всё это нам на руку. Люди, о которых я вам сейчас рассказывал, очень подробно описали наряд своей горной покровительницы. Это им было нетрудно сделать, работа фантазии была не велика, любая крестьяночка могла послужить им моделью. Но так как они вообразили, что горная фея стоит за рабочий люд, то вот точь-в-точь по их рассказу стали одеваться девушки и женщины, сорганизовавшиеся в синдикаты: зелёная с красным вышивка, - листья и цветы гвоздики, - зелёная лента вместо пояса, белая матовая пряжка, на голове повязка белая с красными бусами, и сандалии, как у горной феи, подвешены к пряжке пояса.
- Одежда, которую любит носить Ортруда, - нерешительно сказала Афра.
Посмотрела на Меччио спрашивающим взглядом. Меччио сказал:
- Я догадываюсь, что вы хотите сказать, милая Афра. Но пусть это останется секретом капризной королевы. У неё нет детей, и она забавляет себя, как может. А для нас приятнее волшебная царица лазурного грота. Эта невинная сказка ничему не повредит. Сельские учительницы нам очень полезны. Они так близки к народу.
- Но ведь они мало образованы, - сказала Афра, - и, мне кажется, по большей части, очень недалёкие люди.
- Это - не беда, - возразил Меччио. - Есть слишком тупые, тех мы не трогаем. А она, ваша Ортруда, всё ещё влюблена в своего Танкреда?
- Влюблена, как прежде, но уже начинает его понимать, - тихо сказала Афра.
- А знает что-нибудь об его похождениях, об его мечте быть королём?
- Нет.
- Отчего вы не откроете ей глаза?
- Пусть узнает не от меня. Женщины ненавидят тех, кто приносит им такие новости. А мне будет больно, если она меня невзлюбит. Его заговор, кто это может доказать!
- Этого господина я бы с удовольствием повесил, - сказал Меччио. Честолюбивый авантюрист, игрок не очень честный, и похотливый самец. Но надо сознаться, что Танкред для нас в некотором смысле человек полезный. Его политика и его донжуанство очень роняют династию в глазах буржуазии и в глазах рабочих. Теперь мы решились выступить опять против этого господина. Вот я прочту вам статью.
Меччио достал из письменного стола несколько узких, пронумерованных листков. Афра спросила:
- Надеюсь, не об его любовных делах?
- И об этом.
- Филиппе, зачем!
- Афра, моя милая, я долго повиновался вам в том, что касалось этих его отношений. Но есть пределы для всего. Пока он побеждал в своём кругу, нам до этого не было никакого дела. Мы хорошо знаем, чего стоит показная добродетель блестящих семейств. Но он добрался наконец до работниц. Это уж нельзя стерпеть.
Меччио прочел Афре свою статью против Танкреда. Она была пропитана ядом убийственно-метких сарказмов. Глаза у Афры зажглись безумною ненавистью. Она сказала, молитвенно складывая руки:
- Вставьте ещё вот это, милый Филиппе! - И подсказала Меччио несколько язвительных фраз. Меччио засмеялся. Сказал:
- Вы беспощадны, Афра. Ваши слова я с наслаждением вставлю. Вам я могу сказать без ложной скромности, без хвастовства и без лести: я умею поражать врага отравленными стрелами, но ваши сарказмы и в моей гневной статье не покажутся тусклыми.
Афра покраснела от удовольствия и гордости, и, быстро наклонившись, поцеловала руку Меччио.
Глава сорок восьмая
Связь банкира Лилиенфельда с принцем Танкредом быстро и успешно прогрессировала. Лилиенфельд сделался членом Общества африканской колонизации, - верный путь к благосклонности Танкреда, - и внёс в кассу Общества крупную сумму. Сделал большое пожертвование Дому Любви Христовой, чтобы заслужить благосклонность и покровительство королевы Клары.
Лилиенфельд спешил воспользоваться временем, пока африканские планы Танкреда ещё не получили большой известности в финансовых кругах Европы. Он рассчитывал составить на этих афёрах колоссальное состояние.
Очень большие деньги он дал на подкуп газет и влиятельных членов парламентского большинства. Многие газеты стали агитировать за флот, колонии и союз с великою державою. В финансовой комиссии парламента создалось такое настроение, что казалось возможным крупное ассигнование на флот.
При встречах с Танкредом Лилиенфельд втягивал принца в игру, и проигрывал ему большие деньги. Принц Танкред уже заговаривал с Виктором Лорена о пожаловании Лилиенфельду баронского титула за его благотворительность, - Лилиенфельд сумел довести до сведения Танкреда свои заветные мечты быть бароном. Лорена отвечал принцу, что надо подождать, когда Лилиенфельд сделает ещё более крупное пожертвование на общеполезное и не возбуждающее споров дело. Лорена говорил:
- Ему ничего не стоит дать несколько миллионов на основание Института для воспитания мальчиков в духе идей вашего высочества, для создания касты воинов. Мы назовём этот Институт спартанского воспитания Лакониумом Ортруды Первой и принца Танкреда.
Танкреду понравилась эта мысль.
- Да, - сказал он весело, - хорошо, если он догадается.
Лорена улыбнулся.
- Я позабочусь, чтобы он догадался.
В газете "Вперёд" появился ряд очень дерзких статей против принца-супруга. Никогда ещё в печати не было таких резких, открытых обвинений против Танкреда. Говорилось прямо об его авантюризме, угрожающем интересам государства, и об его безнравственном поведении.
Буржуазная печать, подкупленная на деньги банкира Лилиенфельда, сперва замалчивала эти статьи, потом начала выражать резкое негодование на то, что осмелились оклеветать принца-супруга. Но в обществе эти разоблачения произвели впечатление большого скандала. Они дошли до королевы Ортруды, хотя довольно случайно. Случилось это так.
В Северной башне Ортруда стояла перед начатым полотном, выписывая нежно-смуглое тело стоящей на возвышении молодой девушки, одной из обитательниц Дома, управляемого женою гофмаршала. Вероника Нерита стояла рядом с Ортрудою, и разговаривала с нею вполголоса.
Непонятно из каких побуждений, - может быть, просто в порыве психопатической злости, - Вероника Нерита рассказала Ортруде об этих статьях, да заодно и о том, что художница Сабина Фанелли была любовницею Танкреда.
- У меня есть с собою эти номера, - говорила она, - я захватила их на случай, если вашему величеству угодно будет ознакомиться с новою презренною выходкою этих разбойников, не останавливающихся ни перед чем.
Ортруда сказала с некоторою принуждённостью:
- Благодарю вас, милая Вероника. Вы очень любезны. Пожалуйста, оставьте эти листки у меня. Я их посмотрю потом.
Оставшись одна, Ортруда прочла статьи Филиппа Меччио. Каждое слово было, как удар бича. Ортруда была возмущена, испугана. И плакала, и смеялась, как в истерике. Она не очень верила намекам на любовные похождения Танкреда. Да и что для любви всепрощающей и всему до конца верящей случайные, легкомысленные измены! Но то, что сказано об его замыслах, было ужасно. Сомнения томили её.
Или это - правда? Или это - клевета? Кто скажет! Как узнать! Но лучше знать наихудшее, чем томиться неизвестностью. Ортруда вспомнила имя художницы, о которой говорила Вероника. Зажглась любопытством её видеть. Хотя не верила и словам Вероники. Думала, что это, если и было, только минутная прихоть Танкреда. Почти готова была покровительственно улыбнуться этой шалости.
То, что эта женщина была скульптором, навело Ортруду на мысль заказать ей своё изваяние, и подарить его Танкреду. Решила послать к ней своего секретаря, Карла Реймерса. Но почему-то медлила долго.
Ко дню рождения королевы Ортруды набралось, как всегда, очень много писем и прошений о пособиях, стипендиях, зависящих лично от неё, и о разных других милостях. Все эти бумаги проходили через руки Карла Реймерса. Пришлось Ортруде работать с ним более обыкновенного. Трудолюбие и отличные способности этого человека, которого раньше она почему-то почти не замечала, теперь были приятны ей. Это был высокий, стройный, белокурый молодой человек, один из немногих, вывезенных Танкредом.
Ортруде нравилась та тихая, нежная почтительность, с которою обращался к ней Реймерс. В его глазах она прочла восторженное обожание, и поняла наконец, что он влюблён в неё. Ей было жаль молодого человека, - конечно, он знает и сам, что любовь его безнадежна, - и она обращалась с ним с грустною ласковостью. И не торопилась отнять руку, когда он, приходя или уходя, приникал к ней долгим под шелковисто-мягкими усами поцелуем.
Виктор Лорена посетил принца Танкреда перед докладом у королевы, и сообщил принцу, что министерство решило привлечь к судебной ответственности редактора газеты "Вперёд" за клевету на принца-супруга, и что сегодня он испросит на это высочайшее разрешение. Танкред решительно воспротивился этому. Он говорил:
- Дорогой господин Лорена, дело касается лично меня, и я имею в нём право голоса. Я решительно против этого во всех отношениях неудобного процесса.
- Простите, ваше высочество, - сказал Лорена, - министерство тщательно обсудило этот вопрос, и не видит иного выхода.
- Это будет только горший скандал, - говорил Танкред, волнуясь.
- Но что же делать! Республиканцы пользуются этими слухами во вред и династии, и правительству.
- На такие выходки лучший ответ - презрение.
- Но здесь замешан интерес всего государства.
- Да, - с досадою говорил Танкред, - если бы у вас в руках были средства заткнуть глотку этому бандиту! Он наговорит на суде Бог весть чего, и всё это разойдётся по всей стране.
Лорена сказал со своею обычною уверенностью:
- На суде мы сумеем доказать, что всё это - клевета. У нас, слава Богу, есть средства влиять на судей.
- Тюрьма увеличит его популярность, и не прибавит моей.
- Я передам её величеству мнение вашего высочества, - сказал Лорена. Но я очень боюсь, что указываемый вами путь может повести к падению кабинетa.
В конце своей аудиенции Лорена сообщил королеве о статьях Меччио и о решении министерства.
- Но, ваше величество, - сказал он, - его высочество принц Танкред не желает суда.
- Почему? - тихо и печально спросила Ортруда. Лорена передал всё, что сказал Танкред. Ортруда помолчала. Спросила:
- Что же вы думаете, дорогой господин Лорена? Лорена слегка пожал плечами. Сказал:
- Не могу скрыть от вашего величества, что исполнение желания его высочества поставит миниcтepство в затруднительное положение.