Сибиряк Из уральской старины - Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович 5 стр.

Однажды, когда они обсуждали этот вопрос, горбунья тихо вскрикнула и захохотала.

- Что это с тобой? - удивилась Матильда Карловна.

- Придумала, придумала! - кричала горбунья и несколь­ко раз даже повернулась на одной ножке.- Утешим Андрона… ха-ха!..

- Да говори толком, будет дурачиться.

- И как все просто, Матильда Карловна… ей-богу!.. Попто Андрон страшенный голубятник, у него есть пара египетских голубей… сто рублей давали… не отдал, ну, мы Евграф Павлы­ча и натравим на этих самых голубей.

- Отлично… очень хорошо. Ай да Анфиса!

Немка даже расцеловала горбунью.

Натравить Евграфа Павлыча на кого угодно было вовсе не трудно, потому что это был совсем взбалмошный человек, не умевший себе отказать ни в малейшем капризе. Немка на­столько изучила его, что могла руководить им безошибочно. В данном случае она повела дело исподволь, не подавая ника­кого вида относительно истинных своих намерений. Как-то утром, когда Евграф Павлыч пил чай, Матильда Карловна, между прочим, рассказала длинную историю о поповских го­лубях; барин сразу пошел на закинутую удочку и задумчиво проговорил:

- Вот как, а я и не подозревал.

- Красивые, говорят, голуби: палевые,- поджигала Ма­тильда Карловна с самым невинным лицом.- Один купец сто рублей давал за пару, да поп не взял.

- Ну, уж это ты, Мотя, врешь: попы любят деньги… Это надо с ума сойти, чтобы за пару голубей сотенную не взять. Ха-ха… Можно на сто-то рублей отличную пару лошадей ку­пить. Нет, это уж сказка…

- Спросите кого угодно, все вам то же скажут.

- Да чего мне спрашивать, когда я сам отлично попа Аюдрона знаю! Водку с ним пил в третьем годе: здоровенный поп и выпить не дурак.

- А все-таки не продаст за сто рублей палевых голубей.

- Вот и врешь, Мотя… Хочешь об заклад удариться, что я этих самых палевых голубей у попа за пятьдесят рублей куплю? Идет?

- Идет. Если купите, я вам плачу пятьдесят, а если не купите…

- Да я тебе тогда триста подарю… ха-ха!.. Жаль мне тебяГ Мотя: напрасно свои пятьдесят рубликов прозакладуешь.

- Себя пожалейте, Евграф Павлыч, а гусей по осени считают.

Ударили по рукам. Чтобы не откладывать дела в долгий ящик, Евграф Павлыч сейчас же отправил Гуньку верхом в Ключики с собственноручной запиской попу Андрону; к запи­ске были приложены деньги пятьдесят рублей. Через три часа Гунька вернулся и привез обратно деньги: поп Андрон сказал, что не отдаст голубей и за сто рублей.

- Ах он, простоволосый дьявол! - вскипел Евграф Пав­лыч и даже покраснел от злости.- Ну, Мотя, я проиграл за­клад: плакали мои триста рубликов… А попу я не спущу: бу­дет он у меня помнить, как поперек мне делать.

- А что вы с ним сделаете? - спрашивала Матильда Карловна.

- Я что сделаю с попом? я?.. Первым делом возьму его палевых голубей даром.

Одним словом, каша заварилась не на шутку, и оставалось только подливать масло в огонь. Евграф Павлыч в ту же ночь отрядил в Ключики пятерых конюхов с мешками: они должны были забрать всю поповскую голубятню и привезти в Кургат к утру. Эта экспедиция закончилась полной неудачей: поп Ан­дрон отлично знал характер Евграфа Павлыча и засел карау­лить голубей со своими строшными на целую ночь; когда ко­нюхи с мешками забрались в голубятню, он четверых запер на месте преступления, а пятого отпустил донести барину о своем поражении.

Через несколько дней после этого случая в Кургатский за­вод приехал заседатель Блохин, который всегда останавливал­ся в господском доме. Это был самый обыкновенный старин­ный "чинодрал", перебивавшийся около разных милостивцев. На этот раз он заявился к Евграфу Павлычу с самым серьез­ным видом, чем ужасно насмешил хозяина.

- Послушай, брат, ты дорогой, вероятно, живую муху про­глотил? - встретил его Евграф Павлыч.

- Нет-с… изволите шутки шутить-с! А я-с по делу-с и по очень важному делу-с…

- Знаю, знаю: выпить хочешь, приказная строка! Ха-ха!.. Ешь солоно, пей горько: умрешь - не сгниешь..

Заседатель только вздохнул и пожал плечами.

- Не то-с, Евграф Павлыч,- заметил он после некоторой канцелярской паузы.- Дело-то выходит самое преказусное… да.

- Какое дело?

- А то самое, которое вы настряпали… Поп Андрон подал на вас прошение о вооруженном нападении на его дом в ноч­ное время и о краже со взломом.

- Ну, брат, испугал ты меня… ха-ха!.. Да я все потрохи вытрясу из попа, и он у меня сам залетает, как палевый го­лубь, а на его прошение мне плевать.

- Напрасно-с и даже весьма напрасно-с, Евграф Пав­лыч. Хлопотно будет, и расход лишний…

- Ах ты, крапивное семя, да я и тебя вместе с попом на одно лыко привяжу да в воду.

- Это уж как вам будет угодно-с. Я маленький человек и вам же добра желаю-с.

- А если добра желаешь, так пойдем выпьем…

За выпивкой, однако, Блохин все как-то ежился и вздыхал "с утеснением", пока хозяин его не оборвал:

- Послушай, брат, да ты на поминки, что ли, ко мне при­ехал?.. а?..

- Евграф Павлыч, голубчик,- заговорил Блохин самым нежным голосом и даже склонил свою щучью голову набок.- Не могу успокоиться, цотому такое дело… особенное-с. Дворя­нин… и вдруг обвиняется в краже голубей… Весьма не подо­бает это вашему званию, Евграф Павлыч. Вот я и думаю: вы отличный и благороднейший человек, отменной доброты и ве­ликодушного сердца, ну, что вам стоит пойти на мировую с по­пом Андроном?

- Да ты с ума сошел… Я?.. Мириться с попишкой?

- Позвольте-с, дело-то такое. Что такое голуби? Напле­вать, и все тут. Предмет, не стоящий никакого внимания и да­же слабый для благородного человека.

- Ну уж это ты врешь: палевые ведь голуби-то…

- Ах, господи, господи, что же из этого? Хоть зеленые будь по мне. Мало ли у вас всякого удовольствия, Евграф Павлыч: и охота, и лошади, и… хе-хе!.. девушки-с… вот это предмет достойный, а то тьфу!., даже произносить как-то неловко-с.

- А ежели мне эти вот самые палевые голуби понадоби­лись, тогда как? Дай да выложь, и ничего знать не хочу, а по­па Андрона я пройму не мытьем, так катаньем. Вот тебе и сказ весь, а там судите меня, хоть на виселицу… Ничего не пожалею, чтобы себе удовольствие сделать. Охотку тешить - не бе­да платить.

- Неукротимый у вас характер, Евграф Павлыч.

Заседатель Блохин был великий дипломат и на своем веку немало уладил самых казусных дел через простое "миротворение", как хотел устроить и здесь, потому что сцепились два милостивца, из которых он не желал терять ни первого, ни второго. И дернуло же этих проклятых голубей!.. Блохин чув­ствовал, что сам начинает стервениться и, того гляди, украдет поповских голубей, чтобы свернуть им головы.

- Нашли игрушку, черти этакие! - ворчал миротворитель.- Слышь: палевые голуби… тьфу! тьфу!..

Прежде чем ехать в Кургатский завод, Блохин, конечно, завернул в Ключики к попу Андрону, с целью предварительно усовестить поднявшегося на дыбы старика, но эта миссия за­кончилась полной неудачей.

- Главное то, что сану твоему это самое дело не соответ­ствует,- усовещивал Блохин упрямившегося попа.- Нужно по заповеди прощать седмижды семь раз… Так?

- Так, так,- соглашался поп Андрон.

- И мало ли есть любопытных занятий, кроме этих голу­бей: наливки делать, цветы разводить… да мало ли.

- Да ведь палевые голуби-то, ежовая твоя голова!.. Знать ничего не хочу; не попущусь Катаеву ни в жисть. Мне плевать, что он заводчик и миллионер… Я сам буду архиереем, только вот Маринку пристроить. А голубей я не отдам, хоть озолоти меня…

- Не дури, попище, а то хуже будет!

- А ты мне что за указчик? Плевать мне и на тебя…

- Поп, не кочевряжься!

- Знать ничего не хочу; Катаев хотел через взлом вы­красть моих голубей, и я не попущусь ему…

Одним словом, дипломат-заседатель благодаря проклятым палевым голубям попал в самое неловкое положение, между двух огней: милостивцы лезли на стену и ничего слушать не хотели. Блохин прожил в Кургатском заводе целый день и ни­чего не мог добиться от Евграфа Павлыча; дело выходило со­всем дрянь, если бы не утешила немного Матильда Карловна, пообещавшая, со своей стороны, сделать все, чтобы помирить Евграфа Павлыча с попом.

- Будьте благодетельницей, матушка Матильда Карлов­на,- умолял Блохин, целуя с умилением немкину руку.- Ведь это что же такое будет? Евграфу Павлычу достанется, да и по­пу дадут по шапке… Я теперь даже совсем презираю самое это слово: голубь!

Прикинувшись сторонницей мира, Матильда Карловна выведала от Блохина решительно все, что ей нужно было знать, и осталась очень довольна положением дел.

"Дело начато, теперь нужно придумать что-нибудь даль­ше,- думала Матильда Карловна, провожая заседателя во­свояси.- Начато хорошо, надо и кончить хорошо".

VIII

Хотя Евграф Павлыч и принялся за дело горячо, но он мог каждую минуту остынуть: на него ни в чем нельзя было пола­гаться. А пока дело о краже голубей таскалось бы по разным судам и палатам, барин успел бы и совсем забыть о нем. На другой же день после отъезда Блохина, за обедом, Матильда Карловна спросила Евграфа Павлыча:

- А как вы насчет голубей?

- Да, пожалуй, они, Мотя, уж мне и надоели, черт с нимн совсем!

- Напрасно…

- Ничего не поделаешь с попом, войной не пойдешь.

- Можно и без войны.

- Это как?

- Да очень просто: набрать ястребов-голубятников и на­пустить на поповских палевых голубей.

- Та-та-та… в самом деле, как это мне самому не пришло в голову! Мотя, да ты у меня молодец… Мы настоящую соколи­ную охоту устроим на попа. Ха-ха!.. Мотенька, голубушка, что же ты мне раньше-то ничего не сказала? Пусть Блохин посмот­рит, какую мы обедню отслужим попу… Ну, и штука только. Сейчас же позвать ко мне Федьку и Гуньку…

Дело опять закипело; Гунька и Федька отправились сейчас же в одну башкирскую деревушку за ястребами. До деревни было верст сто с лишком, и через полтора суток верные слуги вернулись с пятью совсем выношенными ястребами, да кстати захватили с собой и башкира, хозяина ястребов. Предваритель­но было сделано несколько опытов над простыми голубямисизяками; брошенные в воздух ястребы производили настоя­щие чудеса, так что Евграф Павлыч остался совершенно дово­лен ястребиной охотой и вперед потирал руки от удовольствия.

- Лихо взвеселим попа,- заявлял Федька, который тоже был рад насолить драчуну.- Будет настоящая потеха.

Чтобы повести дело наверняка, через особенных посланцев было узнано во всех подробностях, как и когда поп Андрон го­няет своих палевых голубей. Оказалось, что старик сильно сто­рожился и в ожидании нечаянного нападения ставил на опасных пунктах особых караульных.

- А мы все-таки его утешим,- смеялся Евграф Павлыч над попом Андроном.- Пусть караулит, а мы ему ястребочков поднесем: как пить дадим палевым голубкам.

Выбрали летнее туманное утро, и еще затемно по направле­нию к Ключикам выехала из Кургатского завода настоящая охота: восемь вершников с Евграфом Павлычем во главе. Ре­шено было накрыть попа с голубями как раз в тот момент, когда он делал раннюю гонку. Сам Евграф Павлыч ехал верхом на любимой соловой кобыле, за ним по пятам следовали на гне­дых киргизах Гунька и Федька; башкир с ястребами составлял центр экспедиции, которая замыкалась четырьмя охотниками, прихваченными на всякий случай.

Начинало светать, то есть восточная сторона неба сделалась серой, потом побелела, и только мало-помалу через эту пред­рассветную, белесоватую мглу начали сквозить розовые тона занимавшейся зари. Дорога шла большею частью по берегу цветущего Кургата, задернутого теперь сплошной туманной пеленой. Лошади фыркали и звонко били копытами укатанную вемлю; в ближайших речных кустах заливалась какая-то неви­димая птичка, радовавшаяся всем своим маленьким сердцем наступавшему дню. Евграф Павлыч давно не ездил верхом и теперь сидел на мягком туркменском седле, как мешок; ему сильно дремалось и дорога казалась бесконечной.

"Уж уважим попа",- думал он, зевая.

Гунька тоже, грешным делом, клевал носом в седле, хотя каждый раз бодрился и вытягивался, как встрепанный, чтобы барин не заметил оплошки; он думал о черноволосой, смуглой Анне, которую давно присмотрел себе в жены и о которой не смел заикнуться барину, чтобы не испортить дела. Немка обе­щала женить, если Гунька будет служить верой и правдой. За­чем ехал барин в Ключики и кто натравил его на попа Андро­на, Гунька отлично знал, но молчал, как пень. Ехавший рядом с ним Федька тихо посвистывал и ежил плечи от холода; ему хотелось спать, но перспектива насолить попу Андрону застав­ляла его улыбаться. Иногда перед ним вставала Марина, о ко­торой он скучал. Увидит он ее сегодня или нет? Не таковская девка, чтобы испугалась отца, но черт ее знает: девичья память короткая, до порога.

Не доезжая с полверсты до Ключиков, Евграф Павлыч послал одного из охотников узнать, что делается в поповском доме. Посланный вернулся через полчаса и доложил, что у попа гости играют в карты.

- Отлично,- проговорил Евграф Павлыч и отправился в деревню в сопровождении ястребятника-башкира и Федьки.

Гунька с охотниками был отряжен в обход поповского дома и по первому сигналу должен был спешить на выручку.

- Лучше всего, если вы незаметно заберетесь в поповский сад,- командовал барин,- но боже вас сохрани попасться попу на глаза: всю шкуру спущу нагайками…

На всякий случай Гуньке был дан тоже ястреб.

У первой избы лошади были остановлены, и Евграф Павлыч сам-третей отправился к поповскому дому. Они засели в бли­жайшем огороде и терпеливо принялись выжидать, когда поп Андрон выйдет на голубятню. Ждать пришлось довольно дол­го. Большое село начало просыпаться из конца в конец, блеяли овцы, мычали коровы, затрубил пастух в рожок. Солнце выка­тилось золотым туманным шаром из-за Кургата, на реке волна­ми заходил белый волокнистый туман.

"А если поп Андрон не выйдет?" - думал каждый из охотников. Трава была мокрая, и лежать в ней не представ­ляло особенного удовольствия, а поп все не показывался, точно смеялся над засадой. Потянуло дымком от затопив­шихся печек, где-то неугомонно лаяла охрипшая со злости собака.

Евграф Павлыч, лежа в траве, начал было уже совсем за­сыпать, как Федька ткнул его в бок локтем и прошептал:

- Поп…

Действительно, на поповской голубятне показалась призе­мистая фигура попа Андрона; он зорко осмотрел окрестности и только потом растворил голубятню; из-за решетчатых дверец голуби высыпали на крышу, а потом взмыли кверху, как бро­шенная в воздух горсть белого пуха. Выждав, когда старик совсем увлекся своим занятием и с ожесточением принялся бе­гать по голубятне, постоянно взмахивая шестиком, Евграф Павлыч тронулся вперед. Засада благополучно проследовала до следующей избы; оставалось перейти улицу, но караульный, посаженный попом на крыше сарая, вовремя заметил опас­ность и пронзительно свистнул. Нужно было высмотреть кру­жившихся палевых голубей и потом уже спустить на них ястре­ба, но теперь было не до того; Евграф Павлыч взял у башкира самую большую птицу, снял у ней с головы кожаный колпачок и подбросил вверх. Ястреб, сильным движением крыльев, сразу начал забирать вверх.

- Бросай второго, бросай третьего! - закричал башкиру Евграф Павлыч, когда голуби метнулись к голубятне.

Поп Андрон не ожидал именно такой штуки от своего не­приятеля и совсем растерялся; дверь в голубятню была заперта, голуби сбились на коньке крыши в трепетавшую крыльями жи­вую кучу, а три ястреба спускались все ближе и ближе. Поп Андрон как-то совсем обезумел, присел и всей своей могучей грудью заорал:

- Батюшки, помогите… караул! Ой, батюшки, помогите!

- Катай четвертого ястреба! - крикнул Евграф Павлыч и подал сигнал Гуньке.

Пять ястребов произвели настоящую атаку: в несколько секунд голубятня покрылась пухом и перьями разорванных голубей, несмотря на самое отчаянное сопротивление попа Андрона, отбивавшего их от нападавших ястребов своим шестиком.

- Ой, караул… батюшки, грабят! - крикнул старик.

- Дуй его, лупи! - неистово орал с .улицы Евграф Павлыч, походивший на исступленного.- Бей, катай!..

На этот страшный гвалт прежде всего выбежали гости: за­седатель Блохин и запрещенный поп в зеленом подряснике, а потом со всех сторон набежали поповские строшные. На подмо­гу барину явился Гунька со своими охотниками. Из деревни на­чали собираться мужики, бабы и ребятишки, захватившие на всякий случай кто что мог. Блохин бросился вперед и приступил к Евграфу Павлычу с усиленным молением о пощаде.

- Голубчик, батюшка, Евграф Павлыч, уймитесь, ради Христа! - умолял он и старался поймать расходившегося бари­на за руки.- Ведь это что же такое? Уголовство…

- Бей, катай! - кричал Евграф Павлыч хриплым голосом и бросился на поповский двор.- Я ему покажу, простоволосо­му, каков есть человек Евграф Павлыч… Федька, Гунька, за мной!

В воротах завязалась жестокая свалка между катаевскими охотниками и поповскими строшными. Откуда-то явились по­ленья и палки, мелькнуло несколько окровавленных лиц. Ев­граф Павлыч и Федька Ремянников работали за десятерых, как два медведя, так что первыми пробились в ворота и очути­лись на поповском дворе.

- Где поп? Дайте мне его,- орал Евграф Павлыч, поры­ваясь к голубятне, с которой слезал поп Андрон и по пути засу­чивал рукава своей ситцевой рубашки.

Федька запер ворота изнутри и ждал, чем все это кончится. Старик Андрон шел на врага как был в голубятне - босой и в одном белье; лицо у него было бледное, и только глаза свети­лись, как у волка. Евграф Павлыч встал в боевую позицию и тоже засучил рукава. Ввиду готовившегося поединка заседатель пустился на отчаянное средство: он бросился в ноги Евграфу Павлычу и на коленях принялся молить о пощаде, но получил такого пинка, что кубарем откатился к самым воротам, как гни­лушка. В самый критический момент, когда враги готовы были сцепиться, раздался раздирающий женский крик: в одной ру­башке, с распущенными волосами стояла Марина… Она только что вскочила с постели и выбежала из своей комнаты в чем была.

Евграф Павлыч оглянулся на крик и обомлел от изумления; руки у него опустились, и он с раскрытым ртом смотрел то на попа Андрона, то на Марину.

- Кто это?., а?..- шептал он, обращаясь в пространство.

- Это я, разбойник! - заревел поп Андрон, схватив Евграфа Павлыча по-медвежьи прямо за затылок.- Есть и на тебя управа.

- Постой, поп, отпусти! - умолял Евграф Павлыч, напрас­но стараясь освободиться от придавившей его железной ру­ки.- Дай всего одно слово сказать, а потом хоть разорви…