III
Начну с основателя эстетики, Баумгартена (1714-1762).
По Баумгартену [См. Schassler, упом. соч., стр. 361. (Примеч. Л. Н. Толстого)], объект логического познания есть истина; объект эстетического (то есть чувственного) познания есть красота. Красота есть совершенное (абсолютное), познанное чувством. Истина есть совершенное, познанное рассудком. Добро есть совершенное, достигаемое нравственной волей.
Определяется красота, по Баумгартену, соответствием, то есть порядком частей во взаимном их отношении между собой и в их отношении к целому. Цель же самой красоты в том, чтобы нравиться и возбуждать желание (Wohlgefallen und Erregung eines Verlanges), - положение, прямо противоположное главному свойству и признаку красоты, по Канту.
Относительно же проявления красоты Баумгартен полагает, что высшее осуществление красоты мы познаем в природе, и потому подражание природе, по Баумгартену, есть высшая задача искусства (то же положение, прямо противоположное суждениям позднейших эстетиков).
Пропуская малозамечательных последователей Баумгартена: Мейера, Эшенбурга, Эбергарта, которые только несколько изменяют взгляды учителя, отделяя приятное от красивого, выписываю определения красоты у явившихся тотчас же после Баумгартена писателей, совершенно иначе определяющих красоту. Писатели эти были Шюц, Зульцер, Мендельсон, Мориц. Писатели эти признают, в противоположность главному положению Баумгартена, целью искусства не красоту, а добро. Так, Зульцер (1720-1779) говорит, что прекрасным может быть признано только то, что содержит в себе добро. По Зульцеру [См. Schassler, упом. соч., стр. 361. (Примеч. Л. Н. Толстого)], цель всей жизни человечества есть благо общественной жизни. Достигается оно воспитанием нравственного чувства, и этой цели должно быть подчинено искусство. Красота есть то, что вызывает и воспитывает это чувство.
Почти так же понимает красоту и Мендельсон (1729-1786). Искусство, по Мендельсону [Ibid., 369. (Примеч. Л. Н. Толстого)], есть доведение прекрасного, познаваемого смутным чувством, до истинного и доброго. Цель же искусства есть нравственное совершенство.
Для эстетиков этого направления идеал красоты есть прекрасная душа в прекрасном теле. Так что у этих эстетиков совершенно стирается деление совершенного (абсолютного) на его три формы: истины, добра и красоты, и красота опять сливается с добром и истиной.
Но такое понимание красоты не только не удерживается позднейшими эстетиками, но является эстетика Винкельмана, опять совершенно противоположная этим взглядам, самым решительным и резким образом отделяющая задачи искусства от цели добра и ставящая целью искусства внешнюю и даже одну пластическую красоту.
По знаменитому сочинению Винкельмана (1717-1767), закон и цель всякого искусства есть только красота, совершенно отдельная и независимая от добра. Красота же бывает трех родов: 1) красота форм, 2) красота идеи, выражающаяся в положении фигуры (относительно пластического искусства), и 3) красота выражения, которая возможна только при присутствии первых двух условий; эта красота выражения есть высшая цель искусства, которая и осуществлена в античном искусстве, вследствие чего искусство теперешнее должно стремиться к подражанию древнему [Ibid., 388-390. (Примеч. Л. Н. Толстого)].
Так же понимают красоту Лессинг, Гердер, потом Гете и все выдающиеся эстетики Германии до Канта, со времени которого начинается опять иное понимание искусства.
В Англии, Франции, Италии, Голландии в это же время, независимо от писателей Германии, зарождаются свои эстетические теории, столь же неясные и противоречивые, но все эстетики точно так же, как и немецкие, кладущие в основу своих соображений понятие красоты, понимают красоту как нечто абсолютно существующее и более или менее сливающееся с добром или имеющее с ним один и тот же корень. В Англии почти в одно время с Баумгартеном, даже несколько раньше, пишут об искусстве Шэфтсбери, Гутчисон, Гом (Ноте), Бёрк, Гогарт и др.
По Шэфтсбери (1670-1713), то, что красиво, то гармонично и пропорционально; что красиво и пропорционально, то правдиво (true); что же красиво и в одно и то же время правдиво, то приятно и хорошо (good). Красота, по Шэфтсбери, познается только духом. Бог есть основная красота, - красота и добро исходят из одного источника [Knight, The Philosophy of the Beautiful, I, p. 165-166 (Найт, Философия прекрасного). (Примеч. Л. Н. Толстого.)]. Так что, по Шэфтсбери, хотя красота и рассматривается как нечто отдельное от добра, она опять сливается с ним в нечто нераздельное.
По Гутчисону (1694-1747), в его "Origin of our ideas of beauty and virtue" ["Происхождение наших идей о красоте и добродетели" (англ.)], цель искусства есть красота, сущность которой состоит в проявлении единства во множестве. В познании же того, что есть красота, нас руководит этический инстинкт (an internal sense). Инстинкт же этот может быть противоположен эстетическому. Так что, по Гутчисону, красота уже не всегда совпадает с добром и отделяется от него и бывает противоположна ему [Schassler, 289, Knight, 168-169. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
По Гому (Home) (1696-1782), красота есть то, что приятно. И потому красота определяется только вкусом. Основание же верного вкуса заключается в том, что наибольшее богатство, полнота, сила и разнообразие впечатлений заключается в наиболее ограниченных пределах. В этом идеал совершенного произведения искусства.
По Бёрку (Burke) (1730-1797), "Enquiry into the origin of our ideas of the sublime and the beautiful" ["Исследование о происхождении наших идей о величественном и прекрасном" (англ.)], величественное и прекрасное, которые составляют цель искусства, имеют своим основанием чувство самосохранения и чувство общественности. Эти чувства, рассматриваемые в их источниках, суть средства для поддержания рода черед индивидуум. Первое достигается питанием, защитой и войной, второе - общением и размножением. И потому самосохранение и связанная с ним война есть источник величественного, общественность и связанная с ней половая потребность служат источником красоты [Кралик, Weltschonheit, Versuch einer allgemeinen Aesthetik, 304-306. K. Kralik, 124. (Примеч. Л. H. Толстого.)].
Таковы главные английские определения искусства и красоты в XVIII веке.
В это же время во Франции пишут об искусстве Pere Andre, Бате и потом Дидро, Даламбер, отчасти Вольтер.
По Pere Andre ("Essai sur le Beau") (1741), есть три рода красоты: 1) красота божественная, 2) естественная природная красота и 3) красота искусственная [Knight, 101. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
По Бате (1713-1780), искусство состоит в подражании красоте природы и цель его есть наслаждение [Schassler, 316. (Примеч. Л. Н. Толстого.)]. Таково же и определение искусства Дидро. Решителем того, что прекрасно, предполагается вкус, так же как и у англичан. Законы же вкуса не только не устанавливаются, но признается, что это невозможно. Такого же мнения держатся Даламбер и Вольтер [Knight, 102-104. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
По итальянскому эстетику этого же времени Пагано (Pagano), искусство есть соединение в одно красот, рассеянных в природе. Способность видеть эти красоты есть вкус, способность соединять их в одно целое есть художественный гений. Красота, по Пагано, сливается с добром так, что красота есть проявляющееся добро, добро же есть внутренняя красота.
По мнению же других итальянцев - Муратори (Muratori) (1672-1750), "Riflessioni sopro il buon gusto intorno le scienze e le arti" ["Размышления о хорошем вкусе в науке и искусстве" (ит.)] и в особенности Спалетти [Spaletti: Schassler, 328. (Примеч. Л. Н. Толстого.)] ("Saggio sopro la belezza" ["Исследование о красоте" (ит.)], 1765), искусство сводится к эгоистическому ощущению, основанному, как и у Бёрка, на стремлении к самосохранению и общественности.
Из голландцев замечателен Гемстергюис (Hemsterhuis, 1720-1790), имевший влияние на немецких эстетиков и Гете. По его учению, красота есть то, что доставляет наибольшее наслаждение, а доставляет наибольшее наслаждение то, что дает нам наибольшее число идей в наикратчайшее время. Наслаждение прекрасным есть высшее познание, до которого может достигнуть человек, потому что оно дает в кратчайшее время наибольшее количество перцепций [Schassler, 331, 333. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
Таковы были теории эстетики вне Германии в продолжение прошлого столетия. В Германии же после Винкельмана является опять совершенно новая эстетическая теория Канта (1724-1804), более всех других уясняющая сущность понятия красоты, а потому и искусства.
Эстетика Канта основана на следующем: человек, по Канту, познает природу вне себя и себя в природе. В природе вне себя он ищет истины, в себе он ищет добра, - одно есть дело чистого разума, другое - практического разума (свободы). Кроме этих двух орудий познания, по Канту, есть еще способность суждения (Urtheilskraft), которая составляет суждения без понятий и производит удовольствие без желания: "Urtheil ohne Begriff und Vergnugen ohne Begehren". Эта-то способность и составляет основу эстетического чувства. Красота же, по Канту, в субъективном смысле, есть то, что, без понятия и без практической выгоды, вообще необходимо нравится, в объективном же смысле это есть форма целесообразного предмета в той мере, в которой он воспринимается без всякого представления о цели [Ibid., 525-528. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
Так же определяется красота последователями Канта, между прочим Шиллером (1759-1805). По Шиллеру, много писавшему об эстетике, цель искусства есть, так же как и по Канту, красота, источник которой есть наслаждение без практической пользы. Так что искусство может быть названо игрой, но не в смысле ничтожного занятия, а в смысле проявления красоты самой жизни, не имеющей другой цели, кроме красоты [Knight, 61-63. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
Кроме Шиллера, наиболее замечательными из последователей Канта в области эстетики были Jean Paul и Вильгельм Гумбольдт, хотя и ничего не прибавившие к определению красоты, но уяснившие различные виды ее, как драму, музыку, комическое и т. п. [Schassler, 740-743. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
После Канта пишут об эстетике, кроме второстепенных философов, Фихте, Шеллинг и Гегель и их последователи. По Фихте (1762-1814), сознание прекрасного вытекает из следующего. Мир, то есть природа, имеет две стороны: он есть произведение нашей ограниченности и он есть произведение нашей свободной идеальной деятельности. В первом смысле мир ограничен, во втором он свободен. В первом смысле всякое тело ограничено, искажено, сжато, стеснено, и мы видим уродливость, во втором мы видим внутреннюю полноту, жизненность, возрождение, - видим красоту. Так что уродство или красота предмета, по Фихте, зависят от точки зрения созерцающего. И потому красота и находится не в мире, а в прекрасной душе (schoner Geist). Искусство и есть проявление этой прекрасной души, и цель его есть образование не только ума это дело ученого, не только сердца - это дело нравственного проповедника, - но всего человека. И потому признак красоты лежит не в чем-либо внешнем, а в присутствии в художнике прекрасной души [Schassler, 769-771. (Примеч. Л. H. Толстого.)].
За Фихте в том же направлении определяют красоту Фридрих Шлегель и Адам Мюллер. По Шлегелю (1778-1829), красота в искусстве понимается слишком неполно, односторонне и оторванно; красота находится не только в искусстве, но и в природе, но и в любви, так что истинное прекрасное выражается в соединении искусства, природы и любви. Поэтому нераздельно с эстетическим искусством Шлегель признает искусство нравственное и философское [Ibid., 87. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
По Адаму Мюллеру (1779-1829), есть две красоты: одна - общественная красота, которая притягивает людей, как солнце притягивает планеты, - это красота преимущественно античная, и другая красота - индивидуальная, которая делается таковой, потому что созерцающий делается сам солнцем, притягивающим красоту, - это красота нового искусства. Мир, в котором согласованы все противоречия, есть высшая красота. Всякое произведение искусства есть повторение этой всемирной гармонии [Kralik, 148. (Примеч. Л. Н. Толстого.)]. Высшее искусство есть искусство жизни [Ibid., 820. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
Следующий за Фихте и его последователями, одновременный с ним философ, имевший большое влияние на эстетические понятия нашего времени, был Шеллинг (1775-1854). По Шеллингу, искусство есть произведение или последствие того мировоззрения, по которому субъект превращается в свой объект или объект делается сам своим субъектом. Красота есть представление бесконечного в конечном. И главный характер произведения искусства есть бессознательная бесконечность. Искусство есть соединение субъективного с объективным, природы и разума, бессознательного с сознательным. И потому искусство есть высшее средство познания. Красота есть созерцание вещей самих в себе, как они находятся в основе всех вещей (in den Urbildern). Прекрасное производит не художник своим знанием или волей, а производит в нем сама идея красоты [Schassler, 828-829, 834, 841. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
Из последователей Шеллинга самый заметный был Зольгер (1780-1819) ("Vorlesungen uber Aesthetik" ["Чтения по эстетике" (нем.)]). По Зольгеру, идея красоты есть основная идея всякой вещи. В мире мы видим только извращение основной идеи, - искусство же фантазией может подняться до высоты основной идеи. И потому искусство есть подобие творчества [Ibid., 891. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
По другому последователю Шеллинга - Краузе (1781-1832), истинная реальная красота есть проявление идеи в индивидуальной форме; искусство же есть осуществление красоты в сфере человеческого свободного духа. Высшая степень искусства есть искусство жизни, которое направляет свою деятельность на украшение жизни для того, чтоб это было прекрасное место жительства для прекрасного человека [Ibid., 917. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
После Шеллинга и его последователей начинается новое до сих пор - во многих сознательно, а в большинстве бессознательно - удержавшееся эстетическое учение Гегеля. Учение это не только не более ясно и определенно, чем прежние учения, но еще более, если это возможно только, туманно и мистично.
По Гегелю (1770-1831), бог проявляется в природе и искусстве в форме красоты. Бог выражается двояко: в объекте и субъекте, в природе и духе. Красота же есть просвечивание идеи через материю. Истинно прекрасное есть только дух и все то, что причастно духу, и потому красота природы есть только отражение красоты, свойственной духу: прекрасное имеет только духовное содержание. Но проявиться духовное должно в чувственной форме. Чувственное же проявление духа есть только видимость Schein). И эта-то видимость есть единственная действительность прекрасного. Так что искусство есть осуществление этой видимости идеи, и есть средство, вместе с религией и философией, приводить в сознание и высказывать глубочайшие задачи людей и высшие истины духа.
Истина и красота, по Гегелю, одно и то же; разница только в том, что истина есть сама идея, как она сама в себе существует и мыслима. Идея же, проявляемая вовне, для сознания становится не только истинной, но и прекрасной. Прекрасное есть проявление идеи [Schassler, 946, 984-985, 990, 1085. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
За Гегелем следуют многочисленные последователи его: Вейсе, Арнольд Руге, Розенкранц, Теодор Фишер и др.
По Вейсе (1801-1867), искусство есть внесение (Einbildung) абсолютно духовной сущности красоты во внешнюю мертвую и безразличную материю, понятие которой, помимо внесенной в нее красоты, представляет из себя отрицание всякого существования самого в себе (Negation alles Fursichsein's).
В идее истины, - говорит Вейсе, - лежит противоречие субъективной и объективной стороны познания; в том, что единое я познает Всесущее. Это противоречие может быть устранено через понятие, которое соединяло бы в одно момент всеобщности и единства, распадающийся на два в понятии истины. Такое понятие была бы примиренная (aufgehoben) истина, - красота и есть такая примиренная истина [Ibid., 955-956, 966. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
По Руге (1802-1880), строгому последователю Гегеля, красота есть сама себя выражающая идея. Дух, созерцая сам себя, находит себя выраженным или вполне и тогда это полное выражение себя есть красота, или не вполне - и тогда в нем является потребность изменить свое несовершенное выражение, и тогда дух становится творческим искусством [Ibid., 1017. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
По Фишеру (1807-1887), красота есть идея в форме ограниченного проявления. Идея же сама не нераздельна, а составляет систему идей, которые представляются восходящей и нисходящей линией. Чем выше идея, тем больше она содержит красоты, но и самая низкая содержит красоту, потому что составляет необходимое звено системы. Высшая форма идеи есть личность, и потому высшее искусство есть то, которое имеет предметом высшую личность [Schassler, 1065-1066. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
Таковы немецкие теории эстетики в одном гегелевском направлении; но этим не исчерпываются эстетические рассуждения: рядом с гегелианскими теориями одновременно появляются в Германии теории красоты, не только не признающие положение Гегеля о красоте, как о проявлении идеи, и об искусстве, как выражении этой идеи, но прямо противоположные такому взгляду, отрицающие его и смеющиеся над ним. Таковы Гербарт и, в особенности, Шопенгауэр.
По Гербарту (1766-1841), красоты самой в себе нет и не может быть, а есть только наше суждение, и надо найти основы этого суждения (aesthetisches Elementarurtheil [эстетическое элементарное суждение (нем.)]). И эти основы суждений находятся в отношении впечатлений. Есть известные отношения, которые мы называем прекрасными, и искусство состоит в нахождении этих отношений одновременных в живописи, пластике и архитектуре, и последовательных и одновременных в музыке, и только последовательных в поэзии. В противоположность прежним эстетикам, по Гербарту, часто прекрасные предметы суть те, которые совершенно ничего не выражают, как, например, радуга, которая прекрасна ради своей линии и красок, а никак не по отношению значения своего мифа, как Ирис или радуга Ноя [Schassler, 1097-1100. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
Другим противником Гегеля был Шопенгауэр, отрицавший всю систему Гегеля и его эстетику.
По Шопенгауэру (1788-1860), воля объективируется в мире на различных ступенях, и хотя чем выше ступень ее объективирования, тем она прекраснее, каждая ступень имеет свою красоту. Отрешение от своей индивидуальности и созерцание одной из этих ступеней проявления воли дает нам сознание красоты. Все люди, по Шопенгауэру, обладают способностью познавать эту идею на различных ее ступенях и этим освобождаться на время от своей личности. Гений же художника имеет эту способность в высшей степени и потому проявляет высшую красоту [Schassler, 1107, 1124. (Примеч. Л. Н. Толстого.)].
За этими, более выдающимися, писателями следуют в Германии менее оригинальные и имевшие менее влияния писатели, как: Гартман, Кирхман, Шпассе, отчасти Гельмгольц, Бергман, Юнгман и бесчисленное количество других.