"Ахъ, нелегка и заботна была жизнь … Полковникъ, полковникъ!.. Вамъ все игрушки … А куда, ну куда на самомъ дѣлѣ податься, если вотъ такъ придутъ и вѣжливо попросятъ покинуть страну?.. Нежелательные иностранцы! … И правда - нежелательные! … Пактъ о ненападенiи, и полковникъ, нападающiй такимъ необычнымъ образомъ … Куда тогда бѣжать? Вездѣ одно и то же … Вездѣ: - признанiе, признанiе и признанiе … Раньше была Испанiя. И какимъ благороднымъ казался король Альфонсъ. А теперь … Что такое Испанiя? … Да и испанскаго языка она не знаетъ … Куда? Можетъ быть, въ Бельгiю?.. Тамъ и король и королева и самъ народъ полны такого гостепрiимнаго благородства. Но, какъ она сама такая маленькая, приметъ всю эту массу бѣженцевъ, если они всѣ хлынутъ туда? Ну, хорошо … Приметъ … A работа? Гдѣ найти тамъ работу?.. Безъ работы все равно съ голода погибать. Не написать ли заблаговременно Декановымъ? Они давно въ Брюсселѣ. Можетъ быть, если загодя то позаботиться, пока никто не догадался что-нибудь и набѣжитъ, какое-нибудь мѣстечко, чтобы хотя какъ-нибудь да кормиться … А если?"
- Мамочка, вы спите?
- А ну! Заснешь съ тобой!.. Такая забота на душѣ!..
- Мамочка, а что, если намъ съ вами принять французское подданство …. Насъ тогда вѣдь не могутъ выслать?..
- Не желаю.
- Но почему, мамочка?
- А вотъ потому … Была Серпуховской дворянкой, такой и останусь. Лучше къ большевикамъ поѣду, чѣмъ такъ на старости лѣтъ француженкой дѣлаться. Ну, сама посуди, какая я француженка?.. Неонила Львовна!.. Ни выговорить, ни написать по французски того нельзя … Не смѣши меня, мать, на ночь. И тебѣ помимо мужа не позволятъ … А твой, сама поди знаешь, какой - патрiотъ!..
Ольга Сергѣевна закрыла глаза.
"Да, конечно, глупости … Какъ это сдѣлать? Есть, говорятъ, конторы. Даже въ газетахъ открыто публикуютъ, точно ничего и постыднаго нѣтъ въ этомъ. Ну, пойду туда, тамъ станутъ разспрашивать, почему?.. А что я скажу … Боже! Боже … Только бы спокойно жить!.. Ничего мнѣ не надо … Ни богатства, ни Россiи. Ну, какъ я туда прiѣду, тамъ никого своего и не осталось то! … Только бы никто не выгонялъ! … И съ квартиры-то на квартиру переѣхать, такъ и то какая мука и разоренiе! Хуже пожара, а тутъ въ чужую страну!.. Паспорта, визы! … Такъ ихъ намъ и дадутъ … Жена полковника Нордекова, того самаго, который тамъ на таинственномъ острову … Господи, и всю то жизнь такъ страдать изъ-за какого-то глупаго патрiотизма, изъ-за долга" …
Ольга Сергѣевна повернулась лицомъ къ стѣнѣ и долго не могла заснуть. Она слышала, какъ за стѣною безотрадно шумѣлъ осеннiй Парижскiй дождь, и ей казалось, что сквозь тонкiя плитки бетона она ощущаетъ сырость, бѣгущую по стѣнамъ и съ тоскою думала о раннемъ вставанiи завтра, о томъ, что надо будетъ спѣшить на поѣздъ электрической дороги и ѣхать въ надоѣвшую ей до смерти контору и писать подъ диктовку на стенографической машинкѣ, а потомъ до вечера перепечатывать никому не нужные и неинтересные торговые приказы.
Жизнь казалась безпросвѣтной и ужасной и она начинала понимать, что Леночка могла не вынести такой жизни и уѣхать куда-то къ какой-то другой жизни … Ахъ, гдѣ-то она теперь, несчастная Леночка!?
XXVI
Князь Ардаганскiй соверщалъ пятнадцатый перелетъ на аэропланѣ системы инженера Махонина. Ему никто это въ особую заслугу не ставилъ, да и самъ онъ никогда не думалъ, что это подвигъ и рекордъ. Аппаратъ Махонина, усовершенствованный Арановымъ, дѣлалъ такое сообщенiе быстрымъ и удобнымъ. Опасность была только при спускѣ на землю въ Европѣ, гдѣ все труднѣе и труднѣе было выбирать глухiя мѣста, гдѣ бы аппаратъ могъ переждать, пока князь съѣздитъ къ Пиксанову и получитъ отъ него пакеты. Парижъ былъ совсѣмъ заказанъ для князя Ардаганскаго. Ему разрѣшалось только гдѣ-нибудь въ пути бросить письмо матери и увѣдомить ее, что онъ живъ и здоровъ.
Пиксанову такъ и не удалось наладить Радiостанцiю. Слѣжка была чрезвычайная. Пришлось закопать въ лѣсу моторъ и всѣ принадлежности, а самого отца Ѳеодосiя отправить на Аѳонъ. Теперь въ лѣсу ничего не оставалось. Бережливый Пиксановъ продалъ и лошадей. Охота была сдана Парижскому охотничьему обществу. Куроводство расширено. Съ осени Пиксановы занялись еще приготовленiемъ пастилъ и мармеладовъ, имѣвшихъ прекрасный сбытъ въ Парижѣ въ Русской колонiи, особенно послѣ того, какъ продукты Моссельпрома вышли изъ употребленiя. По лѣсу и вокругъ фермы Пиксанова постоянно рыскали жандармы и совѣтскiе сыщики и надо было быть вѣчно на сторожѣ. Совѣтское правительство ухватилось за эту ниточку, чтобы раскрыть тайну всей организацiи. Радiостанцiю искали неутомимо. Въ деревнѣ, гдѣ никогда никакихъ дачниковъ не жило, поселились какiе-то Русскiе евреи, не говорившiе никогда, что они Русскiе, и выдававшiе себя за французовъ. Надо было быть осторожнымъ. Въ послѣднiй свой докладъ капитану Немо на Россiйскiй островъ, Пиксановъ просилъ установить связь на аэропланахъ.
И она съ каждымъ разомъ становилась ненадежнѣе и опаснѣе.
Въ этотъ перелетъ князю Ардаганскому давалъ указанія самъ капитанъ Немо. Онъ сказалъ, чтобы князь проѣхалъ къ семьямъ офицеровъ въ Парижѣ и передалъ имъ, что ихъ главы живы, здоровы и просили кланяться.
Съ самаго лѣта, съ того iюльскаго дня, когда князь передалъ синюю записочку Мишеля Строгова Леночкѣ, онъ не бывалъ на виллѣ "Les Coccinelles" и не зналъ ничего о томъ, что тамъ произошло.
День былъ буднiй. Ольга Сергѣевна была на службѣ, и на дачѣ Ардаганскiй нашелъ только одну мамочку. Она только что прибрала комнаты и собиралась съ чувствомъ и спокойствiемъ прочитать газету. Топси узнала князя и, привѣтливо махая хвостомъ, проводила его до дверей дома.
- А пожалуйте, вѣроломный съемщикъ, - привѣтствовала князя мамочка. - Садитесь, гостемъ будете … Ну что наши?
- Полковникъ Георгiй Димитрiевичъ Нордекевь и Александръ Георгiевичъ просили вамъ кланяться. Они оба живы и здоровы и все у насъ благополучно.
- Ну, какъ снимаетесь? - съ глубокой старушечьею иронiей спросила Неонила Львовна.
Князь Ардаганскiй не разобралъ и не примѣтилъ этой иронiи и охотно со своимъ юношескимъ, чистымъ простодушiемъ, не умѣющимъ лгать, отвѣтилъ неопредѣленно.
- Bсe, слава Богу, идетъ прекрасно. Съемка близится къ концу. Всѣ чувствуютъ себя хорошо.
- А вы, милый князь, не врите, - съ грубоватою фамильярностью сказала Неонила Львовна, - Такому молодому сочинять такой старой, какъ я, совсѣмъ не годится.
Князь растерялся и не зналъ, что отвѣтить.
- Вы же Леночкѣ передали синенькiй пакетикъ отъ этого дурака Мишеля и совсѣмъ заморочили ей голову. Разсказывайте, что и какъ на вашемъ, ни на одной картѣ не показанномъ острову, происходитъ.
Ардаганскiй пытался еще сдѣлать круглые глаза и робко сказалъ:
- Я, Неонила Львовна, не понимаю, о чемъ вы говорите.
- Э, батюшка, тутъ особенно и понимать не приходится, когда и широты и долготы нашъ Мишель дурачокъ прописалъ и жаловался и просилъ вызволить его изъ "бѣлогвардейской" авантюры, - съ грубою откровенностью сказала Неонила Львовна. - Такъ то, милый князь.
Князь Ардаганскiй, сѣвшiй было по приглашенiю мамочки, вскочилъ, какъ ужаленный.
- Гдѣ же Елена Петровна? - спросилъ онъ несмѣло.
- На тебѣ, кого вспомнилъ! Да будто такъ вотъ ничего и не знаешь.
И Неонила Львовна въ короткихъ, но рѣзкихъ чертахъ разсказала о томъ, какъ Леночка передала матери записку Мишеля Строгова, какъ она была страшно этимъ потрясена, какъ она, дружившая съ ихъ жилицей, "кто ее знаетъ, что это за человѣкъ была эта самая француженка", вмѣстѣ съ нею исчезла.
- He думаю я, чтобы чтонибудь этакое худое съ ними приключилось. Здѣсь то, - намъ въ полицiи сказывали, - до пяти тысячъ дѣвушекъ такъ, здорово живешь, ежегодно пропадаетъ и ничего съ ними худого не бываетъ, а все-таки намъ не сладко. И думаю я, что это черезъ ваши художества, которыми всѣ газеты полны.
Князь слушалъ это, какъ приговоренный къ смерти. Записку писалъ Мишель, но какъ же онъ-то, онъ, вопреки инструкцiй, данныхъ Арановымъ, никакихъ писемъ никому не возить и не передавать, далъ себя провести Мишелю, уже бывшему у нихъ на замѣчанiи и отставленному самимъ Ранцевымъ отъ полета.
Какъ въ мутномъ полуснѣ, плохо понимая, что ему говорила мамочка, Ардаганскiй дослушалъ ея разсказъ и, простившись, вышелъ съ дачи. Онъ шелъ по мѣстечку съ низко опущенной головой. Ему казалось, что всѣ знаютъ, что онъ предатель, что онъ человѣкъ, не исполнившiй своего долга, и ему было безконечно мучительно идти на маленькую чистенькую дачку Парчевскихъ. Онъ молилъ Бога, чтобы никого не застать, оставить записку и быть одному, все продумать и придумать себѣ кару.
Лидiя Петровна была дома. Она уже второй мѣсяцъ оставила службу въ конторѣ и жила на тѣ деньги, которыя ей продолжало весьма исправно посылать общество "Атлантида". Она вся отдалась церкви. Худощавая и высокая и раньше, она показалась Ардаганскому точно выросшей и еще болѣе исхудавшей. Громадные карiе глаза были въ красныхъ отъ частыхъ молитвенныхъ слезъ вѣкахъ. Густыя, загнутыя вверхъ рѣсницы дѣлали ихъ еще больше. Отъ вѣчной пелены слезъ они были, какъ за хрустальной завѣсой и сверкали тихимъ и кроткимъ пламенемъ, какъ затепленная передъ образомъ лампада. Ея движенiя были медленны, плавны и голосъ сталъ задушевный и словно прозрачный.
Князь Ардаганскiй передалъ ей, что ея мужъ находится въ полномъ здравiи и просилъ ей передать поклонъ.
- Да, я знаю, - тихо сказала Лидiя Петровна. -
Я, знаю. Я молилась вчера Божiей Матери, и Она мнѣ сказала, чтобы я не безпокоилась. Скажите мнѣ, милый князь, - Лидiя Петровна прикоснулась мягкой и нѣжной, точно невѣсомой рукою руки Ардаганскаго, - скажите мнѣ откровенно: - онъ съ вами на острову или и онъ посланъ работать куда-то и дѣлаетъ все это такое страшное, но такъ нужное для… Для Россiи.
Если у Неонилы Львовны князь могъ пытаться врать, здѣсь передъ этой вѣрой, передъ этою проникнутою молитвенною ясностью прекрасною женщиною князь не зналъ, что ему дѣлать. Онъ низко опустилъ голову. Густая краска покрыла загорѣлое въ частыхъ полетахъ лицо и онъ едва слышно прошепталъ:
- Молитесь за него, Лидiя Петровна.
- Я знаю … Я молюсь, - словно тихiй шелестъ далекой листвы донеслось до него. - Да благословитъ васъ Господь!
- Я не достоинъ … не достоинъ ни вашихъ благословенiй, ни молитвъ, - быстро, страшно смутившись, сказалъ князь и, не прощаясь съ Парчевской, поспѣшно вышелъ съ ея дачи.
Дѣлъ было много. Навѣстить было нужно многихъ, надо было теперь раньше всего исполнить то, что было ему приказано, а потомъ надо будетъ подумать, что же онъ надѣлалъ и какъ ему себя покарать.
Только на другой день онъ могъ попасть къ Пиксановымъ на ферму. Онъ мечталъ о, Галинѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ хотѣлъ, чтобы ея не было. Не въ силахъ онъ былъ встрѣтить это чистое существо, когда онъ сталъ тяжко виноватымъ … Безъ вины, безъ умысла, - пытался онъ себя оправдать. Не выходило это оправданiе.
Онъ шелъ, низко опустивъ голову, по грязному, размытому зимними дождями шоссе и все думалъ, что и какъ онъ долженъ сдѣлать и съ Мишелемъ Строговымъ и съ собою. Не признаться ли во всемъ полковнику Пиксанову? Открыть свой позоръ отцу той, кого назвалъ онъ лѣтомъ, кому давалъ понять въ свои осеннiя посѣщенiя, что она героиня … героиня его романа!
Онъ засталъ Пиксанова необычно озабоченнымъ. Галины не было дома. Она была въ пансiонѣ. Пѣтухи, такъ дружно встрѣтившiе его лѣтомъ, были перебиты и проданы. Куры были спрятаны отъ холода и дождей въ куриныхъ домахъ въ глубинѣ фермы. На фермѣ было тихо. Любовь Димитрiевна возилась у плиты. Дрова плохо разгорались. Въ большой и полутемной комнатѣ было непрiютно, сыро и холодно. Кисло пахло угаромъ. Любовь Димитрiевна была окручена шарфами и платками. На головѣ была сѣрая шерстяная повязка. Любовь Димитрiевна мало напоминала изящную жену гвардейскаго полковника. Князю Ардаганскому показалось, что она была суха и нелюбезна съ нимъ. Онъ сжался и робко присѣлъ на стулъ. Очевидно, и тутъ все знали. Пиксановъ сейчасъ же сѣлъ къ письменному маленькому столику у зажженной коптящей керосиновой лампочки писать донесенiе капитану Немо. Онъ ерошилъ густые волосы надъ блѣднымъ лбомъ и бормоталъ вполголоса:
- Отчего?.. почему такая злоба на Россiю?.. Какая логика поддерживать большевиковъ, которые стремятся уничтожить весь мiръ?
И опять строчилъ карандашомъ на большомъ блокѣ, отрывалъ листокъ за листкомъ, потомъ молча, сосредоточенно нахмуривъ брови, закладывалъ исписанные листы въ конвертъ и тщательно опечатывалъ его сургучною печатью.
- Вотъ, князь, съ этимъ пакетомъ уже прямо, никуда не заѣзжая … И, смотрите, не попадитесь большевикамъ … Это очень важно … Въ добрыя старыя времена на этомъ пакетѣ надо было бы три креста поставить, значитъ: - "скачи, лети стрѣлой", полнымъ карьеромъ … Ну да вашъ конь еще быстролетнѣе … И, пожалуйста, не проболтайтесь … ибо кругомъ рыщутъ …
- Да я, господинъ полковникъ, - началъ было князь и точно поперхнулся.
- Знаю, знаю, милый мой Михако … Прекрасный вы человѣкъ, да кругомъ то теперь слишкомъ много всякой продажной дряни развелось. Такъ вотъ, скоро и вашъ поѣздъ … Катайте скорѣе и берегите пакетъ, какъ зѣницу ока. На станцiю я васъ провожу.
Они шли вдвоемъ по размытому грязному шоссе, мимо пустыхъ, черныхъ, мокрыхъ, печальныхъ полей. Вороны стаями срывались при ихъ приближенiи съ зеленыхъ озимей и съ карканiемъ неслись сѣрой сѣтью надъ ними. Зимнiй день былъ хмуръ и теменъ. Никого не было на ихъ долгой дорогѣ. Такъ было теперь удобно все разсказать, во всемъ покаяться и просить совѣта у Пиксанова, но князь Ардаганскiй молчалъ. Такъ, молча, они и дошли до маленькой станцiи. Пиксановъ самъ выбралъ купе, куда садиться князю.
- И въ совсѣмъ пустое не хорошо, - бормоталъ онъ, - да надо, чтобы съ вами были порядочные люди.
- Вотъ сюда, князь, - сказалъ онъ, отворяя дверь отдѣленiя, гдѣ сидѣла явно фермерская семья изъ двухъ плотныхъ краснорожихъ мужчинъ, очень толстой, добродушнаго вида женщины и трехъ дѣтей.
- Сюда уже никто къ вамъ не сядетъ въ дорогѣ. Ну, храни васъ Богъ!
Князь еще долго видѣлъ тонкую и узкую фигуру Пиксанова, стоявшаго на платформѣ. Необычно грустнымъ и встревоженнымъ казался полковникъ князю и это еще больше увеличивало муки и угрызенiя совѣсти Ардаганскаго.
XXVII
Надъ Атлантическимъ океаномъ бушевала буря. Она выла въ раздвижныхъ крыльяхъ аэроплана и летчикъ, часто убиралъ ихъ, сокращая площадь и все увеличивая скорость полета. Беззвучно вращался пропеллеръ. Въ кабинѣ было тепло. Мелкiя брызги летѣли на стекла и замерзали на нихъ. Аппаратъ забиралъ вышину. Кипѣнiе волнъ внизу становилось, какъ мутно зеленая шелковая матерiя, покрытая бѣлымъ кружевомъ пѣны. Князь Ардаганскiй вторыя сутки неподвижно сидѣлъ въ креслѣ, отдаваясь мучительнымъ думамъ.
"Подлецъ … предатель"… - бормоталъ онъ иногда и не зналъ къ кому онъ это относитъ, къ себѣ или къ Мишелю Строгову. Мишеля Строгова онъ ненавидѣлъ, какъ только можно ненавидѣть въ девятнадцать лѣтъ, когда имѣешь чистое сердце и никогда и никому еще не пожелалъ зла.
"Подлецъ … негодяй … Его убить мало … И я его убью … Первымъ дѣломъ, какъ прилечу, убью" …
Князь Ардаганскiй отлично сознавалъ, что никогда и никого онъ не убьетъ. Онъ и букашки никакой не могъ уничтожить. Онъ вспоминалъ, какъ въ тихiй теплый вечеръ къ нимъ въ палатку залетѣла голубая блестящая бабочка и какъ онъ ее бережно вынесъ подальше въ поле, чтобы она не опалила крыльевъ о пламя свѣчи лампiона.
"Своими собственными руками задушу … Ахъ! негодяй!.. Или нѣтъ … Это неблагородно … Я ему скажу, я его назову подлецомъ и вызову его на дуэль"..
И сейчасъ же точно видѣлъ передъ собою узкое и плоское лицо Мишеля съ его странными глазами, необычно всегда устремленными куда то вдаль и никогда не смотрящими въ глаза собесѣднику и понималъ, что на дуэль вызвать Мишеля Строгова просто не придется.
Мишель этого не пойметъ. Онъ высмѣетъ и "подлеца" и вызовъ на дуэль. Онъ "выше этого" …
"Ахъ, какая гадость … Побить его просто. Разбить его наглую рожу …"
Передъ нимъ вставала широкая грудная клѣтка тренирующагося борца, громадные бицепсы, которыми такъ любилъ передъ всѣми хвастать Мишель и понималъ князь, что въ такомъ единоборствѣ Мишель накладетъ ему "по первое число" …
"Да и кто виноватъ больше?.. Оиъ или я?.. Кто передалъ письмо? Его надо было вскрыть и посмотрѣть, что тамъ написано и можно ли такое везти въ Европу. Вскрыть и прочитать чужое письмо!.. Чужое письмо!.. Это все равно, что подслушивать у двсрей, что ворoвать … Нѣтъ … Это хуже всякаго воровства".
"Я долженъ все сказать капитану Немо и просить его о самой страшной казни" …
Ужасъ разбиралъ его. Да и зачѣмъ говорить?.. He зналъ ли этотъ полный таинственности человѣкъ все и безъ всякаго покаянiя. Какъ онъ поняль и узналъ Мишеля Строгова. He допустилъ его до посылки въ Россiю. Говорить съ капитаномъ Немо казалось ужаснымъ. Такъ въ мучительномъ горѣнiи совѣсти князь Ардаганскiй не замѣтилъ, какъ наступилъ день и аэропланъ плавно и быстро, точно скользя съ крутой и безконечной горы, снизился и опустился на точку на Россiйскомъ островѣ.
Было нестерпимо жарко. Буря проносившаяся надъ океаномъ не смягчала зноя. Вѣтеръ дулъ точно изъ раскаленной доменной печи. Россiйскiй флагъ игралъ съ вѣтромъ. Веревки далеко отдулись отъ мачты. Вѣтеръ рвалъ и хлопалъ флагомъ.
Ноги дрожали у князя Ардаганскаго, когда онъ поднимался на гору, за скалы базальта, на уступъ, гдѣ стоялъ соломенный баракъ капитана Немо. Дремавшiй на крыльцѣ адъютантъ ротмистръ Шпаковскiй принялъ пакетъ.
- Я бы хотѣлъ и лично видѣть капитана Немо, - нерѣшительно сказалъ Ардаганскiй.
- Хорошо … Я потомъ доложу. Сейчасъ капитанъ у Радiо … Ну, какъ веселились въ Парижѣ?..
- Гдѣ же веселиться? - уныло и вяло сказаль Ардаганскiй, - я едва успѣлъ побывать у всѣхъ, къ кому мнѣ было приказано зайти.
Слова не шли съ языка. Князю казалось, что и Шпаковскiй все знаетъ и потому такъ и выспрашиваетъ его о Парижѣ.
- А у насъ, князь, вѣрите ли, что то особенное творится. Вотъ всѣ эти пять дней, что васъ не было, полковникъ Ложейниковъ насъ тревогами и ученьями замучилъ … Вѣрите ли вывозили на море щиты изъ ящичныхъ досокъ и обстрѣливали ихъ … Точно десанта какого то боимся … Изъ пушекъ Гочкиса стрѣльбу производили. Ну кто отъищетъ насъ на этомъ Богомъ и людьми забытомъ острову?
Электрическiй звонокъ зазвонилъ на верандѣ. Шпаковскiй вскочилъ съ пакетомъ.
- Такъ и о васъ доложить?.. Но, если, князь, что личное и вообще неважное, можетъ быть, вы повременили бы? Не безпокойте Ричарда Васильевича. Всѣ эти дни онъ что то необычно озабоченъ и, вѣрите ли, даже точно и взволнованъ … Кто бы этому повѣрилъ?..
"Для меня это очень важно", - мелькнуло въ головѣ Ардаганскаго, - "для дѣла?.. Не все ли равно? Это уже кончено. Сплетня гуляетъ по Парижу … По всему мiру … Ее моимъ раскаянiемъ не остановить … Зачѣмъ еще безпокоить этого таинственнаго человѣка, и безъ моего покаянiя все про меня знающаго?".
Князь Ардаганскiй сказалъ и самъ удивился, какъ это спокойно и натурально у него вышло, несмотря на внутреннюю душевную бурю: -
- Да … Конечно … Обо мнѣ ничего не докладывайте. Вернулся благополучно … И все … A то … To мое личное дѣло и имъ теперь не надо безпокоить капитана Немо …
- Стосковались … Изнервничались, какъ и мы всѣ, - быстро сказалъ Шпаковскiй и скрылся за дверьми кабинета капитана Немо.
Князь Ардаганскiй медленно сталъ спускаться съ горы. Вотъ, когда онъ почувствовалъ всю усталость полета и безсонныхъ ночей.