- Царь-Царевич, сын мой любезный! храбр ты, гораздо смышлен и умен, нет в тебе обычая душе моей супротивного: к отцу и матери ты любезлив, к старости честной приветлив, с вольницей не водишься, около красных девушек не увиваешься. Придумал я тебя, сына моего, женить. Собирайся ты в путь-дороженьку, поезжай ты к соседу нашему Царю Азскому Ахубзону Рувиму, у него есть две дочери: Сарра-Царевна и Лея-Царевна; поклонись ему от меня, сослужи ему службу и проси себе в жены любую.
- Государь родитель, - отвечал Царь-Царевич, вздохнув, - не жены гадает сердце мое, а храброго витязя-сопротивника; хотел я изведать силы с могучей доблестью да со славой. Все твои Витязи деревенщина да зательщина; на щите моем нет еще ни язвы, ни царапины, хотел я походить по белому свету да притупить сперва острый меч свой, а потом исполнить родительскую волю твою; да уж быть по твоему велению, еду, куда изволишь.
Поцеловал Пан Гетман Царя-Царевича за послушание в светлое чело, проложил ему золотой мост в Царство Азское, усадил на коня…
Поехал Царь-Царевич, повез родительское благословение в далекие страны, в чуждые земли.
Вот приехал Царевич в Дор, станицу Азского Кагана Рувима, поклонился ему от Гетмана и вручил грамоту.
- Есть у меня две дочери красные, - сказал ему Царь Рувим, обняв его, - родились они в единый час, равны лицом, красотою и возрастом; ни мать, ни я не ведаем, которая из них старейшая; а по закону нашему старейшая должна идти первая и в замужество; преступить закона и обидеть ни той, ни другой не могу; но бог покажет нам путь, принесу ему жертву, соберу Ратманов, и что присудят, то сделаю.
Вот и собрал Рувим Ратманов и присудили: "В сердце коей Царевны бог положит первую любовь к Царю-Царевичу, та и старейшая, и вдастся ему в жены за службу Царскую".
И разодели Царевен в богатую одежду, повели напоказ к Царю-Царевичу. Одна в одну, как два ясные ока; красавицы неописанные; да у Царя-Царевича не девичья красота на уме, он мыслит: лучше бы привели сюда двух братьев, храбрых, могучих Витязей, узнал бы я, кто из них старейший!
- Ну, Царь-Царевич, которая по сердцу тебе? - возговорил Царь Рувим.
- Не ведаю, какую сам судишь.
- Ну, любезные мои дочери, Сарра и Лея, - продолжает Царь, - которая из вас полюбила Царя-Царевича?
Вот Царевны Сарра и Лея посмотрели друг на друга и зарумянились обе.
- Ну, промолвите ответ, которая полюбила Царевича?
- Что промолвишь ты, сестрица? - спросили они одна у другой, шепотом, в одно слово.
- Да то же, что и ты, сестрица, - отвечали они друг другу, также в одно слово.
- Я полюбила его.
- Я полюбила его,
произнесли они тихонько Царице-матери на ухо, одна с одной стороны, другая - с другой.
- Ну, Царь-Царевич, не судьба тебе! а обеих не отдам. Взыграла радость на душе у Царя-Царевича; велит он
своему верному Алмазу седлать белого сокола; прощается с Царем Рувимом, выезжает в поле чистое, по дорожке в Царство Русское; там, слыхал он, водятся богатыри и храбрые Витязи, на диво белому свету.
Вздохнул Царь Рувим с Царицею-супружницей, жаль им, что не судил бог им Царя-Царевича в зятья.
Вздохнули и Царевны Сарра и Лея. Проходит день, другой, третий, проходит седьмица, другая, третья… далеко Царь-Царевич. Царевна Лея весела и радостна по-прежнему, а Сарра, ее сестрица, что-то грустит да алмазные слезки роняет, падают слезки на алый румянчик, тушат слезки полымя жизни; обдало красную Царевну Сарру словно светом лунным.
- Что с тобой сделалось, сестрица? - говорит к ней Лея. - Не сглазил ли тебя недобрый глаз, Царь-Царевич?
- А тебя? - спросила со вздохом Сарра-Царевна.
- Меня?.. нет, не сглазил, я не смотрела ему в очи… а ты, верно, смотрела?.. что не отвечаешь, сестрица?.. бедная!.. недобрый человек!.. не люблю его!..
- Зачем же, сестрица, сказала ты прежде, что любишь? - спросила Сарра, заливаясь слезами.
- Я сказала так, сестрица, как ты сказала, - ответила Лея, обнимая Сарру.
Больна, да, больна Сарра-Царевна; созвал Царь Рувим кудесников, лечить дочь свою.
"Наступила, Царь, дочь твоя на нечистое место", - говорят кудесники; да и начали нашептывать воду да зелье варить; а толку нет: чахнет Царевна.
Между тем едет Царь-Царевич по широкому пути в Русское Царство; на далекую дорожку посматривает, на боковые стежки поглядывает: не едет ли какой храбрый, могучий Витязь, с ним бы силы изведать, оружье измерить. Что-то грустно Царю-Царевичу. "Эх, - думает, - нет могучего, найти бы равного, дружного! Много люди говорят про Владимира Князя, сына Светослава… поеду искать Владимира";
Приезжает в Киев-град; а там люди гуляют да празднуют, в варганы играют, а красные девушки без зазору по торгу ходят, хороводы по улицам водят да играют в пустошь.
- Здесь ли, - спрашивает Царь-Царевич, - Владимир Князь, с своими могучими богатырями?..
- Нет здесь Владимира Князя, - говорят ему хмельные люди, - едь к нему в Новгород али садись вкруговую, добрый молодец! у нас здесь не ратуют, а песни поют полюбовные!.. выбирай по сердцу девицу! Ох, какие у нашего Князя девицы; то со всего белого света пригожие красавицы! оне в золото да в шелки разряжены, светлыми каменьями разукрашены!..
- Нет, добрые, хмельные люди, - говорит Царь-Царевич, - вы мне не рука, поеду подивиться на Князя Владимира да на Новгород…
- Ох ладно приплел ты, Гусляр, к сказке своей наше Красное Солнышко Князя Владимира и честной Новгород; ну, ну, что дальше! - перервали речь Гусляра думцы и гости Владимировы.
- По былому речь веду, - отвечал Гусляр.
- Ну, ну, продолжай! - сказал Владимир. - Сказка былью была да состарилась, а в Новгороде и до меня был Владимир.
Гусляр продолжал:
- "Нет, добрые люди, - думает Царь-Царевич, - вы мне не рука; поеду я к Князю Новгородскому, верно, он всех славных Витязей с собой увез".
Вот едет Царь-Царевич сквозь леса глубокие, скоро приезжает под Новгород; видит на дороге становище.
- А что, бабушка, - говорит, - что у вас деется в Новегороде, там ли Владимир Князь?
- На Городище, батюшка, на Городище; а народ уж, чай, собрался на молбище. В полудень сажать будут на стол Новгородский, народ рекой хлынет. Да ты, ясной молодец, не Боярин ли его?
- Нет, бабушкаг из чужой земли, из Ордынской.
- Э, родимой, уже правду литы молвил? да тебя народ камнем побьет; а ты такой молодой, пригожей… да ты волею или неволею заехал сюда?
- Волею, бабушка, хочу подивиться на Князя Владимира.
- Не показывайся, голубчик, теперь и Посла не примут люди Новгородские, не то что мимоезжего; вот Князь будет главой, ступай, пожалуй, к нему во двор.
- Послушаю твоего доброго совета; а хочется мне посмотреть на позорище.
- Разве-ста нарядимшись в саян да в повязку девичью; ты ж такой пригожей! а бабам у нас везде путь. Царь-Царевич подумал, подумал да и говорит:
- Достань, бабушка" мне девичью одежду; вот тебе золотница.
Старуха посмотрела на золото, подивилась.
- Эх, набрался ты добра-ума, молодец! неволя тебе идти на позорище? да еще что у тебя на сердце?
- Не бойся, бабушка, - отвечал Царь-Царевич, - наслышан я много про народ ваш и про нового Князя; хочу, неведомый, поклониться Новугороду.
- Нешто. Ну, есть у меня наряды девичьи… была внучка-красавушка, да сгинула!.. иди, иди, да скажи своему оружнику ставить коней на задний двор, люди бы не видели.
Вот Царь-Царевич соскочил с коня, вошел в Изобку. Пошла старуха s кладовую, зазвенела ключами, вынимает из кованого ларя одежду праздничную девичью. Уговаривает Алмаз Царя-Царевича не ездить в Новгород. Не слушает его Царь-Царевич, разоблачается из золотой брони, гонит от себя прочь приспешника.
Несет ему старуха сперва: голубые чулочки со стрелками; да черевички сафьянные, шитые золотом, с высокими каблучками, с белою оторочкою; потом: шитую шемаханскими шелками рубашечку, с рукавами из тонкой ткани; потом: повязку жемчужную, душегрейку парчовую с золотым газом да юбочку штофную.
- Ну, - говорит, - добрый молодец, есть у нас красные девицы в Новегороде, а был бы ты красная девица… ох, да что за стан гибкой!.. давай перлы накину на шейку… сама на шелку низала… в орех жемчужины! Эх, да уж не морочишь ли ты?.. аль в вашей стороне и у мужей лебединая грудь вздымается?.. Ну, вздень душегрейку… ладная какая! только разок внучка-голубушка и надела!.. как пойдет, бывало, хоровод водить, алые туфельки так и пощелкивают, каблучки так и постукивают!..
Старуха вздохнула, широким рукавом слезку утерла.
- Ох, девка, серги-то и забыла!.. изумруда да алика румяного! аль грушку привесить жемчуга перекатного? стой, стой, подвяжу!.. ээ! сударыня, да у тебя и мочки есть в ушках? обморочила ж ты меня! давно бы сказать правду истинную!.. чему стыдно стало?.. сама я в девках гуляла! сама бы я тебе и рубашечку приладила, а то, вишь, негладко!..
Разгорелся Царь-Царевич, слушает, не понимает речей старушьих. Прибирает старуха ему голову. "Головушка ты моя, говорит, и косоньку-то обрезала!.. верно, ладного молодчика полюбила, ходишь за ним по белому свету!.. Ну, как изволишь, венчик ли наденешь или рафет да коронку?
- Что хочешь надевай, - отвечает Царь-Царевич.
Не верит старуха глазам своим. Готов Царь-Царевич, накинул на себя покрывало. Сели в повозку, едут в Новгород…
- Ух, умаялся, - сказал, остановись, Гусляр, - прикажи, Князь Владимир, Светлое Солнышко, поднести ставец медку, а конец расскажу на другое время.
- Поднесите ему, - говорит Владимир, - хмельного меду за добрую сказку! - Он припомнил красную девицу, которую видел в храме во время посада на стол Новгородский. Любопытство одолело им. - Доскажи, Гусляр, сказку свою! - возговорил он к нему.
- Нет, Государь, доскажу тебе, да не здесь, доскажу в Новеграде, за пиром похмельным, буде пожелаешь.
- Доскажи, Гусляр, - повторяет Владимир, - наделю тебя золотом, дам тебе кров и приют по жизнь!
- Не могу, Государь, сказка перед былью не ходит; а что будет, то еще впереди! - отвечал Гусляр; поклонился и вышел.
III
Идут полки ратные по берегу Волхова, по пути к Новугороду. Отзывается в лесах топот конский, светят панцири, играет день на копьях. Впереди едет Князь Владимир на вороном коне, за ним идет стяг Княжеский.
Рядом по Волхову плывут корабли Варяжские, 100 кораблей, ведет их Варяжский Ярл Зигмунд Брестерзон.
Дошли вести и до Новгорода, что идет к ним из Варяг с силою великою Володимир Красное Солнце. Возрадовался Новгород и слободы Новгородские; да горька их радость! сила Ярополкова, Киевская, да сила Полоцкая не дают дохнуть волей Новгороду. "Измените нам, говорят, камня на камне не оставим, полупим хороми и домы ваши, не медом упьемся - кровию жен и детей ваших!.."
Но Новгородцы не боятся угроз, тайно шлют они гонца с грамотою навстречу к Владимиру; они пишут к нему:
"Господарь Княже Володимир Светославич, благословение от владыки, и от всех старейших, и от всех меньших, и от всего Ноугорода, Господарю Князю Володимиру Светославичу. Господарь Княже Володимир Светославич, ждем мы тебя, Господаря Князя, и управы твоей. Погубили нас Посадники и вой Киевские, и Добрыню оковали и поточили к Киеву. Ярополк же велел на Ноугородчах сребро имать и по волости куны брать, а по купцам виру дикую, и поводы водить, и все зло. И шли на дворы твои Княжеские грабежьем, и Добрынин двор зажгли, а житие их поймали и челядь их распродали, а сокровища изыскали и поймали без числа, а избыток разделили по зубу и на щит; да не будет им часть в Русской земле; а на нас, Господарь Княже, не положи указ, и с нами любовь возьми, и пойди в свою отчину".
В добрый час прибыл гонец от Новгорода в стан Владимиров; войско его совершало на привале у устья Волхова Обет, на восходнице стоял жрец, разнимая на части жертву; подле складенный огромный костер из пуков хвороста, принесенного каждым воином, пылал уже.
Владыко, держа в руках булаву, на коей было изображение тельца, окруженного тремя золотыми обручами, окроплял народ кровью из жертвенной чаши и возглашал:
"Недоведимый силою, тресолнечный свет и всея твари бесприкладный хитрец!
Приидите к нему, доброрбразно ходящий по свету и орудия дневный творящий! Се есть образ его и сличие! И благословение его Господарю Князю Володимеру со всеми мужи его и повинники!"
Ударили в гулкие бубны, понесли корм богам, запылал Обет до неба, вьется столб дыму, покорствует богу вся рать, звучит доспехами, ударяет в звонкий щит мечами, богу славу гласит, обходит трижды вокруг Обета.
По окончании Обета Владимир принял гонца Новгородского с честью в своем Княжеском шатре с золотым шаром.
Посланец Новгородский отдал Владимиру книгу, писанную на Вече, и объявил о расположении главной силы Яро-полковой, близ Урменской хоромины Хутыни, а Полоцкие люди стоят па горке слободе.
Расспросив обо всем, что нужно было, Владимир послал гонца назад и велел Новгородцам сказать, чтоб они ждали его в заутрие.
Гонец отправился; а Владимир, изготовив рать к бою, двинулся во время ночи к Новгороду. Едва только взвиделось серое утро и седые туманы потянулись вдоль по Волхову, вправо, на высоте берега, открылся Новгород; влево, за лесом, высокая вежа Хутынская. Передовой отряд панцирников, Варяжских всадников, просветил дорогу, накинулся на Хутынскую слободу.
Взмелась сила Ярополкова, понеслись гонцы во все стороны, затрубили на стражницах в гулкие рога, стекаются рати, холмятся у Немецкого озера; бегут от Хутыни передовые полки, преследуют их панцирщики Варяжские, Владимир с Ладожанами вьется следом. Обтекают остров корабли Зигмундовы, бросают Варяги весла, хватаются за щиты и мечи, выскакивают из лодий, скопились, идут на помощь к Владимиру.
И урядилась рать великая на три полка.
И тут-то настала сеча великая, брань крепкая, лом копейный, щитов скипание, стрелы омрачали свет, нахмурилось небо, взволновался Волхов, льется кровь дождевой тучею, питает землю. Гибнет ратник за ратником, разлетаются души, как птицы, несутся в святые дубравы.
Тонет сила Владимирова в великой силе Ярополковой; идут со всех сторон полки вражьи, заходят в тыл, и начали одолевать Варягов… напал на них ужас, умолкли их плеча и руки, изнемогли силы, сабли притупились. Последняя надежда, последний полк Владимиров идет в сечу.
- Не хочем измирать на конях! - кричат Ладожане. - Будем биться пещи!
И соскочили они с коней, сбросили одежду и обувь, кинулись на врагов, соступились с полками Киевскими… и катятся головы их с плеч долой, стелются хладные трупы по полчищу.
Вдруг от Болотова поля летит кто-то по дороге, словно падучая звезда по небу; Бухарский конь, как из серебра литой; на Витязе блестит золотая кольчуга, рассыпается по ней утреннее солнце, от копыт конских искры ключом бьют, гудит поле; врезался он во вражьи Киевские силы, - куда махнет - там улица, куда отмахнет - с переулками.
Развернулись снова знамена Владимировы, одушевилась рать его, радостный крик вьется под небо.
Полки Киевские дали плечи, бросили оружье, бегут во все концы; а Владимир с своими вслед за беглецами… сечет мечом, сыплет в тыл им стрелы… Молят пощады.
Утихла брань, зазвенела победа в щит, кличет слава.
Идут вящшие мужи Новгородские навстречу Владимиру, выносят ему хлеб и соль.
"Много победы, братья! - говорят они друг другу. - Око не дозрит, ум не домыслит!"
Молит Владимир могучего юного Витязя, своего спасителя, идти к нему на пир в двор Княжеский.
- Кто ты, - говорит ему, - божья десница, неведомый друже?.. Брат мой родной затерял свою правду, ударил на свободу разбоем, а ты, местник мой! будь мне братом названым!
И Владимир взял за руку молодого Витязя, прижал его крепко к груди.
- Будь мне любовным приятелем! - вскрикнул он снова. Витязь приподнял решетку шлема, и Владимир облобызал его.
Пылко разгорелись молодые ланиты Витязя, русые кудри рассыпались по золотым кольцам панциря.
Взглянул на него Владимир, и остановились на нем удивленные его взоры.
- Дивлюсь красоте твоей, молодости и силе! Скажи мне твое имя, Витязь? скажи свою дедину и отчину? Где твоя родина, отец и мать и все кровные? Не в моей ли земле уродился ты?
- Нет, далеко отсюда, - отвечал Витязь, - имя свое по зароку не поведаю никому.
- Брат мой названый! - говорит Владимир. - Будь же у меня гостем хоть на один день.
Ведет он гостя в белокаменные грановитые палаты, в горницы хитро разукрашенные.
Вступает рать Владимира в Новгород, ведет за собою повязанных Киевлян и Полочан, меняет на золото и на серебро.
Поднялся пир горой в целом Новгороде; возглашают милое слово Божичу, несут богатый покорм богам Дубравным.